Братья Карамазовы. Том 2

Сергей Вербицкий

Братья Карамазовы. Том 2

По мотивам одноименного романа Ф. М. Достоевского

К 200-летию со дня рождения Ф. М. Достоевского

Посвящается Ф. М. Достоевскому

Отче, прости им, ибо

они не ведают, что творят.

Евангелие от Луки (гл. 24, 34)

II том

От автора

Книга, которую Вы держите в руках, это второй том «Братьев Карамазовых», созданный по несколько измененной идее Ф. М. Достоевского. Дело в том, что Федор Михайлович в своем произведении, хотел рассказать об Алеше Карамазове, но он стал лишь свидетелем, а сам того не подозревая вывел в первом томе Дмитрия Карамазова, его падение и наказание за не совершенное преступление. Именно он был основным драйвером первого тома, его имя справедливо было бы вынести в подзаголовок романа: «Братья Карамазовы» – «Дмитрий». А второй том – «Иван».

Действие второго тома романа разворачивается, уже в Петербурге, спустя тринадцать лет после окончания первого тома, как и хотел сам Достоевский. Разница состоит в том, что Федор Михайлович интересовался только социально-нравственными вопросами. Покушение же на императора Александра II включает в себя и вопросы политические и в силу существовавшей тогда цензуры не могли бы быть им освящены.

Теперь, спустя почти сто сорок лет, мы можем восполнить этот пробел и представить полную картину произошедшей трагедии. Сохранены все основные персонажи, и по мысли Ф. М. Достоевского во втором томе он хотел отобразить в Алексее Карамазове гибель идеи христианства в XIX веке, сказав при этом, что второй роман об Алеше Карамазове будет главным; мы же пойдем немного другим путем: в этом томе мы проследим на примере его брата Ивана Карамазова, к чему может привести человечество полное отрицание Христа, а Алексей у нас останется нерушимой стеной веры во Спасителя и станет главным героем третьего тома. Он будет самым важным персонажем во всей трилогии, где христианская эпоха заканчивается и начнется постхристианское время.

Это не исторический роман об убийстве императора Александра II, а роман, продолжающий литературные традиции Ф. М. Достоевского в современной обработке, и если Федор Михайлович писал в стиле фантастического реализма, то этот роман написан в стиле документального реализма. Никакая выдумка по интересу и увлекательности никогда не сравнится с исторической правдой.

ПРОЛОГ

Куранты Спасской башни Кремля пробили одиннадцать часов. Семнадцатого апреля 1818 года в Москве в Чудовом монастыре появился на свет будущий наследник Великой Российской Империи. Отец малыша, Николай Павлович, младший брат Александра I. Мать новорождённого Александра Фёдоровна, урождённая принцесса Фридерика Луиза Шарлотта Вильгельмина Прусская, записала в своем дневнике: «Это маленькое тельце может быть Императором, мне становится почти грустно от этой печальной мысли». А в это время на Красной площади стоял юродивый и орал что есть мочи: «А молодец-то наш – в красных сапогах».

РОЖДЕСТВО ХРИСТОВО

В Петербурге на Невском проспекте была тихая безветренная рождественская ночь, крупными хлопьями падал снег. Одинокая фигура спешно вышла из одноконной коляски, так называемой в народе «Ваньки», на площадь величественно стоящего Собора Казанской Божьей Матери, раскинувшего в обе стороны, словно крылья, девяносто восемь колоннад, и побежала промеж памятников М. Б. Барклаю с одной стороны и М. И. Кутузову с другой, к северным воротам, отлитым из бронзы по образцу знаменитых крайских дверей XV века во флорентийской баптистерии. (До 1870 года она называлась Рождественская).

Открыв дверь, он вошел внутрь Собора. Это был Иван Федорович Карамазов. Сильный запах горящих свечей ударил ему в нос, кругом царила полутьма, а у последней, пятьдесят шестой колоны, стоял и отчаянно молился Алексей Федорович Карамазов.

– Алексей?! – сказал, восклицая, Иван.

– Иван… пришел, – тихо сказал, обернувшись, Алексей.

