Возвращение Томаса

– Затем собирают лесные цветы, а по возвращении в замок слушают в часовне мессу…

– А жрать? – спросил Олег. – Жрать-то когда? Или ты самое интересное пропустил?

Томас сверкнул очами.

– Дикий ты человек, если только о жратве и о жратве. Культурный человек потому и культурный, что может сдерживать свои дикарские порывы. Простолюдины сразу набрасываются на еду, а благородные умеют воздерживаться… какое-то время. Госпоже Бенефике и ее девицам только на выходе из часовни преподносят на серебряных блюдах жареных каплунов, жаворонков, кур, и лишь тогда госпожа и девицы едят, но и тогда скромно, а чаще всего оставляют на блюдах, дабы снискать любовь Пресвятой Девы, что тоже была очень умеренна в еде.

– Да я бы не сказал так, – пробормотал отшельник, но тут же замахал руками, – продолжай, продолжай! Это я так, своим мыслям.

– Богохульные у тебя мысли, – сказал с осуждением Томас. – А если богохульные, то это уже и не мысли, а черт-те что, тебя самого можно в ад. Так вот сама госпожа Бенефика утром обычно вообще не завтракает. Ну, почти, почти… Вместо этого она садится на коня… не улыбайся, она садится на иноходца, а на иноходцах женщинам ездить вполне прилично, даже еще в красивейшей сбруе, украшенной… вообще украшенной, понял? А с нею едут уже не только девицы, но и рыцари ее замка.

– Снова в лес?

Томасу почудился в голосе калики какой-то подтекст, он сказал с достоинством:

– Нет, теперь в поля, где плетут венки, ловят бабочек и стрекоз, а также поют всякие песни…

– Какие?

– Всякие, – ответил Томас сердито. Увидев устремленный на него насмешливый взор, стал загибать пальцы: – Рондо, помпиет, виррэле, баллады и… всякие еще. Нашим труверам известно много красивых и благочестивых песен, это не твой орущий непристойности край. Возвращаются к обеду, в главном зале к их приезду уже расставлены все столы. Когда садится госпожа, мажордом приглашает к столу остальных, а каждую девицу сажает рядом с рыцарем. И хотя блюда подаются самые изысканные и умело приготовленные, но главное блюдо за обеденным столом – вежливая и почтительная беседа, что ведут рыцари и девицы. Все блюдут учтивость и скромность, но тебе этого не понять…

– Да уж, – проворчал Олег.

– Это не в твои уши корм, – сказал Томас ядовито. – Ты человек дикий, а женщинам интересно узнать про учтивость рыцарей и скромность женщин. Им вращаться в этом мире, потому должно быть весьма поучительно и полезно. Так вот во время обеда все общаются за едой и питьем…

– А много пьют?

– Кто сколько хочет, – ответил Томас с достоинством. – Напоминаю, благородный человек умеет смирять дикарские порывы и потому не выпьет больше, чем… а лучше, выпьет меньше. Меньше, чем! Так угодно Пресвятой Деве, церкви и приятно тем мужчинам, которые рядом. В завершение обеда читают благодарственную молитву Господу за хлеб-соль, потом появляются музыканты, менестрели, и начинаются танцы, что длятся обычно около часа.

– Многовато, – проворчал Олег. – Но ничего, после сытного обеда – это хорошо, хорошо.

– Каждый из рыцарей танцует с девицей, потом все целуются, пьют вино с горячащими кровь пряностями и расходятся спать. А после сна все садятся на коней, пажи и оруженосцы приносят соколов, а верные егеря сообщают, где удалось выследить цапель. Госпожа выпускает сокола так ловко, что редкий мужчина сможет…

Олег вздохнул.

– Наконец-то добрались до охоты. И чем провинилась бедная цапля?

– У нее перья красивые, – объяснил Томас. – Так вот, там же на охоте достают из корзин жареных каплунов, кур, куропаток, жаворонков, жареную телятину и говядину, вино в кувшинах, все много едят, пьют, поют песни, уходят собирать цветы и возвращаются не скоро с венками. А в замок едут уже к ужину, веселые и беспечные, распевая песни…

Олег покачал головой.

– С ума сойти! Они еще и песни поют.

Он пару раз оглянулся на красивый замок, что так и располагает повернуть коня в его сторону, а там жареные каплуны на серебряных блюдах, целующиеся девицы, вино с горячащими кровь пряностями и послеобеденный сон… понятно, язычник даже представить не сможет, что после вина с горячащими кровь пряностями расходятся в одиночку. Или же язычники расходятся в одиночку, но в постель ложатся по-язычески целыми оравами…

– Господь возложил на нас, – провозгласил Томас гордо. – Так что не оглядывайся взад, не смотри по сторонам.

