Кукольник

А тяжеловатое «каковыми с давних пор…» Берсаль произнес с легкостью записного оратора.

Самому Лючано понадобилось лишь слегка откорректировать жест. Когда Жан-Пьер посредине тоста протянул руки к расчувствовавшемуся зятю, юный невропаст усилил это движение эмоционально, помог кукле развести руки для объятий – и угадал на все сто. Нобат Ром Талела кинулся к отцу своей невесты, и оба мужчины с минуту хлопали друг друга по плечам от избытка чувств.

В сущности, не так уж он пьян, подумал Лючано. Три часа выдержим.

И четыре выдержим.

И получим сверхурочные.

Потом, спустя неделю – тяжелейшую неделю, полную самых разнообразных переживаний! – когда Лючано признался директору «Filando» в тайных мыслях, маэстро Карл пригрозил выдрать ученика ремнем: за дурной глаз. Ремень, правда, остался пустым обещанием, зато Лючано выслушал длиннейшую лекцию о профессиональных суевериях невропастов. И ни разу больше не загадывал наперед, воображая удачный исход работы и радуясь несбывшемуся.

Всё – потом, когда успех или провал станут действительностью.

Судьба, Большой Невропаст, не жалует торопыг.

А во время помолвки Розалинды Берсаль и Нобата Ром Талелы, денег и титула, случилось вот что. Одна из матрон, в восхищении от анекдотов «милейшего Шарля», решила ни мало, ни много, облобызать остроумного рассказчика. Сказано – сделано. Губы матроны, днём изволившей посетить косметорий, поверх суспензии, стимулирующей естественный синтез коллагена, были обработаны помадой «Repulp Botticelli». А у Карла Эмериха оказалась довольно редкая аллергическая реакция на сочетание пчелиного воска, масла каритэ и гомогенизированных водорослей агарь-агарь, которые входили в состав косметики.

В итоге поцелуй затянулся, а маэстро потерял сознание.

– Ах! – вскричали матроны хором. Они были уверены, что очаровательный собеседник упал в обморок от восторгов любви. – Это так прелестно!

– Ы-ы? – спросил Жан-Пьер Берсаль, лишен поддерживающих нитей вербала-наемника. – Доча! Доня м-мы… м-моя сладкая!.. Тост! Хочу!

Лючано понял, что все пропало.

Первым порывом юноши было вскочить и броситься к бесчувственному маэстро, оставив куклу на произвол судьбы. Но он не встал из шезлонга. «Сидеть!» – велел Карл Эмерих, человек, вытащивший неотесанного сопляка в огромный мир Ойкумены. Этот человек дал сопляку профессию и в случае провинностей угрожал ремнем, как грозил бы отец, которого Лючано был лишен. Не играло роли, что Карл Эмерих сейчас молчал и ничего не приказывал.

Упади небо на землю, это тоже не сыграло бы особой роли.

«Работать! Работать, я сказал! Шоу должно продолжаться!»

– Н-но… Н-нобат! – распинался меж тем будущий тесть, заикаясь и всхрапывая. – Н-нодик!

Продолжая корректировать моторику пьяницы, благодаря чему окружающие не успели сообразить, в каком свинском состоянии находится верфевладелец, Лючано потянулся к ниточкам вербальных связей. Тонким-тонким, шелковистым, еле заметным ниточкам. Невропаст – не вполне телепат, а тем более не телепат-подавитель: он не мог говорить за Берсаля, перехватив управление целиком. Он мог лишь поправлять, подсказывать, чистить, доводить до блеска…

Ничего он не мог.

Ничего не получалось.

Пьяница, двигаясь, как трезвый, нес околесицу.

