Лужайки, где пляшут скворечники

– Дурачок. «Так» это значит без всего… Я ведь тоже без купальника. В нем нельзя. Наша Валентина постоянно у всех купальники щупает: не лазил ли кто-то в воду без спросу…

– Ты рехнулась? – слабым шепотом сказал он.

– Тем, да ты что? Темно же. И мы же… ничего такого. Давай ты отвернешься и зажмуришься, а я в воду. А потом я зажмурюсь, а ты – бултых. А в воде-то уже все равно… Тем, а то ведь обидно: шел сюда, продирался и даже не окунешься…

«А и правда…» Нырнуть, смыть с себя вязкую духоту и зуд захотелось отчаянно. И все же не это главное. Еще сильнее – желание сладкой запретной радости: частое стуканье сердца и веселый озноб. Вот оно – тайное приключение!

От приключений убегать нельзя, это нечестно. Это все равно, что убегать от судьбы. И… Нитка решит, что он трус…

– Только ты зажмурься как следует…

– Конечно! И ты. Давай…

Тем отвернулся, прижал к глазам ладони. Так, что в навалившемся мраке – желтые огоньки.

– Тем, считай до двадцати! – Шуршанье, легкий топот, плеск. – Ух, какая теплая вода! Тем, давай!

– Ты отвернулась?

– И зажмурилась!

Тем суетливо сбросил на песок трусы, положил на них очки. Сквозь «безочковое» туманное пространство различил на мерцающей воде темное пятно – Ниткину голову. Скорее, скорее… Головой вперед!

Ох, и правда тепло! Как в молоке, постоявшем полдня на солнечном подоконнике… Тем проплыл под водой несколько метров.

Оказалось, что купание без единого клочка одежды – совсем не то, что обычное купание. Сперва была стыдливая (и приятная) беззащитность, но почти сразу вода избавила его от этого чувства. Она была такая ласковая! Озеро приняло в себя мальчишку как свое родное существо, как рыбку, как… свою каплю! Тем растворился в нем. Он сделался частичкой этого озера, частичкой теплой темноты, частичкой природы. И даже… частичкой Нитки. Потому что она ведь наверняка ощущала то же самое.

Тем вынырнул, встал на твердом дне по грудь в воде. Дурашливо и бесстрашно фыркнул. Ниткина голова темнела в трех метрах, и слабо светились плечи.

– Тем… хорошо, да?

– Ага…

– Давай руку. Нырнем вместе…

– Нырнем…

Ниткина ладонь была по-прежнему горячая.

Они нырнули вдвоем и плыли в глубине секунд десять. Расцепили руки, выскочили на поверхность.

– Нитка, давай от берега и назад. Двадцать гребков туда и двадцать обратно.

– Давай!

Она плавала не хуже Тема.

Потом они по грудь в воде брызгали пригоршнями друг в друга и прыгали, опять взявшись за руки.

Один из таких прыжков осветила беззвучная, но яркая зарница.

– Ой! – перепугались оба и сели в воду по уши.

– Тем, ты извини, но я не успела зажмуриться.. Такая предательская вспышка. Но ты не пугайся, ты все равно был в воде выше пояса.

– А ты… я даже не знаю, я сразу ослеп. Да я и не вижу толком без очков, не бойся…

Тут над ними наконец грохнуло. Нитка взвизгнула и весело сказала в рифму:

– Ой-ёй-ёй, пора домой.

– Беги на берег, я отвернулся… Позовешь, когда оденешься.

Она позвала очень быстро:

– Тем, иди, я зажмурилась.

Стало темнее прежнего, Тем почти не различал Нитку, но все же опять застеснялся. Как назло долго не мог найти на берегу трусы и очки… Ох, вот они! Он торопливо запрыгал на песке. В этот миг ударили крупные капли, сверкнуло опять и грянуло.

– Ай! Тем, ты готов?! Бежим под крышу!

