Покинутый

Покинутый

Василий Баранов

© Василий Баранов, 2020

ISBN 978-5-4498-2590-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Баранов В. Д.

Покинутый.

Напрасный поиск Бога,

Утраченного мной в душе.

И одиночества дорога.

Я потерялся на Земле

Глава 1. Открывая свой путь

За спиной Артема со скрежетом и лязгом закрылась металлическая калитка. Оглядываться назад не хотелось. Все то, что было позади, он изо дня в день видел последние три года. Столько он отмотал в этом учреждении, в тюрьме. Там, позади, ворота и высокая стена. Сторожевые вышки. Вертухаи. Он сегодня откинулся. Впереди асфальтовая дорога, что приведет его к станции. Артем прикрыл глаза, вдохнул ноздрями воздух. Правду сказывали, за стеной другой воздух. Сладкий. Дышать, не надышишься. Открыл глаза и сделал первый шаг. Чуть закружилась голова. Артем улыбнулся. Задержался на мгновение и пошел. Чуть нетвердый шаг. Его пьянит свобода. Шире шаг. Одной рукой придерживает лямку рюкзака, другой размахивает в такт шагам. Весна еще вначале, еще не загуляли, а уж душа рвалася из груди. Запах первой листвы пьянил. Темный костюмчик, наброшенная куртка и вещмешок за плечами. Кепка на голове. Тебе двадцать пять лет. Роста ты не маленького. Темные волосы. Глаза отливают зеленью. Нос с небольшой горбинкой. Губы, готовые целовать землю под ногами. Подбородок с ямочкой.

До станции километров пять. Но дорога, как песня. Вот и каменное зданье красного кирпича. Станция. Перрон. Артем вошел, осмотрелся, взглядом ища кассу. За ее окошком скучает кассирша. Буфет. Торгуют пирожками, пивом и водкой.

– Мне бы билет до Перми. Плацкартный. На ближайший. – Облокотился на окошко кассы. Чуть улыбается. Но в глазах преданность бродячего пса. Страх, а вдруг не дадут билет.

– Рано. Вот через пару часов подходи. Поезд проходящий. Я не знаю, какие свободные места.

– Спасибо. – Безвольно падают руки. Чуть наклонил на бок голову. Хоть прогнали не пинком.

Вышел на улицу. Долго был взаперти, а тут грязно и неуютно. Стоят две скамейки. Одна давно инвалид. На второй сидит дед. В плаще. Из- под шапки проглядывает седина. Рядом рюкзак. Такие носят молодые люди. Артем подошел и сел рядом. Дед обернулся к нему. Темные, словно ночь, глаза смотрят в пустоту.

– Ты кто? – Голос у старика молодой.

– Человек. Сегодня с зоны откинулся. Домой еду. Звать Артем. А вы, дедушка? – Бросил свой рюкзак на колени. Поверх сложил руки. Улыбка свободного человека.

– Матвеем зови. – Руки покорно лежат на краю лавки. Чуть сжатые ладони держат край темноты, что примостилась в его глазах.

– Далеко едете? – Вроде, слепой. Как же он доедет? И никого рядом.

– Бога иду искать. Хочу встретиться. – Старик качает головой.

– Зачем искать. В конце пути все к Нему придем. Это только вопрос времени. – Грустно Артему. О смерти думать не хочется. Но некуда деваться. Ни дома, ни работы. Жена ушла к другому: не стала ждать. И в Пермь он едет в силу привычки. Делать там ему нечего.

– А мне сейчас надо поговорить. Там, позже, только ответствовать перед Господом. Он станет спрашивать и судить. Тогда уже не время.

– Как же вы Его найдете? Может, дорога эта в душе. – Какой странный старик.

Весенний ветерок качается над ними. Холодным блеском отливают рельсы. И одиночества тоска гуляет по перрону.