В одиночку Лючано Борготта не справлялся с двумя комплектами разнородных нитей. Не справлялся, и баста. Он готов был отказаться, закрыть глаза, принять позор и провал. В конце концов, ничего особенного. Гонорар пролетит мимо кассы. Маэстро Карл будет зол. Никто не обвинит Лючано в саботаже – он сделал свою работу, сделал хорошо, а идиотские случайности еще никто не отменял. Все забудется, уйдет в прошлое…

Плохо понимая, что делает, он снова зацепил вербальные нити, сохраняя под контролем и главный пучок моторики. «Это не я. Я делаю то, что мне поручено. А с речью куклы работает маэстро Карл. Маэстро Карл – он такой. Он и лежа, и в обмороке… Маэстро – гений, я знаю. Маэстро сумеет. Конечно, сумеет. Что тут сложного: убрать лишние паузы, восстановить ритм, подбросить шаблон, насытить голос обертонами…»

– Нодик! – с чувством сказал верфевладелец Берсаль, беря салфетку и тщательно вытирая мокрый рот. – Я люблю тебя, как сына. Надеюсь, ты простишь старику эту фамильярность…

«Это не я. Это маэстро Карл. Я делаю свое дело. Он делает свое дело. Обычное, не слишком сложное дело. Пьяный дурак – чепуха для двоих невропастов. Легче легкого».

– Я всю жизнь мечтал назвать Нобата Ром Талелу просто Нодиком. Сегодня мечта сбылась. У нас, деловых людей, бывают странные мечты. Как и у аристократов.

«Вот работаю я. А вот работает маэстро Карл. Нас двое. Все в порядке. Сейчас пьяница скажет то, что хотел, без заикания, гладкими, накатанными пассажами…»

– О чем мечтаешь ты, Нодар? Не отвечай, я вижу. Дочь моя, подойди к отцу…

«Этот алкоголик действительно мечтал о том, о чем сейчас говорит вслух. Маэстро Карл просто помог ему высказаться связно. Скоро все закончится, и мы уйдем. Получим гонорар. Через три недели улетим на Борго, в отпуск. Маэстро Карл обещал, что мы отправимся в гости к тетушке Фелиции. Она станет рассказывать о марионетках, маэстро Карл будет слушать и улыбаться, потом он купит для коллекции новую куклу, а я побегу хвастаться друзьям детства своими приключениями… Скоро все закончится. Надо только следить, чтобы Берсаль не качался и не падал. А маэстро Карл приглядит за его речью. Это ведь не я – вербал. Я – моторик. Вербал – маэстро Карл. И все в порядке».

Левой рукой Лючано приобнял за плечи задремавшую Со-Со. Пусть гости думают, что юнец соблазнился пышной красоткой и наслаждается «общей губочкой». Пусть думают, что угодно. Кукла идет легко и свободно, корректируемая в четыре руки. Мы с маэстро Карлом бесподобны.

Аплодисменты, дамы и господа!

Почему я не слышу оваций?

В дальнейшем, выслушав от маэстро скупую похвалу и выяснив, что он – универсал, редкий природный талант, способный работать куклу в одиночку, Лючано не признался Карлу Эмериху в главном. Совмещая функции вербала и моторика, он всегда представлял себе одно и то же. Год за годом – неизменно одно и то же.

Это не я корректирую речь куклы.

Это маэстро Карл.

Маэстро здесь, рядом. Маэстро, как всегда, на высоте.

И все получалось.

Глава третья

Злодей и рабовладелец

I

…Утро вползало в окно тихим шорохом прибоя, криками чаек, соленым дыханием бриза и золотистым лучиком солнца, который наконец пробился сквозь жалюзи…

Ах, если бы!

Так утро могло вползать в окошко частного бунгало на берегу океана, стоимостью, как минимум, семьсот экю в сутки. А здесь, в Синем краале, в дешевом отеле «Макумба» – добрых сорок миль от знаменитых пляжей Шин-Бунга! – такого чудесного утра просто не могло быть. Снаружи, вместо чаек и бриза, гудела, громыхая мусорными баками, допотопная «помойка» на воздушной подушке. Не требовалось выглядывать в окно, чтобы это определить. Сей звук будил Лючано сотни раз во время бесконечных гастролей «Filando», где он начинал карьеру невропаста.

