Дракон мелового периода

Я вывернулась из-под локтя Погодиной и рванула к двери. Катька мне, впрочем, особенно не препятствовала.

– Думаешь, это не про тебя? – крикнула она мне в спину. – Не надейся! Ты не особенная!

Я обернулась в дверях и закричала:

– Можете меня выгонять! Пожалуйста! Я все равно не перестану заниматься Чистым Творчеством!

Погодина за мной не погналась. Неприязненно глядя, сказала:

– Давай, давай. Увидишь, что будет. Просто так ничего не запрещают. Один раз сошло с рук, второй, а на третий не проскочит. Говорят, лет десять назад был в нашем училище один такой… экспериментатор. Решил, что весь мир ему подвластен. А в один прекрасный день просто исчез. Его искали всей школой, конечно, но ни в одном из доменов не нашли. Понимаешь, что это значит?

– И что?

– Что он умер! Самым реальным образом!

– А мне наплевать. Я мастер реальности и навсегда им останусь! – гордо сказала я и выскочила на улицу, хлопнув дверью, чтобы последнее слово осталось за мной.

3

Геля выращивает в парке лотос. Ей еще раз предсказывают будущее

Я перешла через мост на Елагин остров, сразу свернула налево и пошагала напрямик, игнорируя дорожки. Мой путь лежал к некоему пруду, расположенному в самой середине парка. Посреди пруда был остров, абсолютно дикий. Деревьев и прочей растительности там было столько, что прибрежные кусты едва не падали в воду. Этот остров много лет назад облюбовали для пленэра реалисты. Еще издалека я услышала доносящийся из зарослей резкий голос Антонины. Между деревьями мелькали чьи-то силуэты. К нависающей над прудом черемухе была привязана лодка, на которой реалисты переплыли на остров.

Несколько минут я бесцельно болталась по берегу, а потом смущенно окликнула какую-то парочку на проплывающей мимо лодке, попросив переправить меня на остров. Парочка согласилась. Все три минуты, пока длилась переправа, я думала, как объясню Антонине свое присутствие. А ну как она мне скажет: а вы, девушка, кто такая и что здесь делаете? Вряд ли, конечно, но с формальной точки зрения…

Не успела я сойти на берег, как тут же натолкнулась на всю компанию, расположившуюся на полянке среди кустов. Как я и ожидала, компания была разновозрастной, из моей бывшей группы – никого. В тот момент, когда я выходила из кустов, реалисты один за другим покидали полянку, что-то унося в руках, а Антонина раздавала им прощальные напутствия. Увидев ее, я попятилась в кусты, но она меня уже заметила и помахала рукой, предлагая подойти.

Вся моя храбрость улетучилась. Краснея, я открыла рот, чтобы соврать, как я тут случайно очутилась, но Антонина молча протянула холстяной мешочек.

– Засунь туда руку, – велела она.

– Зачем? – опешила я.

– Давай, давай, не тяни.

Я с опаской сунула руку в горловину. Судя по тому, что я нащупала, в мешке были какие-то разнокалиберные зерна.

– Достань одно зерно, – поступила следующая команда. – Достала? Покажи. Так, понятно. Ну, выбери себе место и иди работай.

Не успела я опомниться, как Антонина уже почесала куда-то в заросли и скрылась из виду. На моей ладони осталось лежать семечко. С виду – обычное семечко подсолнуха, и абсолютно ничего особенного в нем не было. Я сшелушила черную шкурку и попробовала ядрышко на зуб. Подсолнух подсолнухом… И что дальше? В задумчивости доев семечко, я огляделась по сторонам и вскоре приметила у пруда чью-то белобрысую макушку.

– Эй, чего делать-то надо? – громким шепотом спросила я обладателя макушки. Тот поднял голову и оказался маленьким большеглазым мальчиком лет десяти – наверно, первогодком. Вид у него был тоже слегка растерянный.

– Надо из семечка чего-нибудь вырастить, – полушепотом ответил он.