– Нет. Дорогу ноги найдут. Одинокий Он. Покинутый. Такие пришли времена. Исаия говорит: Увы, народ грешный, народ обремененный беззакониями, племя злодеев, сыны погибельные! Оставили Господа, презрели Святаго Израилева, – повернулись назад. – Незрячий взгляд чуть сверкнул. Так сверкают сполохи в ночи.

– Так ты коротать одиночество с Ним идешь? – Руки ищут отсутствующую пачку сигарет. Он ее оставил приятелям на зоне. Махнул рукой, вспомнив это.

– Поговорить только. После пойду своей дорогой. – Переставил ступни, словно, уже собрался идти своей дорогой.

– Дедушка, вы же незрячий. И сопровождающих рядом нет. Как пойдете? – Заблудится дед. Ушел из дома. Потеряют его.

– Слепой, скажи. И один на белом свете. Меня все покинули. Чую, и тебя покинули. Вот ты меня и проводишь. – В молодом голосе убежденность.

– Прав, и я покинутый. Идти мне некуда и не к кому. Куда ж тебя вести, дед? – Забавно. Встретились два одиночества, и направляются к третьему. Кто бутылку водки соображает на троих, а они одиночество. – И куда мы поедем?

Сам не знал, отчего так быстро согласился. Не от ума, явно.

– А ты, куда собирался ехать? Туда и бери. Но не до конца. Посередке выйдем. Сейчас денег тебе дам. – Старик открыл свой рюкзак. Порылся, достал деньги и протянул мне. —Держи.

– Матвей, а не боишься, сбегу с твоими деньгами? Я ведь бывший заключенный. Мне веры нет. – Почесал ладонь правой руки. Упадут туда деньги, и ищи ветра в поле.

– В тебе веры нет. Бегать ты не станешь. Надо верить людям. И они не станут тебя обманывать. – Чуть махнул рукой. Чему быть, того не миновать.

– Как знаешь, Матвей. – Что за дед ему встретился. Доверился первому встречному. Тюремной голытьбе.

– До какой станции только скажи брать? Мне и в кассе не подскажут. – Он взял деньги.

– До Старого лесничества скажи. Есть такой полустанок по дороге. И что поесть прикупи. На двоих бери и билеты и еду. Из этих денег. Не оскудеет рука дающего. – Сложил руки на груди. Рука дала, больше не проси.

– Так у меня деньги есть. Немного, но есть. – Стыдно пользоваться добротой старика.

– Они тебе еще сгодятся. Не трать. Иди, давай, не мешкай. – Резко махнул рукой. Толкнуть бы собеседника в спину. Пусть поторопится. Да не видит его.

Артем вошел в здание касс. Подошел к окошечку.

– Ну, девушка, теперь билеты продадите? – Пытается почти просунуть голову в окошко. Ребром ладони чуть стучит по стойке окна. Не терпится получить билеты.

– Теперь можно. Стало быть, два билета. Плацкарта до Старого лесничества. – Женщина взяла у меня деньги.

Артем удивился, откуда она догадалась. Он же не успел ей сказать. Но спрашивать не стал. Забрал билеты и пошел к буфету. Витрина не порадовала. Пирожки с капустой, с рисом и яйцом, оплывшая (явно с прошлого лета) карамель, сигареты «тюремная радость». На лотке селедка, давно пережившая свою старость, обветренная, неизвестно как добравшимся до этих мест, морским бризом.

– Поесть у вас что-нибудь найдется? – Оперся на прилавок руками. Может, так лучше будет видна выкладка товара, найдет пропитание себе и деду.

– Ослеп что ли? Все на витрине. Не ресторан, чай! – Приветливо откликнулась буфетчица.

Ее стриженые волосы на голове растрепал тот же бриз. Веки подкрашены так, что хотелось с криком броситься прочь. Ей не хватало пары пистолетов за поясом и кинжала. И не было тут флага с «Веселым Роджером».

– Я так спросил, на всякий случай. Одной водкой торгуем? – Передернул плечами. Сейчас ему не до этого добра.