«На любой обитаемой планете, – размышлял он, зная, что сон удрал без возврата, – есть гостиницы типа „Макумбы“. А на задах этих отелей высятся горы дюралевых баков для отходов. И ранним утром их неизбежно опустошает водитель шумного драндулета, гордости местной службы ассенизации. Терпи, кукольник. Это судьба в облике вездесущей „помойки“…»

В ответ судьба за окном издала отчаянный скрежет.

– М'гомба с-суанх калела! Калела н'ча! Чхака…

Лючано не понял ни слова, но интонации сомнений не оставляли. Любопытство пересилило: отбросив легкое покрывало, директор «Вертепа» босиком прошлепал к окну. Жалюзи с шелестом раздвинулись, в глаза ударил знакомый поток ослепительно-голубого света. Проклятье! Он и забыл, где находится. Разумеется, в здешнем «полу-люксе» прозрачность окон не регулировалась. Нашарив очки, Тарталья разглядел водителя «помойки» – тот сражался с мятежным чудом техники. Левый захват заклинило, машина вцепилась в контейнер мертвой хваткой. Мусороприемник тоже расстроился, обиженно скрежеща жвалами в ожидании порции жвачки.

Водитель, подключившись через шлем к тому, что заменяло старой развалине «мозги», спешно гнал диагностику. Но результатов пока не наблюдалось.

– Чхака!.. н'ча…

Лючано закрыл жалюзи и пожалел, что сэкономил на режиме звукоизоляции номера. Пять часов утра по местному времени, чтоб они сдохли со своими отбросами…

Душ, на удивление, работал исправно. Выбрав на панели ароматический тонизант – «баальский гибискус» – Тарталья с удовольствием подставил лицо под тугие струи. Из душа он вернулся свежим, приободрившимся, и тут же сунулся к терминалу. До завтрака время есть. Интересно, не появилось ли новостей на «пятачке» «Вертепа»?

Он не особо рассчитывал на заказ: труппа на Китте меньше суток. И «пятачок» у них крошечный, таких в вирте – тьма. С робкими усиками ассоциатив-линков, ползущими к общедоступникам, где не надо платить за «прописку». Если специально не искать по названию, профилю или ключевым семант-связям, разрешив полуосознанным стремлениям самим выбирать желаемое – найти «Вертеп» практически нереально. То ли дело жирные спруты корпораций и полулегальные амебы рекламщиков, не гнушающихся ничем!

На их щупальца и ложноножки натыкаешься всюду.

Терминал представлял собой реликт давно минувших исторических эпох. Лючано подозревал, что устройство сохранилось в «Макумбе» со времен колонизации Китты. Выставь его хозяин отеля на аукцион антиквариата, мог бы неплохо заработать. Ни голо-скважины, ни нейропорта, ни эмитора сферы. Имелся разъем для подключения шлема, но сам шлем отсутствовал. Хорошо хоть голосовое управление в наличии.

Тарталья не удивился бы, найдись в комплекте к терминалу доска с кнопками, которую он видел в музее. Как она называлась? Клавиатура?

Натянув сенсорные перчатки, он щелчком запустил «руину», как любил выражаться в таких случаях маэстро Карл. Отрегулировал глубину рабочей голоформы, выплюнутой дисплеем, запустил в нее руки едва ли не по локоть, разгребая входной буфер; нащупал канал, ведущий к знакомому ресурсу. Можно было войти напрямую, с голосового кода, но очень не хотелось озвучивать код в «Макумбе». Пускай «пятачок» «Вертепа» никому даром не нужен, чтобы его взламывать и опутывать коконом мимикрантов-перехватчиков, падких на чужие запросы…

Ага, вот и канал.

– Ресурс «Мельпомена», раздел «линки»!

Белковый процессор дико застрекотал в недрах корпуса, покрытого морщинистым биопластом. Навстречу ринулись, ритмично пульсируя, стены канала. Распахнулись ворота из слоновой кости, открывая холл «Мельпомены».