«Опаньки!» – подумала я, глядя на прилипшую к ладони шелуху.

– А у меня ничего не получается! – жалобно сообщил мальчишка. – Не хочет расти, подлюка!

Я продралась через кусты и уселась на травянистом берегу пруда рядом с малолетним реалистом.

– Ты не знаешь, от какого это растения? – несчастным голосом спросил он, демонстрируя мне свое зерно. Зерно выглядело крайне экзотически: засохший двудольный стручок кирпичного цвета с синей полоской посередине.

– Может, это баобаб? – предположила я. Мальчишка шмыгнул носом:

– Я полчаса тут сижу, а из него ничего не выросло. Лучше бы мне досталось что-нибудь простое, вроде гороха…

– Я бы тебе предложила поменяться семенами, но увы: меняться уже нечем, – сказала я, возвращая стручок.

Мальчик с ненавистью на него уставился.

– Сейчас разберемся, – утешила его я. – Как тебя зовут?

– Андрей.

– А меня Геля. Дай-ка мне его еще раз.

Держа стручок на раскрытой ладони, я уставилась на него, представляя, как он темнеет, набухает, лопается пополам… как пробивается толстый белый росток, вытягивается и наливается зеленью… По моему мнению, именно так должно появляться на свет любое растение. Но, очевидно, это было семечко особой породы. Прошло минут пять, я вся взмокла от мысленных усилий, но семечко даже не шелохнулось.

– Ничего не получится, – снова завел свою песню заскучавший Андрюша. – Я так уже пробовал. Оно меня не слышит.

– В смысле – «не слышит»?

– Антонина Николаевна перед уроком говорила: загляните в ваше семечко, в нем уже все есть. Главное – чтобы оно вас услышало.

– Может, не услышало, а послушалось?

– Нет, услышало. Я вот подумал: может, оно глухое?

Я отмахнулась, морща в раздумьях лоб. Намек Антонины ясен – надо выйти с этим несчастным стручком на контакт. Но как?

– Давай по порядку, – предложила я, отдавая стручок Андрюше. – Мы должны вырастить растение. Для этого надо, во-первых, узнать, что это за растение. Антонина сказала – заглянуть в семечко. Во, идея: может, просто расколупать его и посмотреть, что там внутри?

Андрюша сжал стручок в кулаке и решительно замотал головой.

– Ладно. Попробуем с другой стороны. Мы хотим, чтобы из него выросло растение. Как мы можем заставить его прорасти, если он нас даже не слышит?

– Мало ли что мы хотим, – желчно заявил Андрюша. – А вот он не хочет прорастать. Мерзкий стручок.

Я поглядела на Андрюшу, и мне в голову пришла неожиданная мысль.

– А почему он не хочет прорастать? Чего он вообще хочет? Действительно, почему бы не поинтересоваться его желаниями? Андрюша, давай-ка попробуй его спросить: чего он хочет…

– Почему я? Может, лучше ты?

– Это ведь твой стручок, ты и спрашивай.

С глубоким вздохом Андрюша раскрыл ладонь и уставился на стручок. Я заметила, что он шевелит губами, как будто читает про себя. Через несколько секунд он вздрогнул, поднял голову и широко улыбнулся.

– Отвечает! – радостно сообщил он.

– Ну?! Чего хочет?

– Он хочет пить. Я разволновалась. Конечно! Как же мы сразу не догадались? Совсем ум за разум зашел с этим Чистым Творчеством. Как прорастить стручок? Да посадить его, разумеется!

– Ну мы и тормоза с тобой, Андрюха! Копай быстро ямку, будем сажать.

Андрюша вдруг опечалился.

– Я ведь уже сажал его, – разочарованно сказал он. – Мне это давно в голову пришло. И сажал, и поливал, и обратно выкапывал.

– Ты, наверно, мало его поливал.

– Нет, много – горсти три вылил, и ничего.

– Может, его надо замачивать, как горох? За кустами послышался шум шагов.

