Кукольник

– …а паспортов, значит, нет?

– У пана директора есть. А у нас – справки.

– Ну-ка, позвольте… О-сел-ков Степан… Гражданства нет. Частичное поражение в правах. Находится в ограниченной собственности… Потрудитесь объяснить!

– В крепости мы, ваше высокоблагородие.

– В какой крепости?

– У его, значит, сиятельства графа Мальцова, с Сеченя.

– Сечень, Сечень… Это в Архиерее?

– Ага, ваше высокоблагородие. Бета Архиерея. Там, в путевом листе, все написано.

Отвечая, Степашка с восхищением изучал форменную рубашку офицера: шелк с изумрудным отливом, золоченые пуговицы, на груди – россыпь значков, на плечах – погоны с восьмиконечными звездами. «За такую роскошь, – читалось на простоватой физиономии Степана Оселкова, частично пораженного в правах, – душу продать не жалко…»

К сожалению, таможенник не оценил чужую зависть по достоинству.

– Рабы, что ли?

– Никак нет! Говорю ж, крепостные мы…

С вниманием, не предвещавшим ничего хорошего, таможенник уставился на Степашку, затем окинул цепким взглядом притихшую труппу. На его поясном крюке зашевелилась мамба.

Мамбе не нравились люди без паспортов.

– В крепости? Очень интересно, – на унилингве таможенник говорил прекрасно, без малейшего акцента, в отличие от бойкого, но косноязычного Степашки. – И где же ваш… э-э… крепостник? Хозяин? Или его доверенное лицо? В бега податься решили?

– Да ни боже ж мой, ваше высокоблагородие! – всплеснул руками Степашка, честный, как святой под присягой. – Пан директор с нами летит. У него, значит, и доверенность, и паспорт, и все бумаги…

Таможенник позволил себе скептическую ухмылку.

– Вы прилетели, а директор, значит, летит? Кстати, директор чего?

Уловив не слова, а интонацию, к офицеру живо подтянулась пара рубежников с шевронами сержантов, синхронно сплюнув бетельную жвачку в утилизатор. Их пояса оттягивали кобуры, из которых грозно торчали рукояти мультирежимных разрядников «Тарантул». Рядом болтались браслеты силовых наручников.

Возможно, в другое время и в другом месте эта парочка в алых форменных шортах выглядела бы комично, но только не в данном случае. Рубежник или полицейский при исполнении редко располагает к веселью. Особенно если ты – объект его профессионального интереса.

– Здесь я! Прошу прощения, задержался! Багаж получал…

Лючано грубо растолкал очередь и предстал перед таможенником, торопясь извлечь необходимые документы.

– Кто вы такой?

– Лючано Борготта, полноправный гражданин. Директор «Вертепа», художественного театра контактной имперсонации графа Мальцова.

– Паспорт? Доверенность?

– Извольте.

– Надзорное обязательство?

– Вот.

– Приложите ладонь к идентификатору.

Лючано приложил.

Толстогубое лицо таможенника ничего не выражало. Лишь слегка раздувались ноздри широкого приплюснутого носа, украшенные должностной татуировкой. Вудун словно к чему-то принюхивался. На табло портативного идентификатора он не смотрел: информация в расширенном объеме подавалась на биолинзы-симбионты офицера. Разглядеть их не представлялось возможным, но Тарталья был наслышан о таможенных профессиональных аксессуарах.

«Пусть он не дочитает до отметки про судимость, – молился про себя Лючано. – А если дочитает, пусть не сочтет препятствием для въезда на Китту! Визу дали без проблем, теперь главное, чтоб этот не уперся…»

Спустя минуту лицо офицера ожило. Он приветливо улыбнулся:

– Все в порядке, баас Борготта. Благодарю за сотрудничество. Итак, сколько… м-м… крепостных в вашем театре?

– Одиннадцать человек. Список есть в доверенности и в надзорном обязательстве. Доверенность генеральная, на пять лет. Прошу обратить внимание.

– Вижу. Поставьте багаж на транспортер. Вы не возражаете, если моя мамба его проверит, пока мы с вами уладим все формальности?

– Не возражаю.

Теперь офицер обращался только к Лючано. Остальные перестали для него существовать. Крепостные. Почти рабы. Почти вещи.

– Перед досмотром не желаете сделать заявление? Наркотики? Радиоактивные материалы? Взрывчатые вещества? Опасные амулеты?

– Нет.

– Яды? Аккумуляторы ёмкостью выше 5-го класса?

