Хозяин жизни

Алексей Лухминский

Хозяин жизни

© Лухминский А., текст, 2020

© Геликон Плюс, оформление, 2020

Часть 1. Наказание врачишки

– Александр Николаевич, приземляемся! Приготовьтесь!

Это бортмеханик грузового самолёта ИЛ-76, в брюхе которого я в этот раз преодолеваю тысячи километров, разделяющие Петербург и заполярный посёлок Булун, предупреждает о посадке.

– Всегда готов, – бурчу, потягиваясь и прогоняя остатки дремоты.

За последние годы я привык совершать этот путь в таких малокомфортных условиях, несколько часов сидя на откидывающейся жёсткой скамейке, которая в военной версии этого самолёта предназначена для десанта, и наблюдая всевозможные ящики, забитые неизвестно чем. Давние и очень добрые отношения с авиаотрядом, обслуживающим грузовые перевозки, позволяют мне по необходимости посещать севера практически бесплатно. И это очень хорошо, ведь иначе моя семья от расходов на такие перелёты давно бы вылетела в трубу.

Булун… Эта точка на карте страны уже давно для меня значит столько же, сколько и родной Петербург. Там мои корни как врача, там начиналась карьера того, кого сейчас называют «доктором Елизовым». Так распорядилась судьба, которая много лет назад занесла туда меня, в ту пору инженера-механика, и познакомила с главным врачом местной больницы Кириллом Сергеевичем Золотовым. Этот поистине выдающийся человек не просто открыл моё предназначение, но ещё и стал неким эталоном поведения во всём. Тогда пасьянс обстоятельств сложился так, что я просто не мог сначала не приобщиться к медицине, а потом уже и заняться ею серьёзно, тем самым круто изменив свою жизнь. Став помимо других медицинских специализаций ещё и весьма активно практикующим хирургом, я теперь стараюсь поддерживать в случающихся трудностях людей, которые помогали мне в самом начале пути, и поэтому часто летаю в этот заполярный посёлок для помощи в проведении в его больнице особо сложных операций.

Вообще в моей тридцатисемилетней жизни два человека сыграли, по сути, ключевые роли – это доктор Золотов и мой младший брат Иван. Кирилл Сергеевич стал мне не только учителем, но и практически названным отцом. Ведь мы с братишкой оба безотцовщина, и в лице старого доктора нашли ту мудрую и требовательную руку, которой нам не хватало с детства. Ванька же – своего брата, очень его любя, я много лет про себя почему-то называю именно так – это тот дорогой человек, который одним своим присутствием рядом делает мою жизнь легче и содержательней.

За прошедшие годы многое изменилось. Сейчас нынешний доктор медицинских наук и профессор Золотов – житель Питера. Давно потеряв свою семью, он практически обрёл новую и живёт с нами, то есть с моим семейством, а мои сыновья называют его дедушкой и очень любят. Работаем мы, так же как когда-то в Булуне, тоже вместе, только в районной больнице в посёлке Чистые Озёра в нашей области, и ежедневно добираемся туда из города на моей машине. Кирилл Сергеевич, так же как и на севере, – главный врач, а я стал его первым заместителем и очень рад возможности по-прежнему каждый день получать новые профессиональные и жизненные уроки. Сейчас моему названному отцу уже за семьдесят, и когда он собрался первый раз съездить в отпуск в прежде родные места, где прожил целых тридцать лет, я, опасаясь проблем с сердцем у пожилого человека, одного его в полёт не отпустил. Начальник, конечно, немного поругался, выразив своё неудовольствие моим сопровождением, поскольку, собираясь отдыхать, оставил на хозяйстве именно меня. Говорил, что отсутствие даже в течение двух дней, то есть полёт с ним туда и потом после сопровождения с тем же бортом обратно, – это неправильно для лица, остающегося врио, но всё же нашего Главного общими усилиями на такой вариант мы уговорили. Вот сейчас я и возвращаюсь обратно в Питер, чтобы тянуть дополнительно к делам сугубо лечебным ещё и административную лямку.