– Пятиминутная готовность! – раздался зычный голос Антонины.

Андрюша насупился, сердито глядя на стручок. Кажется, он собрался плакать. Я напряженно соображала.

– Поливал, говоришь, и все равно он хочет пить? Вот что, Андрей. Я кое-что придумала. Только в этом есть риск.

– В чем?

– Давай бросим стручок в пруд. Пускай зальется своей водой.

Позади нас снова затрещали кусты – наверно, возвращалась Антонина. Андрюша испуганно оглянулся. Я вспомнила, какой первобытный ужас преподавательница наводила на меня три года назад, и посочувствовала ему.

– Бросай, – шепотом скомандовала я.

– Бросаю, – послушно повторил Андрюша и кинул стручок в воду.

Мы как по команде склонились над прудом. Стручок лилипутским корабликом плавал по поверхности. Через несколько секунд он начало темнеть и набухать… потом треснул по всей длине… а потом утонул.

Мы еще не успели осознать нашего поражения, когда позади раздались кусты, и на берегу появилась Антонина. Она оглядела берег в поисках наших растений, не нашла их и грозно нахмурилась. У бедняжки Андрея задрожали губы.

– Что-то я не вижу ваших мутантов, – не сулящим ничего доброго голосом сказала Антонина.

По долгу старшинства я заговорила первая, принимая огонь на себя:

– Извините, я это… неправильно поняла задание… ваше семечко… короче… я его нечаянно съела.

Антонина посмотрела на меня так, что я почувствовала себя полной дурой, хмыкнула и переключилась на Андрюшу:

– А у тебя что за проблемы?

– Оно хотело пить… – пролепетал мальчик, растерянно показывая на пруд.

Внезапно поверхность пруда колыхнулась. Из воды высунулся толстый белый росток. Он быстро потянулся кверху, наливаясь зеленью. По воде от него бежали круги. От стебля отпочковались два отростка и на наших глазах переродились в круглые, похожие на веер листья. Листья раскрылись, опустились на воду и поплыли. На среднем стволе начал набухать круглый тугой бутон. Вскоре с легким треском бутон раскрылся, на свет показались полупрозрачные багровые лепестки, по форме напоминающие наконечники копий. Тяжелый водяной цветок, похожий на закатное солнце, несколько секунд глядел прямо в небо, а потом склонился на стебле, как будто здороваясь с нами.

– Вау! Какой красивый! – восхищенно выговорил Андрюша.

– Это, наверно, лотос, – проявила я эрудицию.

Хитрая Антонина! Наверняка нарочно посадила Андрюшку на берегу пруда, когда увидела, что он вытянул семечко водяного растения. Я краем глаза поглядела на нее. Несмотря на традиционно придирчивый взгляд наставницы, я видела, что она довольна. Хе-хе, молодец Геля, похвалила я себя, разгадала загадку для первоклашек. Ладно, пусть мелкий порадуется.

– Это Геля придумала бросить стручок в воду, – тут же выдал меня Андрей.

Надо же, запомнил, как меня зовут.

– Он бы и сам догадался, – пробурчала я. – И вообще это был его стручок.

Антонина на меня поглядела и покачала головой.

– Пошли-ка побеседуем, – сказала она.

Мы отошли к нависающей над водой черемухе, к которой была привязана лодка. Антонина села на пологий ствол, отполированный штанами и покрытый надписями, как старая скамейка. Я в ожидании приговора осталась на ногах.

– Ну что тебе сказать? – резко произнесла Антонина. – Для начала, чтобы не оставалось никаких недомолвок: в мастерской тебя не восстановили и в ближайшее время восстанавливать не собираются.

