Эльфийская ведьма

До заката Рион объяснял неразумной девчонке, что делают в Кавире с ворами, как относятся к эльфам, рассказал об основах вежливости.

– Поняла уже, – с эльфы слетела спесь.

Теперь мелкая не спешила дерзить и задаваться. Рион довольно улыбнулся. Целее будет, дурочка. А то вляпается в беду, сама не заметит, и его втянет.

Так началось их путешествие по плоской равнине мимо сонных деревень и небольших лесочков. Рион болтал с караванщиками, пару раз отгонял мелкую нечисть, неопасную для людей, но способную здорово напугать коней. Тюве молчала, безуспешно ворожила над хворым пареньком. Беспамятный мальчишка казался ей таким же брошенным и несчастным, как и она сама. Перед глазами девочки разворачивались виденья недавнего прошлого – её беззаботной жизни, ныне потерянной навсегда.

2

В распахнутое витражное окно лился розоватый вечерний свет, причудливо отражающийся от тёмно-янтарных городских башен. С тысячелетних лэров осыпались цветы. Алые лепестки завораживающим узором устилали желтые камни мостовой и двор отцовского дворца.

Отец… Третий принц, далеко не наследник, но очень влиятельная личность в городском совете сам обрёк младшую дочь на незавидную участь. Минуло пять дней, как ей, Тювериэль, стукнуло сто тридцать лет. Она уже десять лет, как вступила во взрослый возраст, а лицом и телом осталась ребёнком. Недозрелка.

Четыре дня назад городские чародеи вынесли страшный вердикт – это навсегда. Ей никогда не суждено похорошеть, стать похожей на мать или сестёр. И посему её ждёт приют, дабы уродка не портила престиж всего эльфийского народа.

Уродливая эльфа! Где это видано! Её вместе с такими же неудачниками будут стеречь големы. Они не болтливы, не станут тыкать пальцем и подленько колоть без того изболевшееся сердце: «Смотрите-ка, эльфийские выродки: уроды и уродки! Гы-гы-гы!»

Её глаза были сухими и лишь слегка щипали, когда она щурилась от сияния камней силы на шпилях башен королевского дворца. Тювериэль не собиралась жертвовать собой ради сомнительного престижа рода, ради спокойствия городских чародеев. Отец и так потеряет ряд привилегий с её отъездом. Но по-прежнему останется уважаемым и влиятельным.

На висящей в воздухе постели стояли две сумки, собранные сегодня утром служанками. В одной простая одежда (зачем теперь Тюве роскошные наряды?). В другой футляр со свитками (упросила разрешения взять их из отцовской библиотеки) и всякие необходимые девушке мелочи. С минуты на минуту прибудут Слуги Отчаянья – исполнители «скорбной королевской воли», препроводить её в последний путь – в приют, где ей, Тюве, предначертано провести оставшиеся десять – пятнадцать сотен лет. Всего ничего… Вот только уздечку им от дохлой кобылы, а не приют.

Тювериэль оторвала взгляд от сияющей немеркнущей славой Аллванфии, эльфийской столицы королевства Варандэ. Четыре дня назад её официально заявляли – сюда она больше не вернётся. Чего теперь горевать? Говорят, люди чем-то похожи на эльфов, только красотой не блещут. Вдруг за свою сойти получится, влиться в «нечистый» народ? Главное, чтобы в план побега не вкралась какая-нибудь неожиданность.

Из представителей других рас эльфийская принцесса видела одного старого больного дракона, обитавшего на привязи в королевском дворце, и троих орков. И то мельком. За пределы сияющей Аллванфии она ещё никогда не выезжала. Что ж, всё когда-нибудь бывает впервые.

Быстро выпотрошив сумку с приютскими вещами, девушка принялась готовиться с собственному путешествию. На дно легла лёгкая металлическая конструкция, способная превратиться и в удобную тележку, и в мягкий диван. Поверх поместились две сумочки поменьше, подготовленные ещё три дня назад, и заплечный рюкзак. Прикрыв верх приютским тряпьём, девушка зачаровала замок. Всё, теперь она готова.

Сейчас поведут прощаться с родителями. Приложитесь, милочка, к ручке матушки, пожмите ладонь папочки. Тювериэль аж фыркнула. Родители! Сами настояли на её обследовании. Мол, нашей дочке столько лет, а она ещё не похорошела! Что соседи скажут! А что соседям? Дело им, будто, до чужого отпрыска. Встретились раз в десять лет, поахали: «Ваша ещё маленькая? А наш уже в полку служит. Или на арфе во дворце играет. Или… Да мало ли занятий для благородного эльфа… Посмотрели соседи на чужую девчушку и из головы выкинули, а отца и мать чувство собственной значимости гложет. Не как все! Как же так?