– Здравствуй, Алексей, сколько же мы с тобой не виделись?.. Лет семь, с крестин Роди.

– Здравствуй, Иван. Да, около того, – ответил Алексей.

– А зачем позвал?

– У меня к тебе очень серьезное дело.

– А почему не в обычный день? Встретились бы в ресторане каком-нибудь, там и поговорили. У тебя дома все в порядке? Как Lise чувствует себя?

– Здесь обстановка располагает. А дома все в порядке, с женой живем хорошо. Есть, конечно, всякие неприятности, но они, слава Богу, решаемые.

– Ну, тогда говори, чего хотел.

– Иван, ты… ты так изменился. Я узнал… узнал страшную правду, что ты стал с некоторых пор… как это правильно выразить… в общем, одержим одной идеей и, как всякий русский человек, и намерен дойти до конца пока она не осуществится.

– Про какую же идею, дозволь полюбопытствовать, ты говоришь?

– Ты стал революционером-террористом и хочешь убить царя. Скажи, я не ошибаюсь ни в чем, это действительно так? Это же преступление, Иван! И не только перед русским народом, но и перед Богом. Это страшно, Иван, я даже верить в это не хочу!!!

– А ты откуда знаешь? Ты что, Третьему отделению полиции служишь?

– Нигде я не служу, мне Коля Красоткин рассказал, и, ты знаешь, я, как только это услышал, я в ужас пришел! Ты что, крест не носишь?

– Нет, не ношу. А ты хоть представляешь, куда ты влез? Ты хочешь предотвратить убийство царя? Убийство царя – великая тайна. Тебя самого просто убьют.

– Ничего предотвращать я не хочу. Я просто хочу… хочу… хочу тебя спасти, брат, – пролепетал Алексей.

– Меня?! Ха! Подумай лучше о себе. Ты живешь в иллюзиях, не видишь, что в Петербурге творится. Я, если хочешь знать, не только в организации «Народная воля» состою, но я еще и в Исполнительный комитет ее хочу войти, а знаешь почему?

– Христос с тобой, что ты такое говоришь? Отрекись, пока не поздно, брат, – взмолился Алексей.

– Я от Бога отрекся.

– Да ты что, как такое можешь сделать?! Это же жизнь вечную ты отверг. Ты в абсолютную смерть уверовал?

– Я в справедливость уверовал, я против деспотизма стал, я блага русскому народу хочу. Ты о процессе ста девяносто трех что-нибудь слышал? Они просто в народ пошли, а их на пять лет под арест, потом кого куда. Кого в вечную ссылку, кого повесили, восемь человек с ума сошли. А потом еще восьмерых повесили за хранение запрещенной литературы. Это царь-вешатель, чего же его не убить, брат, скажи? Нет никакой свободы печати, свободы собрания, открытого слова… и прочего.

– Александр волен в своих решениях, ибо ответ он будет держать только перед Богом. Не суди, брат, не судим будешь. Какой мерой меришь, такой и тебе отмерится, – чуть ли не со слезами пролепетал, словно маленький ребенок, Алексей Фёдорович.

– Какой мерой, ты что? Когда отмерится? Наши военные суды, что ли? Так они, известно, одному человеку служат и меряют все по высшей пробе. Александр II устроил террор по закону, а мы ему ответим террором против его закона! Ты мне одно скажи: перед народом, значит, он не ответственен? Ну?! – и Иван Фёдорович зло посмотрел на своего брата. Тот молчал и умоляюще глядел на него, широко раскрыв глаза. – Молчишь?! Это тоже ответ! А мы, если хочешь знать, хотим учредительное собрание создать… конституцию принять, а он ничего не даст принять, а потому он достоин смерти.

– Он же отменил крепостное право и еще, может, чего сделает, – снова обрел дар речи Алексей Федорович. – Нужно только время. Пожалуйста, Иван, пойми же наконец: подлинная свобода народа невозможна без Христа, получится только анархия, и тогда сам народ попросит палку и кнут. Без царя никак нельзя, народу нужно живое воплощение Христа на земле.