Они забрались внутрь ледореза. В запах гнилого дерева и грибов. Сверху застучало, забарабанило, загудело. Между досками на секунду высветились щели. И снова: бах, трах, тарарах! Тысячи железных ящиков с каменной горы!

– Мама… – Нитка мокрым плечом приткнулась к Тему. «Господи, а ведь у нее и мамы-то нет…»

– Не бойся…

«Не бойся, я сам боюсь…»

Ногами Тем нащупал позади себя широченную балку. Потянул Нитку:

– Давай сядем.

– Ага… Ой! – И прижалась опять. Потому что опять разгорелись щели и ударил трескучий разряд! Мокрые Ниткины волосы облепили Тема.

– Тем…

– Что?

– А все равно хорошо… Да?

– Конечно!

– А… давай завтра опять…

– Ох, Нитка… давай…

После этого гроза пожалела их и стремительно заглохла.

4.

Обратный путь был труднее, но показался короче. Наверно, потому, что среди мокрых кустов и колючек было не до страха. Одного хотелось – поскорее добраться до сухой постели… Хотя нет! Хотелось еще, чтобы поскорее пришло завтра.

Попрощались у домика, где спал и ничего не ведал Ниткин отряд (тучи не разошлись, было все так же темно). Потом Тем пробрался к себе. Никто не проснулся. Тем натянул до носа простыню, стал смотреть в еле различимый потолок и вспоминать, что было. И так уснул – с ощущением радостной и запретной тайны.

В течение следующего дня они с Ниткой не подходили друг к другу. Даже не переглядывались издалека – чтобы никто ничего не заподозрил. Все было условлено заранее. Вечером, после одиннадцати – в таком же теплом сумраке, как накануне – они встретились у бревенчатой кухни, там, где бочка. Но в этот миг ударила гроза – похлеще вчерашней. И главное, долгая. Пришлось отсиживаться под навесом, где лежали дрова для кухонной печи. На плечи сыпалась древесная труха, и к щекам липли невесомые ленточки бересты. Нитка испуганно дышала у плеча Тема.

А когда стало ясно, что на Запретку сегодня не попасть, она шепнула:

– Тем, давай утром, а? Рано-рано, в четыре часа…

– Ты что! В четыре уже светло! Рассвет!

– Нас же никто не увидит. И мы… тоже друг друга не увидим. По очереди закроем глаза – и в воду… А в воде утром знаешь как здорово… И туман над ней. Будто в тумане купаешься…

– Ох, Нитка… А ты не проспишь?

– Нет, я умею просыпаться, когда задумано.

Тем тоже умел…

Сосны в раннюю пору казались черными, но заря на северо-востоке набирала силу. К этой заре, к светлой воде, Нитка и Тем выбрались после четверти часа пути по сырым зарослям и буеракам. Хотя нет, воды в тот момент не было видно. Ее скрывала пушистая шуба тумана. Будто облако легло на озеро. А в небе облаков не было, там растворялся золотистый свет.

– Тем, вода под туманом знаешь какая теплая! Как под платком из пуха!

– Не потеряться бы в этом тумане…

– Найдем друг дружку по голосу… Ну, я пошла первая, отвернись и закрой глаза.

Тем не только отвернулся и зажмурился. Не только прижал веки пальцами. Пальцы он растопырил и зачем-то большими зажал уши, а мизинцами нос – будто купальщик-новичок, собравшийся окунуться с головой. Закрытыми ушами он не сразу услышал, как Нитка зовет:

– Тем!.. Ну, Тем! Где ты? Давай! Не бойся, я тебя не вижу!

Он оглянулся. Нитки под медленно клубящимся туманом не было видно. Только синие трусики и белая безрукавка валялись на песке. Тем глянул вокруг. Светло, но пусто и… безопасно. Он бросил трусы и майку рядом с Ниткиной одежонкой, уронил на них очки. Потянулся, впитал в себя прохладу утра и бросился головой в туман.

Вода и правда была очень теплая – теплее, чем прошлой ночью. И Тем опять начал радостно растворяться в ней.

