Тирмен

– Жирафу, – твердо ответил Данька. – Жирафу и эту… с бантом.

– Шалунью? Добро. А жирафа, я вижу, тебе полюбилась. – Тирщик принял у мальчишки деньги, отсчитал взамен пять пулек. – Только, знаешь, это капризная жирафа…

Капризы жирафы Данька оценил через пару минут, когда все пульки, одна за другой, ушли «в молоко». Огорченный, раздосадованный, он повернулся к тирщику, словно тот мог чем-то помочь.

– Стрельба науку любит, – развел руками старик. Он оглядел пустой тир, вздохнул и взял свободную винтовку. – Время есть, Даниил?

– Времени навалом, – честно ответил Данька.

– Уроки на завтра сделал?

– Ага! Мне история осталась… Самодержавие в начале ХХ века. Я вечером выучу, там мало!

– Ясное дело, мало. Не успел век толком начаться, как царя скинули… Тогда, раз времени у нас – вагон, начнем с «ровной мушки».

– А… а что это?

– Это взаимосвязь мушки и целика по отношению к твоему глазу. Вот, смотри: здесь у нас мушка…

– Да я знаю! – обиделся Данька.

Тирщик пропустил его обиду мимо ушей.

– …а здесь – прицельная планка. «Ровная мушка» должна стоять в центре прорези по направлению огня. А по высоте – на одной линии с гривкой прицельной планки. Если, конечно, прицел открытый.

– А мишень? Цель?!

– А цель мы, брат Даниил, сейчас оставим в покое. Не все сразу.

На стойке, прямо у Данькиного локтя, какой-то хулиган вырезал ножом четыре значка. Те самые, которые были отчеканены на мишени-монетке:

II

Далекие барабанчики сделали шаг навстречу. Явственно проступила сквозь вой пурги тягучая, нервная тема флейты. Что еще? Волынка? Да, кажется, волынка. Странно: мелодия всякий раз одна и та же, барабаны и флейта есть всегда, а остальные инструменты словно по очереди заступают в караул. Виолончель, труба, вот теперь откуда-то взялась волынка: гнусавая, заунывная. Лерка рассказывала, что чувашская волынка «шапар» использовалась на церемонии изгнания бесов. А шустрый «хомячок» Тимур в бесов не верил и считал, что «волына» – это пистолет.

Например, «Беретта-9000S».

Кроется ли в смене инструментов какая-то закономерность, Данька не знал.

Он прикинул на слух расстояние между ним и таинственными музыкантами. Сто метров? Двести? Нет, точно определить не получается. Дело не в метели: когда здесь благоухала липовым цветом июньская теплынь, в медвяном воздухе – ни ветерка, и лишь редкие птичьи трели нарушали тишину леса, замершего в ожидании…

Тогда у него тоже не получалось.

Ближе, дальше – и не более того.

Ладно, ищем-смотрим-щуримся… Хотя щуриться уже ни к чему: метель пошла на убыль. Снег с ветром не секут, а лишь оглаживают щеку, потерявшую чувствительность. Давай, тирмен, ищи цель, а то отморозишь себе все на свете. Машинально выковыривая мизинцем из уха подтаявший снег, Данька повернул голову – и увидел. Серебряный пятачок с орлом и короной, брат-близнец сбитого пулей, валялся на склоне сугроба – впереди и чуть левее, у подножия матерого дуба.

На сей раз монета никуда не скакала, а лежала спокойно, без возражений подчиняясь земному притяжению.

«…это не вы обронили?»

И далеким, незнакомым эхом:

«Молодой человек! Соблаговолите оказать милость!..»

Где же вы, элегантная мисс Марпл? Подбодрите мальчишку, превратившегося во взрослого циничного тирмена: «У вас все будет хорошо!» Сейчас эти слова куда нужнее, чем в зимнем парке, ставшем воспоминанием. Или лучше не надо, мисс Марпл. Вас здесь нет, и очень правильно, что нет, а мальчик давно вырос и понял, что все хорошо не бывает.