Однако действительно надо встряхиваться – скоро посадка! Братишка, тоже работающий в нашей больнице, когда мы вчера говорили по телефону, обещал после своего сегодняшнего суточного дежурства подъехать и встретить меня на своей машине. Правда, забеспокоился я что-то… Во сне под мерный гул турбин самолёта видел его с окровавленным лицом. Если бы не дар, которым я обладаю, можно было бы спокойно отмахнуться, подумав, мол, мало ли что может присниться, но это не так. Мой дар, этот посланный Господом талант, дающий возможность биоэнергетических воздействий, – это крест, который я должен нести на благо своих пациентов. Ведь действительно уникальные способности дают мне возможность возвращать людям здоровье и радость нормальной жизни. Я могу очень многое и при лечении кроме традиционных средств обязательно ещё применяю свою мощную энергетику. Одна из моих специализаций – недуги костной системы, а во всём остальном поражённые болезнями органы я просто вижу своим особым зрением, что облегчает диагностику. Такие способности помогают и при хирургических операциях. Ещё я гипнотизирую, читаю мысли на расстоянии, заглядываю в прошлое и будущее, порой используя эту возможность, чтобы кого-то предостеречь, а иногда и спасти. Так уже случалось. Но я не гадалка! Я – это совсем другое.

И вот сейчас вспоминаю свой давешний сон. Тревожно что-то…

Ну вот, самолёт, прокатившись после посадки положенные сотни метров и медленно завернув на «парковку», остановился. Беру свою сумку, прощаюсь с экипажем, благодарю ребят и спускаюсь по трапу на лётное поле загородного аэродрома. Шарю взглядом по сторонам в поисках знакомой машины. Не видать! Вынимаю телефон и, убедившись, что связь есть, нажимаю на вызов номера братишки. Не отвечает… Теперь я даже не сомневаюсь: с ним действительно стряслось что-то нехорошее. Для прояснения ситуации набираю мобильный Светланы Сергеевны, тоже заместителя главного врача нашей больницы. Пока на месте нет ни Золотова, ни меня, на хозяйстве осталась она.

Буквально после второго гудка слышу ответ.

– Здравствуйте, Александр Николаевич! Беда у нас… – с места в карьер сообщает моя коллега.

– Я понял, что с Иваном беда, да и во сне видел, но хочу подробностей. Что конкретно случилось?

– Сегодня утром из коттеджного посёлка, ну вы знаете – оттуда, где разные серьёзные люди теперь имеют угодья, приятели привезли парня с совсем нестрашной ссадиной на лице и совершенно пьяного. Видимо, он в этом состоянии упал, ну и получил травму. Сопровождающие тоже были не лучше. Одновременно «скорая» привезла мужчину с острым приступом стенокардии. Из врачей в это время в приёмном покое был один Ваня, и он, хотя уже заканчивал своё дежурство, сразу начал им заниматься, а этому пациенту сказал, что ему помогут, но чуть позже, поскольку сейчас есть тяжёлый случай. Так этот мерзавец на глазах у медсестёр набросился на него и стал избивать. Кричал, что научит «врачишек» правильно обслуживать, как он выразился, «хозяев жизни». В общем, у Вани сломан нос, лицевая кость, ну и сотрясение сильное. Кроме этого сломаны два ребра. Ведь он упал, а тот его ещё ногами…

– Где сейчас брат?

– В свободную спецпалату положили. Алёшин его смотрел, ну и снимки сделали.

– А тот?

– Заснул в смотровой. Так и спит…

– Полицию вызывали?

– Они и сейчас здесь. За вами наша служебная машина выехала.

– Спасибо. Попросите полицию дождаться меня. Я домой заезжать не буду.

Хорошо, что Кирилл Сергеевич улетел на целый месяц! Такие волнения ему с его сердцем совершенно ни к чему.

Ну вот, вижу знакомый «Форд-Мондео». Быстро иду к машине.

– Здравствуйте, Александр Николаевич! – выходя, здоровается водитель. – У нас неприятности. Ивана Николаевича пациент сильно избил.

– Уже знаю. Звонил Светлане Сергеевне, и она мне всё рассказала. Поехали прямо в больницу! – и сажусь на правое сиденье.

Машина трогается.

* * *

Пока едем, прикрыв глаза, пытаюсь хоть чуть-чуть доспать, но мысли о случившемся с братишкой сделать этого не дают.