– Ничего подобного, просто народу нужна другая идея, и мы ее дадим. Царствие Небесное заменим коммунизмом – идеей всеобщего братства, все во имя большинства. Мы законы примем, и все на основании собственной ответственности перед каждым и невозможности уйти от закона нашего…

– Божьего закона, Иван!!! – прервал, Алексей Фёдорович.

– Будут соблюдать порядок, – закончил свою мысль, Иван Фёдорович.

– Еще раз прошу тебя, Иван: отрекись от них, пусть они это делают, а не ты, тем душу свою сбережешь для вечной жизни.

– А я же тебе сказал: в вечную жизнь не верую и тот путь, который я избрал, не оставлю, и точка, – сказал Иван, достал из пальто железную флягу и отхлебнул.

– Иван, вон висит чудотворная икона Казанской Божьей Матери, подойди к ней, поцелуй и глубоко покайся за свои мысли, поступки, слова – она простит, и все наладится, ведь то, что ты говоришь, страшно!!!

– Культ вождя, страх перед государственной властью, преклонение перед земными кумирами всегда были типичными и останутся таковыми для слабого человека. Половина Петербурга во Христа не верует, а царя боится.

– БЛАГОСЛОВИ, ВЛАДЫКО, – прозвучало со стороны алтаря, и началась литургия.

– Тише, тише вы… – послышались голоса.

– Ну, вот и все, пора прощаться. Встреч со мной больше не ищи. Я по-прежнему, как и тринадцать лет назад, люблю тебя. Помнишь наш с тобой разговор в трактире перед смертью отца?

– Помню.

– Так вот, с тех пор ничего во мне не изменилось, а наоборот, получило свое развитие. Не надо мне счастья, построенного на слезинке замученного одного ребенка! Понимаешь?!!!

– Как же так… Иван?! А на смерти Отца народа русского – помазанника Божьего – надо?!

– Надо!!! Ибо приговорен этим же народом русским. А народ, Алексей, не что иное – глас Божий!!! Если хочешь… Все, говорить больше с тобой не могу… Прощай, Алешка, – сказал Иван, крепко обнял Алексея и пошел на выход.

– Иван, я тоже люблю тебя и не остановлюсь, – сказал Алексей, но Иван не повернулся и вышел на улицу.

А на площади перед Казанским Собором с Финского залива задул ветер, и снег буквально валил с неба. Иван Федорович снова прошел между скульптур Барклая и Кутузова к Невскому проспекту, залез в первую же свободную повозку и крикнул извозчику:

– На Владимирский!..

НОЧЬ

Дом Ивана Федоровича был угловым, и стоял он на пересечении Владимирского проспекта и Графского переулка. Путь был близкий, и потому извозчик довольно быстро довез его. Он вошел в подъезд и поднялся на третий этаж. Квартира располагалась справа. Открыв дверь своим ключом, Иван Федорович вошел. Раздевшись в передней и пройдя в комнаты, он увидел свою жену Екатерину Ивановну в спальне. Она сидела на кровати и читала, а в ее ногах играл их семилетний сын Родя. Иван Федорович тихо встал у порога.

– Иван… – встрепенулась Екатерина Ивановна. – А мы тебя ждем праздновать.

– Ложитесь спать, поздно уже. – Иван поцеловал в лоб жену и, наклонившись, обнял сына.

– Но мы тебя ждали! – расстроенно сказала Екатерина Ивановна.

– Папа, папа, мы тебя правда ждали! – оторвавшись от игрушек, вскричал Родя.

– Нет, у меня еще срочные дела, посижу у себя, думаю, задержусь до утра, – холодно сказал Иван Федорович и, не дожидаясь ответа, прошел в свой кабинет. В помещении было темно, но он сразу почему-то уловил, что здесь, кто-то есть. Иван Федорович не возмутился, пройдя в середину кабинета, подошел к письменному столу и зажег стоявшие на нем канделябры. Затем, усевшись на кожаный диван, он увидел человека в черной тройке, сидящего у плотно закрытого гардинами окна.

