Игровая площадка «Земля». Приключенческая теория Мироздания

Однако претензии религии на руководство людьми на пути к духовности не подтверждаются жизнью и словами Христа. Церковь – это социальная, экономическая и политическая структура, самая старая существующая на сегодняшний день транснациональная корпорация, и основал ее, конечно, не Христос, а апостол Павел, в прошлом Савл, то есть Шауль, еврей из фарисеев, гонитель первых учеников Христа.

И по сей день религиозная практика содержит слишком много чисто земных корыстных элементов, а результат «духовного роста» совершенно неясен.

Впрочем, гораздо позже, оказавшись в Москве, мне удалось чуть-чуть прикоснуться к христианской практике благодаря моей двоюродной сестре Наде. Будучи давно и глубоко воцерковленной, она познакомила меня со своими друзьями, в том числе священниками. Их серьезная открытая вера, сочетающаяся с активной жизненной позицией, честной и доброжелательной деятельностью стали для меня примером «православия с человеческим лицом».

Впрочем, самому мне не удалось почувствовать то божественное присутствие, которое является главным в жизни каждого истинно верующего – православного, иудея или мусульманина. Мое стремление к духовности не привело меня ни к каким новым ощущениям – духовным, социальным, жизненным. Поэтому для меня главными все-таки остались поиски философских рассуждений, идей и фактов.

Духовная часть христианства непосредственно примыкает к эзотерической доктрине, которую я и принялся изучать, еще живя в Израиле.

Жизнь как тайна

Параллельно с иудаизмом и христианством я стал изучать китайские мудрости. В той же библиотеке Иерусалимского университета, где я штудировал Турчина и кибернетику, нашлись и книги Конфуция, Лао Цзы и их последователей.

Конфуций считает мир стройной системой правил, которым люди могут следовать и таким образом жить в довольствии. Лао Цзы идет дальше, утверждая, что эти правила невозможно сформулировать и, более того, для разных людей из них следуют разные выводы. Так что, задача каждого человека – внимательно следить за знаками, которые посылает ему судьба, и следовать своему индивидуальному пути. Излишнее стремление к цели отдаляет от нее, излишний внешний порядок ведет к внутреннему хаосу.

Остальные китайские мудрецы также советовали поменьше действовать, и побольше наблюдать. Мир оказывается большой загадкой, которую невозможно отгадать, тайной, которая никогда не покажет себя полностью, но даст множество интересных впечатлений.

Я читал и древние тексты, и современные размышления на тему. Очень мне понравилась книжка «Дао Винни-Пуха», в которой даосизм излагается на примере «жизненных принципов» моего любимого персонажа – Винни-Пуха.

Декларативный отказ от наличия системы в мире показался мне самым честным способом принять неуспешность попыток эту систему найти, и продолжает казаться по сей день. Можно сказать, что я продолжаю придерживаться «философии пути», хотя, конечно, про то, как устроен этот путь, у меня есть много соображений, о которых Лао Цзы не говорил.

В частности, опытным путем я многократно проверил, что если я пытаюсь практиковать «бездействие» и «отдаться потоку жизни», то этот поток медленно, но верно заносит меня в такой внешний водоворот и внутренний тупик, которые мне не подходят ни по каким самым даосским понятиям, так что приходится очень по-человечески из них выбираться и все-таки начинать действовать.

Так что, под даосским бездействием я все-таки решил понимать внутреннее состояние, а не конкретный образ жизни. Кроме того, вероятно, проповедь бездействия полезна тем, кто погружен в прагматическую деятельность. Для меня же учиться бездействию было все равно, что продавать воду рыбам.

В книге целителя Сергея Лазарева «Диагностика кармы» я нашел прямолинейное описание связи между жизненными ситуациями, телесным здоровьем и потусторонними задачами и причинами. Без отсылок к традициям, просто причина – следствие. На бумаге все казалось очень просто, мне хотелось применить эти знания на практике и решить с их помощью свои жизненные проблемы. Вопрос был только в том, что Лазарев пишет о проблемах со здоровьем, а их у меня практически не было. Были остатки заикания, были расстройства кишечника, была общая слабость мышц. Но к таким расплывчатым проблемам у Лазарева комментариев я не нашел. Его указание просто молиться не находит у меня отклика в душе, а его призыв к принятию и любви я принял, правда считал, что и так отношусь к окружающим достаточно чутко.