– Мы рады приве… на нашем…

Голос стих за спиной. Лючано молнией пересек холл, его буквально втянуло в крайнюю слева дверь, волоча по коридору-лабиринту. Открылась еще одна дверь, с надписью «Линки».

– Каталог «Частные театры».

Дверцы одного из металлических шкафов-гигантов, занимавших комнату, разошлись в стороны. Выдвинулся ряд ящиков.

– Планета Сечень, Бета Архиерея.

Все ящики, кроме верхнего, скользнули обратно.

– Театр контактной имперсонации «Вертеп» графа Мальцова!

Из ящика выпорхнул голубоватый шарик. Он завис в воздухе, мерцая и вращаясь. На поверхности объявилась лимонно-желтая надпись: «Вертеп». Лючано ткнул в шарик пальцем, шар лопнул – и директор «Вертепа» провалился в недра сферы.

Уютный зальчик, стены обшиты резным дубом. Трещат поленья в камине, стреляя искрами. На стенах – костюмы, маски… куклы. Марионетки. Вирт-копия обширной коллекции маэстро Карла. Многим нравится. Они не подозревают, как невропасты называют своих клиентов. И правильно. Ни к чему им это знать.

Журнальный столик, рядом – два кресла. Диван обит скрипучей кожей.

– Добро пожаловать в гостиную театра! – шепнул над ухом мягкий баритон. – К вашим услугам – тончайшее, виртуозное искусство, чьи корни уходят в глубины…

– Тарталья! – рявкнул Лючано.

Услышав пароль, баритон сменился колоратурным сопрано:

– Здравствуйте, синьор директор!

– Есть новости?

– Да, синьор директор. Ознакомьтесь, прошу вас.

На столике возникла, раскрываясь, старинная книга: переплет из тисненой кожи, желтоватые страницы. Последняя запись сразу бросилась в глаза: летящий почерк клиента прожег бумагу насквозь. Внизу, в глубине, рдели угли костра, играя алыми сполохами.

«Виконт Асканте дель-Торья желает воспользоваться услугами „Вертепа“. Свяжитесь с секретарем его светлости без промедления».

И номер для связи.

Лючано чиркнул ногтем указательного пальца по строчке с номером. Вспомнив, что сидит перед терминалом голый, он скосил глаза на панель видеокоммуникатора и дал приказ театральному гардеробу подобрать накладку. Теперь собеседник видел синьора директора в парадном сюртуке и все такое.

Абонент отреагировал мгновенно.

«Не спит?» – удивился Тарталья. Впрочем, к причудам заказчиков он давно привык.

В кресле за столиком возник пожилой мужчина с холеным, гладко выбритым лицом. Благородная седина на висках, маникюр, осанка лорда. Лицо выкрашено светло-серой краской в тон остывшего пепла. «А костюмчик-то не дешевый, – отметил Лючано, разглядывая гостя. – Не накладка, реал-костюмчик, от кутюр. Бен-Хазри или Мишимото, клянусь черной дырой…»

– Доброе утро. Извините за ранний вызов, но его светлость виконт дель-Торья настаивал на немедленной связи. Лючано Борготта, директор театра контактной имперсонации, к вашим услугам.

– Не стоит извиняться, мэтр Борготта. Ваш поступок делает вам честь. Меня зовут Эмиль Сандерсон, я – гарант-секретарь его светлости. Мне поручено уточнить с вами условия разового контракта. С общей формой я уже ознакомился. Цены меня устраивают. Вы берете надбавку за срочность?

– Это зависит от степени срочности.

– Вы понадобитесь его светлости сегодня. Начиная с шестнадцати часов.

Лючано на миг задумался.

– Десять процентов надбавки. Скажи вы «через час» – было бы сорок.

– Мне нравится ваша откровенность, – едва заметно улыбнулся секретарь. – В развлечении пожелают принять участие от пятнадцати до двадцати человек. Ваша труппа справится?