– Бери на прицеп пиво. По накладной гляну, когда завезли. – Извлекла пожелтевшую от времени бумагу. – Черт, дата не читается. Зинка еще работала, завезли. Она в январе уволилась. С хахалем в город уехала. Чем тут торговать? С поселку мужики больше за водкой бегают в ночи. И проезжающие туда же. Что брать будем?

– Давайте пирожки. И пару бутылок…. – Ищет взглядом, чего взять. Видит око, да зуб не уймет.

– Водки, естественно? – Продавщица подбоченилась. Чуть обернулась к ящику «хозяйки всех столов».

– Нет, минеральной воды. – Усмешка на губах. В карман скользнула правая рука.

– Бери. А то стоит, мешается. Привезли, и стоит. Когда ж привезли, не упомню. – Развела руками. Вздохнула полной грудью. Ткань лифчика трещит.

– При Колумбе? – Высказал Артем догадку.

– Не, директором тогда Клунин был. На пенсию ушел. Привез и ушел. А год тому назад помер. – Хотела перекреститься, но рука сама упала. Плюнула.

Сложив все в пакет, парень направился к своему деду. Тот задремал на скамейке под лучами весеннего солнца.

– Матвей, все купил. Наш поезд сейчас подойдет. Собираться надо. – Легко коснулся плеча деда.

Вагон тряхнуло. Лязг. И поезд собрался в дорогу. Вагончик тронется, перрон останется.

Перекусив пирожками с водой, они прилегли в ожидании своей станции.

– Кто на Старом лесничестве выходит. Встаем. – Прошипела проводница.

Старик и парень вышли в темноту полустанка. Сиротство старого навеса. Тропинка. Справа березки смотрели на пришельцев широко распахнутыми от удивления глазами. Не ждали вторжения.

– Куда теперь пойдем, Матвей. Тут только навес и тропка. Ни дорог, ни жилья. – Артем спросил для порядка. Идти некуда. Только по старой тропе.

– По тропе и пойдем. – Дед неопределенно махнул рукой. По привычке. Куда не маши, всюду темнота.

– До темноты нам бы, где укрыться. Ни одного огонька кругом. – Поддернул лямку рюкзака.

– До темноты, говоришь. Для меня всегда темнота. Даст Бог, найдем, где на ночь голову преклонить. Все в Его власти, все по Его разумению творится. – Качает головой.

Артем подумал: мне бы его уверенность. Где притаился этот Бог, бог его ведает. Говорят в народе: на Бога надейся, а сам не плошай. Может, осерчал Он на нас и ушел горе мыкать в своем одиночестве. Бывает у людей, при обиде никого не хочется видеть. А люди по его образу и подобию творились.

Они шли по тропинке. Артем впереди, Матвей за ним следом. Брели не скоро. Со слепым же в паре.

Но к темноте бывший заключенный увидел сарай. Тот стоял в раздумье, не пасть ли ему. В сарае том бродили призраки всех ветров. С такими обитателями любой захочет в землю лечь. Там они и устроились на ночь. Артем набрал веток и щепок. Развел огонь. Так будет теплее.

Пошарив при неверном свете костра в сарае, Артем нашел доски. Сложил из них на земле ложе.

– Матвей, я тут доски постелил. На них можно прилечь до утра. Другого не нашел, прости. – Присел на корточки. Оперся локтями на колени.

– И тому будем рады. Господь не забыл нас. Кровлю над головой раскинул и дал для отдохновения ложе. – Шарит руками, ищет ложе.

– Не знаю, как твой Господь, крышу соорудили плотники. Ветер не успел ее сорвать. А доски «для отдохновения» я сложил. Выгреб их из кучи мусора. – Сцепил пальцы ладоней. Ухмыляется.

– Это Господь тебя надоумил отыскать те доски и потрудиться выложить их. Зря ты пустословишь. Труды твои Им внушены тебе. От всякого труда есть прибыль, а от пустословия только ущерб. Так говорил царь Соломон. – Сам вроде прислушивается к словам незримого попутчика, царя Соломона.