Я покупал разные книги по эзотерике и старался нащупать форму той тайны, за которой прячется истина. Каббалистические сфироты, даосское древо жизни, закон синархии Шмакова, описание высших арканов Таро – чего только я не просеял через свои мозги, пытаясь найти подобие между всеми этими системами, которое указало бы мне на некую общую для всех истину. Подобие угадывалось слегка, форма виднелась довольно расплывчатая.

Пробы телесных практик – йога, рейки, массаж – давали один результат. Люди чувствуют мою сильную энергию, я не чувствую ничего. Гипноз не действует. Алкоголь, табак, трава не дают измененного состояния сознания.

В общем, тайна бытия оказалась мне очень интересна, но совершенно закрыта. Так что, я продолжал заниматься тем, что мне в тот момент открылось в жизни и очень меня занимало – творчеством.

Жизнь как творчество

Творческие ощущения начали возникать у меня еще во время учебы в Новосибирске. В Москве я пытался делать короткие письменные зарисовки, в Нью-Йорке написал несколько рассказов, а в Израиль ехал уже с твердым намерением заниматься литературным трудом. Намерению не суждено было сбыться, но попытка показать рассказы литераторам привела меня к знакомству с Леной Макаровой, которая познакомила меня с детским творчеством, творчеством вообще, искусством, и мне, наконец, открылось понимание того, что происходит в жизни.

Я понял детей, детское восприятие мира оказалось мне очень понятным. После чтения книжки Лены про детское творчество мне захотелось как-то структурировать ее и сделать более четкой, объясняющей взрослым детский мир. Для этого я стал ходить на ее занятия с детьми, но быстро забыл про структуризацию и увлекся самим процессом. Наконец, я понял, чем живут дети и как мне с ними контактировать, а затем ощутил, что если ко взрослым буду относиться так же, как к детям, то это частично решит проблему моего общения со взрослыми.

Я обнаружил у себя сильный талант ко всем возможным художественным искусствам. Кроме того, мои технические способности были очень полезны при организации и оформлении всевозможных мероприятий. В дальнейшем наша совместная работа с Леной так и строилась – я обеспечивал технические средства реализации ее творческих замыслов. Я ассистировал на детских занятиях, редактировал и переводил тексты, снимал и монтировал видео, разбирал и классифицировал документы, папки и компьютерные файлы.

Главное, чему я научился у Лены в восприятии искусства – это чувствовать живое и неживое в творчестве. Я понял, что это и есть главное в искусстве, что все технические и стилистические особенности – вторичны.

Впрочем, многие художественные премудрости и подробности я при помощи Лены тоже изучил, так что, опять же, интуитивное восприятие у меня сочеталось с фактическим знанием. Мы очень много обсуждали с ней детские рисунки, классическое и современное искусство, читали тексты классиков. Во время поездок в Европу по проекту о Фридл Дикер-Брандайс мы были в самых крупных художественных музеях, где я увидел все основные произведения западноевропейского искусства живьем и, наконец, почувствовал, как воздействуют на человека настоящие краски на настоящем холсте.

После этого мне, естественно, захотелось самому попробовать свои силы в искусстве, и я решил учиться рисунку у иерусалимского художника Леонида Балаклава. Его работы – очень атмосферные, в них чувствуется максимум жизни при минимуме технических средств. Несколькими штрихами и пятнами он обозначает и сюжет, и композицию, и глубину, и эмоции. Мы полгода рисовали у него практически один и тот же натюрморт со стаканом и яблоком, это было скучно, но зато я понял, как с помощью тона и светотени создается ощущение глубины. Композицию мы достаточно подробно обсуждали с Леной на примере детских рисунков и классиков. Линию я научился чувствовать интуитивно сам, хотя до изучения классического рисунка так и не дошел, а цвет не очень чувствую до сих пор. Но в целом в любой картине я вижу почти все, что в нее заложил художник, и что могут сказать про нее искусствоведы.