– Нет.

– Оружие мощностью выше 2-го гражданского значения?

– Церебральный парализатор «Хлыст». 1-е гражданское значение, разрешения не требуется. Больше ничего.

– Покажите, пожалуйста.

Тарталья открыл саквояж и продемонстрировал таможеннику маленький парализатор установленного образца. Ортопедическая рукоятка из черного пластика, короткий титановый ствол, хромированный спусковой крючок; под прозрачной накладкой – гематрическая печать разрешенной мощности.

Вудун кивнул, сверкнув серьгой в правом ухе.

– Закрывайте. Итак, баас Борготта, вы – директор театра. Актеров вижу. А где ваш реквизит?

Когда и каким образом таможенник отдал приказ мамбе, Лючано не заметил. Просто смертоносная змея длиной в полтора человеческих роста вдруг пришла в движение. Она плавно стекла с поясного крюка на транспортер и с тихим шелестом заструилась меж сумок, чемоданов и рюкзаков труппы, то и дело высовывая раздвоенный язычок и тычась им в сваленные грудой вещи. Зрелище завораживало. Тарталья с заметным усилием оторвал взгляд от мамбы, выпустив ее из поля зрения.

– А мы и есть – реквизит, – пожал плечами он. – Повторяю, у нас театр контактной имперсонации. Кукольники мы. На профессиональном жаргоне – невропасты. Никогда не слышали?

– Кажется, что-то краем уха… – неуверенно протянул офицер. – Можете пояснить вкратце?

Похоже, ему очень хотелось спросить: «Где же тогда ваши куклы?» – но он боялся выставить себя полным идиотом.

– Если вкратце, то невропасты нашего профиля на сцену не выходят. Они всего лишь помогают заказчикам осуществить их прихоть. Вступают в контакт с клиентом и оказывают необходимое содействие. Суфлер, балетмейстер, режиссер и психоаналитик в одном лице, если совсем грубо.

– О! – на иссиня-черном лице таможенника возникло понимание. – Нечто вроде одержимости Лоа?

– Вы нас переоцениваете, офицер. Скажу честно: мы всего лишь развлекаем почтенную публику. Наше скромное искусство не идет ни в какое сравнение с талантом вашей расы…

Капелька лести на таможне еще никому не вредила.

Главное, соблюсти меру.

– Вот, не желаете бесплатный буклет? Там написано более подробно. Есть короткие эпизоды из постановок, разрешенные клиентами для распространения…

– Спасибо, – офицер принял буклет. – Ознакомлюсь на досуге. Желаю удачных гастролей.

Мамба вернулась на поясной крюк. Сержанты, видя, что их вмешательство не требуется, потеряли интерес к происходящему, отошли в сторонку и вновь принялись меланхолично жевать бетель. Однако Лючано по опыту знал: при малейшем намеке на проблему сержанты очнутся и ревностно приступят к исполнению служебных обязанностей.

– Ваши документы, баас Борготта. Добро пожаловать на Китту.

– Благодарю.

Лючано на всякий случай удостоверился, что при активации паспорта над ним немедленно всплывает шарик визы (на Китте шарик напоминал бусину из аксарской бирюзы), а в справках труппы стоят обычные голографические печати – и лишь тогда двинулся к выходу.

Слегка чесалось левое запястье: браслет-татуировка давал знать, что перешел на местное время. Тарталья мельком взглянул на часы. Сейчас на сгибе кисти, как всегда по прибытии на очередную планету, «накалывался» второй циферблат с киттянской градуировкой. Сутки на Китте были длиннее стандартных, и вудуны избрали самый простой способ их деления: разбили на двадцать четыре часа. Только каждый час состоял не из шестидесяти, а из семидесяти пяти минут.

Коэффициент перевода – 1,25.

Адаптировать организм будет несложно: в первый раз, что ли? Труднее всего ему пришлось на Тишри, одной из планет гематров, где Лючано гастролировал вместе с «Filando» под руководством маэстро Карла. У «ходячих компьютеров» оказалось целых семь систем счисления, в том числе десятичная и двоичная – в разбивке суток. После этого семьдесят пять минут в часе на Китте – детская забава.

В конце пустого коридора их ждал лифт. Обычный механический лифт с компенсаторами инерции, чему Лючано про себя порадовался. Он не любил квазиживых подъемников, силовых коконов, открытых антигравов и тому подобной экзотики.

Просторная кабина вместила всю труппу с ее скудным багажом.