– Пусть так. Не стану спорить, старик. – Что толку спорить. Если ему вера дает поддержку в жизни.

Они прилегли на доски. Хоть немного отдохнуть перед дорогой. Артем и сам не заметил, как задремал на этом твердом настиле. Что снилось ему? Всего поутру вспомнить не мог. Родной город. Но немного странный. Дом, где жил. Дверь квартиры, что больше не откроется перед ним. Не чувствовал злобы и гнева. Не собирался мстить. Горечь поздней полыни жгла рот.

Уж догорел костер. Прохлада утра назойливым будильником тормошила ото сна. Артем открыл глаза, сел на жесткую перину досок. Поежился. Утро туманное, утро седое. Тюремное ложе и окрик часовых.

Ах ты, жесткая свобода

И тюремных дней тоска.

Нас спасет от непогоды

Гробовая лишь доска.

Ноя сердце, грудь тревожит.

Жизнь не больше, чем острог,

Но она тебе проложит

Перекресток двух дорог.

– Матвей, пора вставать. Уже утро. Нам в дорогу пора собираться. – Оперся о землю руками, Оттолкнулся. Встал.

– Не ведаю я света. Просто думал, ночь прохладу принесла. Хорошо, хоть ты видишь. Мне что днем, что ночью идти спотыкаться. – Ощупал землю рядом. Оперся и поднял тело на ноги.

– А врачи не пытались помочь? Зрение вернуть? – Тяжело жить во тьме.

– Пытались. Старая санитарка сказала: все в воле Божьей.

«Так вот о чем хочет поговорить старик с Богом» – Догадался Артем.

На заре я выйду в туман, на заре покину приют. Так и получилось у Артема и Матвея. И вновь они шли по тропе. Для Артема дорога стала легче, а цель яснее. Господи, хоть бы ты был! Что спрятался, как маленький мальчик. В тебе есть нужда. Не для меня, для этого старика. Бывший каторжанин хотел бы вылепить Бога из глины, лишь бы это помогло слепому старику. Бог сотворил человека из глины, отчего человеку не дано вылепить Бога. Невозможно обрести Бога. Его нет. Умом это Артем понимал, а сердце противилось. Хоть несколько дней пусть у Матвея будет надежда. Но боль сжимала сердце: в конце придет отчаяние. Он пообещал себе не говорить: Его нет. Не давши слова – крепись, давши – держись. Слаб человек. Он забудет свое обещание. Дорога в ад вымощена благими намерениями. Он, не желая того, предаст свое обещание.

А тропа убегала вперед. Шла через лес, среди деревьев, что прятали за своей спиной место казни деревянных великанов. Заброшенная лесопилка, обагренная соком могучих стволов. Она хранила в своем молчании последний вздох поваленных деревьев.

– Матвей, мы дошли до старой лесопилки. Где-то должна быть дорога. И брошенный поселок. Рабочие должны были здесь жить. Дальше куда идти? Я не знаю дороги. – Озирается кругом. Покинутое людьми место. И бродячие собаки не заходят.

– Так по дороге и пойдем. Она нас выведет, куда надо. – Ни тени сомнения.

Артему б его уверенность. Самообман все это. Сколько ни плутай, все равно ничего не найдем. Вот о чем думал он в пути.

– Выведет? Так к поселку или к городу приведет. Мы б не пешком, а автобусом доехали.

– И пусть, к поселку. А то, что по лесу шли, так у Него свое разумение есть. Ибо истинно говорю вам: доколе не прейдет небо и земля, ни одна икота или ни одна черта не прейдет из закона, пока не исполнится все. На то воля Его. Тогда я увидел все дела Божии и нашел, что человек не может постигнуть дел, которые делаются под солнцем. Сколько бы человек ни трудился в исследовании, он все-таки не постигнет этого; и если бы какой мудрец сказал, что он знает, он не может постигнуть этого. Нам не постичь решенное ранее. И не пытайся.