– Тем, ты где?

– Здесь я!

– Иди сюда! Я – вот…

Он смутно различил Ниткину голову и плечи. Почти наугад протянул руки. И снова Нитка и Тем сцепили пальцы. И заплясали среди шевелящихся туманных волокон, среди теплых брызг…

Трудно понять, сколько времени резвились они в этом первобытном, только для них двоих созданном и спрятанном от всего мира озере. Наконец выкатилось над дальним берегом солнце, похоже на громадную влажную звезду. Оно в полминуты съело взвившийся туман. Стала видна широченная золотистая вода. Ржавая крыша ледореза сверкала от влаги.

– Тем, пора. Отворачивайся, я побежала… Я заберусь в ледорез, буду волосы там отжимать. Крикну – и ты входи.

– Не вздумай через щели глядеть, когда я…

– Бессовестный, – почти всерьез обиделась она. – Вот надавать бы тебе шлепков, как Кею.

– Я хотел сказать: не взгляни в щель случайно…

– Глупый. Да я даже там зажмурюсь, пока ты не скажешь, что готов.

Потом она крикнула из укрытия:

– Выходи! Можно!

Тем, пока одевался, с опаской, но весело поглядывал на ледорез. Потом окликнул:

– Нитка, можно к тебе?

– Иди…

Было похоже на старый чердак. Низкое солнце разрезало сумрак плоскими горизонтальными лучами. Нитка сидела на балке и выжимала черные густые пряди.

– Тем, помоги, а? Чтобы скорее высохли… Бери в две руки и выкручивай, как сырое полотенце. Только не дергай.

Тем послушался. Сбивчиво затюкало сердце. Он сказал сердито:

– Все равно они останутся влажные. Вот заметит ваша Валентина, будет тебе.

– Навру, что бегала под душ, спасалась от духоты… Да они быстро сохнут… Ай, я же сказала: не дергай!

– Нитка…

– Что, Тем?

– Завтра опять, ладно?

Так было пять дней подряд. Вернее, пять рассветов. Рано-рано удирали они на озеро, и начинался праздник, от которого сладко замирала душа. Они понимали, сколько запретов нарушают (недаром же – Запретка!), но этот риск делал их тайную игру приключением.

Каждый раз они были на Запретке совершенно одни. Только один раз бесстрашно прошлась по песку похожая на кулика птичка – от нее осталась цепочка мелких трехпалых следов. Птичка весело проглядела на мальчишку и девчонку и вспорхнула.

– Не вздумай наябедничать, – весело сказала ей вслед Нитка с крыши ледореза.

Теперь Нитка и Тем, выбравшись из воды, не спешили одеваться. Пока Тем жмурился, Нитка забиралась на скат ледорезной кровли. Там она отворачивалась, и тогда залезал туда же Тем. Они оказывались почти рядом, но между ними стоял торчком полуоторванный кровельный лист. Тем и Нитка видели только головы и плечи друг друга.

От вздыбленного листа пахло теплой домашней крышей. То железо, на котором лежали Нитка и Тем, тоже было теплым, не успевало остыть за короткую душную ночь. Они обсыхали на утреннем ветерке, под первыми, не жаркими еще, но ласковыми лучами…

А потом – как всегда:

– Тем, я пошла, закрывай глаза.

Ни разу не нарушили они свое слово: даже краешком глаза не взглянули друг на дружку, когда раздетые. Ну… по крайней мере, когда на берегу.

В глубине Тем позволял себе открывать глаза. В воде он видел без очков гораздо лучше, чем на суше. Хотя виделось-то не много. Озерная вода была не очень прозрачная, в ней стоял желтоватый сумрак. Раннее солнце только гладило ее, но не проникало внутрь. Но когда Нитка проплывала совсем близко, Тем различал ее светлое тело, черный поток волос и темные от загара ноги.