– Идем на стоянку общественного транспорта, – распорядился Лючано.

Четыре треугольных «лепестка» плавно скользнули навстречу друг другу, образовав монолитную стену – и раскрылись опять. Движения никто не ощутил, как и должно быть при исправно работающих компенсаторах. Снаружи рухнул ослепительно-голубой свет. Лючано поморщился, извлекая из саквояжа поляризационные очки.

Мельком он позавидовал таможенникам, чьи биолинзы сами подстраивались под спектр и освещенность.

III

– Сюда, бвана! Сюда!

Со стоянки им махал рукой пигмей-извозчик. Всю его одежду составлял пояс из радужных пушистых перьев, скромно прикрывавших чресла, и ожерелье из раковин. Перья и раковины были натуральными – вудуны не жаловали синтетику. Кроме аэромоба, антикварной конструкции с плетеными из тростника сиденьями, никакого иного транспорта на стоянке не наблюдалось.

«Небось, цену заломит», – нахмурился Лючано, готовясь к торгу.

– Не сомневайтесь, прокачу с ветерком! Куда едут уважаемые бвана?

– В город. 7-я кольцевая, Синий крааль, отель «Макумба».

Извозчик задумался, изображая бешеную работу мысли. Из его пернатого пояса выбрался мохнатый паук, резво пробежал по животу пигмея, по груди, украшенной орнаментальными шрамами, – и исчез в роскошной копне волос, скрученных в бесчисленные плотные спиральки.

Прическа извозчика смахивала на груду лакированных пружинок.

А сам извозчик смахивал на изрядного прохвоста.

– Сорок экю, бвана, – теперь он обращался уже только к Лючано, игнорируя всех остальных. В отличие от таможенника, пигмею не требовались паспорта и справки, чтобы без ошибки оценить ситуацию. – Дешевле не бывает!

– Мы не очень-то спешим, уважаемый. Пожалуй, лучше дождемся монорельса.

Тарталья демонстративно потянулся, хрустнув позвонками, с ленцой огляделся по сторонам. Смотреть было не на что: над головами громоздились разноцветные кубы, цилиндры и призмы терминалов космопорта, растянувшись на пару миль в обе стороны. Шагах в ста возвышалась ажурная эстакада с прилепившейся сбоку станцией монорельса. К станции вела пульсирующая кишка квазиживого подъемника.

Горячий ветер гонял по пустой стоянке миниатюрные смерчики пыли.

– Медлительный бвана, должно быть, очень-очень не спешит! Монорельс отправится только через два часа. Исключительно для моего бваны – тридцать шесть.

– Я вообще никогда не спешу. Двадцать.

– Мудрый бвана не умеет считать! Целых двенадцать человек, толстых, упитанных, чрезвычайно тяжелых гостей Китты – и каких-то жалких двадцать экю? Так бедный Г'Ханга никогда не заработает своей семье на пропитание!

– Не ври, у тебя нет семьи. Ни одна женщина не согласится на такое счастье.

– А разве одинокому человеку не нужен кусок хлеба каждое утро?

– И калебас пальмовой браги каждый вечер. Одинокий человек получит двадцать четыре экю. По два экю за худосочного, легкого, как перышко, пассажира. Два умножаем на дюжину, и Г'Ханга едет, а не морочит голову мудрому бвана.

– А багаж? О, такой увесистый, такой обильный багаж!

– Двадцать пять.

Торгуясь, Лючано всем видом выказывал полное безразличие. Он стоял, засунув руки глубоко в карманы, не шелохнувшись, затемнив очки до максимума и напустив на лицо выражение вселенской скуки. Лишь губы скупо выплевывали слова. Зато извозчик старался за двоих: части тела пигмея находились в постоянном движении. Г'Ханга словно исполнял сложный ритуальный танец, внутри которого пряталось еще дюжина «тайных» танцев: отдельно для ступней ног, кистей рук, живота, бедер, высунутого языка, покрытого татуировкой. Вместе все это складывалось в завораживающую композицию со сложным ритмическим рисунком, не давая отвести взгляд, притягивая, засасывая…

Обычные штучки местных.

Тарталья не зря смотрел в сторону: пляски хитроумных вудунов обладали гипнотическим действием. После них наивный турист, опомнившись, искренне изумлялся: что на него нашло? С чего бы это он выложил за сомнительную безделушку, стакан кислого пива или короткую поездку в тряском аэромобе такие большие деньги? Да еще радовался, как ребенок, в ладоши хлопал…

– Тридцать пять, из почтения к великому бвана!