– Я и не пытаюсь. Только, что нам делать в поселке том? – Артем изумлялся упрямству старика в вере.

– Так делать будем то, что хочет Он сотворить нашими руками. Идем, Артемка. Каждому будет дано по вере его. – И Матвей пошел вперед, не ведая дороги и своего пути.

– Погоди, дед. Я тебя поведу. По вере его даст. Стало быть, тебе даст. Мне и ждать нечего. Ничего мне не отломится. – Артем от такой мысли даже взбодрился. Отчего, не знал. У него веры нет, и получать нечего.

Часа через полтора открылось перед путниками село. Артему показалось не маленькое оно. Вдоль центральной дороги стояли дома крепкие, справные. У каждого крытый двор. Не бедствует тут народ. По обочине дороги идет люд честной. Если вы думаете встретить здесь баб в расписных сарафанах и кокошниках, то ошибаетесь. Не видно и баб в длинных юбках, цветастых блузках с коромыслом через плечо. Женщины одеваются не хуже городских. Течет ручей народа в одном направлении. Артему подумалось, производство у них там какое. Вот и идут организованно к своим рабочим местам. Он остановил женщину, шедшую им навстречу.

– День добрый. Простите. Здесь где-то можно остановиться на ночевку?

– Добрый день. Можно. Вон через два дома увидите каменный дом. От купцов остался. Побелены стены. Это дом приезжих. Вы спросите Глафиру. Может, и поселит.

– А народ то у вас куда тянется? На работу? – Вынул правую руку из кармана. Видать, она по работе соскучилась.

– Ха, на работу! Какое там. Магазин у нас там. С утра шары залили. Не хватило. Вот и прут в магазин. Сейчас обратно потянутся. – Махнула рукой в сторону магазина. Прямо вождь пролетариата, указывающий путь. Верной дорогой идете, товарищи.

– Спасибо. Так мы пойдем к Глафире. – Артем и подумать не мог, что в селе существует такая добрая традиция. С утра и за водкой.

– Ступайте. – Почти с поклоном проводила приезжих.

– Пойдем, Матвей. Тут не далеко. Там передохнем. Сходим купить покушать. – Приободрил парень своего спутника.

– Пойдем. Я уж притомился. Посидеть, где немножко. – Бодренько вздернул свой рюкзак за плечами. Скоро привал.

Артем с Матвеем вошли в гостевой дом. Миновали сенцы. Следующая прихожая. За стойкой сидит женщина преклонных лет.

– Здравствуйте, – поприветствовал ее Артем.

Та посмотрела на вошедших сквозь очки. Прекратила перекладывать бумаги на столе, отложила тряпку, которой протирала пыль.

– Здравствуйте. Приезжие? Меня никто не предупредил. Хорошо, что я зашла.

– Приезжие. Но вас некому было предупреждать. – Артем замялся. Все, их не заселят. Особенно его без паспорта. – Мы проездом. А где остановиться не знаем.

– Можете у нас. Здесь четыре комнаты для приезжих. Всякие комиссии бывают. Сюда и селятся. Сейчас все комнаты свободны. Если ненадолго, могу поселить. – У женщины добрый взгляд. Теплая улыбка.

– Будем благодарны. – Теперь в разговор вступил Матвей. – У нас сложное положение. Я в годах. Устал. Слепому, как я, не просто в дороге.

– Давайте документы. Я запишу вас и покажу комнату.

Матвей достал паспорт, протянул его в сторону Глафиры.

– Мой паспорт. А Артем сопровождает меня. Без него я бы пропал в дороге.

– Хорошо. Запишу и верну паспорт. Комнату сейчас покажу. – Глафира открыла толстую канцелярскую книгу и начала писать.

– Чего вы на работе. Постояльцев нет, могли б и отдохнуть. И мы бы вас не застали. – Артем надеялся разговором отвлечь добрую женщину.