Интерес к детскому творчеству в конце концов вылился у меня в общий интерес к воплощению образов. Самые практические, полезные для окружающих мои проекты – это детская столярка и игра в глину. Глина – мягкая, пластичная, объемная, тяжелая. Она позволяет быстро создавать формы на основе эмоций, впечатлений, конструктивных идей. Она отлично подходит для дошкольников, для них это прекрасный материал для творческой игры. Сочетание песочницы и конструктора.

Для более старших детей, 7-10 лет, глина уже слишком податливый и однообразный материал. Зато из дерева можно смастерить множество поделок, игрушек и нужных вещей. Это еще не ремесленная профессиональная деятельность, в таких занятиях много игры, свободного творчества. Дети привыкают, что свои замыслы они могут удовлетворить своими собственными руками из доступного материала, а не только в магазине.

Живя в Москве, я успешно занимался этими вещами с детьми, а основа была заложена в Израиле в занятиях с Леной Макаровой.

Жизнь как борьба со злом

Разобравшись с гармонией в детском поведении и в искусстве, я решил, что недалеко осталось и до понимания гармонии в реальной жизни взрослых людей. Однако, здесь все как-то по-прежнему не складывалось. Тем более, что с Леной я втянулся в очень серьезный проект об искусстве в концлагерях, о концлагерях и еврейской жизни в целом, о Второй мировой войне и о жизни художницы Фридл Дикер-Брандайс.

Война, гибель людей, борьба за выживание физическое и духовное – все это не о гармонии, а о дисгармонии, о том, как люди тратят свои и чужие жизни на разрушительные и бессмысленные действия. Жизнь художника – это тоже постоянная борьба, но борьба за красоту, гармонию, жизненность образов и их воплощения.

Чем больше я понимал подробности борьбы людей друг с другом, тем меньше я готов был обвинять во всех бедах «злых», которые нападают на невинных «добрых». В делах «добрых» при трезвом рассмотрении оказывается, во-первых, немало собственных эгоистичных мотивов, а во-вторых – непонимания и ошибок, которые способствуют продолжению борьбы и несчастий даже больше, чем явное злое намерение «злых».

Человеческая жизнь в цивилизованном обществе предстала мне как бессмысленное переплетение корыстных мотивов и необдуманных действий в стремлении достичь чего-то нового, причем непонятно чего. Мне захотелось найти стабильную систему, устойчивый стиль жизни, в которой корыстные мотивы оправдывались бы естественной необходимостью, и таким образом являлись бы частью общей гармонии. Меня заинтересовал традиционный уклад жизни, природа, народные ремесла. Всплыли детские воспоминание о жизни на даче у дедушки, и мне захотелось в Россию, в деревню, заниматься какой-нибудь работой по дереву – руками, а не головой.

Жизнь как природа

В 2000 году я приехал в Россию специально, чтобы жить в деревне. Поехал в Томск на ту саму дедушкину дачу, собираясь там постигать глубины природного образа жизни. С удивлением обнаружил два факта, один внешний, другой внутренний.

С одной стороны, оказалось, что люди, которые непосредственно живут на земле, вовсе не испытывают к природе тех теплых чувств, которыми полон экологически настроенный горожанин. Мне не с кем было там говорить о красоте и гармонии природы. Сельские жители готовы были природу эксплуатировать, получать от нее пропитание, но желания их были направлены все больше в сторону телевизора и городских удобств.

С другой стороны, я обнаружил, что и сам я не могу погрузиться в сельскую жизнь слишком сильно. Точнее, не вижу необходимости – пахать, сеять, выращивать что-то и кого-то. Приятно сидеть на крыльце и смотреть на деревья и траву. Но даже дергать эту траву, чтобы прочистить дорожку, не хотелось – и так хороша природа.