– Какова поставленная задача? Шоу? Карнавал? Частное увеселение?

– Костюмированный маскарад. Вы должны обеспечить соответствие заявленным маскам. Манеры, походка, интонации…

– Я понял. Значит, до двух десятков масок… Это максимум наших возможностей.

– Вы торгуетесь или просто уведомляете?

– Я не торгуюсь. Вы должны понимать, что если на маскарад к его светлости внезапно приедет барон фон Дейрель и захочет присоединиться к компании наших клиентов – мы не сможем обслужить барона без ущерба для остальных.

– Нет, барон не приедет. Думаю, в действительности будет шестнадцать человек, не больше. Двадцать – это для перестраховки. Его светлость желает, чтобы остальные участники маскарада померкли рядом с его друзьями. Как полагаете, мэтр? Померкнут?

– И умрут от зависти. Мне потребуются характеристики масок. И подробное описание.

– Сейчас вышлю.

– Еще нужны троекратные подписи всех участников под контрактом.

– Я в курсе. До начала выступления подписи будут.

– Хорошо. Транспорт?

– Транспорт предоставляет его светлость. В оба конца.

– Очень любезно со стороны его светлости.

– Судя по номеру, вы остановились в отеле «Макумба». Ждите, за вами прибудут.

Определитель номеров у Сандерсона стоял выдающийся: Тарталья связывался с гарант-секретарем из вирта, а не напрямую с гостиничного терминала! Лючано всегда с опаской относился к людям, которые снабжают свою технику системами удаленной слежки. Но не отказываться же из-за этого от выгодного контракта, который сам плывет в руки?

– Если возникнут вопросы – свяжитесь со мной еще раз.

Секретарь вежливо кивнул, прощаясь, и растаял в воздухе.

Наверняка виконт, или кто-то из знакомых дель-Торья побывал на вечеринке у Шармаля-младшего. Возможно, даже «веселился» на эстраде. Что ж, гастроли начинаются удачно…

– Новое сообщение, синьор директор.

На странице гостевой книги зажглась свежая запись:

«Гай Октавиан Тумидус. Гард-легат ВКС Великой Помпилианской Империи. Персональный заказ. Срочно».

Тарталья скривился, словно по ошибке раскусил зернышко хинного лайма. Едкая горечь пополам с кислятиной, сводящей зубы – сочетание не из приятных. Ничуть не больше приятности таило в себе воспоминание о давнем опыте работы с одним помпилианцем. Опыт этот стоил молодому невропасту трех лет заключения в Мей-Гиле. Правда, срок ему с «шестерни» скостили вдвое, и наказание он отбывал не обычным сидельцем, а подручным тюремного экзекутора. Но это дела не меняло. Лючано не любил вспоминать годы, проведенные за решеткой. Иногда он думал, что лучше было бы отсидеть в колонии от звонка до звонка, чем…

Хватит!

Усилием воли он воздвиг барьер на пути тяжелых воспоминаний. Глупо бередить душу. Прошлое не подправишь, как неловкий жест куклы. В одну и ту же реку нельзя войти дважды…

Зато можно дважды наступить на одни и те же грабли.

Проигнорировать заказ? Труппа занята, у нас аншлаг, ничем не могу быть полезен. Но, с другой стороны… Если время заказов виконта и легата не совпадет? Если удастся вписаться, выделив помпилианцу пару невропастов? Персональный заказ – это хорошие деньги. А с гард-легата мы три шкуры сдерем! Деньги нужны. Ты ведь знаешь, Тарталья, зачем тебе нужны большие деньги?

Знаешь.

Так чего привередничаешь?

Доводы «за» выглядели разумными и убедительными. Доводы «против»… Их не существовало, кроме дурацкой мнительности и личной антипатии. Для Человека-без-Сердца такие чувства – непозволительная роскошь.

«А может, ты боишься?» – спросил издалека маэстро Карл.

II

– Доброе утро, Тарталья!

– Это кулеш? Кулеш, да?

– Ой, оно шевелится! Я боюсь!

– Мамочки…

– Нет, это не кулеш… никакой это, братцы, не кулеш…

– Не буду я его есть. Оно само кого хочешь слопает!..

В трапезной на первом этаже завтракал «Вертеп». Кроме невропастов, за столиком в углу сидела четверка нагих брамайнов, с отрешенным видом поглощая рис из общего блюда. Аскеты поддевали рис деревянными лопаточками строго по очереди. Со стороны их завтрак производил впечатление религиозного ритуала.

Возможно, так оно и было.

Лючано сел за стол во главе труппы, придвинул ближе миску, содержимое которой отчетливо шевелилось, и запустил в еду узкую двузубую вилку. Выудив упругое тельце, он обмакнул его в острый соус…

Вся труппа завороженно глядела герою в рот.

– Пальмовые улитки в сыре, – сообщил он, распробовав. – Деликатес.

– Живые, да?!

Очень хотелось ответить утвердительно. Но Лючано сдержался: того и гляди, труппа голодной останется.

– Нет, дохлые.

– А почему шевелятся? – не унимался Никита. – Врете вы, Тарталья, смерти нашей хотите…

– Потому что миска с самоподогревом. На дне сырная масса кипит, наверх пузыри поднимаются. Думаете, стал бы я живой деликатес есть?

Последний довод показался невропастам убедительным. Степашка храбро ткнул вилкой в булькающую миску, с третьего раза подцепил-таки улитку и, зажмурившись, сунул в рот. Вскоре лицо его приобрело восторженно-обалделое выражение.

– Класс! Братцы, оно навроде ухи из ершей! Только с кислинкой и в нос шибает…

– А это что?

– Яйца с мозгами и сметаной.

– Чьи мозги-то?

– Твои, дурила…

– А это?

– Ебаб.

– Тарталья! Анюта, заткни уши…

– Ебаб – это хлебный суп. С изюмом и медом.

– Васька, гад! Сам затыкай уши! Тарталья, передайте мне капельку ебабу…

Глядя на директора и расхрабрившегося Степашку, навалившего себе гору всякой всячины, невропасты оживились, зазвенели посудой, переговариваясь с набитыми ртами. В итоге за двадцать минут они смели со стола все подчистую. Включая жареную саранчу с зеленой фасолью. О составе этого блюда Тарталью спросить забыли, а сам он благоразумно промолчал.

– Ну что, бездельники, – Лючано откинулся на спинку стула, махнув толстому лентяю-официанту, чтоб нес кофе. – Считайте, вам повезло. Есть заказ. Вот, смотрите.

Он выложил на стол интерактивные голограммы, полученные от Сандерсона.

Вернувшись в номер, он присел на кровать и сидел минут пять, собираясь с мыслями. А вернее, не решаясь выйти на связь.

Ладно, поехали.

Объемное изображение клиента возникло в комнате рывком, словно помпилианец хотел застать директора врасплох. В следующую секунду Лючано пожалел, что связался с этим хамом.

– Вы заставляете себя ждать!

Не терпящий возражений тон человека, привыкшего повелевать. Лицо подстать голосу: орлиный нос, жесткие складки вокруг губ, квадратный волевой подбородок. Льдистые глазки буравят собеседника, сверкая из-под сросшихся на переносице бровей. Косой шрам на левой скуле. Помпилианец был наголо брит; бронзовый, нездешний оттенок загара придавал ему сходство с ожившей статуей эпохи Третьих Октуберанских войн.

– Я обещал связаться с вами в какое-то конкретное время?

Раз легат счел излишним здороваться, Тарталья тоже опустил приветствие.

– Вам было указано: срочно!

– Простите, господин Тумидус. Тут явное недоразумение. Я не ваш подчиненный, мы даже не деловые партнеры. Поэтому не надо мне указывать. Договорились?

– Ваш тон возмутителен! Вы знаете, с кем разговариваете?!