– Двадцать один. Скоро монорельс, а торг с тобой скрашивает мне минуты ожидания.

Видя, что его ухищрения не действуют, а упрямый клиент начал сбавлять даже объявленную раньше цену, Г'Ханга прекратил танцевать. Особо огорченным пигмей не выглядел.

– Тридцать три из любви к великолепному бвана!

– Двадцать пять. Ты мне надоел, уважаемый.

– Тридцать!

– Я лучше пойду пешком. Двадцать пять.

– Оплата вперед?

– Хорошо. Но только не наличными, не надейся. Иначе твоя колымага «сломается» на полпути. Перечисление с подтверждением, и никак иначе.

– Бвана даст карточку бедному Г'Ханга.

– Бвана ничего тебе не даст. Бвана все сделает сам.

При входе на платформу, слева от панели управления, было укреплено чучело лягушки-рогача. Лючано собственноручно вставил кредитку банка «Мар Гершль» в беззубый рот рептилии; при помощи рожек-джойстиков набрал оговоренную цифру. Лягушка сыто квакнула, фиксируя перечисление оплаты на счет извозчика. Следующий «квак», долгий и протяжный, уведомил пигмея: если клиент не подтвердит, что его благополучно доставили, куда следует – трансфер аннулируется в течение двух часов.

– Занимайте места, – скомандовал Лючано. – Давайте, шевелитесь!

Невропасты «Вертепа» дружно полезли в аэромоб, волоча кладь и толкаясь.

Сам Тарталья сел рядом с извозчиком.

Аэромоб завибрировал, затрясся мелкой дрожью, чуть слышно гудя, и плавно взмыл над площадкой. Пигмей извивался перед панелью управления, словно гибрид спрута с многоруким брамайнским идолом, имя которого Тарталья забыл. Создавалось впечатление, что в теле Г'Ханги нет и никогда не было костей. Впрочем, Лючано давно привык к невероятной гибкости вудунов.

По всей видимости, двигун машины сейчас питал один из местных Лоа. Иначе в подобных ухищрениях не возникло бы надобности.

– Куууум! – истошно заорал пигмей.

Без предупреждения аэромоб прянул вверх, футов на двести. У Лючано перехватило дух. Компенсаторов инерции на этом антиквариате предусмотрено не было.

– Я обещал с ветерком! – белозубо осклабился извозчик, на миг вывернув голову едва ли не лицом назад. Он не мог отказать себе в удовольствии видеть бледных, испуганных пассажиров. – Держись, неторопливый бвана!

И платформа рванула вперед.

Кукольников вдавило в спинки кресел. В лицо ударил обещанный «ветерок». У тех, кто поленился надеть очки, сразу заслезились глаза. Однако вскоре полет замедлился. Лючано обнаружил, что они плывут под самой эстакадой монорельса. Из покатого возвышения, размещенного в центре аэромоба, выстрелила штанга магнитного захвата, из штанги выехал на шарнире вогнутый сегмент со скользящими контактами – и накрепко прилип к монорельсу.

– Поезд нескоро, – хихикнул извозчик, корча рожи, одна кошмарнее другой. Находись рядом опытный резчик масок, он проникся бы вдохновением на сто лет вперед. – Так быстрее будет.

«И дешевле, – оценил хитрость пигмея Тарталья. – Этот танцор своего не упустит. Не удалось ввести в транс „мудрых бвана“ – подключился к городской энергомагистрали. Похоже, тут многие так делают. А власти смотрят на подобные художества сквозь пальцы. Иначе б поостерегся, наглец».

Аэромоб заскользил по монорельсу, набирая скорость и вписываясь в изгиб эстакады. Теперь они оказались выше зданий космопорта. Перед «Вертепом» открылся величественный вид на космодром, скрытый ранее терминалами. Как раз в этот момент небо прочертила ослепительная синяя молния-вертикаль, струясь по краям зыбкой желтизной – и серебристое веретено с нанизанными на него семью шарами, сверкнув в вышине, как гирлянда детских игрушек, умчалось прочь с Китты.

«Корабль брамайнов», – отметил Лючано.

На бескрайнем взлетном поле, уходившем к горизонту, грузились, разгружались, принимали или выпускали пассажиров, ждали очереди на старт и проходили регистрацию корабли едва ли не всех известных в Галактике типов.

Тарталья потер дужку очков, давая увеличение.