Он справится.

Мишень дальше, чем первая, но она неподвижна. И ветер стих. Данька надеялся, что со вторым пятаком никаких проблем не возникнет. Один выстрел. Максимум – два. «Спокойствие, только спокойствие! – утверждал Карлсон, болтаясь на стене тира и ожидая пули. – Пустяки, дело житейское…» Мудрый Карлсон был в курсе, что пока «шаги Командора» звучат на лестнице, можно не бояться самых метких стрелков.

Данька поставил «Беретту» на предохранитель, подышал на пальцы. Снова взял оружие в правую руку, вернув на боевой взвод; плавно повел стволом снизу вверх. Пуля взметнула колючее облачко над мишенью. На «минус первом» он бы точно не промазал. Но тут, извините, не минус, а плюс. Высшая математика. Случается, шмеля за тридцать шагов бьешь без промаха. А через три недели мишени будто заколдованные, на каждую полмагазина тратишь. Ничего, сейчас оправдаемся…

Опять мимо.

Разозлившись, он выстрелил навскидку, почти не целясь.

Пуля вогнала монету глубоко внутрь сугроба. На ее месте остался узкий темный ход, похожий на нору. Оттуда брызнули жирные ярко-красные искры, словно пуля по дороге встретила легированную сталь. Искры, шипя, испуганными крысами метнулись прочь, угасая в снегу.

Пусть бегут. Это их дело.

Вторая – есть.

Мишень вторая

Гонки на кроватях

Вместо школы я вела тебя в тир.

Врала родителям про одноклассников и отметки.

Ты был расплывчат, как воздух.

И, пытаясь в тебе найти

Определенность, из возможных свойств

я обнаруживала только меткость.[2]

А. Витухновская

Год Красной крысы

1

– Даниил!

– Что, Валерия?

Это у них уже с полгода игра такая: называть друг друга полными именами. Поддразнивать. Как выяснилось, Лерка свое полное имя тоже терпеть не может. Причем каждый твердо убежден: у другого имя нормальное. Красивое, звучное. Другому не в пример больше повезло, в отличие от…

– Ты меня проводишь или нет?

До сих пор Даниил Архангельский ни в чем не мог отказать Валерии Мохович. Да и не хотел он ей ни в чем отказывать! Домой провожать и портфель нести под прошлый Новый год сам напросился – набрался-таки смелости. А Лерка оказалась совсем не против. И вежливо, но твердо отшила не ухажера, красного как рак, а Дашку Тютюнец – хитромудрая староста пыталась увязаться следом. «Знал бы ты, как она мне надоела!» – тихо пожаловалась Лерка, когда они свернули за угол. От этого неожиданного доверия Данька растаял: мгновенно и бесповоротно.

На целый год минимум.

Но сейчас у него имелись другие планы. Он неделю не был в тире: Петр Леонидович заранее предупредил, что с тридцатого декабря по третье января тир не работает. Сегодня – пятое. Пришла пора кое-кого отстрелить. И вообще… Данька нехотя признался сам себе: его тянет в тир. В конце концов, что тут особенного? Любимое дело, хобби. Опять же стрельба, по словам дяди Пети, «науку любит». Неделю не потренировался – начинаешь терять форму. Лерка, конечно, обидится…

Сверху без предупреждения обрушился «точечный» снегопад, запорошив глаза. Прямо над головой на ветке деловито устраивалась серо-черная ворона, чем-то смахивавшая на Дарью Тютюнец. «Кар-р-р!» – с раздражением сообщила ворона, кося на парочку смоляной бусиной. Данька в ответ прищурился – словно целясь из ружья, и птица, отчаянно хлопая крыльями, снялась с ветки и улетела.

Их обоих накрыло искрящимся снежным облаком. Даньке пришло в голову, что Лерка в дубленке с пушистой оторочкой из меха и белой вязаной шапочке с кистями и помпонами – вылитая Снегурочка.