Я опустила голову и отвернулась. Все, надежда умерла. Конечно, было бы логично этого ожидать, но все-таки…

– Ты чего надулась? Плакать собралась, что ли? А сама виновата, дорогуша, ты одна, и никто, кроме тебя. И давно надо было гнать! За лень, и за самодеятельность, и за опоздания твои непрерывные! Еще зимой меня на педсовете спрашивали: ну как, тянет новенькая? А я-то тебя выгораживала: ничего, дескать, хоть и глуповата, и безответственна, но какой-то проблеск таланта имеется – давайте ее еще подержим на курсе, дадим шанс… Потому что заниматься надо, вкалывать! Пахать, пахать и еще раз пахать! А не за мальчиками бегать!

«И об этом знает!» – с трудом сдерживая слезы, подумала я. Что ж, все понятно. Теперь Антонина в последний раз порекомендует мне отправляться в ПТУ, и я пойду в художку забирать документы.

– На самом деле все не так плохо, – менее резко, чем прежде, сказала Антонина. – Сейчас идут выпускные экзамены, и всем просто не до тебя. Скорее всего, вопрос о твоем восстановлении будет решаться в сентябре.

Я вполоборота повернулась к Антонине, уловив в ее голосе намек на сочувствие.

– И как он будет решаться? – угрюмо спросила я. – Положительно или отрицательно?

– Уж этого я не знаю. Но до сентября у нас три месяца, за которые может случиться всякое. Ты в училище заходила?

– Ага.

– Задание на лето на доске объявлений видела?

– Да я не смотрела – меня же это теперь не касается.

– Еще как касается. На обратном пути зайдешь еще раз и внимательно прочитаешь. И к первому сентября изволь представить результат. Да такой, чтобы впору на городскую выставку отправлять. Придется, конечно, серьезно потрудиться, что с непривычки тяжело…

– То есть, если я сдам хорошую работу, то меня…

– Никаких гарантий я не даю, – быстро сказала Антонина. – Но имея на руках достаточно приличную летнюю работу, я смогу осенью продемонстрировать, на что ты способна. Понятно?

– Ага, – сказала я, улыбаясь сквозь слезы. – А что за тема?

– Там все написано, – отмахнулась Антонина. – И вот еще. Чтобы ты за лето не деградировала окончательно, я предлагаю тебе позаниматься индивидуально.

– С вами?

– Нет. Я летом хочу поехать на теплое море, от вас всех отдохнуть. А заниматься ты будешь с одним очень хорошим преподавателем. И не просто хорошим, а потрясающим. Ты, конечно, не в состоянии оценить масштабность его личности, но я уверена, что даже эпизодические занятия с ним будут исключительно полезными. Теобальд Леопольдович – ученый европейского уровня, кладезь энциклопедических знаний, опытнейший педагог и просто прекрасный человек. Когда-то я и сама у него училась…

– Погодите… где-то я слышала это имя…

– Неудивительно, – хмыкнула Антонина. – Теобальд Леопольдович Хохланд. Прошлой зимой он читал у вас обзорную лекцию по истории и философии Чистого Творчества.

«Ах, это тот ветхий старикан, который чуть не убаюкал нас до смерти своим утомительным трепом?» – едва не вырвалось у меня.

– А, такой ученый дедушка с длинной бородой?

Антонина поморщилась от моей непочтительности.

– Я приложила нечеловеческие усилия, чтобы уговорить его взять тебя на лето в ученики, – укоризненно сказала она. – График занятий он составит сам, но при его занятости полагаю, что перегружать он тебя не будет. Надеюсь, ты его не разочаруешь. О благодарности я уж и не упоминаю…

– Спасибо, – выдавила из себя я. Перспектива занятий с Хохландом меня абсолютно не вдохновляла. Но если это непременное условие для возвращения в мастерскую…

Я тусовалась на острове еще с полчаса, с увлечением наблюдая, как Антонина принимает у реалистов готовые задания. Потом мы все погрузились в лодку и переплыли на материк. Дальше наши пути разделились: реалисты толпой отправились в кафе, а я – в художку, изучать задание на лето. Прочитав объявление, я сначала долго хлопала глазами, а потом расхохоталась. Либо Антонина впала в детство, либо решила над нами подшутить. Тема задания называлась «Аленький цветочек».