Однажды Тем и Нитка сошлись под водой лицом к лицу. И Тем увидел, что Ниткины глаза тоже открыты! Даже здесь было видно, какие синие! Нитка чуть улыбнулась и… погрозила пальцем.

Тем перепуганно вылетел на поверхность чуть не по пояс. Нитка – следом. Тем успел заметить, что Ниткина грудь совсем как у пацана – никаких выпуклостей. Ну, или чуть-чуть… Оба тут же плюхнулись обратно – по горло. Поглядели друг на друга и… ничего не сказали. То, что случилось под водой, было там, в другом мире. А здесь опять все сделалось как раньше…

5.

Наконец их кто-то выследил и «настучал» начальству. Кто именно, Тем не знал, и было ему на это наплевать. Нитке тоже. Плохо другое – чуть не растоптали сказку.

…Раннее утро этого дня было чудесным, как и прежние. Но к полудню стало пасмурно, зарядил дождик. Сперва теплый, не сильный, но упорный.

Этот дождик шумел за открытым окошком и после обеда, когда Тем лежал в кровати. Был «тихий час».

Летний лагерь «Приозерный» был не то, что давние пионерские лагеря, никто не требовал, чтобы в тихий час «дети» непременно спали. Можно было играть в шахматы, поставив между койками табурет с доской, можно болтать потихоньку. Главное, чтобы каждый был в своей постели. Некоторые читали – те, кого жизнь еще не отучила от такой старомодной привычки.

Тем взял с подоконника наугад чью-то потрепанную книжку. Оказалось, это «Повести и рассказы» А.Куприна. Тем быстро пролистал давно знакомые истории про белого пуделя,, про кошку Ю-ю, про слона, которого привели в гости к больной девочке… И наконец наткнулся на нечитанный раньше рассказ «Храбрые беглецы».

Речь шла о мальчишках, живших в давние времена в сиротском пансионе, вроде приюта. Ничего себе, приют! В бывшем дворце графа Разумовского! И постели за воспитанниками там заправляли специальные горничные или дядьки Матвей и Григорий… Хотя все равно сиротская жизнь – не мёд.

Девочки обитали в другой, строго отделенной от мальчишек половине пансиона. («Как у нас, разделение на разные отряды», – подумал Тем). Десятилетний воспитанник Нельгин влюбился в смуглянку Мухину и однажды во время урока танцев сунул ей в руку записку с признанием.

Про «тайную связь» как-то узнало начальство.

«А на другой день, на уроке законе божьего, – читал Тем, – раздался в коридоре тяжкий топот и звон колокольчиков, отчего чуткое сердце Нельгина похолодело и затосковало…

– Нельгин! Иди-ка сюда, любезный!

И бедного влюбленного повели наверх, в дортуар, разложили на первой кровати и сняли штанишки…»

Тем от души пожалел беднягу, получившего за свою любовь от бесчувственного дядьки Матвея «двадцать пять добрых розог», но вместе с жалостью ощутил и тревогу. Предчувствие какое-то. Оно нарастало вместе с шумом дождя, который делался все неласковей. И стало совсем худо, когда в сенях фанерного домика послышались тяжелые шаги – у Тема тоже было чуткое сердце.

Шаги принадлежали дежурной вожатой Шуре.

– Темрюк, пойдем-ка со мной, голубчик…

На крыльце Шура накрыла Тема полиэтиленовым дождевиком. Но в этой заботе было что-то казенное, и она не успокоила Тема. По дороге к штабному домику Тем уже знал, зачем его туда ведут.

И не ошибся.

Нитка была уже там. Стояла перед голым дощатым столом, за которым разместился «состав суда». Она посмотрела на Тема понимающим взглядом, и он встал рядом, уронив на пол накидку.

За столом восседали вожатые Даля-Магдалена, Валентина, Демьян и директорша лагеря Анастасия Климовна. Младших инструкторов не было. Наверно, из-за деликатности вопроса решили их не приглашать, не играть в демократию. Шура тоже подсела к столу – рядом с кудрявым Демьяном (он часто задышал и отодвинулся).