В деревне никого не интересовали ни экологические формы хозяйства, ни народные традиции, ни традиционные ремесла. Все это я нашел в большом городе, среди образованных людей, которые имеют за спиной большой опыт современной жизни, знаний, умений, но ищут возврата к старым технологиям и укладу жизни. Как ни странно, в городе я нашел больше осмысленного отношения к природе и традиции, чем посреди природы и народной жизни. Поэтому сам включился в эту работу и стал заниматься столярным ремеслом с детьми в Москве.

Тут мне вспомнилась мысль, высказанная Клайвом Льюисом о природе. Он пишет, что природа не несет в себе никакого нравственного закона, не дает никакого нравственного примера. Те, кто ищут в ней оправдания своих мнений или указания к моральным суждениям, ошибаются. Нравственный закон, пишет Льюис, заложен Богом непосредственно в душу человека, а природа – это совсем другое, она показывает нам славу Божью, силу его Творения. Мы можем просто любоваться природой, наслаждаться ею, благоговеть перед нею, брать из нее технические условия и способы жизни, но искать в ней нравственности – бессмысленно. Потому что она оправдает любую мораль – пуританскую и богемную, патриархальную и анархическую.

Позже я все-таки не удержался, уехал на три года в деревню, правда, не в Томск, а в Тверскую область. Сажал картошку, откармливал кроликов и свиней, держал пчёл, но это ощущение безнравственности и величественности природы только закрепилось во мне. Кроме того, я проникся пониманием, насколько жизнь как таковая, появление новых форм и существ тесно сопряжена со смертью, с разрушением других существ и других форм. Гуляя по дикому лесу и подсчитывая соотношение стоящих и лежащих деревьев, ощущаешь это особенно четко.

Жизнь как война

Познакомившись с деревенским отношением к природе, я все-таки решил изучить жизнь народов, максимально соприкасающихся с ней, а именно – североамериканских индейцев. Нашел несколько книг очевидцев, живших среди разных племен, описания быта, истории и культуры. Можно было бы изучить и другие дикие племена – Африки или Австралии, но индейцы нам как-то ближе. С одной стороны – они жили в привычном нам климате и лесу, с другой стороны – красиво жили, поэтично, благородно. Отношение индейцев к природе действительно очень тонкое, душевное и полное чувства сопричастности. Уклад жизни логичен и органично вплетен в природные циклы и технологии. Кроме того, меня поразило богатство и «цивилизованность» личных и общественных отношений внутри «примитивных» племен. Глубина человеческого сознания, развития общества, личности при жизни в лесу, фактически в каменном веке, сравнима с нашим цивилизованным самосознанием, только отражается в этом сознании не интеллектуальная и художественная культура, а культура природы.

Но мое восхищение остановило осознание того, что при всей гармонии индейской жизни основным занятием мужчин каменного века является война. Конечно, также и охота, которая вроде бы вписывается в понятие экосистемы, но все же война с себе подобными, с другими племенами – обязательный элемент жизни. К войне готовятся, ее ждут, на нее идут с удовольствием, и потом с гордостью о ней вспоминают.

В любом архаичном обществе война – позитивный и системообразующий элемент жизни этого общества. Богатыри, рыцари, пираты, доблестные полководцы – все это главные и лучшие представители общества. Только лишь в последний век у людей возникло ощущение, что война – это плохо, бессмысленно, бесчеловечно. Почему?

Вероятно, в последний век мы продвинулись в духовном развитии, хотя христиане официально объявили своим лозунгом «возлюби ближнего» еще 2000 лет назад. Допустим, долго доходило и, наконец, дошло до людей. Но ведь все время до этого, все архаичные общества, в том числе и европейское, жили, и теперь продолжают жить с положительной ролью войны.

Может быть, все проще и приземленнее. В современном мире, с изобретением огнестрельного оружия, война перестала быть телесным противоборством двух личностей, стала обезличенной, в ней разделились страдания и награда – теперь они принадлежат разным категориям людей. Раньше, когда воевали племена, дружины и народные ополчения, каждый мужчина в бою реализовывал свое личное стремление к победе, власти. Получал яркие телесные и эмоциональные впечатления, и в случае победы получал награду – власть, деньги, землю. С введением регулярной армии все поменялось. Солдаты страдают, правители получают награду. Война потеряла смысл для каждого отдельно взятого воина. Может быть, в этом разница?