– Что возложил? – уточнил Олег.

Томас сказал высокомерно:

– Как что?..

– Ну да, – спросил Олег, – что возложил?

Томас оскорбился.

– Такие вопросы задаешь! Это же и так понятно.

– Дык я ж язычник, – ответил Олег коварно, – тупой, темный. Так и не понял. Ты мне растолкуй. Подробнее.

Томас выпрямился и гордо посмотрел вдаль.

– Ну вот еще! Стану я толковать такие высокие истины нехристю. Тебе достаточно знать, что Господь возложил! А мы должны нести.

– Ну знаешь, – пробормотал Олег, – я такое могу подумать, что Господь твой положил на нас… Лучше бы он на музыку положил!

– А при чем тут музыка?

– Да так, вспомнилось… Не нравится мне церковная музыка.

– Не нравится, не слушай, нечестивец, – брезгливо сказал Томас. – А все, что Господь возложил на нас, мы должны нести! Он следит за нами.

Олег вздохнул.

– Ну, если следит, дело другое. Хорошо с нашими богами, им нет никакого дела до нас, людей. Друг друга бьют, грабят, обманывают, жен уводят, скот угоняют, а к людям если и спускаются, то разве что для утех каких…

Томас наморщил нос, осенил себя крестным знамением, какие же это боги, так только демоны поступают, а Господь – чистый первозданный свет, он ну никак не может ходить по бабам. Ни коров у него, ни жен, ни вообще имущества…

Он всматривался вдаль, там, в оранжевом предвечернем свете величественно проступают из дымки покатые силуэты гор. Здесь, в Британии, стране болот и густых туманов, где только густые дремучие леса со столетними дубами да неспешные реки, даже такие невысокие горы – редкость, Олег с удовольствием всматривался в покатые зеленые горбики, а Томас снял шлем и перекрестился.

Олег посмотрел по сторонам.

– Это к чему?.. В смысле крестишься?

– Красиво, – ответил Томас. – Благодарю Господа за красоту, которую он создал.

Легкий ветерок треплет концы платка на его шее, он уже привык и не замечает, зато Олег время от времени бросает то насмешливые, то уважительные взгляды. Насколько он помнит, вообще-то культ прекрасной дамы, возвышенной любви и верности ей рыцарей придумали не рыцари, а поэты. Правда, не из каких-то высоких побуждений, а просто потому, что странствовали от замка к замку, где первым делом восхваляли хозяйку, от которой зависело покормить их или выгнать в шею. Если же учесть, что муж обычно отсутствует по делам военным, турнирным или просто подолгу гостит у других рыцарей, замышляя какой-нибудь поход, то эти барды бессовестно воспевают женщину, до небес превозносят ее роль не только в замке, но и вообще, возводят на все пьедесталы, откуда она взирает снисходительно на всяких мелких мужчин, годных только служить ей возвышенно и нежно.

Любая хозяйка, расчувствовавшись, на дорогу даст еды, а то еще и сунет пару монет. Так что со стороны бардов все понятно, а вот то, что суровые и привыкшие к крови и жестоким сражениям мужчины охотно приняли эту дурь, поверили в нее… очень уж хотелось поверить!.. и вот теперь все рыцарство скитается по пыльным и опасным дорогам, обремененное множеством обетов, клятв, обязательств, скованное по рукам и ногам, в то время как герои дохристианского времени предпочитали ни в чем себя не связывать.

Если с точки зрения здравого смысла, то раньше были рыцари Круглого стола, а сейчас по большей части – круглых дур. Те, которые от Круглого стола, не ставили себя в смешное положение, подвязывая эти платочки, давая обеты не открывать левого глаза и прочие дурости, но самое интересное в том, что не смеются над такими – восхищаются! Восторгаются, складывают о них баллады!

Он посмотрел на Томаса, сказал ехидно:

– А правда, что юные леди ценят в мужчине рыцаря, а зрелые женщины – оруженосца?

Томас нахмурился, буркнул с неудовольствием:

– Полагаю, что рыцарь ценится всеми.

– Да, – протянул Олег, – особенно христианский. Если ударить по левой щеке, то упадет на правый бок, верно?