Сколько себя помню, я всегда хотел иметь младшего брата или сестрёнку, чтобы было о ком заботиться, помогать и, если надо, защищать. Только, к сожалению, отец ушёл от нас, как было сказано матерью, когда мне был год с небольшим, она больше замуж не вышла, и поэтому я рос один. И вот, встретив в спортзале тоненького вихрастого парня, которому на момент нашего знакомства было только семнадцать, я почувствовал, что у меня, к тому времени уже двадцатипятилетнего, это детское стремление находит выход. Почему? Наверно, сработало ощущение интеллектуального и эмоционального совпадения, которое привело нас к взаимному интересу и даже притяжению. Вообще я до сих пор считаю, в нашей встрече есть нечто мистическое, ведь мы оба много лет жили, не зная о существовании друг друга, и познакомились совершенно случайно, тоже ещё не зная о нашем родстве. Только однажды, заглянув в поистине бездонные Ванькины глазищи, я понял, что… утонул и утонул на всю оставшуюся жизнь. Думаю, именно с этого момента я и стал воспринимать его как младшего брата. Не случайно говорят, глаза – это зеркало души, а у братишки душа чистая и очень добрая.

Собственно, моя опека Ваньки была обусловлена ещё и тем, что к тому времени волей жестокой судьбы он уже потерял всех своих родственников, то есть полностью осиротел, оставшись один против навалившихся на него проблем. Именно тогда я, как старший, совершенно осознанно принял на себя ответственность за его судьбу. Пожалуй, и до сих пор ещё продолжаю немного опекать, хотя сегодня братишка – отец двоих замечательных детишек, моих племянников, и прекрасно может постоять за себя сам. А наше родство нам открылось только потом и тоже совершенно случайно во время просматривания и разбора старых документов. Помню, это произошло в нашей замечательной однокомнатной квартире на одиннадцатом этаже, где мы вместе прожили семь и трудных, и прекрасных лет. Эта однушка для нас обоих очень много значит до сих пор. Она есть и сейчас, ибо, оженившись и разъезжаясь по другим местам для семейной жизни, мы оставили её нетронутой в качестве мемориального места, куда всегда можно в трудные периоды жизни приехать и, посидев в тишине, просто подумать.

Мы с братишкой очень близки. Вообще в наше время, когда мир, активно сходя с ума, признаёт нормальным таковым не являющееся, говорить такие вещи опасно. Сегодня на слова, сказанные о ком-то, что это мой друг и самый близкий человек, кто-то может подумать чёрт знает что и, сощурив глаз, спросить: «А в каком это смысле?» И тут уж, если списывать такие подозрения на человеческую испорченность, попадёшь в «десятку». Тем не менее, говоря о нашей близости, я имею в виду близость духовную, интеллектуальную и… психологическую. Между нами существует странная, а вернее, просто фантастическая взаимосвязь. Ванька очень остро чувствует моё состояние, даже если я нахожусь за тысячи километров. Сколько раз бывало: в тот момент, когда на меня неожиданно наваливались серьёзные неприятности или тяжёлые раздумья, раздавался телефонный звонок и братишка спрашивал, может ли чем-то помочь? А сколько раз я в своих снах видел либо ждущие его опасности, либо, как вот сейчас, информацию о случившейся с ним реальной беде? Хоть, как говорят, я и являюсь большим специалистом в науке о запредельном, но пока не могу с её позиций объяснить такие проявления. Возможно, это какое-то пересечение или даже совпадение наших биополей…

Мне трудно полностью передать словами своё отношение к Ваньке. Он – будто часть меня. Это моя совесть, а совесть – такая штука, с которой не следует спорить. Глядя в его глаза, я всегда могу прочесть оценку содеянного мной. Если в них, как когда-то давно, тону, то можно быть спокойным, но если там другое, то становится не по себе, поскольку вижу свой приговор. Мы бесконечно уверены друг в друге. По-братски я могу стерпеть от Ваньки всё, и наше с ним общение – это постоянный процесс моего воспитания. Исключительно благодаря братишке я, будучи от природы жёстким человеком, стал значительно мягче и терпимее к проявлению окружающими своих недостатков.