Худая, похожая на пожилую английскую леди, Климовна с полминуты сокрушенно смотрела на Нитку и Тема – как добрая тетушка, которая не хочет, но обязана разоблачить и выпороть провинившихся племянников.

Нитка нагнулась и стала гладить пальцем свежую царапину под коленом. Дождь гулко стучал о фанерные стены, из окна пахло, как бедой, мокрыми сорняками.

Климовна села попрямее и сказала:

– Ну? Будем сразу признаваться или сперва поломаемся-поотпираемся? – Ее простецкая лексика не вязалась с английской внешностью.

Нитка, не разгибаясь, стрельнула в директоршу взглядом:

– Знать бы, в чем признаваться…

– В самовольном купании, дорогие мои! В побегах с территории лагеря и в проникновении в запретную зону! Вам разве не известно, что за каждое из таких дел, взятое даже в отдельности, грозит исключение?

Тем одолел противную слабость в животе и дрожание коленок. Что бы ни случилось потом, а надо поддерживать Нитку. Слабым голосом, но с намеком на дерзость, он выдал, глядя поверх судейских голов:

– Подумаешь. Сколько народу самовольно купается, всех выгонять, что ли?

Климовна далеко вытянула из воротника худую шею.

– Они просто купаются. Не в таком виде, как вы…

Вот оно! Масштаб скандала и тяжесть неизбежного позора были столь велики, что Тем не смог их почувствовать до конца. Умом все понимал, но большого страха (вот удивительно!) не было. Только тошно.

Нитка распрямилась, чуть улыбнулась Тему – быстро так – и скучновато спросила Климовну:

– А в каком виде?

– Ты сама знаешь!

– А ни в каком не «в виде», – тем же тоном сообщила Нитка. – «В виде», это когда люди друг друга видят. А мы даже ни разу не взглянули друг на дружку, когда в воду шли и обратно… Тем, скажи!

– Да! – Тем ощутил, что Нитка смелее его, крепче его. А он что, разве совсем хлюпик?

– Так мы вам и поверили, – деревянно сказала Ниткина вожатая Валентина.

В ответ Нитка так пфыкнула губами, что полетели брызги:

– Ну и не верьте! Мы-то все равно знаем.

Климовна запыхтела и стала слегка полнеть.

– Не знаю, что вы знаете. А вот когда об этом узнает весь лагерь… Что скажут ребята, а?

Помирать так с музыкой.

– Лопнут от зависти, – сказал Тем.

– Темрюк!! – Фанерный домик содрогнулся от вопля начальницы лагеря. Кудрявого Демьяна отшатнуло от нее прямо к Шуре. Он шарахнулся обратно.

А Нитка не дрогнула. И Тем почти не дрогнул.

Климовна отдышалась и застегнула верхнюю пуговку у ворота. И слегка успокоилась.

– Если ты, Назарова, утверждаешь, что вы «не смотрели», то какой смысл был купаться вот так… без всего?

Нитка пожала плечами:

– Чтобы не узнали. Валентина все время купальники щупает…

– А Демьян наши плавки проверяет, – мстительно добавил Тем.

– Не ври! – мальчишечьим голосом возмутился Демьян. – Это… один только раз! Потому что… стоит отвернуться, как вы уже в купалке!

– Ага, один раз…

– Пусть он не увиливает, – прежним деревянным голосом заявила Валентина. – Сейчас он еще скажет: «Чего такого, мы просто играли»… А от таких игр потом дети появляются.

– Валя… – сдержанно осудила дуру начальница.

– А что? Бывали случаи… Вы, Анастасия Климовна, сами знаете…

Тем не решился взглянуть на Нитку. Но «чутким сердцем» уловил: она вдруг ослабла, может заплакать даже.

И тогда он оглядел вожатых и начальницу. И отчетливо разъяснил им всем:

– От того, что люди в одном озере купаются, «дети» не бывают. Они бывают, если двое ночуют вместе. Где-нибудь в заброшенной сторожке. За территорией лагеря.

