Катакомбы военного спуска

– Отвечай! – Володя повысил голос.

– Это – общее, – тихо произнесла она.

– Нет… – Словно разом потеряв все силы, Сосновский вцепился в край стола, пытаясь удержаться на ногах. Косточки его пальцев побелели. – Нет! Ты же обещала! Ты же клялась!

– Я ничего тебе не обещала, – глухо, с каким-то отчаянным упорством произнесла Таня, и бешеное пламя, смесь упрямства и страдания, заплясало в ее глазах.

– Ты клялась, что уйдешь, что навсегда покончишь с этой жизнью! – Володя в отчаянии стукнул кулаком по столу. – Ты же сама говорила, что не такая, как они! Ты обещала, что все это останется в прошлом, как страшный сон! Ты сама все это говорила, помнишь? А теперь ты хранишь в своем доме воровской общак!

– Общее… – тихо сказала Таня. – Так правильно говорить. И я не храню.

– Тогда откуда все это у тебя? Как ты объяснишь?

– Я ничего не должна тебе объяснять.

– Да? – воскликнул вне себя Сосновский. – Тогда я сожгу все эти пачки к чертовой матери! – Он распростерся всем телом над столом. В тот же самый момент Таня резко бросилась вперед, вцепилась ногтями ему в руку, да с такой силой, что у него брызнула кровь. От неожиданности Володя отдернул руку, с ужасом увидев, что раны на его коже начинают сочиться кровью.

– Не тронь… – голос Тани звучал так же глухо, – люди доверились мне… Не тронь.

– Люди… – в это короткое, обыкновенное слово Володя умудрился вложить столько презрения, ненависти и боли, что Таня вдруг задрожала.

– Туча в беде, – произнесла она через силу. – Просил помочь. Я помогаю ему. Я не оставлю его никогда. Туча – мой брат, – она смотрела на Сосновского в упор, сурово поджав губы.

– Ты сама не понимаешь, что несешь! – горько усмехнулся он.

Выдвинув из-за стола стул, Таня достала саквояж и меланхолично принялась складывать в одно отделение бумажные пачки, а в другое – ссыпать золотые червонцы. Сосновский молча наблюдал за ней.

– Почему Туча доверился тебе? – спросил он, когда молчание стало уж совсем невыносимым. – Что у него произошло?

– Не важно, – бесстрастно ответила Таня, продолжая складывать деньги.

– Если Туча доверился тебе, значит, кто-то охотится за этим общаком. Значит, он втягивает тебя в очередные неприятности! – воскликнул Володя.

Таня продолжала молчать.

– Я сидел в тюрьме… И я знаю, что говорю, – продолжал он.

– Нет, ты не знаешь, – Таня вскинула на него глаза. – Тюрьма, в которой ты сидел, была такой… Туча кликнул, и с тебя пылинки сдували. Ты хорошо сидел. В отдельной камере, насколько я помню. Так что ничего ты не видел. И ничего ты не знаешь. Это Туча сделал твое пребывание в тюрьме комфортным. Никто тебя и пальцем не тронул. А вытащила тебя из тюрьмы я.

– Хорошо, пусть так, но ты не понимаешь… – Володя с горечью покачал головой, – что это снова разрушит нашу жизнь! Как уже разрушало! Ничего не будет, ничего не останется! Руины! Ты хочешь этого?

– Не оно разрушало, – с горечью произнесла Таня, – совсем не это.

Деньги были упакованы, щелкнул замок. Она достала из кармана маленький ключ и заперла саквояж.

– Мне сейчас… уйти надо, – произнесла виновато.

– Уйти куда? В метель? – встрепенулся Сосновский.

– Да. Я же не знала, что ты придешь. – Таня пыталась объясниться, ей было очень важно, чтобы Володя понял ее. – А почему ты пришел?

– Могла бы и догадаться, – Володя с горечью посмотрел на нее. – Сегодня сочельник. Я хотел провести Святой вечер с тобой.

– Сочельник! – охнула Таня. – А я и забыла совсем… Из головы вылетело…

– Ну, я рад, что сочельник из твоего детства вылетел, – Сосновский смотрел на Таню с болью. – А вот воровские деньги – нет.

– Перестань, пожалуйста… – на глазах у нее выступили слезы.

– Туча тебя не отпускает? Кто? – Видно было, что Володя хочет ей помочь.

– Никто, – Таня покачала головой. – Если захочу уйти, никто меня не удержит. Наоборот. Но… Но я не могу уйти просто так, когда я нужна! – В волнении она заходила по комнате. – Как ты не понимаешь! Туча в беде. Кто-то стравливает банды в городе. На него уже было два покушения… Он все время прячется. Ему помочь надо. И ты считаешь, что в такое время я предам своего друга, своего брата? – Таня пристально на него посмотрела.

– Какая беда? – Володя презрительно сморщился. – Ну, перестреляют эти твари друг друга, тебе-то что?

– Туча – не тварь! – угрожающе произнесла Таня. У нее даже голос изменился.

– Туча – вор, – как припечатал Сосновский.

– У воров тоже есть свои законы! – воскликнула Таня, уже не сдерживая себя.

– Неправда, – Володя жестко ответил на ее взгляд. – Свои законы – между собой, среди воров. А по отношению к другим людям… Ты думаешь, они богачей грабят? Они последнее отнимают у таких людей, как мы с тобой! Ложь, подлость, двурушничество у них в крови! Они совершенно другие… другие люди. Не такие, как я. У них все другое. И вот ради них ты готова отдать свою жизнь?

– Ты забываешь, что и я была воровкой, – мертвым голосом произнесла Таня. – А тот, кто однажды стал на воровской ход, не уйдет так просто. И не потому, что не отпустят. А потому, что вот так, как обыкновенные люди, очень скучно жить. И я… я… не могу.

Это была уже не его Таня – милая, родная, любимая… Сосновский это понял и отшатнулся от нее.

Раздался звонок в дверь. Таня пошла открывать и вернулась с тремя мужчинами. Одного из них Володя узнал сразу – как редактор отдела криминальной хроники он внимательно следил за событиями и по-прежнему старался знать в лицо представителей криминального мира Одессы.

Это был Таран, правая рука Тучи, одновременно исполняющий функции начальника его охраны. А кроме того, это был главарь боевиков так называемого штурмового отряда, состоящего из «быков» и «пацанов», которым Туча отдавал силовые приказы.

Высокий, широкий в плечах, с бычьей шеей и квадратной головой, Таран ходил сильно наклоняясь вперед, и казалось, что он не идет, а прет напролом через любое препятствие. Вот потому и получил он свою кличку – Таран.

Однако, несмотря на такую серьезную и суровую внешность профессионального бойца, он был достаточно сообразительным, схватывал на лету и быстро реагировал на события. Поэтому Туча его очень ценил, ведь исполнитель с мозгами, а не только с тупой силой, был просто незаменим.

Двое остальных, по всей видимости, были простой охраной, рядовыми, ничего не значащими бандитами. Они так и не решились войти в комнату, а неуклюже топтались у самой двери.

– Добрый вечер, – вежливо поздоровался Таран, входя в комнату. – Танечка, вы готовы? Все в порядке?

– В полном, – Таня потянулась за каракулевой шубкой. – Да.

– Тогда прошу вас! – Было видно, что Таран буквально стелется перед ней.

– Ты дождешься меня? Я недолго, – Таня обернулась к Володе. В глазах у нее была мольба.

– Нет, – Сосновский верно истолковал ее взгляд. – Мне уже пора.

Он потянулся к еще мокрому пальто, не глядя напялил фуражку.

– Как хочешь, – Таня с горечью поджала губы.

– Да, я так хочу, – он быстро вышел, хлопнув дверью.

Таня потушила в комнате свет, подхватила саквояж и заперла дверь. Возле ворот, весь в снегу, урчал автомобиль – двигатель никто не глушил.

Шофер нервно курил. Один охранник уселся на переднее сиденье рядом с ним, второй – вместе с Таней и Тараном – сзади.

Взревев, автомобиль покатил по уже скользкой дороге, прорезая себе путь мощными фарами сквозь снежную пелену.

– Как он? – Таня повернулась к Тарану, пытаясь хоть что-нибудь прочитать по его лицу. Но оно было абсолютно бесстрастным.

– Сама увидишь, – неожиданно вздохнул Таран через какое-то время. – Без изменений, так же.

– Сход назначен?

– Пока нет. Даты нет, но говорят…

– Что говорят?

– Ты знаешь что… Говорят за Тучу. Плохое.

– Я поняла, – Таня кивнула. – Мы предъяву уберем.

– Ты не понимаешь, – Таран снова вздохнул, – если бы ты могла сказать слово за него…

– Скажу. Туча знает, как сделать.

– Ничего он не знает. Растерялся совсем. Он же всегда был… чистый фраер. А теперь…

– Не смей так говорить! – рассердилась Таня. – Просто не смей!

– Ладно, – Таран пожал плечами.

Машина уверенно катила сквозь метель. Ехали не долго. Туча временно переехал в квартиру на Комитетской. Отправив Оксану к родным в деревню и покинув виллу на Фонтане, он поселился в одной из своих тайных квартир, оставшихся еще со времен Японца. Таких по всей Одессе было множество. Это было неписанное правило для авторитетных людей из криминального мира: иметь тайные убежища, о которых знали только самые доверенные люди. Вот для Тучи Таня и была самым доверенным лицом.

У квартиры на Комитетской было несколько преимуществ: располагалась она во флигеле в глубине двора, у нее было два входа-выхода на разные улицы, под ней находился подвал с катакомбами, через которые тоже можно было уйти. И наконец – даже из людей Тучи мало кто знал о существовании этой квартиры. Поэтому использовать ее было очень удобно.

Автомобиль проехал большой двор и остановился возле одноэтажного флигеля. Сквозь неплотно задернутые шторы пробивалась узкая полоска света.

Таня уверенно поднялась по ступенькам и вошла в незакрытую дверь. Таран с охранниками остались ждать в машине на улице.

Туча сидел за столом в богато убранной гостиной. Как и Японец, он любил роскошь, поэтому все его квартиры были обставлены с максимальным комфортом.

Перед ним стояла наполовину пустая бутылка коньяка и хрустальный бокал.

Несмотря на выпитое, Туча не был пьян. Увидев Таню, он пододвинул ей стул, затем, встав, принес из буфета еще один хрустальный бокал. Налил в него коньяк. Таня молча следила за его действиями, потом, поставив саквояж на стол, села.

– Говори, – Туча помимо воли сжал кулаки.

– Я все проверила, – Таня старалась говорить спокойно. – Не хватает ровно пяти тысяч. – Она помолчала. Затем снова заговорила: – Туча, это беда. Скажут, что ты разбазарил общее.

Ругнувшись, Туча мотнул головой, затем плеснул коньяк в стакан и залпом выпил.

– Кончай пить! – Таня резко отодвинула от него бутылку. – Никто не узнает. Никому не скажу не единого слова! Мы доложим свои пять тысяч – и всё.

– А если сход загутарят завтра? Шо тогда? Ты на себя возьмешь? – кинулся на нее Туча.

– Возьму, если понадобится, – ответила Таня. – Если сход завтра – надо действовать быстро. Очень. Ты знаешь. Все пусти в расход. Обложи данью. Брось любой клич. Но пять тысяч найти надо до завтра. Впрочем, это не самое страшное, Туча.

– А за шо тогда – самое страшное?

– Найти крысу, Туча. Это надо сделать до схода. Найти крысу – кто взял из общего, и сделать как положено. Тут уже шутки закончились. Ты понимаешь?

– Мы ведь сделали все… Ты за то знаешь.

– Знаю. Но они молчали. И это плохо. Нам молчали. А вот теперь будут говорить.

– Ты о чем? – Туча явно перепугался, у него даже побледнело лицо.

– Мертвые будут говорить, Туча. Иногда мертвые говорят громче живых.

Глава 3

Осмотр места преступления. Лист школьной тетрадки. Разделяй и властвуй. Вскрытие

Рассвет был близок, и последние километры разбитой грунтовки уже осветили свинцовые лучи, падающие из-за грозовых облаков. Может, для кого-то и была настоящая поэзия в этом мрачном, словно сжатом со всех сторон рассвете. Но Петренко разглядел только темные очертания красноармейцев вдалеке, у заграждения, разделявшего в стороны подъездные пути. Красноармейцы стояли там, где заканчивались железнодорожные рельсы.

– Мы вагон отогнали в тупик, – заместитель начальника словно ответил на его незаданный вопрос. – Труп, конечно, увезли. Но все остальное в таком виде… Сам поймешь.

– Заедем в морг? – спросил Петренко.

– Сам поедешь. Мне второй раз на это смотреть неохота.

– Как вагон в Одессу гнали, с трупом?

– Протокол составили, фотографии. Много фотографий. А сам труп – в вагоне-ресторане, на льду.

– Сколько с момента смерти прошло?

– В ночь с 3-го на 4-е его нашли. Сейчас уже 6-е… Значит, двое суток.