Помню, как Ванька радовался, когда в позапрошлом году закончил Медицинскую академию, ту же, которую заканчивал и я. Хорошо помню своё чувство счастья и гордости за него! Завершил курс он на отлично, и вряд ли на этот результат повлияло, что я, старший брат, одновременно с лечебной практикой там преподаю. Хотя фамилии у нас разные – у него по нашему общему отцу, а у меня по моей матери, – все те, кто с нами общаются, знают, что мы братья, и академия не является исключением. Помню, как горячо его поздравляли. Причём не только друзья и родственники, но даже маститые профессора. Думаю, если существуют люди, созданные быть врачами, то в первую очередь это мой братишка. Персонал и пациенты нашей больницы, где он начал работать несколько лет назад ещё в качестве массажиста, очень уважают и любят доктора Серёгина, несмотря на его молодость. В медицинской практике при лечении своих пациентов Ванька, так же как и я, использует биоэнергетические воздействия. Когда-то давно, заметив у братишки интерес ко всему, что связано с такими проявлениями, я стал развивать имеющиеся у него очень неплохие способности (ведь не зря же мы братья!), и теперь он многое умеет делать сам. Ещё не имея диплома, он уже был хорошим специалистом в некоторых областях, требующих биоэнергетического вмешательства. Теперь же успешно осваивает гипноз и некоторые другие техники. В моём семействе Ванька – самый желанный гость. Для моих мальчишек приход дяди Вани всегда праздник, а Даша, моя жена, давно относится к нему, как к своему брату. Когда у нас случаются какие-то внутрисемейные размолвки, она молча собирается и едет в гости к Серёгиным, а потом, конечно, я огребаю от братишки по полной…

Ну вот, кажется, и приехали.

* * *

При приближении нашей машины больничный шлагбаум сразу поднимается, и мы подъезжаем к приёмному покою. Паркуемся рядом со стоящим здесь полицейским «Уазиком».

– Здравствуйте, Александр Николаевич, – почтительно здороваются капитан и лейтенант. Пожимаем руки. – Тут у вас ЧП…

– Знаю! Что собираетесь делать?

Переминаются с ноги на ногу.

– Делать-то что будете с… этим… – я нетерпеливо повторяю вопрос.

– Да он, оказывается, сын… – мямлит старший наряда, и следует ссылка на некоего руководителя одной из крупнейших в стране корпораций.

– Ну и что?

– Те парни, которые привезли его сюда, когда нас увидели, скорее всего сразу связались с папашей и сообщили про вызов полиции. Вон, видите, их машина за шлагбаумом стоит? Ну а тот, наверно, позвонил к нам в Управление. А дальше…

– Понятно! – резко обрываю этот лепет. Похоже, рассчитывать на правоохранителей – дело тухлое.

Бросаю взгляд на нашу гостевую стоянку. Там около шикарного «Лексуса» топчутся двое парней.

– Вы простите, Александр Николаевич, – бормочет капитан, – но ведь мы должны подчиниться приказу!

– Что за приказ?

– Не заниматься мелочами, то есть разным мордобоем. Мол, есть дела поважнее. А за этим, как сказали, его отец кого-то послал…

Повисает пауза, ведь ни у полицейских, ни у меня на данный момент нет решения, как поступать дальше.

– Так, нам-то что сейчас делать? – старший наряда этими словами подтверждает мои мысли и явно ждёт указаний.

– Ждать здесь! Я пошёл разбираться.

Прекрасно понимаю, если бы не иногда оказываемая мной местной полиции помощь в виде использования моих способностей при раскрытии серьёзных дел и вследствие этого давно возникший доверительный уровень взаимоотношений, то после звонка «сверху» они бы повернулись и уехали, выполняя прозвучавший приказ. Сейчас именно уважение местными полицейскими доктора Елизова не даёт им этого сделать. Моя же цель – заставить их дать делу ход, то есть задержать виновника за совершённое хулиганство. Только сначала надо самому всё посмотреть и во всём разобраться.

Светлана Сергеевна встречает меня в приёмном покое.

– Александр Николаевич, Ваня сейчас в триста двадцатой. Вот, посмотрите снимки, – и протягивает конверт. – Ну и ещё, как я говорила, сотрясение у него.

– А пациент с сердечным приступом?

– В реанимации. Там всё более-менее…

Вынимаю один за другим снимки и смотрю их на свет. Нос сломан… Лицевая кость тоже. Смещение тоже есть… И ещё есть сомнения насчёт лицевой кости справа.

– А виновник где?

– Тот спит в смотровой. Он же совсем пьяный!

– Что у него с лицом?

– Поверьте, ничего страшного. Могли бы и в домашних условиях такую ссадину обработать. Но его сюда привезли такие же пьяные, как и он. Ничего не соображали! Сама не понимаю, как вообще эти парни смогли доехать сюда без приключений.

– Думаю, они найдут их здесь.

– Александр Николаевич… – Светлана Сергеевна укоризненно качает головой.