В природе мы видим пищевую пирамиду, то есть борьбу всех со всеми. Что бы ни говорили экологи и гуманисты, к чему бы нам ни хотелось стремить свою душу, но факт остается фактом – всё, что натурально, гармонично и экологично существует в нашем мире, все это постоянно находится в состоянии борьбы. Причем, не борьбы добра со злом, а просто борьбы ради захвата ресурсов, ради самой борьбы.

Я не смог найти причину такого факта, поэтому временно прекратил свои размышления и просто занимался тем, что мне казалось интересным и полезным, а именно – работал с детьми.

Жизнь как школа

Интересно, что первый раз мысль о работе учителем мне пришла в голову еще в школе, после уроков физики, которые вел Владимир Иванович Шелест. Он поразил нас всех своими увлекательнейшими путешествиями в загадки и теории, и уже тогда я подумал, что в будущем поработаю немного в науке, а потом приду работать в школу. Правда, не в старшую школу, где главное – предмет, а в среднюю и младшую, где основная работа – с личностями учеников. С физикой не сложилось, но в 1994 году в Израиле я встретился с Леной Макаровой, и ее художественные занятия с детьми меня сразу покорили.

Первое, что меня заинтересовало – что взрослые обычно видят в детских рисунках совершенно не то, что дети. А дети, оказывается, вкладывают в рисунки, лепку и другое творчество свое внутреннее состояние, и это можно использовать для понимания ребенка. Художественное творчество помогло мне понять внутренний мир детей, научиться с ними общаться, помогать им когда нужно. Кроме того, я сам себя почувствовал ребенком, разрешил себе расслабиться, делать что хочу, творить.

Это оказалось очень интересно – настраиваться на человека, чувствовать его внутреннее состояние и давать ему что-то, подходящее к этому его состоянию. Я понял, в чем состоит работа учителя, психолога и стал воспринимать все вокруг, как процесс обучения. Все мы чему-то учимся, развиваемся, приобретаем новые способности.

В какой-то момент мне очень понравилась эзотерическая идея о том, что весь наш мир – это школа для человеческих душ. По крайней мере, эта модель объясняет, почему в человечестве все время бардак, хотя все стремятся к гармонии; почему веками все со всеми воюют, хотя гуманисты призывают к миру; почему люди не могут договориться, хотя мудрецы и психологи давно открыли секрет счастья; почему не могут построить идеальную красоту, хотя художники все время творят шедевры. Все просто – в школе тоже все стремятся к лучшему, но всё время бардак, если посмотреть снаружи. Постоянно кто-то бегает, кричит, падает. На переменках дерутся, на уроках получают двойки. Растут люди, делают ошибки. А когда вырастают, выучиваются, перестают делать ошибки, тогда они уходят из школы. Поэтому в школе почти не встретишь взрослых сложившихся личностей среди учеников – только некоторые старшеклассники. Они задают в школе ощущение порядка в свой последний год, но тут же уходят, а в школе продолжается сумбурное движение недорослей и подростков.

При этом в идеале сама структура школы – учителя, руководство, хозяйство – стабильны, упорядочены, спокойны. У них все хорошо, они никуда не растут, не дерутся, знают, что делают. Но при взгляде снаружи их не видно, они не воспринимаются как суть школы. Снаружи виднее всего орущие третьеклассники и колючие восьмиклассники, по ним мы составляем первое впечатление о школе в целом. Но они тоже вырастут, выучатся, станут сильными, мудрыми и… уйдут.

Это очень красивая модель, на ней основана вся эзотерическая доктрина наших дней, ставшая теперь уже настолько открытой и распространенной, что как-то неловко называть ее эзотерической («эзо» – внутренний, скрытый).