Автомобиль затормозил у обочины разбитой грунтовки. Следом за начальством Петренко вылез на морозный воздух. Свинцовые тучи больше не пропускали даже лучика солнечного света. Было понятно, что сейчас пойдет снег.

К ним поспешил молоденький красноармеец. Начальство ушло с ним. Шофер закурил, отвернувшись в сторону. Вагон отчетливо был виден на железнодорожных запасных путях, вплотную примыкавших к депо.

Поскольку никто не препятствовал, Петренко подошел к вагону вплотную. Это был самый обыкновенный вагон – новый, из партии последних, недавно выпущенных. На нем еще отчетливо была видна свежая краска, не тронутая гарью поездных труб. Только несколько окон – те, которые находились прямо под трубой, были закопчены. Да, в общем, эта копоть была заметна не так, как на поездных мастодонтах, настоящих мамонтах ушедшей железнодорожной эпохи, кое-где все еще остававшихся на путях.

Петренко внимательно рассматривал крепления вагона, когда к нему подошел заместитель начальника угрозыска в сопровождении красноармейца с винтовкой.

– Все в порядке, – сказал он, – с их командиром согласовал.

– Долго они будут стоять? – полюбопытствовал Петренко, глядя на живое ограждение из солдат на запасных путях.

– Пока мы все экспертизы не проведем и не дадим добро на то, чтобы вымыть вагон. С недельку еще, наверное.

– Это последний вагон в поезде был, так? – спросил Владимир, явно пытаясь показывать, что не терял времени даром.

– В точку! Наблюдательный, – хмыкнуло начальство.

– Поэтому так и удалось легко его открепить. Заметил по креплениям, – сказал Петренко.

Следом за коллегой он залез в вагон. Красноармеец остался снаружи.

– Последнее купе… Недолго шли, – начальник распахнул дверь.

Было уже светло, но он все равно достал два фонаря и один протянул Петренко. И сразу им бросился в глаза столик у окна между двумя нижними полками, густо залитый уже загустевшей, ставшей совсем черной кровью. Кровь была везде – и на полу, и на нижних полках. И как странно: на одной нижней полке оставалось не смятое, расстеленное постельное белье…

– Он что – не спал? – спросил, вернее утвердительно сказал Петренко.

– Не успел, – кивнул замначальника.

– Ну и кого убили?

– Черненко Антон Евсеевич, 1893 года рождения, уроженец Херсонской губернии, села Жовтое, из малороссийских крестьян.

– Ох нет!.. – Петренко изменился в лице. Если б мог, он бы просто рухнул на полку: – Ну это же… Нет! Вы документы проверили?

– Сомнений нет. Документы были при трупе, в дорожной сумке. Это он.

Черненко Антон Евсеевич, уроженец села в Херсонской губернии, был тем самым человеком, которого никто в жизни никогда не называл по имени и отчеству – за исключением судьи, судебного следователя и работников уголовного розыска. Это был главарь одесской банды по кличке Червь, и это его подчиненного по кличке Сидор Блондин Петренко осматривал в селе Фонтанка в «бетонных ботах».

Убийство Червя, бандитского главаря, было событием, выходящим из ряда вон… Петренко понимал это прекрасно, точно так же, как и его начальство.

– Тридцать семь лет? – посчитал Петренко.

– Тридцать шесть, – уточнил его коллега, – тридцать семь Червю должно было исполнится 5 апреля. До своего дня рождения он не дожил.

– Как его убили? – нахмурился Владимир.

– Вот это самое интересное! Фото с места события, так сказать. Возьми, – и заместитель начальника угрозыска протянул Петренко несколько фотографий, на которые тот уставился с серьезным профессиональным интересом.

Труп лежал на спине на столике в абсолютно неестественной позе – было видно, что тело так специально уложили. Руки его были подняты чуть выше головы, ладонями вверх, они были прибиты к столику. В них были вбиты по два огромных гвоздя, настоящие штыри – это и удерживало тело в таком положении.

Рот покойного был раскрыт. Во рту – кровавая бездна. Горло перерезано – от уха до уха. Вместо глаз зияли кровавые раны, из которых, как картинка из жуткого сна, тоже торчали большие гвозди. Они были меньше тех, что были вбиты в ладони, но все равно их размер выглядел достаточно впечатляющим.

– Ему отрезали язык, вбили гвозди в глазницы, в ладони и в уши. Отрезанный язык вставили в рану на горле, – сухо сообщил замначальника.

– Я так понимаю, все это сделали при его жизни, – произнес Петренко, стараясь сдержаться.