Всё понимаю. Когда-то, ещё на заре моей работы в этой больнице, она стала свидетелем того, как я наказал гипнозом двоих нахамивших мне молодых мужиков, и осудила такой метод воспитания.

– Ладно… Пойду к Ивану, – бурчу я, не желая вступать в полемику.

Хотя полемизировать есть о чём. Чего греха таить, имея способности, позволяющие воздействовать на людей, я могу в сердцах наломать дров. Понимаю, что любые свои возможности, особенно далеко выходящие за привычные понятия, человек должен жёстко контролировать своим разумом, самостоятельно отфильтровывая эмоциональные позывы совершать действия, не соответствующие морали. Но когда вижу, как существующая система часто не наказывает виновника чего-то и, тем самым поощряя, толкает его к дальнейшим отрицательным проявлениям, меня просто захватывает желание восстановить справедливость сразу и на всё оставшееся время. Если в таких случаях я не успеваю сам себя резко остановить, следует наказание в виде применения гипнотического воздействия к провинившемуся субъекту, который, когда понимает, что с ним произошло и почему, начинает бегать за мной, каясь и прося «снять заклятье». А заклятье – это действие, называемое в народе сглазом или порчей, то есть сознательное или бессознательное причинение человеку ущерба. У меня в таких случаях – сознательное. Увы…

Такие действия с моей стороны не находят одобрения ни у Кирилла Сергеевича, являющегося настоящим нравственным камертоном, ни у Ваньки, часто пеняющего мне на эту тему. Вот и Светлана Сергеевна, моя уважаемая коллега, тоже…

Но не оставлять же безнаказанным избиение пьяным ублюдком пусть даже не моего брата, но врача при исполнении им своих обязанностей? Я так не могу! А полиция, получив озвученное указание своего начальства, явно робеет и готова спустить на тормозах откровенно хулиганские проявления сынка очередной «шишки», и это делает моё состояние близким к бешенству. Поэтому, если не сдержусь, может случиться всякое и тогда помнить нашу встречу этот скот будет очень долго.

…Захожу в палату. Тонкое тело, полулежащее со слегка запрокинутой головой, устроенной на трёх подушках, впечатляет. Живописные русые и весьма непослушные волосы братишки всклокочены. Вспыхивают воспоминания… Когда-то, почти десять лет назад, я увидел Ваньку вот так же лежащим с закрытыми глазами на больничной койке. Сразу охватывает жалость. Бедняга… Лицо не только разбито, но ещё ужасно опухло и посинело. Хоть снимок, сделанный ему сразу после побоев, я посмотрел, но сейчас включился мой дар, позволяющий видеть «своим» особым биоэнергетическим зрением многие вещи, не зафиксированные на плёнке. Да… И перелом носа со смещением, и перелом лицевой кости слева… И… Да! Всё-таки справа трещина. Беда… Трудов даже мне тут будет очень много.

– Привет… – сжимаю Ванькину руку и сажусь на край кровати.

– Сашка… – он с трудом приоткрывает глаза и силится улыбнуться. – Опять скажешь… что приехал меня из жопы… вынимать?

Видно, что каждое слово даётся ему с трудом. Однако тогда, в моих воспоминаниях, я говорил именно эти слова. Опять братишка будто почувствовал моё состояние!

– Ванюха, тебе тяжело говорить, поэтому ничего не рассказывай. Это уже сделали другие. А сейчас я очень осторожно буду смотреть твои травмы руками.

Поместив ладони над Ванькиным лицом и не касаясь его, начинаю исследовать, прислушиваясь к своим ощущениям. Им я зачастую верю больше, чем снимкам, а перед вправлением надо всё представлять в деталях. От сосредоточенности аж пот на лице выступил. Такое со мной иногда бывает в операционной, когда приходится делать что-то запредельно сложное. Беру висящее на спинке кровати полотенце и вытираюсь. Надо ещё раз посмотреть. Опять держу ладони на весу и снова ловлю ощущения…

Ну вот… Кажется, я теперь имею представление, что и как надо делать.

– Так, Ванюха, осмотр я закончил, и теперь слушай… Про перелом носа и лицевой кости слева со смещением ты, наверно, знаешь. Но есть и трещина лицевой кости справа. На рентгене её не видно, но она есть.

– Он же меня ногами… по роже. Про трещину… правда… не знал.