На какое-то время эта картина мира меня успокоила, мне казалось, что я нашел, наконец, простое и правильное объяснение всем моим сомнениям.

Жизнь как плохая школа

Представление о жизни на Земле как о школе душ для выхода в какие-то более высокие духовные реальности красиво, благородно, наглядно.

Но в нем есть несколько «но», которые всплывают, если не воспринимать эту модель как очередную догму, а попытаться понять её, осознать и прочувствовать. А осознать ее надо, потому что сознание, собственная личность, понимание, интуиция – это то, над чем мы работаем в процессе «обучения», и первое «но» – странно было бы полагаться только на учителей и отключать сознание для того, чтобы воспитать сознание. А большинство людей живет все-таки без осознанности.

Второе «но» – это модель идеальной школы, где учителя – идеальные ангелы, не изменяющиеся и не развивающиеся. Но это не согласуется с законом подобия, который является частью эзотерической модели и говорит, что то, что внизу, подобно тому, что вверху, а что внутри – подобно тому, что снаружи. Внутри школы мы не видим чистых идеалов и чистой стабильности. Почему мы должны верить, что идеал существует в руководстве школы? А если наши творцы, хранители, наставники тоже растут и развиваются вместе с нами, то это уже совершенно другая модель.

Третье «но» – где вы видели школу, в которой от учеников скрывают цель обучения и содержание предыдущего урока? Можно ли такую школу назвать хорошей?

Есть множество систем образования, и среди них есть такие, где от учеников скрывают конечную цель обучения, а обратную связь дают с большим запозданием. Но это или самые бестолковые системы или системы с очень жестким отбором, которые направлены на подготовку очень малого количества элитных специалистов, а судьба не справившихся никого не интересует. Эзотерика же утверждает, что жизнь – это школа для всех, что нет жесткого отбора, что всем жизнь дает все шансы на победу.

Можно скрывать от учащихся педагогические подробности в течение определенного периода, для временного погружения в некий процесс или для контроля результата обучения. Тогда можно предположить, что человеческая жизнь – это контрольная работа. Но даже на контрольной работе ученик знает о самом факте обучения, о том, что он учится. И где и когда происходит остальное обучение, разбор заданий, объяснение теории?

Эзотерика говорит, что жизней у человека тысячи, и между жизнями он осознает, что происходит. Но где вы видели школу, в которой ученики осознают себя учениками только на переменах, а на уроках сидят как зомби?

Следующий вопрос – почему для получения неких высших духовных свойств, которые нужны для высшей духовной реальности, нужно учиться во временном искусственном злом и низком мире? Практическое обучение какой-то деятельности всегда происходит в той среде, в которой эта деятельность будет проходить. Так что, если на Земле нас готовят быть всеблагими творцами, то видимо, творцами здесь, на этой самой Земле, со всеми ее проблемами и страстями, а не где-то в высших сферах. И тогда неясно, куда, в какие высшие миры уходят обученные на Земле «выпускники» – гуру, просветленные, святые. Что там с Раем?

Еще вопрос – если миллиарды душ проходят обучение, то почему знают об этом лишь очень немногие? Почему подавляющее большинство обучающихся не знает о самом факте обучения?

Ну и наконец, какое отношение к нашему духовному обучению имеют все остальные мириады живых и неживых творений? Вся остальная природа, всё ее разнообразие и многочисленность – неужели вся она необходима, чтобы научить Васю не бить Машу ботинком по голове?

Жизнь как деревенская идиллия

Сочетание природной и школьной темы привело меня в вальдорфскую школу. До этого я вел занятия столярным делом для школьников, и это была дань философии природной гармонии. Ручной труд – естественное занятие для людей, оно выстраивает человека физически и психологически. Вальдорфская же система задает природные каноны практически для всех сторон жизни детей и подростков. В ней используются традиционные ритмы жизни, ритуалы, формы труда и обучения. Во всем используется стилистика средневековой деревни или города. Все формы и действия выстроены в четкую последовательность, понятную современному человеку. Есть место и художественным занятиям, научному поиску, музыке и танцу.