4

Вещий сон

Возвращаясь домой полная надежд и радужных планов, я буквально летела над землей. Все мои мысли были о летнем задании и как бы сделать его получше. Тема, правда, казалась не особо интересной и простой, как три копейки. Что за детский сад – «аленький цветочек»? Я даже как-то разочаровалась. Но из этой примитивной темы мне предстояло сотворить нечто выдающееся и необыкновенное. «Надо почитать сказку, – думала я, весело глядя по сторонам. – Может, там найдется намек?»

Вдруг я заметила в небе столб дыма. Темное облако угрюмым грибом поднималось над домами и деревьями где-то на севере, в новостройках. Оно ужасно дисгармонировало с легкомысленным солнечным днем. «Пожар, что ли?» – с легким интересом подумала я. Нет, это не новостройки, горит ближе – скорее, у метро «Старая Деревня», а то и на Торфяном болоте. Чему там гореть? Ничего же нет, кроме строек и кладбища… «Библиотека!» – осенило меня.

Все мысли об «аленьком цветочке» и возвращении в мастерскую мгновенно вымело из головы. Июньский день и чудесная погода внезапно утратили значение. Я остановилась и принялась смотреть на дым. Темное облако, похожее на атомный гриб, медленно уползало на запад. При виде него почему-то сдавило горло и все поплыло перед глазами.

«Она горит десять лет, и никто не может ее потушить», – вспомнились слова продавца цветов. И на миг возникло странное видение: как будто я стою и смотрю в темный колодец, и склоняюсь над ним, и падаю, и мне страшно и сладко, и я совершенно не против… Я тряхнула головой, прогоняя глюк, и побежала дальше.

Надо все-таки выяснить, что там такое горит. Только не так, как в прошлый раз, не лезть нахрапом. Все-таки придется идти с Маринкой – одной, без подстраховки, слишком сложно. Во-первых, мы составим план действий. Предварительную разведку уже провели. Далее – сбор сведений. Наверняка о пожаре писали в газетах. Посмотреть подшивки. Поспрашивать родителей. Запастись инвентарем. Веревки там, фонарики и все такое. И последнее – найти вход и наконец забраться внутрь…

Той ночью мне приснился очень странный сон. О том, что я оказалась на верхушке огромного тополя, того самого, который растет напротив училища, и смотрю на север, в сторону Торфяного болота. С высоты виден весь микрорайон, порывистый ветер качает ветку, на которой я стою, но неустойчивое положение меня абсолютно не беспокоит. Перед моими глазами идет небесный бой – тяжелые темно-серые тучи сталкиваются, как танки, грохоча и плюясь молниями. Земли внизу не видно в сером мареве дождя. Иногда где-то в тучах вспыхивает на миг неживой неоновый свет, а вслед за ним мягко ворчит гром. На севере, невзирая на дождь, поднимается густой черный столб дыма.

А на соседней ветке стоит незнакомец в черном плаще. Он не обращает внимания ни на дождь, ни на высоту и даже на меня не смотрит. Я же думаю только об одном – хоть бы он никуда внезапно не исчез.

– Привет! – окликаю я его, балансируя. – Я птица Сирин, если кто не понял.

– Тебе там не тесно, птичка? – насмехается незнакомец. – Лети ко мне!

– Погоди, дай угадаю, кто ты? Человек-паук? Незнакомец откидывает капюшон. Головы у него нет, зато имеются глаза цвета молнии – неживые и холодные, как галогенные лампы. Пустоту венчает железная корона.

– Хм, знакомое лицо… – задумчиво говорю я. – Бэтмэн?

– Давай я анекдот расскажу, – предлагает «черный плащ». – Вползает на брюхе в кабинет психиатра клиент. «Ну и кто это к нам пришел? – интересуется врач. – Ящерка? Змейка? Черепашка?» – «Не угадали, – отвечает клиент. – Это я так высоты боюсь».

Я захохотала и чуть не сорвалась с ветки.