Демьян закашлял, а уши его зацвели. Девицы приоткрыли рты, Шура стала дергать косу. Климовна грудью легла на стол:

– О чем это ты, Темрюк?

– Да ни о чем. Просто пример… – А в душе тихое злорадство.

– С примерами надо быть поаккуратнее, – с назидательностью, но не очень уверенно разъяснила Климовна. – И… не знаю даже, что с вами делать… Для начала имейте ввиду, что вы получили по строгому выговору на педагогическом совете лагеря. А чтобы не было хуже, вы должны дать честное слово, что впредь… ничего такого… Ни разу! – Она опять выпрямилась по-королевски.

Нитка и Тем опять глянули друг на друга.

– Дадим, Тем? – спросила Нитка (а в глазах, кажется, смешинки). – Все равно погода испортилась.

– Ага, – с простодушным видом согласился он. А в душе, признаться, великое облегчение («Неужели все обошлось?»).

– Нахалы, – печально сказала начальница. – Марш по палатам и сидеть там, как мыши, до конца тихого часа.

Тем поднял с пола накидку. Нитка – свою, такую же. И они вышли на крыльцо. Там они молча глянули друг на друга и взялись за руки. А чего говорить-то? Грустно, что тайна и приключения закончились, но все равно они были… И… возможно, будут когда-нибудь еще.

Нитка и Тем пошли рядом по песчаной дорожке, под шуршащим дождем. Но всего несколько шагов. Сзади послышался голос Демьяна:

– Артем, постой! Разговор есть…

Тем попрощался с Ниткой глазами и дождался Демьяна. У того не было накидки, но Тем не сказал «давай накроемся вместе». Вот еще!

– Слушай, Темрюк, зачем уж ты так-то? – с нерешительной ноткой выговорил Демьян.

– Как «так»?

– Ну… ябедничать-то нехорошо.

– Вы это мне говорите?! Сами разнюхали, настучали про нас, а теперь…

– Тем, это же не я! Клянусь! Я даже не знаю, кто!.. Я за тебя перед Климовной заступался. А ты на меня такое… Как-то не по-мужски…

– А плавки лапать у пацанов – по-мужски?

– Да я не об этом. Зачем про сторожку-то?

– А-а! – Тему стало смешно. – А с чего вы взяли, что это про вас? И вообще… Туда ходят все, кому не лень. Весь лагерь знает. И Климовна. Она что, глупее других, по-вашему?

– М-да… Ну, ладно… Слушай, Тем, а можно задать тебе прямой вопрос? На честность…

– Ну…

– Вы, что ли, правда ни разу не взглянули там друг на друга?

– Да конечно же! – Тем вскинул лицо, по нему сразу ударили капли. Тем опять нагнул голову. Бесполезно объяснять. Как тут скажешь? «Мы же обещали друг другу… Иначе поломалась бы сказка… Тогда бы мы перестали быть теми, кто есть – Ниткой и Темом, у которых тайна…»

Демьян несколько долгих секунд шагал молча. Потом вздохнул:

– Ну, значит, я прав. Я Климовне так и говорил: «Ничего у них не было, просто игра в пионерскую любовь»…

В давние времена летний лагерь «Приозерный» назывался пионерским и были здесь трубы и барабаны, маршировки с бодрыми песнями, утренние построения отрядов с выносом знамени и подъемом мачтового флага. Потом пришли другие времена, и теперь все, что связано с пионерами, полагалось обхихикивать. И, если кто-то дурачась говорил «честное пионерское», значит, ясное дело, врал. Пионеры прошлых лет считались недоумками. Они умели только отдавать салюты, коллективно бороться за отличную успеваемость, каждый день гладили свои красные галстуки и не знали, чем девочки отличаются от мальчиков…

Тем сказал тихо и ожесточенно:

– А что, настоящая любовь, это когда только там, в сторожке? Ну и… – Он сдернул и скомкал накидку. – Вот, отдайте вашей Шурочке, это ее… – И побежал к домику «М-2». Хотелось заплакать, но в подступивших слезах не было горечи. Наоборот, что-то хорошее. Благодарность Нитке…

6.