– А ты кто такой? – строго спросил Иван Федорович. – Впрочем, можешь не отвечать. Я тебя сейчас придумал. Это все моя болезнь, так что брысь, я смертельно устал и хочу отдохнуть.

– Важно, не кто я такой, важно, кто вы, Иван Федорович, – ответил человек в черной тройке.

– Я кто такой?! Ха, это прелюбопытно, но сначала я хотел бы узнать, кто вы такой. Уж сделайте одолжение, иначе разговора не получится. Хотя можете не отвечать, сделайте милость, уйдите туда, откуда пришли.

– Не прогоняйте меня, уважаемый Иван Федорович мне очень надо с вами побеседовать. Вот, я, черный ангел, если хотите знать, а вы, Иван Федорович, маленькая шестеренка, но очень необходимая шестеренка, приводящая в движение весь новый российский исторический процесс…

– Надо же, какой я, оказывается, важный. Это мне уже приятно, – усмехнувшись, перебил его, Иван Федорович.

– Да, да, и потому мне очень, очень важно с вами держать разговор.

– И именно в Рождественскую ночь? Да что вы здесь делаете, когда Он родился?

– А вы что, веруете?

– Ничуть.

– Тогда к чему такие вопросы? Но если хотите и настаиваете…

– Просто стражду! – сказал Иван Федорович и перекинул ногу на ногу.

– Позвольте. Вы не веруете, и это очень хорошо, но вместе с тем все же необходимо здесь некоторое объяснение. Видите ли, многоуважаемый Иван Федорович, несмотря на ваше неверие, я должен вам заметить, что мир изначально был во тьме и пороке, и вот явился Бог на землю, да, да, Бог в лице Иисуса Христа – простого плотника, и мир сразу изменился. Люди, отягощённые грехом и повсеместной несправедливостью жизни, получили надежду. Ну, хоть не в этом мире – так в другом наступит справедливость, уйдет постоянная, мучающая душу боль и наступит всеобщее благоденствие, где негодяев и обидчиков уже не будет. Тем более, что Он дал нам всем зарок: прийти, подтвердив Свое обещание воскресением, победив смерть, чего так боится каждый человек из ныне живущих, чувствуя по наитию величайшую тайну. И вот проходит уже почти две тысячи лет, а его все нет, и человечество устало ждать, тем более что добра в мире больше не стало, а люди церковные – такие же грешные, как и они сами, и тогда оно разуверилось, почувствовало себя одиноким и замкнулось на себе любимом. Да, тепла в этом мире не хватает. Поняло наконец, что вокруг, как и изначально, тьма, и больше ничего, а Христос – лишь маленькая звездочка, так далека и недостижима, что та надежда, которую он оставил, оказалась призрачной, и не стоит таким людям, как вы, уважаемый Иван Федорович, тратить душевные силы, вот потому я и дерзнул именно в эту чудесную, без преувеличения, ночь явиться перед вами, чтобы вы увидели, кто настоящий хозяин на земле, в чьей власти души человеческие.

– Вот только разговоры про душу я не приемлю, потому что в нее также не верую. Есть чувства, и более ничего, а так ты, конечно, все складно изложил, настаивая на своем взаправдашнем существовании, и если ты натурально есть, тогда все вопросы у меня отпадают, а если же ты плод моего больного ума, тогда…

– Ах, оставьте вы этот вопрос, можно подумать, что он прямо ключевой. Ни к чему в этом разбираться, всамделишный я или нет. В этом мире так хрупко, что порой не отличишь, где реальность, а где видение. Лучше перейдем прямо к делу, почему я, собственно, и образовался у вас.

– Ты упрям, как я посмотрю. Умеешь убеждать, да так, что от тебя никуда не деться. Ну, если ты не черт, а ангел, тогда валяй, – сказал Иван Федорович и, откинувшись на спинку дивана и достав из внутреннего кармана пиджака железную флягу, отхлебнул из нее и приготовился слушать.