– Сэр калика, – начал Томас строго, – не соблагоизволите ли… в смысле не соблаговолите ли…

Он оборвал речь, лицо стало строгим. Далеко впереди у моста ярким голубым цветком на зелени луга выделяется шатер. Перед шатром черное пятно прогоревшего костра, вкопанный столб, на нем рыцарский щит и шлем. В сторонке крупный конь пасется в густой траве. Из ближайшей рощи вышли двое, один с убитым оленем на плечах, второй нес лук и стрелы.

Завидев всадников, тот, что с луком, ринулся со всех ног к шатру. Спустя минуту полог отлетел в сторону, появился высокий статный рыцарь. Подбежавший оруженосец принялся затягивать на нем ремни доспехов, бегом привел коня. Рыцарь вставил ногу в стремя, не переставая оглядываться на Томаса и Олега.

Томас поморщился.

– Искатель приключений…

Олег сказал ехидно:

– А что не нравится? Разве не это главное для рыцарства?

– Сейчас просто некогда, – буркнул Томас.

Рыцарь повернул коня и загородил дорогу к мосту. Длинное копье наклонилось, острый конец угрожающе смотрел на Томаса.

Глава 13

Оруженосец бегом принес шлем, рыцарь подхватил его свободной рукой, Томас в последний раз увидел крупное обветренное лицо с курносым носом, небольшой рыжей бородкой, забрало опустилось с неприятным металлическим лязгом.

Человек с оленем на плечах, явно слуга, добежал трусцой до костра, туша рухнула на землю, слуга упер руки в бока и принялся с огромным интересом наблюдать за будущей схваткой. Оруженосец тоже отступил, только рыцарь заставил коня сделать два шага вперед, голос из-под забрала прозвучал густой и с оттенком металла:

– Кто бы ты ни был, сразишься со мной.

Олег смотрел с не меньшим интересом, чем слуга и оруженосец. По его мнению, Томас должен послать дурака на хрен, пусть идет к ближайшему дубу и бьется в ствол железным лбом до посинения, однако Томас выпрямился и произнес так же заученно, словно читал по церковной книге:

– Пешим или конным, мечом или копьем, я готов сразиться с тобой, рыцарь. Назови имя, чтобы я знал, по ком заказать священникам заупокойную.

Рыцарь ответил надменно:

– Меня зовут Туландлер, я младший сын герцога Гартейского. Мои земли на востоке от этой реки. Там прекрасно знают мои подвиги, о них слагают песни, но теперь узнают и здесь.

Томас ответил холодно:

– Тебя собьет с коня Томас Мальтон из Гисленда, благородный рыцарь крестоносного войска, который искал и совершал подвиги в полной опасностей Святой Земле, а не на мирных дорогах Британии.

Он отъехал на добрую сотню шагов, опустил забрало, копье заняло место под мышкой. Конь ощутил знакомое движение рыцарского сапога и сорвался в галоп. Рыцарь тотчас же ринулся навстречу, даже Олег ощутил по его посадке и манере держать копье, что воин опытный, не впервые сшибается вот так, ни за что, а просто так…

Они неслись с громом и грохотом, черные комья земли взлетели над головами, как хищные вороны, плащи захлопали под порывами ветра и вытянулись горизонтально, кони храпят, копья ударили в металл, треск, лязг, кони пронеслись каждый в свою сторону, а рыцари, зашатавшись, кое-как выровнялись и поспешно останавливали дрожащих коней, потрясенных силой удара.

Томас с проклятиями выхватил меч. Оруженосец с криком бросился навстречу:

– Благородный рыцарь, в этом нет необходимости! У нас здесь запас копий именно на такие случаи…

– Пусть ублюдок защищается от меча, – прорычал Томас. – У меня нет ни времени, ни желания поединствовать по всем правилам.

Рыцарь на той стороне едва успел выхватить меч, как Томас налетел, словно ревущая буря. Щит рыцаря задрожал от ударов и быстро раскололся, пышный плюмаж срублен, копыта тут же втоптали его в грязь, блестящие доспехи начали покрываться вмятинами, панцирь раскололся, из щели потекла алая струйка.

Рыцарь пытался перейти в контратаку, но если таранный удар копьем выучил на турнирах, то владение мечом в боевых условиях – нет, попытки поразить Томаса привели к тому, что дважды задел панцирь, в то время как его собственные доспехи покрылись глубокими зарубками, словно колода, на которой мясники неделю рубили свиные туши.