– Ну это говорю тебе я, доктор Елизов. Короче, сейчас буду всё ставить на место, чтобы спасти твою неописуемую красоту, – стараюсь шутить, в надежде поднять ему настроение. – К сожалению, будет больно. Обезболивать гипнозом, как делаю всегда, я боюсь. Это не рука или нога, а голова и мозг.

– Ты всё-таки… у меня его… нашёл? – выдавливает Ванька привычный подкол и снова пытается улыбнуться.

Да, это мой братишка… С юмором у него всегда был полный порядок. Сейчас имеется в виду, когда я, как старший, его ругаю, то порой ворчу, что он идиот и у него голова без мозгов.

– Не обольщайся. Это пока только гипотеза, – парирую также с привычной ворчливостью. – А теперь серьёзно: вправлять, как говорится, буду по живому. Если тебе так будет легче – кричи и матерись по-всякому. Меня ругай…

– Сашка… Ты… не церемонься. Я буду… терпеть.

– Ванюха, поверь, мне самому страшно от необходимости делать тебе очень больно. Ты же сам знаешь: это всё равно как если бы самому себе…

– Давай, братишка! – тихо командует Ванька, закрывает глаза и напрягается.

– Держись… – и крещусь, прося Господа помочь в праведном деле.

…Уф. Устал я! Минут десять мучил Ваньку, но только по своим ощущениям всё сделал, как было нужно. Он не кричал, не матерился, но так стонал и так скрежетал зубами, аж сердце рвалось.

– Так, Ванюха… Расслабься. Теперь ещё немного энергетической терапии, и я оставлю тебя в покое.

В это время дверь палаты открывается и заглядывает Светлана Сергеевна.

– Александр Николаевич, там за этим хулиганом приехали…

– Скажите охранникам и полиции, чтобы не отдавали. Сейчас заканчиваю и иду, – и продолжаю воздействовать энергетически.

– Сашка… Ты его… Короче, не надо… наказывать, – открывая глаза, по-прежнему с трудом произносит братишка. – Я же тебя знаю…

С больничной койки – и туда же! А ведь, увидев сделанное с ним этим скотом, я уже вот-вот выйду берегов.

– Так… Я сам разберусь, что мне делать, – и, понимая свою резкость, исправляю положение: – Прости, Ванюха, я сейчас очень зол и боюсь сорваться.

– Я это чувствую, потому и… прошу, – шепчет он, пытаясь поднять на меня взгляд. – Не надо…

– Слушай, ты лучше поспи пока пару часов, – командую мягко, с применением гипнотического воздействия. – Меньше будет болеть. Потом я приду и повторю свою терапию. Раз, два, три… – и делаю традиционный щелчок пальцами.

Ванькины глаза закрываются…

* * *

Сбегая по лестнице на первый этаж в приёмный покой, сверху наблюдаю там мерзкую картину. Вышколенная за годы совместной работы наша охрана героически обороняет вход в коридор, ведущий к смотровым помещениям, от пытающихся пройти туда троих мужчин – одного солидного, в возрасте, и двоих молодых и мощных бандюганского вида. Ясно – это посланец папаши со своей охраной.

– Не положено! Понятно вам? – повышает голос один из наших охранников. – Без разрешения мы не пускаем.

– А мне плевать на ваши разрешения! – брезгливым тоном реагирует приземистый холёный, с седым «ёжиком» мужик и командует своим охранникам: – Парни, ну-ка, освободите мне проход.

– Что здесь происходит? – поняв, что пора вмешаться, задаю вопрос тоже в повышенном тоне.

– Это ещё кто такой? – с тем же выражением лица спрашивает посланец.

– Поскольку вы позволяете себе устраивать у меня в больнице дебош, потрудитесь представиться первым, – требую я жёстко.

Понимаю, вид совсем не старого, хоть и с седеющими висками, человека в белом халате, несколько хлипкого на фоне качков из сопровождающей его охраны прибывшему лицу не кажется солидным, поэтому спокойно жду очередного хамства. Оно не заставляет себя ждать.

– Парни, делайте, что я сказал, – нетерпеливо приказывает незваный гость, полностью игнорируя моё присутствие.

Ну что ж… Кажется они дождались и сейчас увидят… небо в алмазах. Хотя…

– Парни! – хлёстким окриком я заставляю их смотреть на себя, а когда они удивлённо поворачиваются, как всегда делаю при гипнозе, ловлю взгляд первого и приказываю: – Вон отсюда! Ждать на улице!