– Знаю. Но при этом совершенно не понимаю, почему вас возмущает простая констатация факта? Кажется, я не произнес ни одного оскорбительного слова. Если я ошибаюсь, поправьте меня, и я принесу вам самые искренние извинения.

Видя, что Тумидуса это бесит, он избегал именовать клиента легатом.

– Прекратим словоблудие, – помпилианец явственно скрипнул зубами. – Перейдем к делу.

Лючано обезоруживающе улыбнулся:

– Вот это совсем другой разговор! Я вас внимательно слушаю.

«Первый раунд за нами», – отметил он.

– Мне нужны услуги работников вашего профиля.

– Если можно, конкретнее, пожалуйста. Услуги нужны лично вам? Услуги какого рода? Вам требуется помощь?

От невинного словосочетания «требуется помощь» легата едва не хватил удар.

– Услуги нужны лично мне, – прежде, чем ответить, он долго молчал, сдерживая гнев. – Сегодня я произношу торжественную речь перед выпускниками Имперской военно-космической школы на Китте. Речь должна воодушевить молодых офицеров, зажечь их сердца, пробудить волну патриотизма и подвигнуть…

«Это уже речь началась, или как? Да, хороший невропаст ему будет очень кстати. Ибо не воодушевляет, не зажигает и не подвигает. А на Китте, выходит, есть помпилианская военно-космическая школа? Никогда бы не подумал…»

Лючано смутно припомнил, что система Альфы Паука сложна для навигации и по-своему уникальна. Может быть, помпилианцы обучают будущих «львов космоса» полетам в особых условиях?

– …имперских традиций!

«Беда с этими имперцами. Нос до неба дерут, а сами все кусок пожирнее урвать норовят. Собственную ничтожность не прикроешь величием государства. Пузырь, он и в свадебной гирлянде пузырь…»

– В котором часу намечена речь?

– В семнадцать ноль-ноль по местному времени.

«Не повезло вам, господин Тумидус. С шестнадцати часов вся труппа занята, согласно контракту, у виконта Асканте дель-Торья. Мои извинения. Приятно было пообщаться».

Именно так следовало ответить, после чего прервать связь. И успокоить нервы злорадством, представляя себе взбешенного легата. Но вместо понятного и простого решения Лючано на два внутренних голоса занялся самоедством.

«Вся труппа, говоришь, занята? Так-таки вся? А ты, малыш? Универсал Тарталья в одиночку легко сделает хаму-гвардейцу зажигательную речугу. Труппа отработает виконта и без присмотра: маскарад – чепуха…»

«Но я больше не работаю! Особенно – с помпилианцами!»

«Не облезешь. Личные пристрастия и антипатии – это для богатеньких господ, вроде Шармаля-старшего. Для таких, как ты, есть другое правило: не отказываться от выгодных предложений».

«Из каждого правила есть исключения! Кроме того, неизвестно, сколько предложит легат…»

«Вот и выясни. И тогда решай, стоит ли груз жара, как говорят брамайны».

«Да, но… Может случиться срыв! Из-за срывов я сломал карьеру, ушел от маэстро Карла, стал директором, администратором…»

«Срыв? Может. Вероятность – десять-двадцать процентов. А в действительности еще меньше. Ты много лет не работал в качестве невропаста, у тебя не копилась критическая пси-масса. В конце концов, честно предупреди клиента».

«Предупредить?!»

«Да. Ты ведь честный злодей, Тарталья? И если он откажется…»

«А если не откажется?»

– Почему вы молчите? Я жду! – с раздражением поторопил легат.

«Ну же! Пусть, если что, Тумидус пеняет на себя! Или ты боишься? Ты смог поставить его на место – так вперед! Доведи дело до конца. Иначе до конца жизни будешь терзаться воспоминаниями. От скелетов в шкафах надо избавляться. Выполни заказ. Лично. И прошлое канет в небытие, исчезнет, развеется по ветру. Тебя оставят призраки, которых ты сам выдумал. Решайся!»