Наконец он зашатался и начал опускать меч, и, хотя поединок уже выигран, Томас с такой силой ударил мечом плашмя по шлему, что рыцарь мешком свалился под копыта своего коня. Нога запуталась в стремени, конь попытался волочить упавшего, но Олег перехватил поводья.

– Стоп-стоп, милый!.. Ты теперь наш, побереги себя.

Оруженосец со слугой подбежали к упавшему, на Томаса поглядывали со страхом, незнакомый рыцарь выглядит грозным и нетерпеливым. Томас бросил Олегу повелительно:

– Взгляни, что у них за копья. Если есть подходящее, возьми для меня.

– Остальные поломать? – спросил Олег.

Томас чуть было не кивнул, настолько голос Олега был обманчив, но спохватился и помотал головой.

– Рыцарь должен драться, иначе зачем он?

– Да, конечно, – поддакнул Олег. – Драться надо.

Тон был обманчив, Томас спросил с подозрением:

– Ты о чем?

– Да так, – ответил Олег уклончиво.

– Снова о Высоком?

– О нем, – вздохнул Олег. – Вон звери между собой не дерутся, потому и не придумали ни дубины, ни копья, ни лука, не научились ковать железо, сеять рожь, строить корабли… Все от драчливости, все от драчливости! Страшно и подумать, что мы такое.

Он ушел шарить в шатре и за шатром, Томас дождался, пока рыцарь пришел в себя, с высоты седла осведомился с надлежащей надменной учтивостью:

– Как вы себя чувствуете, сэр?

Рыцарь ответил стонущим голосом:

– У вас не рука, а молот…

– Рад, что вы оценили, – сказал Томас. – Надеюсь, у вас нет переломов или серьезных ушибов.

– Я тоже надеюсь, – ответил рыцарь. – Побывать между молотом и наковальней и отделаться легко – это везенье. Я готов выслушать ваш наказ, сэр…

– Томас, – напомнил Томас. – Томас Мальтон из Гисленда.

– Что вы изволите наложить на меня, сэр Томас? – почтительно спросил рыцарь. – Как проигравший схватку я обязуюсь со всем смирением исполнить все, что вы прикажете.

Он кое-как поднялся и, опираясь на выщербленный меч, стоял перед Томасом с гордым достоинством. Олег вышел из-за шатра, в руках новенькое копье, услышав слова побежденного, замедлил шаг. Рыцари на него не обратили внимания, Туландлер, младший сын герцога Гартейского, покорно ждал своей участи, Томас же наморщил лоб, перебирая в памяти подходящие случаи. Можно, конечно, сделать самое простое: велеть ему явиться ко двору отца, рассказать, что он является пленником его сына, а также отслужить при замке год-два. Или до его возвращения. Можно велеть этому вообще-то неплохому рыцарю отправиться в крестовый поход или же, если похода не предвидится, присоединиться к рыцарскому отряду, что отправляется сражаться с неверными. Можно велеть носить черную одежду до тех пор, пока не принесет в расположение своего лагеря голову сарацинского военачальника…

Олег видел, как Томас внезапно поморщился, словно хлебнул уксуса. Чуть отшатнувшись, он рассматривал побежденного рыцаря так, словно только сейчас увидел и не может понять, как с ним поступить.

Глаза рыцаря расширились, когда его победитель махнул рукой и сказал самым будничным тоном, даже несколько раздраженно:

– Да, собственно, какие обеты?.. Кто я, собственно, чтобы налагать их?

Он снова махнул рукой, подобрал поводья и обратился к Олегу:

– Ты уверен, что это лучшее?

– Точно, – заверил Олег. – Остальные ломались, как соломинки.

– А это сломать не смог? – спросил Томас недоверчиво.

– А что тебе бы осталось? – возразил Олег резонно. Он сунул копье Томасу в ладонь, сам вскочил на своего коня. – Едем?

Рыцарь, видя, что они поворачивают коней в сторону реки, вскричал обеспокоенно:

– Доблестный сэр! А как же я?

Томас сказал равнодушно:

– Да никак. Никаких обязательств.

Он пустил коня шагом, рыцарь пошел рядом, на лице великое недоумение, вскрикнул:

– Но так нельзя! Вы должны наложить на меня обет. Я вызвал вас на поединок, вы победили… Что я должен сделать как побежденный?

Томас отмахнулся.