– Верно. Убийца сначала отрезал ему язык – чтобы не кричал. Затем прибил ладони к столику, чтобы зафиксировать тело. Видишь, гвозди по размеру отличаются от всех остальных.

– Это просто крепления, – кивнул Петренко, – в них смысла нет. Смысл есть в том, как лежат руки. Он словно сдается: поднял их вверх.

– Да, – продолжил его коллега, – после рук он вбил гвозди в глаза и в уши. А уже после этого ножом перерезал горло. И в рану вставил язык.

– Чтоб не болтать… – задумался Петренко, – он болтал. Имеющий очи да не увидит, имеющий уши – да не услышит…

– Верно, – замначальника бросил на него испытующий взгляд, – именно это и было написано в записке! Но как ты догадался?

– А ну покажите записку! – оживился, но тут же смутился Петренко. – Да просто избитая фраза… Часто говорят. Кажется, даже цитата из Библии, но я не уверен точно. Библию никогда не читал. Но фразу слышал. И догадался… Судя по вагону, Червь жутко боялся преследования, он от кого-то бежал. Знал, что его ищут. И принимал меры предосторожности.

– Из чего это следует? – не понял коллега.

– Из вагона! – воскликнул Петренко. – Сами посудите: из последнего вагона легче сбежать. Червь боялся, что его могут убить, поэтому и выбрал последнее купе последнего вагона. Бандиты часто так делают. Так сказать, опасный опыт – на своей шкуре.

– Верно, – снова согласился коллега. – А записка – вот она.

Он протянул Петренко листок бумаги в клеточку, судя по всему, вырванный из обычной школьной тетрадки. На нем черными чернилами явно перьевой ручкой большими буквами было написано: «ИМЕЮЩИЙ УШИ – ДА НЕ УСЛЫШИТ, ИМЕЮЩИЙ ОЧИ – ДА НЕ УВИДИТ».

Записка была написана грамотно, без единой ошибки. И, судя по почерку, ее писал человек, привыкший к письму.

– Записка на груди были прикреплена маленьким гвоздиком? – спросил Петренко.

– Да… – Замначальника взглянул на Петренко, словно его боялся, – гвоздем прикрепил… К рубашке.

– Это показательная казнь, – пояснил Владимир. – Этой запиской убийца показывал, что убивал не просто так, а исполнял приговор. Да и не убийца это, а палач. Палач, который шел по следу Червя, чтобы привести приговор в исполнение. А вот приговорили Червя свои же – за то, что он совершил очень серьезное преступление против воровского схода… Узнать бы только какое.

– То есть его Туча приговорил?

– Нет, – покачал головой Петренко. – Туча один не правомочен принимать такие решения. Червь был авторитетным, серьезным вором. Если на него была предъява, сход должен был разобрать его вину, всем скопом. И тогда уже надо было решать, какому наказанию подвергнуть. Судя по всему, вина была очень серьезной.

– Значит, в городе сейчас где-то произошел сход воров, на котором приговорили Червя, а мы ничего об этом не знаем? – Заместитель начальника сжал кулаки. – Так это понимать надо?

– Да, так и понимать! А что вы хотели? – С несвойственной ему наглостью Петренко уставился коллеге прямо в глаза. – У меня сколько людей в подчинении? Правильно, четверо! И я пятый. Вы хотели, чтобы впятером мы переловили всех одесских воров, заранее знали об их сходах? Это даже не смешно! Не смешите мои тапочки, как говорят в Одессе! Когда я вас просил дать мне людей для облавы в Канаве, что вы сказали? Вот то-то же! А теперь… Но и так, своими скромными силами, мы узнали о многом. Например, о большинстве авторитетных воров. А это не так просто, учитывая количество шушеры, которая наползла в город после Японца. Изменились времена!

– Да знаю я все, знаю! – начальство только рукой махнуло. – Да не в укор я тебе говорю, а так… Вслух просто размышляю. Вот скажи, Петренко, мы создали новое государство рабочих и крестьян, мы побороли бедность, разруху, страшную войну. Так почему мы не можем побороть этих тварей, которые живут по каким-то своим волчьим законам?

– Поборем, обязательно, поборем, – ответил Петренко. – Только здесь не только доблесть, но и хитрость нужна. Мы должны изменить методы. И для начала стать такими же, как они.

– Продажными шкурами, что за копейку мать удавят? – усмехнулся коллега. – Что их толкает грабить и воровать, если не элементарная жадность?

– Э, не скажите, – покачал головой Петренко. – Вы ж не с Одессы. Они живут по своим собственным законам. И не все из них продажные твари. Мы должны понимать эти законы, и тогда мы сможем разделить их, ясно вам?

– Не совсем, – сказал заместитель. – Что ты имеешь в виду?

Петренко помолчал, а потом начал:

– Если нам удастся разделить их – тех, кто просто ворует у кого попало и без всяких законов, и тех, кто соблюдает воровские правила и законы, мы получим тех, кто сможет всей этой воровской массой управлять. Да, они будут враждебны и к нам, к советскому государству. Но они смогут управлять всей этой уголовной толпой. А раз так, то, зная верхушку, мы, когда нужно, сможем надавить на нее. И таким образом мы все равно будем управлять ими, только негласно.

– Интересная мысль… – усмехнулся замначальника. – Интересная… И что для этого надо сделать, как ты думаешь?

– Разделить воров. Отделить одних от других. Создать привилегированную верхушку, некий класс, который будет соблюдать воровские правила и управлять всеми остальными. А те, кто управляем и подчиняется правилам, всегда легче и охотней соблюдают закон… Наш закон, понимаете? Будут так называемые воры в законе.

– Вор в законе? Что это за глупое понятие?

– Наше понятие, понимаете? Наше! Не их. Придуманное нами. Мы их будем называть так. А как они там себя сами будут называть – это уже их дело. Конечно, понятие глупое! Как могут быть совместимы вор и закон? Никак. Но это будет искусственное название, придуманное государством.

– А знаешь, Петренко, ты не первый человек, от которого я слышу эту мысль, – замначальника даже улыбнулся. – Ты не поверишь, но я слышал ее на самом высоком и серьезном уровне. Есть такое мнение, в самых верхах, что воров надо разделить… И кое-что уже делается…

– Разделяй и властвуй, – усмехнулся и Петренко, – это понятие придумали еще древние римляне.

– Да, я тоже слышал. Но никогда не думал, что оно будет применимо к ворам, – ответил коллега.

– А знаете, что я вам скажу? – Петренко чуть понизил голос. – Кто-то воплощает эту мысль в жизнь прямо сейчас. И смерти, которые мы имеем в последние два дня, – тому подтверждение.

– Не понимаю. Объясни.

– Смотрите сами… Червя и его ближайшего помощника показательно казнили. Причем сделали это так наглядно, как могли. Чтобы объяснить нам – ни кому-то другому, а именно нам, что убили их люди из их же уголовного мира, за преступление такое серьезное, что свои не пощадили своих! Это значит, что воры уже всерьез задумались о своих законах, и просто вдалбливание этих правил всем остальным идет полным ходом. Причем с наглядной демонстрацией. Смотрите, мол, все: кто нарушит наши правила, того ждет точно такая же участь. А значит, то, о чем мы сейчас с вами говорим, не пустые слова. Все это уже воплощается в жизнь и стало реальностью.

– Да, возможно, – заместитель нахмурился, обдумывая что-то свое.

– Давайте-ка вернемся к убийству! – напомнил Петренко. – Как я понимаю, Червь был один?

– Да, он выкупил все купе, – ответил коллега.

– И убийца тоже был один… – задумался Владимир. – Двое непременно привлекли бы внимание Червя. Это был не тот человек, который пропустил бы появление в вагоне двух мужчин, которые держатся вместе… Сбежал бы сразу – так, что только б пятки сверкали. Значит, один. Кстати, как по мне, весьма любопытный тип! Очень хотелось бы присмотреться к этому палачу и поскорее с ним познакомиться.

– Чем любопытный? – удивленно уставился на Петренко коллега.

– Ну посудите сами! Он сумел, не привлекая внимания, пройти через все вагоны поезда. И его появление не вызвало у Червя вообще никаких подозрений! Потом он смог зайти в купе, справиться со здоровым, тридцатисемилетним крестьянским мужиком… Да еще и совершить всю казнь… А ведь процесс был долгим, так, что никто из пассажиров вагона не заподозрил ничего подозрительного! И при этом палач, выходец из криминальной среды, исполняющий приговор воров, написал записку абсолютно грамотно, без единой ошибки, и красивым почерком!

– Ты хочешь сказать, что он из образованных?

– Именно! Видимо, в прошлом высокого ранга. Возможно, белый офицер. Не пасующий при виде крови, умеющий убивать, обученный грамоте уровнем выше, чем в церковно-приходской школе… – Петренко рассуждал вслух.