Не просит она им этого унижения. На всю жизнь запомнит, как привели её в громадный гулкий зал с колонными из дымчатого хрусталя, люстрами с драконьим пламенем. За длинным малахитовым столом собрались ведьмы и чародеи королевства. Прекрасные, равнодушные… На длинных церемониальных одеяниях блестели бриллианты и изумруды, в высоких причёсках благоухали цветы…

– Девочка… Ах, что с ней? Не взрослеет? Разберёмся. А знаете, я сейчас выставку делаю, не хотите прийти посмотреть. Новое слово в живописи. Я синтезировал уникальный цвет, позволяющий…

– А племянница главного менестреля вышла замуж за…

– Ей платья на свадьбу шил сам…

– Поглядите, какой я браслет я заказала у мастера Фиарбелла…

– Ах, девочка, ну, раздевайся, маленькая. Что, не маленькая уже? Разберёмся. Говорят, королевство Ирь готовит нападение на Кавиру.

– Они уже двадцать лет, как оружием бряцают, а никак не соберутся.

– Кавира? А где это?…

– Девочка, ах, мы про тебя чуть не забыли…

Её, наконец, осмотрели, провели по Лабиринту четырёх стихий, пощупали личное поле силы и не только поле, при этом обсудили каждый её прыщик, каждую черточку лица так, словно перед ними была не принцесса, а кукла. После чего чародеи и ведьмы дружно постановили: уродлива до конца дней. Силы, отвечающие за перерождение у неё не силы, а слабости. С годами их не станет вовсе. Держать недозрелку с другими молодыми эльфами опасно, дабы не повлияла она пагубно на их развитие. А посему – сослать.

Мать, выслушав вердикт, утёрла прекрасные глаза кружевным платочком, расшитым по краю алмазами. Отец тяжело вздохнул, тряхнул золотыми прядями и повелел дочке собираться в дорогу. Отныне ей дозволялось писать им раз в год не слишком длинные письма и получать ещё более короткие ответы.

Умом Тюве понимала их. У отца шестнадцать детей. Причём от её матери, нынешней жены, шестеро. Одним ребёнком больше, одним меньше. В семье королевского брата не может быть несовершенных, тем более убогих.

От воспоминаний по лицу юной эльфы текли слёзы. Но девочка упорно вызывала в памяти те дни. Давным-давно отец учил её: «Нельзя оправдывать предательство. Простить можно, оправдать нельзя. Через оправдание мы предаём самих себя». Вот и она не собиралась оправдывать семью. Прощать тоже не желала.

Над фигурными башенками внизу пролетели стражи на белых нифах. Со стройных стволов лэров протрубили Конец забот – начало празднеств. А к воротам дворца подкатила карета, управляемая Слугами Отчаянья – исполнителями печальной воли короля. Их переливающиеся всеми цветами плащи развивались без малейших усилий ветра. Пора.

Тюве позвала прислугу, чтобы та сгрузила тяжелые сумки на летучий коврик и отправилась в покои родителей. Новенькая служанка, имя которой Тюве не потрудилась запомнить, встала на край коврика за её спиной. Это хорошо. Прости, милочка, не тебе грозит гнить в презренном месте, поэтому небольшое наказание от отца не будет для тебя фатальным.

Огромный зал. Расставленные на серебряных мольбертах картины – повесть о славных деяниях великих предков. Развивающиеся шелковые портьеры нежно-розового цвета. Растущий прямо из мраморного мозаичного пола куст жасмина. В кресле, сильно смахивающим на гнездо, восседающие отец с матерью.

Всё верно, они прощаются официально. Они поклялись вычеркнуть её из сердца ещё в день оглашения вердикта. Они даже не сделали попытки утешить её, отстранённо стояли и смотрели. А ей хотелось хоть толику сочувствия. Как же так, она их ребёнок, она была их гордостью, статусом в обществе. А теперь не оправдала надежд и всё, проваливай? Обида на родителей поднялась в душе Тювериэль с новой силой. Они искренне верили, ей будет легче переносить собственное несовершенство вдали от их ослепляющей красоты.

– Подойди, – позвал отец. Она покорно склонила голову и сделала шаг вперёд.

Мысленно поморщившись, Тюве поцеловала узкие, унизанные перстнями и браслетами руки.

– Ты подумала над прощальным желанием, дочь? – в голосе матери песней улетающей от зимы птицы прозвенела вся грусть эльфийского народа.

– Да, матушка. Дозволь мне взять одну вещь из дома на память о вас.

– А эту вещь пропустят в приют? – отец хотел казаться суровым, только голос у него дрожал.

Проклятый этикет. Они даже сейчас строят из себя ледяные статуи! Делают вид, что им плевать, если она сгниёт в приюте! Лишь бы не лишиться расположения короля!

– Да, – выдавила из себя девочка.

– Ньера, проводи её, – кивнул отец служанке. – Пусть берёт, что пожелает. Я снимаю заклятья со всех замков в доме на час.

Есть! Сам не пошел, Боится расплакаться на глазах у дочери. Демоны побери эту эльфийскую гордость! Тюве шмыгнула носом и направила летучий коврик к отцовскому кабинету. Вот они, алые двери, золотые ручки…

– Негоже не высокородной входить в кабинет принца крови, – высокомерно осадила Тюве любопытную служанку. – Будешь ждать здесь. Я потом отчитаюсь, что взяла в дорогу.

Кабинет-лаборатория, кабинет-мастерская, где отец трудился над созданием духов и красок, где хранил самое ценное. Над столом парящая сфера-сейф из чёрного небесного металла. С него тоже сняты запирающие заклинания! А внутри сферы среди непонятного девушке хлама амулет пути. Одноразовая вещица, настроенная на перемещение в бальную залу королевского дворца соседнего королевства. Такие амулеты присылают вместе с приглашением. И отправляться нужно из четко указанных пространственных координат. В данном случае из отцовского кабинета. А если попытаться активизировать голубой камешек в любом другом месте, настройка собьется и демоны не ведают, куда занесет незадачливого путника. Вот этим свойством амулета и собиралась воспользоваться эльфа.

Свет садящегося солнца разбивался о круглое витражное окно и разноцветными пятнами лежал на стенах. Малахитовая отделка картинных рам прекрасно гармонировала с золотистой обивкой стен. В тяжелых лазуритовых вазах алели маки… Спрятав под куртку украденное сокровище, девушка вытряхнула в карман содержимое шкатулки с оберегами, схватила первую попавшуюся книгу заклинаний и выскочила из кабинета. Служанка сидела на ковре, скрестив ноги, подкрашивала ногти. Заклятие, отвечающее за сохранность вещей в сумках, было на месте.

Покидать дом, где провела сто тридцать лет, было мучительно. Три сестры и оба брата попрощались с ней ещё вчера, презрительно скривили губы, на словах сожалели, что так вышло, а сами жаждали отделаться, отчистить род от позора. Тюве слышала, как старшая говорила об этом средней, и та соглашалась. Родители тоже, считай, попрощались. Никто не выйдет проводить. Коридоры свертывались за спиной в клубок, чтобы остаться в памяти горькой приправой. Вот и нижняя гостиная. За ней у дверей ждут Слуги Отчаянья.

О, нет! За что? Навстречу ей шел, улыбаясь, Орэвэль. Посол эльфов в мир людей. Элегантный, в костюме чернее драконьего гребня. Брови и ресницы тоже черные, а волосы серебряные с золотистыми нитями и рассыпались по плечам. Теперь он точно достанется Сильме!

– Куда собралась, красавица? Я всё жду, когда можно будет гонцов присылать за тобой.

Шутки шутил. Не знал ещё. От его улыбки кружилась голова и хотелось кричать от отчаянья. Всё, хорош мечтать о несбыточном.

– Пока ты думал да гадал, другие прислали. Видел карету у ворот? Вот как раз за мной.

Она через силу улыбнулась, даже глазки состроила. А что, родители могут притворяться памятниками самим себе, а её напоследок нельзя?

– И кто же на моё сокровище покусился?

Что ему до возражений служанки, проглядевшей все глаза на красавца посла? Он закружил её, Тюве, по гостиной, рассмеялся. Его волосы пахли розами. В синих, нет, сине-лиловых глазах танцевали смешинки. На прощанье и это в радость. Хоть воспоминания останутся.

– Есть такие, позарившиеся. Они меня и страшненькой примут. Решили не ждать, пока повзрослею!

Откуда взялись силы и наглость в голосе? Пусть поволнуется. Потом узнает. Содрогнется, на ком жениться собирался. Он и Сильму бросил во время помолвки, когда Тюве подложила той амулет. От его чар чёрные густые волосы первой красавицы королевства стали пятнистыми, серо-зелёными, на подбородке выросла борода, платье обернулось изъеденной молью тряпкой. И это на глазах у пяти сотен гостей. Разве после такого Орэвэль мог жениться на недостойной? Помолвка расстроилась.

К Сильме на следующий день вернулся нормальный облик. Тюве влетело. Был скандал. Отец даже дрался на дуэли и ранил отца Сильмы. Но Орэвэль-то остался свободен. Теперь он ничей…

– Пошли к твоему отцу. Я уговорю его повременить со свадьбой. Девочка, ты же меня все годы ждала.

– Зря!

Она вырвалась из его рук, подхватила сумки и, запрыгнув на ковёр, вылетела из гостиной. Через две минуты она уже сидела в чёрной карете. За спиной захлопнулись ворота переставшего быть родным дома. А впереди лежали два дня пути в приют по быстрой тропе, доступной лишь заговорённым коням. Через полтора дня Тюве активизировала кристалл и сбежала, не доехав до приюта совсем чуть-чуть.

Жемчужное небо. Ветер пересчитывавший в тучах дождинки, готовя просыпать их на землю. Ели и сосны, жмущиеся к краю пустынной дороги. Радужные плащи Стражей Отчаянья… Всё это позади. Тюве лежала на мокрой болотной траве, крепко обнимая одну из сумок, ещё не веря, что задуманное удалось. И не ведала она, что дома отец уже обнаружил пропажу. И улыбнулся про себя, обретя… нет, не надежду, а лишь слабое её зернышко, что его дочь может избежать приюта и…

3

Тюве вывалилась из сонного королевства от того, что телега остановилась. Лежащий у самого края хворый чародейчик захрипел, задрожал. Странно, на него никак не действовали ни целебные отвары и чары Риона, ни усилия эльфы. Тощий паренёк со звездой младшего заклинателя на мятом вороте полосатой рубашки, по словам караванщиков, захворал ещё до границы с Кавирой и почти сразу впал в беспамятство. Оставалась надежда на столичных чародеев, что вылечат, не дадут своему коллеге сгинуть. Ехать на одной телеге с ним Тюве не боялась, чувствовала – не заразно.

Подняв голову, девушка заморгала, пытаясь осмотреться. В реденьком лесочке билось сердце угрозы. Туман склизкими руками щупал лицо и волосы, у земли превращаясь в густое варево, отчего казалось, будто телеги едут по облакам. Было ещё темно, и ненастное небо ворочалось на колких вершинах сосен. Впереди в полголоса ругался возница, хлестал лошадь, но та упорно отказывалась двигаться с места.

– Дядь Фардел, я желаю посмотреть, что произошло, – девушка указала вознице на замершие впереди телеги.

Там встревоженный Рион переговаривался с хозяином каравана и проводником.

– …чуют худое. Глянь, как ощетинились, треклятые, – сокрушался хозяин.

– Не оборотни и не нечисть какая, – возражал Рион. – Их я бы распознал.

Завидев эльфу, он недовольно нахмурился.

– Ты чего выползла, Тювёха? Пойди к хворому, а то навернётся с телеги, забудем.

Девушка только по-детски захлопала глаза и замотала головой. Благодаря внешности, ей удобно было прикрываться детским поведением в общении со всеми, кроме Орэвэля. И здесь умение пригодилось. Рион тут же отвернулся. Что с неразумной возьмёшь?

За шесть дней пути она очень много узнала о большом мире, притаившемся за пределами дворца. Жаль, плохо усвоила в своё время отцовские уроки чародейства. Как бы проще всё было. Ведь за ней отправлена погоня. Они не встали ещё на след, но рыщут-ищут. Успеть бы в Тардрагею, в Академию чародейства! Те студентов не выдают. А потом она научится накладывать морок на своё страшное лицо и сможет вполне сносно существовать. В то, что она поступит, не было никаких сомнений. Ей все детство твердили о невероятном таланте. Только нужно было вырасти, чтобы его раскрыть…

От грёз её отвлёк удивлённый возглас Риона.

– За кем-то из вас должок!

Туман над дорогой сгустился, засиял мертвенно-желтым светом, как светит ущербная луна перед днём скорби, когда всякий живущий закрывается у себя дома и поминает усопших.

Миг, и туманная сияющая пена затвердела, полыхнула алым и брызнула во все стороны от гулкого трубного звука. Освещённая гнилостным сиянием к ним летела мёртвая конница. Развивались полуистлевшие штандарты, зелёные угли тлели в пустых глазницах коней и всадников Дикой Охоты. Плесень и мох покрывали ржавые доспехи. На белом, вполне живом коне, возглавляющем шествие, восседала прекрасная дева в венке из листьев папоротника и цветов белой болотки, в ожерелье из крапивы. Сквозь прозрачную ткань туники просвечивала татуировка, покрывающая высокие груди и спускающаяся до ягодиц. Судья.

Все, кто был в караване, бухнулись на колени и зажали уши. Тюве последовала их примеру, ибо предводительница воинства внушала ужас. Только юный хворый чародей свалился с телеги и провинившейся собакой пополз на брюхе к всаднице.

Та что-то произнесла, и с венка выпал цветок, скользнул по прозрачным одеждам, упал на склоненную голову юноши. Парень не встал, вскочил, расплывшись в безумной улыбке, схватился за стремя белого коня. Дева взмахнула рукой, и мёртвая конница двинулась дальше, постепенно ускоряя ход. Чародейчик так и бежал, не сводя глаз своей владычицы.

Тюве уже хотела отнять руки от ушей, как всадница обернулась и сквозь реющие штандарты на копьях, сквозь смыкающиеся крылья тумана, взглянула на эльфу. Да так, что девушка ахнула и стала оседать на влажные камни тракта.

… – Тювёха! Эй, очнись, окаянная! Ты что, тоже месть вершила, раз за мёртвой конницей последовать вздумала? – тормошил её Рион.

– В чём провинился этот молодой человек? – по привычке пафосным голосом осведомилось юное создание.

– Знаешь, какое дело, кроха, – Рион подхватил её на руки и отнёс на опустевшую телегу, сам сел рядом. Караван тронулся, как ни в чём не бывало. – Бывают случаи, когда человек жаждет отомстить, а обстоятельства складываются не в его пользу. И тогда он просит помощи у Запредельного. Но Запредельное никогда ничего просто так не даёт. И чаще всего требует плату – человеческую душу. Видать парень сильно задолжал, раз за ним лично Судья пожаловала. Бежать ему, держась за стремя, пока мясо с костей не слезет, и только тогда Судья выделит ему коня.

– Страшно, – охнула Тюве.

Рион вздохнул. Седые пряди упали на загорелое лицо. Он не раз видел, как платили за свою месть враги и даже боевые товарищи. И не понимал, как можно связаться с потустороннем. А вот девочку, похоже, идея заинтересовала.

– А всегда требуется платить собственной жизнью? – невинно поинтересовалось прыщаво-морщинистое эльфийское отродье.

– Кто ж тебя так достал, малявка, раз ты живых существ по собственной прихоти на страшную смерть отправить желаешь? – непроизвольно отстранился от неё бывший хранитель. – Куклу няньки не купили?

– Что ты вообще про меня понимаешь, раз так судишь!

Тюве отвернулась. Стоит вычислить направление, куда забросил её зачарованный камень пути, и всё. Здравствуй, приют уродов!

– Зачем тебе в столицу, малая? – в сотый раз спросил бывший сотник.

– В Академию.

Она отвернулась.

– Прославиться желаешь? – Рион скривил губы. – Вряд ли. Скорее отомстить, небось, такому же прыщавенькому эльфёнку. Смотри, я какая великая чародейница, а ты надо мной смеялся? – продолжал допытываться Рион. – Как хоть твоего героя зовут?

– Ор… Не твоё дело! – с губ чуть не слетело заветное имя. Вспомнились его прощальные объятья. Если бы он знал, как она любит его! Как она хотела похорошеть ради него! Смеётся, небось, над судьбой несостоявшейся невесты.

Рион улыбался собственной догадливости, жалел девчонку, но убеждать в чём-то не спешил. Сама до всего дойдёт, уж он-то мелкую одну не оставит, пока жив, проследит за её судьбой.

Туман таял. Листья слетали под колёса телег. Заморосил гаденький дождик. А принцесса Тювериэль беззвучно плакала, уткнувшись уродливой мордочкой в куртку загубленного чародейчика. Ей было жалко себя, жалко парнишку. Она искренне хотела его спасти. И одновременно доказать себе и мру – она не никчемная, ни ненужная. Она эльф, пусть даже уродливый!