– Моего старого дурака благодарите. С утра зенки залил. Не хочу с ним сидеть. – Резкие нотки появились в ее голосе. – Ведь может жить по человечески. Но не хочет. Хмель ему всего на свете дороже. Держите документы. Покажу комнату.

Она встала и повела гостей вглубь дома. Повернула ключ, оставленный в замочной скважине дверей, и впустила их в комнату.

Комната небольшая, но уютная. По сравнению с тем обиталищем, где они провели прошлую ночь, это был настоящий рай. У входа стоял шкаф для одежды. Две кровати, две тумбочки. Посреди комнаты стол и два стула. На столе графин под охраной двух стаканов. Артем помог старику нащупать кровать. Тот снял рюкзак, положил его на постель. На ощупь, обходя комнату по кругу, знакомился с жилищем. Запнулся за стул.

– Глафира, а вы не пробовали своего мужа сводить к врачу. Они помочь могут.

– Водила. Чего только не делала. – Женщина в отчаянии махнула рукой. – Врачи. Так они только деньги горазды брать. От них нет толку.

– Если ты меня в хату пустишь, я ему Божье слово скажу. Помочь то может. Но все вершится по воле Всевышнего. И самого человека. На Бога надейся, а сам не плошай. Без помощи самого человека ничто не поможет. Он сам должен помочь Богу. Христос смерть на кресте принял, даровал нам свободу выбора. Без веры помощи не будет. Если человек идет к пропасти, то Бог не станет его держать. Коль на краю пропасти смертный вспомнит о вере, то Господь подставит руку свою. Не даст ноге переступить через край, через последнюю черту. Человек творит свою судьбу верой или неверием.

– Так ты молитву знаешь. – Притихла женщина. – Я пущу тебя в дом. Замолви слово свое. Отведи моего любимого от пропасти.

– Сделаю. А ты иди сейчас.

– Ой, а денег сколько приготовить?

– Глупая ты баба. За деньги веру купить нельзя. Она бесценна. Всевышний за это денег не берет, и я не возьму. Иди уж. – Взмахом руки отпустил бабу.

Глафира покинула комнату.

Артем сидел на кровати. Молчал, пока женщина была в комнате. Как вышла она, он не мог сдержать себя.

– Ты чего делаешь, старик. Зачем обманываешь? Даешь ложную надежду. – Разве руками. Чего тут говорить со стариком. Бесполезно.

– Не надежду даю. К вере во Всевышнего призываю. По вере даст Он каждому. Кто уверует, тот спасется. Ты Артем не веришь Богу. Так и не найдешь путь к спасению. Уверуешь всем сердцем, откроется тебе иной путь. Он начинается с тропинки, а выльется широкой и ровной дорогой. Тебе время надобно. Время убивать, и время врачевать; время разрушать, и время строить; время плакать, и время смеяться; время сетовать, и время плясать; время искать, и время терять; время сберегать, и время бросать; время любить, и время ненавидеть; время войне, и время миру. Отдых твоей душе нужен. Не собрал ты еще в себе силы, способные свергать горы. Тебе только кажется, что все одолел. Преодоление впереди. Оно в твоей душе. Не излечил ты рану свою, не избыл боли в душе. Но Господь милосерден. Он любит тебя. И даровал тебе возможность пройти по дороге исцеления. Дойдешь ли до конца пути сего, решать тебе, а не Ему. Свободная у тебя воля. Сам решай, как поступить с этой свободой. Отдохнем и пойдем за хлебом насущным.

– Чудно, дед, ты говоришь. – Кривая усмешка на губах. Насмешливый прищур глаз.