Больше они не бегали в Запретку. Не удалось бы теперь удрать незаметно. Да и рассветы сделались не те – пасмурные, хотя и не холодные.

Зато днем Тем Нитка постоянно были рядом – как бы назло всем (хотя, по правде говоря, мало кто обращал на это внимания). В одной команде играли в волейбол, вместе вызывались дежурить на кухне, рядом сидели у вечерних уютных костерков. И вместе каждый день искали Кея. Вытаскивали его из таких закоулков, куда нормальный человек и не догадается забраться.

– Все-таки ты настоящая Герда, – тяжело дышал Тем, выволакивая Ниткиного братца с кухонного чердака или из обширной конуры, валявшейся в репейниках (в прошлом году в конуре обитал сторожевой пес Тимка, осенью он сбежал; Кей был уверен, что у конуры скоро вырастут ноги). Потом они под навесом у цистерны отмывали пойманного беглеца. Нитка терла его, голого и тихо визжавшего, большущей деревенской мочалкой, а Тем поливал его шланга. И зорко следил, чтобы рядом не появились посторонние. Нитки и Тема Кей не стеснялся (сестра она и есть сестра, а Тем тоже вроде бы свой, Ниткин друг), но отчаянно боялся, что банную процедуру увидит кто-нибудь еще.

Потом он, вытертый насухо и одетый в чистое, убегал, чтобы исчезнуть снова.

– Нитка, а почему он иногда прихрамывает? Связку растянул, что ли?

– Нет. Это у него врожденное. Сперва сильно косолапил, а потом выправили… Вообще-то у него все нормально, он ведь даже танцами в детском саду занимался. Но если забудется – глядишь, опять начал ступню подволакивать. Такой разгильдяйщик…

Так прошла последняя неделя лагерной смены. Затем все разъехались. Нитка и Кей жили в поселке Коробчиха, в сотне километров от города. Тем понимал, что часто видеться не придется.

Так и случилось. Они переписывались иногда, но в письмах не было почти ничего от той короткой и почти сказочной дружбы в «Приозерном». Лишь один раз проскочило: «Кей, мы вчера чинили голландскую печь, отрывали железные листы, и они пахнут так же, как тот железный лист на ледорезе, в Запретке…» Да еще Кей иногда пририсовывал на письмах сестры кривую избушку на курьих ногах…

Минуло два года. И письма стали совсем редкими, а встретились Тем и Нитка лишь однажды, в девятом классе, на весенних каникулах. Ниткин класс приехал в городской театр на спектакль «Снежная королева» (бывают же совпадения!), и Тем тоже оказался там. Маме на работе дали бесплатный «благотворительный» билет. Тем поворчал для порядка, что «детская сказка для младшего школьного возраста», но что-то шевельнулось в его «чутком сердце», ожидание какое-то. И – правда…

Они увиделись в антракте, обрадовались, но было в этой радости и смущенье. Вязкое такое, с трудом одолимое. Говорили ни о чем – в первом антракте, во втором. Наконец Тем ухватился за спасительную тему:

– А как поживает бродяга Кей?

– Ну, как… Во втором классе уже.

– Учится-то нормально?

– А, троечник…

– Троечники тоже люди…

После спектакля тем проводил Нитку до поезда. Обещали друг другу писать чаще. И правда, в течение недели написали по два письма. Но потом опять все «спустилось на тормозах»…

Так бы оно и ушло в прошлое. Сделалось «памятью о детстве», если бы не новое обстоятельство. Нитка с отцом и Кеем (и с очередной мачехой) перебралась в город. Как-то удалось им поменять коробчихинский дом на городскую квартиру. Это случилось, когда Тем заканчивал школу.