– Ты мне зубы не заговаривай. Значит, не Бэтмэн… не Дарт Вейдер… Ага, точно! Верховный Назгул!

– Смотри-ка, вспомнила.

– А где твой птеродактиль?

– Да я так наловчился.

– Ладно, хватит трепаться. Это ты, Князь, – говорю я. – Я тебя уже давно узнала.

Мы стояли рядом прямо в кроне огромного дерева. Вокруг меня к тучам тянулись листики, нежные и яркие, каких никогда не увидишь внизу, такие уверенные в себе и беспечные. Все они глядели в небо, и до меня им никакого дела не было. Здесь, на верхотуре, даже воздух пах по-другому: кисло – молодыми листьями, сладко – свежим ветром.

– Тебе не надоело надо мной прикалываться? – спросила я.

– Не понял?

– На позапрошлой неделе ты обещал, что покажешься в настоящем обличье. Я прибежала к метро, как дурочка, а ты опять явился в образе демона, назадавал загадок и свалил…

– Не демона, а божества, – строго поправил меня Князь. – Тлалок – мексиканский бог дождя.

– Дался тебе этот Тлалок! У тебя что, мания величия?

– Да так, знаешь ли… ностальгия, воспоминания молодости…

По тону Князя было не догадаться, издевается он или всерьез.

– Мне-то что? Являйся хоть в виде пенька с глазами, – буркнула я. – Тоже мне, мистификатор.

– А откуда ты знаешь, что это не мой настоящий облик?

– Ой, хватит, это мы уже слышали! – вспылила я. – Просто ты хронический врун!

Князь ничего на это не ответил. Несколько минут мы молчали. Мимо нас по небу бежали облака.

– Знаешь, о чем я думаю? – заговорила я после долгой паузы.

– Обо мне?

– Ха, на этот раз не угадал! Я думаю о дереве, на котором мы сидим. Это такое место – не предназначенное для людей. Ну, то есть вообще никак. Сюда даже не залезть. Мы здесь вопреки всем законам природы. И вообще здесь все другое. Земля отсюда кажется далекой, опасной и враждебной. Верхние ветки похожи на лесных зверей, не видевших человека, – дикие, но доверчивые. Воздушное пространство, у которого свои цели и заботы, как будто отвлечется от них на минуту и присмотрится к тебе – а что это такое у нас тут появилось?

– И что?

– У меня, короче, такое странное чувство возникло… – Я замялась, думая, как бы поточнее выразить свои ощущения в словесной форме. – Что это место запретное. И то, что мы здесь, – это, ну, типа кощунства…

– Нет, не то слово, – возразил Князь, секунду подумав. – Не кощунство, а скорее вызов. В мире куча запретных мест. И вообще запретных, и персонально для тебя. А тебя, как магнитом, именно в такие и тянет…

– Как это – персонально для меня?

– Это такое место, куда ты пока не готова попасть. Или оно вообще не для тебя. Или, наоборот, персонально тебя там поджидает враг. В общем, там тебя ждет такой вызов, с которым ты не в состоянии справиться.

– Хе! И как я узнаю, что это место для меня запретное?

– А на персонально запретных местах обычно персонально для тебя написано: «Не влезай – убьет». Ну, не так прямо, конечно. В завуалированной форме…

– А если я все-таки туда попаду?

Князь многозначительно промолчал. Я энергично пожала плечами:

– Значит, если я вижу запретное место и захожу туда, я бросаю ему вызов. Пусть так. Но если я иду по улице и натыкаюсь на запретное место, на котором написано: «Не влезай – убьет», то это место бросает вызов мне.

– Смотри, нарвешься…

– Это намек?

– Да.

Князь указал на столп дыма над Старой Деревней:

– Мы сейчас говорим с тобой именно об этом. Не ходи туда. Сожженная библиотека – это очень опасное место. Тебе даже не представить, настолько опасное. Почти нет шансов выйти оттуда живым. И хорошо, если просто, банально сгоришь или задохнешься…

Я упрямо промолчала.