– Извини, сегодня не могу. Ты ж знаешь, я всегда… – выдавил он. – Тут дела образовались…

Лерка в упор смотрела на кавалера-предателя, и тот не выдержал, отвел взгляд. Не станешь ведь объяснять, что ему позарез надо в тир. Не позже, не после обеда, а именно сейчас. Потом в тир набьется народ, а в присутствии чужих отстрелить нужную мишень куда сложнее. Особенно если мишень «капризная» или, хуже того, «с характером».

Иную приходилось выхаживать неделю-другую, если не месяц. Явишься, к примеру, разобраться с врединой Егорычем, ревнителем порядка, который всех во дворе достал, от мала до велика, а дядя Петя тебе с порога: «Хорош с баловством, хватит. Стреляем по-взрослому. Стойку будем отрабатывать».

Ну, отрабатываешь. Стоишь, целишься, а дядя Петя поправляет: «Корпус доверни, тебе ж неудобно. Плечо, куда плечо задрал?! Оно у тебя через пять минут отвалится. Ножку вот так…»

Доворачиваешь, опускаешь, ножку делаешь.

«Откинь голову от приклада в сторону и назад! Теперь верни подбородок к прикладу, надави сверху и опусти голову в нужное положение… Шею, шею расслабь! Чуешь, на щеке образовалась складка?»

«Чую, дядя Петя… А зачем?»

«Она не позволяет голове опускаться при расслабленных мышцах…»

Откорячишься битый час – дает десять выстрелов. По «бумажке», на которой Егорыча нипочем не увидишь, хоть сам застрелись! Другой раз придешь: вроде все нормально, стреляй – не хочу; вот только заветного Егорыча ни на одной мишени нет. Вообще никого нет: железки раскрашенные, пульками битые. Еще бывает, мишень издевки строит: заприметишь ее, прицелишься, палец на спуске, слабину выбирает; глядь – а это и не она вовсе! Поднимешь глаза – Егорыч, зараза, с «разбойников» на самый верх, на «елку новогоднюю», перескочил. Ухмыляется оттуда: «Не достанешь, не достанешь!»

Доставал в итоге, конечно. Иного, бывало, с первого раза. А случалось…

Непростая это штука – отстрелить кого нужно.

– Ну, если у тебя настолько важные дела…

Обиделась. И, кажется, растерялась. Раньше всегда выходило так, как хотела она, легко и естественно. Данька не сопротивлялся, когда его вели в органный зал, слушать фуги и хоралы Баха (звук «живого» органа пробрал его до печенок), в филармонию, где он чуть не заснул, в оперу… А когда ему удалось вытащить Лерку на концерт «Арии» – она просто поломалась для виду, позволив себя уговорить.

– Лер, ну честно, надо.

– Ладно, иди.

Прозвучало так, словно это не Данька уходит по делам, а она, Лерка, великодушно его отпускает.

– Пока. Я вечером позвоню.

Он развернулся и потопал по девственно белой аллее, оставляя за собой ровную цепочку следов: хоть слепки делай. Рыхлый снег весело скрипел под ногами, подмигивал цветными блестками, стараясь растормошить удрученного человека, заставить улыбнуться. На душе скребли кошки. Вроде ерунда, пустяки… Мужик он или нет?! Могут у него быть свои мужские дела? Не волочиться же хвостом за Леркой с утра до вечера? А вечером он ей обязательно позвонит. Может, даже не вечером, а днем…

Настоящий мужик, спеша по серьезным мужским делам, не выдержал: оглянулся. Лерка уходила прочь. Одна. Ветви каштанов, согнувшись под тяжестью снега, образовывали над удалявшейся фигуркой коридор – ажурный, арочный, ведущий в туманно-белесую даль. Там что-то сверкало, переливалось, будто волшебный портал в иную, сказочную реальность.

«Солнце в окне дома отражается», – запоздало догадался Данька. Снежный туннель со светом в конце потерял загадочное очарование. Он побрел дальше, не оглядываясь.