Путь в столицу затянулся. На всём его протяжении Рион подолгу сидел на телеге девочки, рассказывал ей о Тардрагеи, об устройстве человеческого общества, о службе на границе, о предсказании, о своём последнем путешествии, исподволь пытался выведать о жизни эльфы до побега. Но та молчала, всё чаще вскидывала голову, будто прислушиваясь к тому, что человеческое ухо уловить не в силах. А ночами тихо вслипывала. Старик не лез с утешениями, делал вид, что не видит, не слышит чужого горя. Не каждый готов им делиться, не каждый ищет плечо выплакаться.

И вот столица. Ночь всходила на небо в чёрно-звёздных одеждах. Звонкая, холодная, она обещала первые заморозки, первые корочки льда на лужах. Тоскливые поля и деревеньки, а затем и мирные городки остались позади. Только резкие силуэты башен Тардрагеи высветились на чернильном небе, изображенные ещё более чёрной, густой краской.

Вымотанных десятком дней дороги путников встретила придорожная гостиница. Утром откроются городские ворота. А пока за нещадные цены караванщикам предлагали теплый очаг, обжигающий глинтвейн, жареных уток, гусей, баранину и ещё немало радостей.

Тюве, которой на протяжении дороги все, кроме Риона, сторонились, закрыла лицо платком. Добраться бы до комнаты, не наткнувшись ни на соплеменников, ни на орков… Но надеждам девушки не было суждено сбыться. Прячась за спиной старика, она слушала, как восторженно хвасталась мужу хозяйка гостиницы про остановившегося на постой эльфа:

– Он такой хорошенький! Даже спеть обещал…

– Вечно ты на этих смазливых заглядываешься, – ворчал хозяин. – Постыдилась бы. За сорок бабе, а она об эльфах мечтает при живом-то муже.

– Рион, – Тюве дёрнула старика за рукав. – А рядом есть ещё гостиницы?

– Тихо, малявка. Кому ты сдалась такая… красивая.

Тювериэль закусила губу. Она уже привыкла к издевательствам над собой и даже поддерживала шутки караванщиков не хуже любой орки.

– Давай поцелую, черноглазый? Я почти взрослая. Мне уже можно. Тебя как, в щёчку, али сразу в губы?

Мужиков от такого передёргивало, а эльфа хохотала, не смотря на разливающуюся в душе горечь.

Не зови меня ты,

Не корми словами.

Черепок отбитый

У меня в кармане.

Черепок отбитый

Нацарапать чтобы

Не песке: Мы квиты.

Не держу я злобы.

Купить бы красоту у мёртвой армии. Вот только чем расплачиваться?

Тоскливый голос певицы в общем зале доносил всю печаль несбыточного. Ей вторила скрипка и гомон чужого веселья.

Ты со мною не был.

Не с тобой гуляла.

Не делили хлеба.

Нежности не знали.

Будут две дороги,

Путь нам светит разный.

Ты печаль не трогай,

А свободу празднуй.

Забившись в самый дальний угол, сев спиной к залу, Тюве принялась жевать непривычную для неё людскую пищу. Рион что-то говорил, давал наставления, как вести себя в столице, поэтому появление соплеменника она не почувствовала. Только когда старик запнулся и поднял вверх глаза, эльфа всё поняла.

Естественно, он не был ей знаком, этот хмурый смуглый красавец, высокомерный даже по эльфийским меркам.

– Что ребёнок делает так далеко от дома? – обвинительным тоном вопрошал он. По заплетённым в сотни косичек волосам змеились алые искорки. Строгий костюм был идеально бел.

– Я не обязан отвечать тебе! – Рион тщетно пытался показать, что нисколько не волнуется.

– Она эльфа, смертный. Несовершеннолетняя. Тебе известно, какое наказание…

Он не договорил. Тюве вытащила из кармана куртки блестящую пластину и показала, не давая эльфу в руки. Тот пробежался глазами по отчеканенному тексту, окинул девушку изучающим взглядом и брезгливо фыркнул:

– Тебя не возьмут к себе даже орки, недозрелка!

Повернувшись на каблуках, он отправился купаться в восторженном внимании людских женщин.

Глянув на покрасневшую от стыда эльфу, Рион ловко выхватил из её рук жетон. На человеческом, эльфийском и гномьем языках было написано:

Тювериэль Сирви Латраднифьель Ао`Кше Дармирс Фервалесрия

130 лет 16 дней 22 часа.

Миг, и цифра 22 сменилась на 23, как будто и была отчеканена изначально.

Тюве отняла свой документ у человека и посмотрела ему в глаза:

– Теперь ты тоже меня возненавидишь? Я на всю жизнь такая… красивая.