– Ты ведь уже попалась, – печально сказал Князь. – Оно тебя выбрало и зацепило. Так всегда и бывает. Не ты первая.

– Я буду очень осторожна, – сказала я, чтобы утешить его. – Ты ведь поможешь мне в случае чего?

– Нет, – сухо сказал Князь. Я удивилась:

– Почему нет?

– Не смогу.

– Как это – не сможешь?

– Я не имею права тебе сказать.

– Да ты просто вредничаешь.

– И более того, – холодно продолжал Князь. – Как только ты вступишь на территорию библиотеки, ты больше меня не увидишь и не услышишь.

– Это что, шантаж?

– Нет. Я тебя просто предупреждаю. Рассчитывай только на себя.

– Да я именно этого и хочу! – рассердилась я. – А ты со своими бесполезными советами только мешаешь.

– Тогда прощай.

– Ну и катись отсюда.

– Последний совет, – тяжело вздохнув, сказал Князь. – На тот случай, если ты все-таки уцелеешь в библиотеке. Когда попадешь в такое место, откуда не будет никаких выходов, произнеси слово «конец» и сделай так…

Князь Тишины прикоснулся к стволу дерева, на котором мы стояли. Не успела я удивиться этому движению, как в дерево ударила молния.

Я вижу и осязаю это пламя – белое, трескучее, сыплющее искрами; оно заполняет собой все небо, превращая его в огненный снегопад. Мы падаем вниз… мы горим. Горит черный плащ, горят орлиные крылья. Князь Тишины растворяется в огненных сполохах. Ну и гори, предатель. Умирая, он смеется – как всегда. Нет больше ни земли, ни неба – только белое пламя. Я ничего не вижу и не слышу, по щекам ползут слезы, и я просыпаюсь.

Потом я долго лежала без сна, глядя, как за окнами уходит короткая белая ночь, и обдумывала сон. Сон ли это был вообще? Или это Князь выбрал такой странный способ общения? А почему именно во сне? Наяву нельзя было поговорить, что ли? Одно ясно – меня хотели предостеречь. Неужели он действительно покинет меня, если я сунусь в библиотеку? «Поздно. Все решено, – подумала я. – Завтра начинаю собирать сведения о библиотеке. А послезавтра мы с Маринкой…»

Я незаметно уснула снова, и на этот раз приснилась пустыня. Оранжевая ребристая пустыня, окруженная черной стеной ночи, зловещей, пахнущей гарью и дымом. А посреди пустыни стоит башня из белого ракушечника. Она вызывает у меня ощущение спокойствия, мира и безопасности. Но чем ближе к горизонту, чем ближе к стене тьмы, тем сильнее проникают в сердце мрачные предчувствия. Эти предчувствия невозможно даже сформулировать. Они не имеют формы и ежесекундно меняются, как тот столб дыма за железной дорогой возле Старой Деревни. Может быть, так действует на меня темнота. Но почему мне так весело?

5

«Аленький цветочек» – попытка первая

На следующий день лил дождь, и поход в библиотеку пришлось отложить. Все утро я перелистывала старые газеты, выискивая статьи о пожарах, но ничего толкового мне не подвернулось. Тогда я решила заняться «аленьким цветочком» и для начала хотя бы прочитать первоисточник. Сказка обнаружилась в академическом собрании сочинений Аксакова. Я с трудом прочла ее, продираясь через архаичный язык, и глубоко задумалась. Похоже, в задании Антонины была скрыта подстава (впрочем, как всегда). В сказке имелась следующая фраза: «Во многих странах побывал купец, и видел много прекрасных цветов, но ни об одном нельзя было сказать, что краше его нет на белом свете». То есть это должен быть такой цветок, при виде которого можно сразу с уверенностью сказать: best. Лучший цветок на свете. Несравненный, идеальный. Когда до меня дошло, чего от нас хочет Антонина, я поняла, что с этим заданием мне предстоит хорошо помучиться.