– Ничего. У нас хватает дел…

«…чтобы не отвлекаться на детские игры», – закончил молча Олег. Он исподтишка наблюдал за обоими рыцарями, за непониманием одного и брезгливым раздражением другого. Можно бы повеселиться тайком, если бы не слишком серьезное настроение Томаса. Даже епитимию не наложил на побежденного, это же надо! Где найдешь рыцаря, чтобы не продемонстрировал свое превосходство.

Томас начал ускорять конский шаг, Туландлер тоже прибавил ходу, наконец, ухватился за стремя победителя. Лицо у него было настолько обиженное, словно ему ни с того ни с сего плюнули в лицо и вообще забросали грязью, назвали лжецом и вообще осквернителем святынь.

– Сэр! – вскричал он. – Вы не считаете меня вообще достойным?

Копыта коня застучали по дощатому настилу, Томас смотрел уже на противоположный берег, в сторону цепляющегося за стремя не повел и глазом, только бросил коротко:

– Сэр, мне до вас нет никакого дела!

– Но вы же меня оскорбили…

– Да отвяжись ты, – зло гаркнул Томас.

Он пришпорил коня, рыцарь побежал было, но упал на середине моста, его протащило немного, пальцы разжались, конь Олега с грохотом проскакал над ним, стараясь не задеть копытом.

Олег догнал на другой стороне реки. Томас ехал злой, этот Туландлер помял пластину доспеха на плече, а еще левый локоть отдает болью, слегка повредил сустав. Олег посматривал сочувствующе, но Томасу почудилось ехидство, он насупился и поинтересовался зло:

– Чего зубы скалишь? Что тебе не так?

– Все так, – ответил отшельник поспешно, – мне понравилось. Только мало. В следующий раз дерись дольше, хорошо?

– Свинья, – ответил Томас мрачно. – Хуже того – язычник.

– А ты грубый, – укорил Олег. – И жестокий. Даже бесчеловечный. Ну, пошто не дал дитяти конфетку? Ему так хотелось пострадать!

Томас зло отмахнулся.

– Хоть ты не каркай под руку.

– А что не так? – удивился Олег. – Или ты, никак, взрослеешь?

– Да пошел ты, – гаркнул Томас. – Мне нужно в Эссекс, а тут всякие задерживают…

– А-а-а-а-а, – протянул Олег со странной интонацией в голосе, то ли с разочарованием, то ли с одобрением, – не повзрослел, значит. Это хорошо. Взрослые… скучноватый народ. А рыцарство – это вечная молодость. Неважно, какой возраст у рыцаря. Он всегда юн сердцем и немножко старше другими местами.

Томас покосился, спросил с подозрением:

– Это какими же?

Олег уже думал о своем, переспросил:

– Ты о чем?

– Какими местами я старше? – потребовал Томас.

Олег сдвинул плечами.

– Кулаками, например. Еще грудь у тебя ширше, чем у ребенка. Да и плечи, пожалуй, тоже поболе, чем у новорожденного.

– Вот ты о чем, – сказал Томас успокоенно, перекрестился и пробормотал: – Прости меня, Пресвятая Дева, за недобрые мысли. Что-то я стал слишком подозрительный! Не к добру. Завтра заеду в храм и поставлю свечку во имя очищения и покаяния. А то рядом с таким спутником всего наберешься, как собака блох.

– Поставь, поставь, – согласился Олег. – А то в рай не попадешь.

Томас прорычал:

– А вот ты попадешь в ад!

– Я знаю, – ответил Олег довольно, – хорошо!

– Чем? – спросил Томас с подозрением.

– Во-первых, ты не будешь под ногами мельтешить, а главное – в аду у меня будет общество королей, императоров, Пап, герцогов, знатных сеньоров, в то время как рай населен одними нищими, монахами, аскетами, юродивыми, дураками!

Он откровенно скалил зубы, Томас стиснул челюсти, не зная, как ответить, что-то неправильное в Святом Писании, либо священники не так поняли или не так прочитали.

– Короли, – сказал, наконец, Томас сурово, – это короли! Они и в раю не могут сидеть за одним столом с чернью. У королей заслуги больше. Да, у них и преступления бывают больше, но и заслуги!.. А у черни ничего нет. Так что ты что-то про королей понимаешь неправильно. Они правят землями, с них спрос иной…

Он выпрямился, смотрел с достоинством вперед. Но на лицо легла печаль, а в синих глазах промелькнула темная тоска. Олег ехал рядом некоторое время молча, не зная, как утешить, все-таки из Томаса вполне мог бы получиться король, хоть и слишком честный и прямодушный, наконец, заговорил таким терпеливым голосом, что Томас оглянулся по сторонам, не повторяет ли отшельник это же самое менее грамотным, туповатым простолюдинам:

– Не короли правят миром, Томас. И даже не императоры…

– Папа Римский? – высказал догадку Томас.