Приплюснутые сферы тилонских рудовозов – такой «таблеткой», грузоподъемностью в миллионы тонн, пожалуй, и ракшас подавится. Черные конусы конверторных галеонов – новейшая совместная разработка техноложцев с Бисанды и гематров с Элула. А вот чисто вудунская экзотика: «паутинный» рейдер. Сейчас, в свернутом виде, он напоминал кокон из тонких металлических нитей, внутри которого смутно угадывалось матовое «ядро». Рядом готовился к отлету патрульный «Ведьмак»: плотная связка титанокерамических сигар разной длины и толщины ощетинилась стержнями гравищупов, венчиками полевых детекторов, орудийными башнями, плазменными батареями, межфазниками, а также всевозможными отражателями и поглотителями.

Возле крейсера, как дочь возле отца, сжималась и опадала, меняя цвет с лазури на индиго, типовая грузовая «гармошка». Определить ее принадлежность не представлялось возможным: дальнобойщиков производили по лицензии где угодно.

Изящные каплевидные абрисы прогулочных яхт радовали глаз. Надменно задрала в небеса раздвоенный нос галера помпилианцев…

А это еще что такое?!

Подобную конструкцию – гладкий, монолитный цилиндр темно-багрового цвета – Лючано видел впервые. Корабль деловито наполнял чрево: в нижней части цилиндра зиял прямоугольный вход, куда по пандусу двигались портовые тракеры, исчезая в недрах звездолета.

При ближайшем рассмотрении выяснилось, что от ближайшего рассмотрения груз корабля хорошо защищен камуфляжной оптической иллюзией. В области иллюзий вудуны слыли большими доками. Но можно было утверждать с уверенностью: корабль наполнялся содержимым далеко не мирного свойства. Вон, кстати, и охрана… Скользнув взглядом выше, Лючано разглядел герб на обшивке: веревка с тремя узлами охватывает стилизованный язык пламени.

Вехдены.

Хозяева Огня.

Те самые, чья империя сейчас трещит по швам, на радость гиенам из программ новостей. Небось, криогенные бомбы грузят – «горячие точки» охлаждать.

– Мама моя родная! Дома расскажу, не поверят!

– Вниз не свались, сказитель! – одернул Лючано возбужденного Никиту: конопатый ротозей навис над поручнем, пожирая глазами открывшееся ему зрелище. – Разобьешься, платить за лечение не стану. Мудрый бвана не лечит дураков.

– А что делает мудрый бвана с дураками? – кокетливо спросила блондинка Анюта.

Она с самого начала всеми способами норовила показать, как неравнодушна к директору театра. Лючано не исключал, что в Анютиной симпатии есть изрядная доля расчетливости, и потому до сих пор не решил: отвечать взаимностью или погодить?

Если расчет, можно соглашаться.

А если это любовь – ну ее куда подальше…

– Дураков бвана хоронит за казенный счет, – буркнул Тарталья, подводя итог разговору.

Эстакада вновь плавно изогнулась, скрывая космодром.

Контрапункт

Лючано Борготта по прозвищу Тарталья

(сорок лет тому назад)

Иногда мне кажется, что реальные события и воспоминания о них имеют между собой мало общего. Прошлое – спектакль. Каждый раз его приходится играть заново. Вспоминая, я беру в руки и заставляю танцевать незнакомую куклу, другую, совсем не ту, что танцевала вчера или на прошлой неделе. Комплексы, неврозы, возрастные изменения, застенчивость и гордыня, сомнения и уверенность – все новые нити тянутся к кукле, прорастая в колени, локти, виски, стопы и ладони. Я чувствую: они щекочут тело памяти. Кукла пляшет, как взбесившийся шаман, дергая конечностями и содрогаясь в конвульсиях, а я думаю:

«Это я? Неужели это я?»

И радуюсь, что завтра, когда мне взбредет в голову блажь снова окунуться в реку времени, я буду иной: и тот, который смотрит из неподвижного сегодня, и тот, который пляшет в изменчивом вчера.

Тетушка Фелиция учила, что марионеток нельзя хранить в сундуке или ящике. Марионетки должны висеть на специальном крюке. Это правильно, утверждала тетушка Фелиция. В детстве я не понимал: почему? Сейчас я вырос и частично согласен с тетушкой: мы танцуем, пока однажды нас не положат по ошибке в ящик. Но висеть – тоже удовольствие не из первых…

Дорога была сельской простушкой.