Эх, Валерия, мечта Конана-варвара из одноименного фильма!

Когда он впервые сказал насчет Валерии – мечты Конана, Лерка фыркнула. Но потом взглянула на Даньку с интересом. И выдала насчет Даниила-пророка: мол, имя библейское, древнее. Гордись, дурачок. Зато у меня… «Да нет, у тебя прекрасное имя, – принялся разубеждать Данька, – вон, Конану нравилось, и мне тоже…»

– Молодой человек! Да-да, я именно к вам обращаюсь. Извините, что отвлекаю…

На скамейке, аккуратно очищенной от снега, сидела незнакомая Даньке пожилая дама. Пальто из каракуля в стиле «ретро», круглая шапочка с вуалью, седые волосы тщательно уложены в прическу. Нет, не седые, а серебряные. Привычные слова: «старость», «седина» к даме не подходили. Для этих слов она выглядела слишком… элегантно? Да, пожалуй. Ей бы еще длинный янтарный мундштук с тонкой сигаретой…

– …от ваших мыслей. Но я бы рекомендовала вам не расстраиваться. У вас все будет хорошо.

– У меня?

– Я имею в виду: у вас с вашей девушкой.

– Откуда вы знаете?

Из-под вуали блеснули очки в тонкой золотой оправе. Даньке показалось, что за очками он различил смеющиеся молодые глаза дамы.

– Но это же очевидно! Семнадцать шагов назад вы оглянулись и долго смотрели вслед… Я вижу, там по аллее кто-то удаляется. К сожалению, зрение у меня не то, что раньше, но готова ручаться: это она. Самая лучшая на свете она. Когда юноша и девушка расходятся в разные стороны и юноша выглядит подавленным – выводы сделать проще простого.

Ну, прямо мисс Марпл из рассказа Агаты Кристи! Данька недавно прочел этот рассказ в сборнике «Зарубежный детектив». И даже внешне похожа.

– Вы не сделали ничего, за что вам бы стоило себя винить. И она это поймет, вот увидите. Позвоните ей вечером.

– Спасибо… я и так собирался… Спасибо!

Данька повеселел. Искренняя уверенность незнакомки, что все будет хорошо, завораживала. Захотелось сделать что-нибудь хорошее для дамы, но он не знал, что.

– Спасибо, – еще раз повторил он, широко улыбаясь.

– Кстати, это не вы обронили?

Дама вынула руку из пушистой муфты, продемонстрировав узкие, «музыкальные» пальцы с парой колец – на среднем и безымянном, – и одним точным движением выхватила из снега под ногами какую-то безделушку. Раскрыла ладонь, показывая добычу.

Крошечный матово-блестящий кругляш.

Даже толком не разглядев, Данька уже знал, что это. Старый, еще советский гривенник. Привет из позапрошлого сентября. «Пожалел бабушку… дай тебе здоровья и удачи, внучек…»

Дама ни капельки не напоминала старуху-нищенку. Ничего общего.

Но гривенник – тот самый.

– Н-нет, не я. Я ничего не ронял. До свиданья…

Он двинулся в сторону тира, постепенно ускоряя шаги, и, сворачивая с центральной аллеи, угодил прямиком в объятия Адмирала Канариса.

– С прибытием, рядовой!

Сумасшедший развернул Даньку лицом к себе и от души хлопнул по плечам.

– Орел! Молодца! На огневой рубеж направляетесь?

– Так точно, герр адмирал!

Данька с трудом сдержал улыбку.

– Представляю вас к ордену!

Нависнув над «рядовым» пожарной каланчой, Адмирал Канарис принялся отвинчивать с потертого ватника одну из украшавших его наград. Данька малость оторопел. Такой чести, насколько он знал, не удостаивался никто. Безобидный, добродушный псих свои ордена и медали, добытые невесть где и как, берег пуще жизни.

– Не надо, ваше превосходительство! Я не заслужил… недостоин…

– Значит, еще заслужишь!