Олег подумал, покачал головой.

– Нет, но тепло, тепло… Есть повыше на земле мощь, что правит и Папой Римским. Каждый Папа ступает в узком русле, справа и слева высокие скалы. И хотя впереди нет дороги, но и Папе не дано свернуть… Миром правят идеи, дорогой Томас. Идеи, вера, стремления. Но можно стремиться к тому, чтобы овладеть женой соседа, а можно – к совершенству. Всеми нами сперва движут очень простенькие желания, и только потом у некоторых просыпается нечто такое, что выше этих простеньких… Но, увы, таких людей мизерно мало. Самые же мудрые и сильные некогда образовали Совет Семи.

Томас вскинулся.

– Те гады, которые мешали нести нам Святой Грааль?

Олег поморщился, хотел возразить, но перевел дыхание и сказал кротко:

– Томас, Томас… Все мы знаем, даже дураки, как надо было поступить нам или даже королям там, в прошлом. Но никто не знает, что надо и как надо в будущем. И куда идти. И что делать. Но есть разница: Семеро Тайных все же глупят реже, чем простой народ! И ошибки их не настолько… ужасающи, как если бы на их месте оказался кто-то из нынешних королей, герцогов, баронов или простых крестьян.

Томас спросил враждебно:

– Значит, когда пытались нас остановить, то была всего лишь ошибка?

– Ошибка, – согласился Олег. – Недооценка новых реалий, что незаметно вошли в жизнь. А так вообще, Семеро Тайных делают очень благое дело. Мир улучшается, Томас, улучшается!..

– И что, это заслуга – Семерых? Или защищаешь потому, что ты сам был… из их шайки?

Олег затаенно улыбнулся.

– Просто еще раз объясняю тебе, кто на самом деле правит миром. А короли… это пешки в руках Тайных. Даже если не догадываются об этом. Потому не надо жалеть о потере королевского трона. Лучше быть вот таким свободным рыцарем, как ты, чем королем на ниточке.

Глава 14

Прекрасная вымощенная камнем дорога, достаточно широкая, чтобы проехали четыре телеги в ряд, идет на восток, рассекая леса, холмы. Звонко стучат копыта, Томас снял шлем, белокурые пряди красиво трепало легким ветерком. Олег угрюмо зыркал из-под насупленных бровей по сторонам.

Здесь, он помнил, воздух трепетал от рева многочисленных стад, озер не было видно из-за множества уток и гусей, а сейчас дикий край, словно здесь не ступала нога человека. И так по всей великой Римской империи: распаханные земли пришли в запустение, а на них выросли дикие дремучие леса.

И так – на тысячу лет.

Он поморщился, вспомнив некогда гордый Рим, владыку мира, в руинах, обезлюдевший, заросший травой и кустарником, вспомнил знаменитый Капитолийский холм, где некогда решались судьбы мира, а он увидел, как неграмотный пастух пасет там стадо коз…

Да и здесь все было не так, не так… От горизонта и до горизонта тянулись распаханные поля, пролегали широкие дороги, хоть и не римские, понятно, но просторные, удобные, с отводами для воды по краям. И дома были как дома, а не угрюмые крепости, ежечасно готовые к защите: куда приходил Рим с его юриспруденцией, там разбойников называли разбойниками и развешивали вдоль дорог на крестах, а не делали их графами, баронами и герцогами. Мир под властью Рима был безопасен. Всяк мог проехать всю бесконечную империю от края и до края, не подвергаясь нападению.

Ну, уточнил он себе, почти не подвергаясь. Совсем без разбойников не бывает, но в римском мире их истребляли нещадно и жестоко. А здесь разбойники сгоняют крестьян строить им укрепленные разбойничьи гнезда, а затем собирают с этих крестьян чисто разбойничью дань…

Дорога упорно шла по прямой, несмотря на то что местность начала местами горбиться, пошла холмами, земля покрылась крупными камнями округлой формы, которые ну никак не могли остаться от разрушенных гор или скал: тех нет вблизи и в помине. Но ломать над загадкой голову Олег не стал, а когда Томас в очередной раз восхитился дорогой, указал на канавы по обе стороны:

– Это их заслуга.

Томас посмотрел с недоумением, просиял, поняв: