Катакомбы военного спуска

Впрочем, Таня ему не доверяла. Было у нее какое-то странное чувство, что Цыган играет и нашим, и вашим. Но на горячем его было невозможно поймать. А без доказательств болтать языком в той среде, в которой пришлось оказаться и жить Тане, было пострашней самоубийства. Поэтому она предпочитала молчать и держать свои подозрения при себе.

Вот, собственно, и все, кто остался от старой воровской гвардии в знаменитой бандитской Одессе времен Мишки Япончика, который стал всего лишь красивой легендой на фоне всех этих пороков и страстей.

«Трефовые»… Эти сидели обособленно, держались важно – разбогатевшие аферисты, мошенники, сколотившие себе состояния и тем вошедшие в воровской мир. Они привыкли обманывать всех и вся… и еще не до конца осознали свод воровских законов, по которым западло считалось мошенничать у своих.

Их пришлось учить, некоторых – с помощью людей Грача. И когда немного удалось остановить их денежный беспредел и зашкаливающую алчность, они присмирели. Но и Таня, и Туча, да и тот же Грач прекрасно понимали, что это ненадолго. Но другого способа избавиться от таких людей не было. А потому старые воры, такие как Фрол, Цыпа, Грач, Туча, все чаще и чаще сетовали на то, что мир катится в преисподнюю.

Тане вдруг подумалось, что всех этих людей, и «пиковых», и «трефовых», да и некоторых «красных», объединяет одно. Об этом они как-то говорили с Володей Сосновским – в один из тех уютных вечеров, когда дышали душа в душу, и Таня чувствовала себя невероятно счастливой, вдалеке от уголовного мира и от всего зла на этой земле.

– Уголовников, криминальных, блатных всегда объединяет одна-единственная черта, – в разгар этого разговора сказал Володя, – это их лживость. Нет более изворотливых и лживых людей, чем те, кто сидел в тюрьме. Если же человек сидел несколько раз, получив сроки по серьезным делам, к примеру, таким, как разбой, то на нем смело можно ставить крест. Как бы он ни лил крокодиловы слезы о том, что попытается исправиться. Тюрьма воспитывает лживость. А потому уголовники – это те люди, которым доверять нельзя.

– Возможно, но… – Таня задумалась, пытаясь найти пример, чтобы возразить Володе, однако в голову ей стали приходить примеры совершенно противоположные, подтверждающие его теорию.

– Вот видишь! – Володя прекрасно умел читать ее мысли, так же, как и она его. – Ты сейчас поняла, что я сказал правду. Еще одна черта таких людей – это их наглость. Если они вздумали подсадить свою жертву на крючок, то ничто не заставит их оставить ее в покое. Поэтому необходимо соблюдать осторожность и помнить главное правило: людям из криминального мира никогда верить нельзя.

И вот теперь эти слова Сосновского предательски всплывали в ее памяти. Всматриваясь в лица сидящих за столом, особенно новых воров, Таня с печалью думала о том, что сам Володя даже не подозревает, насколько он прав.

До Тани, между тем, донеслись раздраженные голоса – говорить за столом начали на повышенных тонах. Разговор изменил направление. Вздрогнув, Таня вернулась в реальность, причем самым болезненным образом – от возгласа Тучи, в котором вдруг прозвучало ее имя.

– Да с чего за здрасьте она под ногами валандается, когда мои люди эту икону два месяца пасли? – раскрасневшись, орал кто-то из молодых воров, имени которого Таня даже не знала.

Речь шла об иконе, с помощью которой она пополнила недостачу в общей сумме воров, но ни единая душа, кроме Тучи, не знала об этом.

– Не борзей, сцыкун деревенский. Пасть захлопни, – грубо, резко, но каким-то уставшим голосом сказала Таня. – Перед сходом, перед людьми готова держать ответ, а не перед тобой, сученок конченый.

Мужик снова заорал, размахивая кулаками, вскочил из-за стола, но тут же по жесту Фрола был усажен на место двумя его людьми.

– Пасть захлопни, – повторил Фрол и тут же обернулся к Тане: – А ты без мурчалки базар гони. Говори, как есть.

– Вот, – она была готова к такому повороту, поэтому вынула из кармана плотно набитый кожаный кошелек, бросила на стол перед Фролом, – на согрев, в общее.

Туча улыбнулся, Грач и Цыпа одобрительно заворчали. Калина сидел с лицом фарфоровой куклы, и Таня поняла, что он под серьезным наркотиком. Фрол, кивнув, взял кошелек. У Тани отлегло от сердца – инцидент был исчерпан.

– А сколько на ход ноги загребла, шоб с красными скурвиться? – вдруг раздался голос от противоположного края стола.

– Ты базар без туфтяка не гони, – сразу отреагировал Фрол. – У тебя есть на нее предъява?

– Нет… – тут же перепугался молодой вор, – да я за так… просто…

– Ты за так языком в родном селе огород копай! – хмыкнул Фрол, и молодой вор затих. Однако вступил Калина.

– Времена смутные… Тяжко стало на воровском ходу… А Алмазная без ходок до «пиковых» вылезла…

– Я при первом скачке не расколюсь, коль ступила на воровской ход, – резко обернувшись, Таня уставилась в лицо Калине, и тот быстро стушевался от ее взгляда.

– Говори, – скомандовал Фрол, лицо которого стало мрачным. Взгляд его был направлен на Тучу, и Таня внутренне сжалась, понимая, что вот он, самый страшный момент схода.

Туча выглядел очень спокойным, даже бесстрастным, но Таня прекрасно понимала, что за этим спокойствием бушуют нешуточные страсти.

– Вот, – поднявшись из-за стола, Туча поставил на стол саквояж, щелкнул замком. – Общее, что пытался взять Червь. Кто на меня предъяву брал, пересчитайте.

Тане вдруг подумалось, что если бы Володя Сосновский увидел лица воров в тот момент, когда они склонились над такой кучей денег, он еще больше бы укрепился в своей теории. Алчность, прямо-таки животная жажда денег – все это так явственно читалось на их лицах, что было от чего содрогнуться. Даже молодые воры заинтересовались тем, как пересчитывали общак. И только два человека даже не смотрели на деньги, сохраняя ледяное спокойствие. Это были Таня и Туча.

– Все верно, – Фрол захлопнул саквояж, – забирай общее.

– Нет, – Туча решительно покачал головой, – пусть кто другой возьмет. Не до этого мне будет. Ставлю на голос.

Воры засовещались, и в конце концов деньги передали одному из «трефовых», который смертельно испугался такой милости. Все, даже новые воры и «трефовые», знали, чтó будет с человеком, вздумавшим потратить хоть одну копейку из общих денег.

– Закрыт базар, так? – Туча, внушительно глядя на окружающих, поднялся из-за стола. – Тогда за следующее скажу, и обдумайте слова мои. Червь – получил свое по заслугам, как приговорили его. Сидор Блондин – на дне в «бетонных ботах». Но Червь не мог докумекать сдать общее один. Среди нас есть крыса.

Поднялся невообразимый шум. Все повскакивали из-за стола, заговорили одновременно. Больше всех сцепились новые воры и «трефовые». Только Фрол и Таня продолжали сидеть за столом так, словно ничего не произошло.

– Предъявы нет, – сказал Туча, когда шум немного стих, – но я готов ответить за базар. Тот, кто пытался забрать общее, тот, кто послал Червя и Сидора Блондина на смерть, – среди нас. Готов подписаться под каждым словом.

– Ты докажи… Ответь за базар, – раздалось со всех сторон.

– И я готова поддержать предъяву Тучи, – раздался спокойный, ледяной голос Тани.

– Свое слово скажу: Туча прав. – Ей не хотелось говорить, но выхода у нее не было. – Общее искал крыса.

За столом вдруг наступила звенящая тишина. Воров словно оглушили эти страшные слова.

– Не работать на власть, – веско, внушительно сказал Фрол, – ничего не сдавать большевикам правилом должно быть! Таким же бетонным, как «бетонные боты» для предателя. Железом написать. Кровью. Ничего не сдавать большевикам.

Все молчали. Веские слова Фрола были опасны, ведь большинство «трефовых» имели контакты с большевиками. Новое правило меняло их статус в низшую сторону.

– Надо за то решить до следующего схода… Крысу найти, – подал голос Цыпа, – а там уже и понимать за все.

Воры одобрительно загудели. Больше всех поддержали Цыпу «трефовые».

– Кто убрал Червя? – Фрол повернулся к Грачу. – Твой руку приложил?

– Нет, – на лице Грача застыло злобное выражение, – сам бы хотел за то узнать.

– Кто убрал Червя? – Фрол, нахмурившись, уставился на Тучу.

– Палач, – не моргнув глазом, ответил Туча, – мой человек. Сам за него нашел. Так постановил сход. А вот за Сидора Блондина был человек Грача.

– Палача надо убрать, – продолжал хмуриться Фрол.

– Нет, – Туча покачал головой, – он пригодится, когда найдем крысу да приговорим всем сходом. Чужой человек. Никто не найдет. Нужен такой палач.

– Ты вот что, Туча, – голос Фрола звучал тихо, но заглушал даже дыхание всех собравшихся за столом людей, – ты первый среди нас, но как постановит сход, так за то и будет. Палач наследил больше всех остальных. Кавалерия большевиков прислана за ним из Москвы. Идут по его следу – значит, по нашему следу. Ты уважаемый человек, Туча. В смутное время общее сохранилось благодаря тебе. Сам знаю, чего это тебе стоило. Но палача надо убрать. Не подвергай опасности всех нас. Ответь народу, Туча.

– Приговорен, – опустив голову, тихо сказал Туча, и все прекрасно поняли, что означает это слово.

Поняла и Таня. Но этот смертный приговор не вызвал у нее дрожи, как и у всех остальных. Она понимала, что Фрол прав. На поимку Палача большевики бросят все силы, а это может привести к Туче. Благодаря Тане он избежал смертельной опасности. Таня определила, что Червь все-таки успел запустить лапу в общак. Если бы открылась потеря, в краже этих денег обвинили бы Тучу. Но он не был виноват, а мог разделить страшную участь Червя и Сидора Блондина. Поэтому что означал страшный приговор Палачу по сравнению с жизнью ее единственного друга? Таня давным-давно потеряла страх в том мире, где жизнь была гораздо страшней любых страшилок.

Тане вдруг пришла в голову мысль, что она единственная женщина, которая сидит за этим столом. Это было одновременно странно и пугающе. И тем более странно, что это пришло ей в голову только под конец схода, словно она не ощущала себя женщиной.

А возможно, так оно и было на самом деле. Таня вдруг поняла, что до самого своего конца будет связана с этим миром, и не прервется эта жуткая связь, не исчезнет – никогда. Это был ее приговор – быть вечным изгоем, вечным затравленным зверем, не способным жить, как все.

Горькая обреченность этой мысли в который раз заставила Таню понять: она больше никогда не сможет жить так, как живут обыкновенные люди, нормальная жизнь со всеми печалями и радостями не для нее.

Сход закончился. Воры разбились на группы, все громче начиная переговариваться между собой. Таня знала, что по старой, но еще живущей традиции кое-кто из них сейчас отправится в кабак, в ресторан, чтобы грандиозной попойкой отметить окончание схода. Ни Таня, ни Туча в таких попойках никогда не принимали участия.

– В беде мы, понимаешь? – Фрол подошел к ним в тот момент, когда Таня и Туча уже собрались уходить. – Крыса ведь среди нас, сердцем чую. Чего хочет?

– Власти, Фрол, – сухо ответил Туча. – Большевики хотят власти. Одной. А у нас есть то, до чего они дотянуться не могут. Вот и хотят они забрать ее у нас, эту власть.

Таня поразилась тому, как в момент страха, душевной опасности ее друг четко, грамотно изложил свою мысль – без жаргона, без присущей ему одесской речи, которой он всегда бравировал. Таня давно подозревала, что ее друг не так прост, как кажется.

– Ты справишься с этим делом? – в упор спросил Фрол.

– Должен, – нахмурился Туча. – Хотя… – Он помолчал. – Страшное это дело, Фрол, гибельное. Всем нам смертью грозит, тут уж как ни крути.

– Ты боишься смерти? – В голосе Фрола Тане послышалась насмешка.

– Боюсь. И ты боишься, – улыбнулся Туча. – Никому ведь не хочется умирать, разве не так? Только вот от нас это уже не зависит. Кончился старый мир, Фрол. А в новом – какое наше место ты видишь? Среди вот таких? – он повел рукой, горько усмехаясь.

Просто сразу после схода новые воры начали попойку, с шумом и гиканьем – они ведь заранее принесли спиртное с собой…

Глава 7

Волшебная комната. Куклы. Вдова чекиста. Золото

Кружевная салфетка была как волшебный фонарь – связанная из разноцветных ниток, она переливалась в солнечном свете всеми цветами радуги.

Петренко уже видел такую игрушку – в далеком детстве. В картоне были вырезаны различные фигурки, внутрь вставлялась зажженная свеча. Основание фонаря начинало вращаться вместе с картоном, и казалось, сказочные персонажи оживают, пляшут на стенах комнаты. Тогда маленький Вова Петренко страшно боялся ведьмы с растрепанными волосами, летящей на метле…

Почему-то именно сейчас его настигло это воспоминание из далекого детства, можно сказать, в самый неподходящий момент. И, немного задержавшись, бесцеремонно проникло в самую душу, чтобы там остаться. Похоже, надолго…

Почему именно волшебный фонарь? Он ни за что не смог бы ответить. Наверное, дело было все-таки в блестящих нитках, которые превращали обыкновенную вязаную салфетку на колченогом столике в волшебную пелерину из детской сказки, полной волшебства! Владимир мог бы поклясться, что в этом переплетении нити были и драгоценные, редкие, золотые, серебряные… В любом случае – блестящие…

В этой небольшой комнатке все было волшебным, как в игрушечном, сказочном замке. Петренко расхаживал по ней, аккуратно ступая между всевозможных предметов, стараясь не прикасаться к ним.