– А награды авансом не вручаются! – нашелся Данька.

Канарис задумался. Данька попятился от него, а потом бегом припустил к тиру.

– Фланговый маневр! Отступление на заранее подготовленные позиции! Фронтальная контратака! – неслось вслед.

В тире, несмотря на раннее время, стреляла веселая компания: четверка парней, по виду – студентов. «И чего их сюда занесло? – с неудовольствием подумал Данька. – В вузах сейчас вроде сессия. Это у нас – каникулы». Однако студенты обосновались в тире надолго. Пулек у них хватало, вмешательства тирщика не требовалось, так что дядя Петя временно укрылся в служебной каморке. Можно, конечно, рискнуть отстрелить нужную мишень, не обращая на студентов внимания. Но красавчик, похожий на молодого Алена Делона, в «лоскутной» дубленке, тертых джинсах и «казаках» с металлическими бляшками, узурпировал любимую Данькину винтовку.

Старую «ИЖуху» с открытым прицелом, за номером 3.

Данька расстегнул куртку – топили в тире хорошо, пожалуй, даже слишком – и прислонился к стене. Дверь подсобки открылась, оттуда выглянул хромой сменщик Артур. Заметив мальчишку, кивнул – привет, мол! – и опять скрылся в каморке, плотно затворив дверь. Пьют они там, что ли, на пару с дядей Петей? Прямо с утра?!

– …ж-ж-ждет, – расслышал Данька необычно возбужденный голос «афганца».

В ответ дядя Петя что-то глухо буркнул: не разобрать.

– А н-не рано? П-пацан, едва год ходит.

Данька навострил уши.

– Бу-бу-бу, – ответил дядя Петя. – Бу-бу. Бу!

Теряясь в догадках, что за «бу» и по какому поводу, Данька следил за компанией стрелков, надеясь, что ранние пташки наконец улетят. Студенты стреляли совершенно по-разному. Год назад он бы не задумался об этом, не обратил внимания. А сейчас…

Крайний справа брюнет-очкарик почти лег на стойку, широко расставив локти. Целился он с излишней тщательностью. Данька по опыту знал: если долго целишься, мишень «плывет». Лучше расслабить руки, проморгаться, а потом собраться, быстро взять прицел заново – и выстрелить. Говорят: «Долгий прицел – усталая рука». На самом же деле в первую очередь устают не руки, а глаза. Это для винтовки. При стрельбе из пистолета пословица оказывается более верной.

Пневматический пистолет у дяди Пети имелся, для своих. Данька из него настрелялся вволю: в тире он давно был своим.

Следующий, верзила с огненно-рыжей шевелюрой, расхристанный, вспотевший от азарта, палил навскидку, скалясь, будто расправлялся со злейшим врагом. Как ни странно, верзила чаще попадал, чем мазал. И промахи, и попадания он громко комментировал: «Есть! Гаплык медведю – пчелам радость!.. Блин, мимо. Щас я его…»

Плоская физиономия третьего стрелка являлась живым воплощением буквы «Ы». Отмороженная улыбочка, жабьи глаза навыкате, гримаса сосредоточенного удивления… Нет, словами и наполовину не передашь. Складывалось впечатление, что выстрел всегда происходил неожиданно для «Ы». Он молча изумлялся хоть промаху, хоть попаданию, которых было примерно поровну, хоть самому факту стрельбы.

Ален Делон стрелял красиво, уверенно, как на картинке – словно позировал. И так же уверенно мазал раз за разом. Что, впрочем, абсолютно не смущало красавчика.

Дверь каморки снова распахнулась. В проеме стоял тирщик и манил Даньку рукой.

– Здравствуйте, Петр Леонидович!

Называть тирщика при посторонних «дядей Петей» он стеснялся.

– Здрав будь, Даниил. Заходи, тут работенка для тебя есть.

Троим в каморке места недоставало, но Данька ловко втиснулся внутрь.

– Вот, – указал дядя Петя на изрезанный, надпиленный, едва ли не надкусанный со всех сторон стол-верстак. Там лежала знакомая винтовка. Номер восемь, кажется. – Компрессии нету. Разберись. Инструменты и смазка на месте, запчасти, если понадобятся, – в ящике. А мы с Артуром на перекур выйдем. Душновато тут.

– Хорошо, дядя Петя! Сейчас все сделаем.

– Ну-ну, – одобрительно хмыкнул тирщик. – Валяй. Не справишься – зови.

Данька был уверен, что справится. «Воздушки» он собирал-разбирал, смазывал и чинил по мелочам не в первый раз. Еще он помогал налаживать вечно ломавшиеся мишени и подметал в тире. За это ему дозволялось стрелять бесплатно в свое удовольствие, а Петр Леонидович делился премудростями стрелковой науки.

Скинув куртку и шапку, Данька уселся за стол, извлек отвертку и принялся за дело. Руки действовали сами; пожалуй, он справился бы с «ИЖ-38» вслепую. Надо будет попробовать, из интереса. Так, сперва два винта, крепящие ложу… теперь – выбить штифт…

О регулярных походах в тир он поначалу никому не рассказывал, кроме мамы. И Лерки, конечно. Лерка оказалась не из болтушек, в школе о новом хобби Архангела долго не знали. Очень хотелось похвастаться. Особенно когда начал уверенно выбивать без упора сорок три из пятидесяти по стандартной мишени № 8.

Но хвастаться, поразмыслив здраво, он раздумал.

В начале весны проныра Кощей выследил-таки его и всем растрезвонил, куда ходит Архангел. Казалось бы, что здесь такого? Может, человек спортивной стрельбой занялся! Но люди, хотя бы раз «отстреленные» Данькой в тире, начинали относиться к нему… С вниманием? С уважением? Было в этом что-то болезненное. Как если бы у него кожа вдруг оказалась с прозеленью.

Или рога выросли.

Ага, ствольную коробку упираем в верстак. Аккуратненько проворачиваем колодку спускового механизма… еще чуть-чуть… Есть щелчок. Штифт вышел. Теперь вынимаем колодку… придерживаем – там пружина ого-го: отпустишь – детали по всей каморке собирать придется! Дальше просто: боевая пружина, поршень, ствол. Заглянуть в цилиндр: нет ли царапин, проверить прокладки, уплотнения…

Однажды, подходя к тиру, Данька наткнулся на ошивавшихся в парке Жирного с кодлой. Вокруг нарезал круги Кощей, старательно делая вид, что он здесь случайно. Жирный за прошедшее время раздался в плечах, заматерел, старая кличка ему больше не подходила. Не Жирный, а Битюг. Даньке он после драки с Артуром покровительствовал. «Тронешь Архангела – по стенке размажу!» – предупредил как-то наглого шпаненка Куцего: тот, будучи не в курсе, решил наехать на Даньку.

– Ну да, тебя осенью в армию загребут, Куцый Архангелу и припомнит! – образовался рядом вездесущий Кощей.

Жирный покосился на сплетника как на досадное недоразумение.

– Архангел этой сопле и сам хлебало начистит, если надо, – веско изрек он.

– А кореши? Кореши Куцего?!

– Вернусь после дембеля, узнаю – всех корешей под асфальт закатаю. Понял?

Благодаря Кощею данное историческое заявление немедленно стало достоянием общественности. На районе докапываться к Даньке перестали: «За него Жирный мазу тянет!»

Хоть какая-то польза от носатого стрикулиста.

Встреча с Жирным и кодлой ничего плохого не сулила. Правда, могут следом увязаться. Не тащить же их всех в тир к дяде Пете? Хотя, собственно, почему нет? Данька давно понял: другие не видят в мишенях знакомые лица, и выстрелы их не имеют судьбоносных последствий. Может, это не тир такой особенный, а он сам, Даниил Архангельский?

Впрочем, одно другому не мешает.

– Привет! Пошли, – он решительно завладел инициативой, – у меня тут тирщик знакомый. Я договорюсь, он пострелять на шару даст.