Что делают сельские простушки? – то же, что и все. Банальность за банальностью. Вот и дорога честно петляла между холмами, взбираясь сперва на один, затем на другой, тонула в рощице ложных криптомерий, огибала луг, кровавый от буйно цветущих маков, и вприпрыжку бежала дальше, подставляя спину лучам солнца.

У озера Мон-Тарле, где на искусственных плавучих грядках, сплетенных из водорослей и корней гиацинтов, росли помидоры, дорога сделала небольшую передышку. Но вскоре снова ринулась вперед, победно размахивая веером из тончайшей пыли. Если ближе к городу, где имелся самый настоящий, хоть и маленький, космопорт, дорога еще кое-как старалась вести себя прилично, прикидываясь светской львицей, то чем дальше от окраин Борго и ближе к Рокка-Мьянме…

Так и хотелось сказать дороге: «Стой, красотка!» – сладко потянуться и рухнуть в душистые травы, глядя на приятно сдобные облака. Ну, допустим, сказали. Допустим, даже рухнули. Лежим, получаем удовольствие. Минуту получаем, три минуты. Пять. Что дальше?

Дрын-дырын-дын-дрдыдын…

Облака зачерствели. Травы приувяли. Маки качнули роскошными головками. Сгорбились криптомерии в роще. Дрыннн-дыдыннн-дрынды… ды-ды-дыннн… С ветви хинного дерева, держась хвостом, свесился золотистый гиббон. Злобно махнул лапой, затянутой от кончиков пальцев до запястья в белоснежную перчатку, и перепрыгнул на сосну. Настроение у франта-гиббона было испорчено минимум до вечера.

Кто бы мог подумать, что таратайка на шести колесах способна производить столько грохота!

Ездовая платформа решительно не вписывалась в буколический пейзаж. Лязгая и дребезжа, она чудесно, а главное, органично смотрелась бы в сотне иных мест. Но здесь, в патриархальной глуши, платформа выглядела более нелепо, чем прыщ на лбу красавицы Ваноры Рамболи, героини популярного голо-сериала «Любовь и грезы».

– Ах ты, досада!.. руина ходячая…

Мнение о чуждости ездовой платформы окрестностям Рокка-Мьянмы разделял и ее водитель. По виду нездешний, скорее всего, турист, он ловко орудовал рычагом управления.

Не тащиться же пешком от космопорта в эдакую даль?

Водителя звали Карл Мария Родерик О'Ван Эмерих. Еще пять часов назад он летел на вполне комфортабельной пассажирской шхуне «Ласточка» с Таррузы, планеты в системе Трех Солнц, на Таррузу, тезку планеты отбытия, но расположенную совсем в другом месте Галактики. У него был паспорт с доброй сотней визовых отметок, честно купленный билет 2-го класса, каюта без соседей, скидка на коктейли в баре и теплые отношения со стюардом Кристофером, любителем игры в криббедж. Его хорошо проводили при отлете и с надеждой ожидали в конечном пункте. Все складывалось наилучшим образом и не предвещало проблем.

А сейчас у Карла Марии Родерика и так далее имелся в наличии целый день, который некуда девать, задержка в космопорте Борго, извинения капитана «Ласточки», принесенные всем пассажирам в письменном виде, и ездовая платформа с артритными сочленениями, взятая в аренду у местного проходимца-механика за пол-флорина в час.

И все из-за того, что где-то на трассе активизировались флуктуации класса 2А-7+, они же «гули-гули», и направление оказалось «временно блокировано».

– Жизнь неумолимо налаживается, – сказал Карл сам себе.

Этой поговоркой он частенько успокаивал расходившиеся нервы.

– Дурындын! – согласилась платформа, подскочив на выбоине.

Не выдержав, Карл остановил подлую тварь, спустился на землю и зашел к платформе с тыла. Здесь, прямо на оградительном поручне, хотя инструкция категорически возражала против такого вопиющего разгильдяйства, была наклеена гематрица, полученная в гараже. Краешек гематрической печати, сообщавшей платформе энергию для движения, отклеился и трепыхался на ветру.

– Ах ты, досада! – повторил Карл, вздыхая.

Его костюм, украшенный металлизированным галуном на обшлагах и отворотах, промок от пота. А шляпа с лентой, из-за которой торчала искусственная роза, покрылась пылью.

– Руина, чтоб тебя…

Будь платформа оборудована стандартным двигуном, он же «двигатель универсальный» – отклеившийся край гематрицы не играл бы особой роли. А так, когда энергия печати взаимодействует с таратайкой напрямую, без рукотворных посредников – даже крошечное, самое пустячное отклонение…