Это было профессиональной привычкой – не трогать вещи на месте преступления, чтобы облегчить работу экспертам. Но здесь было очень сложно себя сдержать.

Сразу было понятно, что эта комнатка в уютной двухкомнатной квартирке на втором этаже трехэтажного доходного дома на Спиридоновской была рабочим кабинетом – посередине ее громоздился большой круглый стол. Впрочем, он был не один – рядом стояли другие столы, правда, чуть поменьше. Как и все остальные, этот был накрыт связанной вручную кружевной скатертью. Когда-то она была белоснежной, но из-за времени потеряла свой первоначальный цвет.

На этом большом столе стояла швейная машинка фирмы «Зингер». Все детали ее были смазаны и работали безукоризненно, и было понятно, что она не простаивает. Чуть поодаль на большом серебряном подносе лежали нитки для вязания и для шитья. Петренко, лишь взглянув на него, определил, что это ценное и старинное фамильное серебро. Впрочем, не он один это понял.

Следователь из прокуратуры, у которого был нюх на такие вещи, тоже уставился на поднос.

– Слышь, Володя, а ты заметил, что убийца не вынес из квартиры такую ценность? Вообще странно, что все ценные вещи в квартире целы! – произнес он растерянно.

– Так он же убийца, не вор, – бросил Петренко, которого страшно раздражала привычка следователя вставлять невпопад такие замечания.

У стены напротив окон стоял кожаный диван – самый обычный, такие, наверное, были почти в каждой квартире.

Только вот вместо семи фарфоровых слоников на деревянной полке над этим диваном, назначенным символом мещанского уюта и служившим вдохновением для сотен советских карикатур, стояли… куклы. Они здесь были повсюду. Попавшие сюда люди оказывались в настоящем сказочном доме из полузабытой детской сказки. Но сейчас производящей довольно жуткое впечатление…

В комнате вообще было много столиков и шкафов, и все они служили подставкой для кукол. Именно они занимали здесь центральное место. И казалось, что это настоящие обитатели этой квартиры.

Кукол было не просто много, их было множество. Все они были в нарядных и пышных платьицах, с невероятными кружевными зонтиками, с завитыми локонами, в крохотных туфельках из настоящей кожи, сшитыми как раз по крошечной ножке… В каждой из этих кукол поражала деталь, любая, самая мелкая.

Все было создано абсолютно досконально, удивляло точностью, начиная от одежды до лиц, раскрашенных уверенной рукой художника.

Куклы были трех видов: деревянные, связанные вручную на спицах и набитые ватой и самые дорогие – фарфоровые. Вот эти, последние, были настоящим произведением искусства! От их красоты перехватывало дух. И все, попавшие в эту сказочную комнату по такому страшному поводу, прекрасно понимали, что куклы эти стоят целое состояние.

Петренко просто не мог представить себе ребенка, которому вдруг дали поиграть с такой красотой! Нет, скорей всего, эти куклы делались как украшение и покупались взрослыми людьми, ценителями этого искусства, а потом горделиво занимали свое место в застекленных шкафах частных коллекций.

Даже работники уголовного розыска и прокуратуры, видавшие всех и всё сотрудники правоохранительных органов как-то приумолкли, оставив свои грязноватые, циничные шуточки. Они передвигались по этой сказочной комнате с каким-то непонятным благоговением. Наверное, именно так на простых людей должна действовать работа настоящего художника…

Впрочем, не из-за этой сказки прибыли в эту уютную квартирку сотрудники уголовного розыска. Около полудня в местном отделении милиции, расположенном на Греческой, появилась пожилая женщина и заявила, что из квартиры ее подруги-соседки доносятся крики и подозрительный шум. А на звонки и стук пожилая одинокая женщина не реагирует. По словам соседки, гости в квартире подруги бывали крайне редко, поэтому она заволновалась, ну и просит пойти посмотреть.

Такие совпадения бывают – в это время именно в этом отделении милиции находился Петренко. Он просматривал оперативные разработки по вчерашнему задержанию в притоне внизу Дерибасовской и собирался допрашивать одного ушлого карманника, попавшего, на свою беду, в облаву. Карманник этот платил дань банде Червя. Петренко знал это и хотел побеседовать с ним, так сказать, особо. Хотя сам себе и признавался, что такая мелкая сошка мало что может знать о делах Червя.

Вот тут и появилась пожилая женщина со Спиридоновской. Она умоляла оперативников поскорее пойти с ней.

– Я даже из автомата на улице ей звонила, а она трубку не берет! – говорила дрожащим от слез голосом.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.