– А чего тут чудного? Человек не властен над духом, чтобы удержать дух, и нет власти у него над днем смерти, и нет избавления в этой борьбе, и не спасет нечестие нечестивого. Посему говорю вам: не заботьтесь для души вашей, что вам есть и что пить, ни для тела вашего, во что одеться. Душа не больше ли пищи, и тело одежды? Взгляните на птиц небесных: они ни сеют, ни жнут, ни собирают в житницы; и Отец ваш Небесный питает их. Вы не гораздо ли лучше их? Не о лености говорил пророк. Не сидеть и ждать, когда Господь принесет тебе прокорм. Позаботься вначале о душе. После забота о хлебе. И станешь растить хлеба в поте лица своего.

Глава 2. Да будет воля Твоя

Артем и Матвей вышли на улицу. Тишина и покой царят в округе. Где то блеют овцы, кудахчут куры. Что еще можно услышать средь притихшего села. Время застыло. В одном или двух палисадниках топчутся старухи, наводя там порядок. Насквозь села нет дороги, машины в эту пору редкость. Артем взял своего спутника под руку. Так легче тому идти в этом царстве полудремы. Матвей не захотел оставаться дома. Без него дойти до магазина за продуктами вышло бы быстрее. Но старик вбил себе в голову, что должен зайти в местную церковь.

– Прежде следует позаботиться о душе. Потом о хлебе насущном. Не зря Он ведет нас этой дорогой. В том промысел Его.

– Матвей, никакого умысла у Него нет. Тебе просто не сидится дома. Суетливый ты мужик. И всю жизнь таким был. Твоя старуха замаялась с тобой. – Посмеивался парень.

– Вовсе нет. Мы прожили жизнь душа в душу. Все делали вместе. Это сейчас муж с женой больше порознь. Куда ни пойдем, все вместе. – Негодующе мотает головой. Другой рукой, что не держится за Артема резко махнул. Не нравятся ему нынешние отношения в семьях.

– Дети у вас есть? А коли есть, то были они и маленькими. С ними надо нянчится. Вы их за собой же не таскали. В магазин пойти или в садик. Неужели всей ордой шли? – Крепче держит спутника. Еще раз так махнет рукой, свалится.

– Есть дети. Двух сынов вырастил. Не таскали, тут ты прав. Я о другом говорю. Когда дети пристроены, то мы всегда вместе. И ревности между нами не было. А ныне мужик по чужим бабам шляется. И не ведает, мед источают уста чужой жены, и мягче елея речь ее; но последствия от нее горьки, как полынь, ноги нисходят к смерти, стопы ее достигают преисподней. Если бы ты захотел постигнуть стезю жизни ее, то пути ее непостоянны, и ты не узнаешь их. И бабы туда же. От ревности, горечи и одиночества. – Сокрушается. Печально кивает головой.

– Прав ты, дедушка. Как поется в песне: я от горечи целую всех, кто молод и хорош. Ты от горечи другую ночью за руку ведешь. – Если б не старик, которого надо держать, так ноги бы выдали пару коленец. Голос у Артема красивый. Поет хорошо.

– То-то и оно. И земля сотрясается. Там пожары, здесь потопы. От трех трясется земля, четырех она не может носить: раба, когда он делается царем; глупого, когда он досыта ест хлеб; позорную женщину, когда она выходит замуж, и служанку, когда она занимает место госпожи своей. И нашел я, что горче смерти женщина, потому что она – сеть, и сердце ее – силки, руки ее – оковы; добрый пред Богом спасется от нее, а грешник уловлен будет ею. – Держит парня за рукав, словно хочет от блуда мерзкого удержать.

– Согласен. Так мы Матвей вообще без женщин остаться должны. – Артем готов смеяться до слез от рассуждений старика. – Кто тогда детей будет нам рожать?

– Не понял ты меня. Истреблять их не следует. Только держатся должна за мужем. Не выскакивать вперед.

– Нет, Матвей, так уже жить не получится. Ева была сотворена из ребра Адама, потому и подчинялась ему. А Лолит создана, как и Адам, из глины. Сочла себя равной Адаму и сбежала от мужа. И моя жена из глины. Бросила меня. Не стала ждать. Были женщины, что за мужьями в Сибирь шли. Моя трех лет не выдержала.