От дармовой стрельбы никто отказываться не стал. Компания ввалилась в тир, один Кощей топтался в дверях.

– Чего тормозишь? Заходи! – позвал Данька, демонстрируя великодушие. – Народу нету, тир свободен. И винтовок восемь штук: одна будет в запасе. Петр Леонидович!..

«Инструкцию по техническому обслуживанию пневматической винтовки «ИЖ-38» он мог цитировать на память. Разбуди среди ночи – нет проблем. Нравились мудреные словечки: шептало, манжета, ригель, пружина ригеля… Теория – дело хорошее, но на практике манжету пора менять. В ящике хранилась запасная. И прокладку ствола надо перевернуть. Ну, почистить-смазать – это само собой. Винтовка, учит дядя Петя, вроде любимой жены. Должна блестеть, лосниться и палить без удержу.

Дядя Петя – классный мужик. И тогда он все понял правильно. «Я отработаю», – шепнул было Данька, но старик весело распушил усы: пустяки, мол! Каждому досталось по десять пулек. Данька не спешил: обождал, пока все сделают по паре-тройке выстрелов, и лишь потом начал стрелять сам. Выделываться не хотелось. Убедившись, что мишени сегодня безопасные, без узнаваемых черт, он сбил «мельницу», «паровоз» и «разбойников».

И тут пришел кураж. Он стрелял быстро: целился пару секунд, уверенно давил на спуск, зная, что попадет – в миниатюрное сердечко «шалуньи», в капризную «жирафу», в упрямого «орла». Когда осталась последняя пулька, Данька обнаружил, что стреляет один. Остальные смотрят, как он валит мишень за мишенью.

Девять из девяти. Нужен финал.

Красивая точка в конце.

Он поднял «воздушку» одной рукой. Плавно повел стволом снизу вверх. Поймал на мушку свежевыкрашенный, девственно белый кружок «карусели». С этой мишени в свое время все и началось.

Выстрел.

Карусель завертелась, вспыхнули огоньки, заиграла музыка.

– Ну ты снайпер, Архангел! Робин Гуд, блин!

Жирный облизал пересохшие губы и добавил:

– Уважаю.

2

– Я не собираюсь травить вашу собаку, Петр Леонидович.

Госпожа Калинецкая вздохнула с явным сожалением. Правда, к чему оно относилось, понять сложно: то ли к безвинному другу человека, то ли к неосуществленному намерению. Очень хотелось, видать!

– У меня нет собаки, – равнодушно откликнулся старик. Его ладонь с медлительностью, присущей пожилым людям, опустилась в карман пиджака: нового, надетого третий раз в жизни. Опустилась, повозилась самую малость, успокоилась.

Впервые пиджак (серый, чуть приталенный) был водружен на плечи во время примерки, второй раз – меньше недели назад, на честно отпразднованный Новый год. Первоначально задумывался костюм, но в последний момент Петр Леонидович отказался от двусмысленной идеи. Новый костюм в его возрасте – словно намек. Мол, последний, мол, в нем меня и…

Не дождетесь! Во всяком случае, не сегодня.

– Про собаку я не в прямом смысле.

«Буденновские усы» в очередной раз помогли – скрыли уголки губ, дрогнувшие в усмешке. Учитесь держать паузу, мадам Кали!

– В Италии – в Неаполе, например, – местная Коза Ностра…

– Коза Ностра не в Неаполе, Любовь Васильевна. – Пальцы наконец-то нащупали искомое, ухватили, потащили наружу. – Так именуется преступное сообщество на Сицилии, а заодно в Соединенных Штатах Америки. Аналогичная структура в Неаполе называется «Каморра».

На белую скатерть с легким стуком легло чудо техники – затянутый в серебристо-черную кожу органайзер «Kyoshi». Госпожа Калинецкая невольно отпрянула, закусила губу. Не иначе ожидала чего иного. Гранату «РПГ-5», например.