– Извольте, я начинаю, и для этого я должен вернуться к тому, о чем говорил ранее. Так вот. Человечество в этом веке совсем утратило веру в Бога, и особенно на западе. Чего стоит появление труда Эрнеста Ренана, где он, заметьте себе, на основе документов исследует зарождение христианства и Самого Иисуса Христа и приходит к выводу, что Христос – обычный человек с удивительными способностями, и никакого воскресения Его не было. Ему вторит написанная картина «Мертвый Христос в гробу» Ганса… как его? Гольбейна. Смотря на нее, страх проходит по жилам, вера теряется. А Дарвин как все хорошо выстроил! Происхождение видов – Evolution, а Бога нет. Штраус же и вовсе был ярым противником христиан, когда это было, а вот нате, состоялось! Россия же плетется в конце этого пути, но все же и здесь начались перемены, и проявились они вначале с восстания декабристов, они первые открыто бросили вызов власти. Следующие – это петрашевцы и Белинский, Прудон, далее Герцен и Добролюбов, Нечаев – бес, ну и наконец политическая организация «Земля и воля» во главе с Плехановым, а из нее уже народилась революционно-террористическая организация «Народная воля», которая включает в себя около пятидесяти военных кружков, вовлечено более пятисот человек по всей России. Война с турками взяла много сил, освободили братьев-славян, а святыню всего православия Царьград оставили нетронутой, и, главное, у стен стояли, вот возьми и все. Испугались Англии, она пригрозила свой флот вывести. Александр слишком хорошо помнил, чем закончилась Крымская война во времена его отца – крушением Николаевской власти, так он стал опасаться за свой престол, тем более что флота на Черном море не было. И он избрал земное и предал Небесное, и повернули русские войска, хвост поджав! Все мне это кажется плачевным. Жизнь в России как-то стала после войны беднее, что ли, а прибавьте стачки рабочих и беспокойство крестьян, что землю заберут. Отсюда следует мысль собственного соображения. Дозвольте обнародовать?

– Валяй.

– Всякая война вредна русскому народу, равно как и его государю. Теперь простите меня за мое отступление, я немедленно перехожу к делу.

– Да уж, заждался я.

– После ареста этой осенью Дядюшки – Александра Дмитриевича Михайлова, казначея, руководителя и стукача Третьего отделения полиции, – организации «Народная воля» грозила медленная смерть. Вы же сегодня своим капиталом буквально спасли ее, подхватив революционно-террористическое знамя. Вы своими кровными наследственными средствами буквально вдохнули в нее новую жизнь и возродили надежду на то, что похотливый разбойник будет мертв. Я очень верю, что вы доведете дело до конца, также я верю, что за вами придут другие и не дадут маховику процесса обновления России остановиться.

– Вот мы и очистим Русь от него и построим другой мир, более справедливый, где будет хорошо и старику, и ребенку брошенному.

– Да, да, в нашем веке уже появились социалисты со своим учением, как обустроить государство без Христа – заметьте это себе. Вы, наверное, читали Фурье, Бакунина, того же Плеханова, Огарева, Чернышевского – горе-писатели. А в Америке пошли дальше социалистов и учредили демократию, и все как обустроить справедливо жизнь, вместо помазанника Божьего светский чиновник стал управлять… Кхе-кхе-кхе, люди на него смотрят как на Отца народа и не хотят поверить, увидеть, что он чужой им, но подождите, сильные мира с большим капиталом разочаруются в нем и начнут сами управлять, а народу оставят право выбора марионетки-чиновника. Что будет, если и у них ничего не получится? Ох, не знаю, не знаю.

– Но это их дела, нам нужно о себе думать. Потому я не жду манны небесной, а живу именно для того, чтобы очистить нашу Русь от всяких негодяев, например Александр II. Терпение лопнуло! Время пришло!!!

– Да вы идеалист, впрочем, как и весь народ русский. Это, правда, присуще молодым людям, а вам уже тридцать шесть, но вы исключение, и вы большой молодец, сохранили это в себе! Нам, признаюсь, такие и нужны, а то дело совсем не двигается, сколько покушений – и все без толку. Весь Петербург уже знает, что на него объявлена охота, и ждет исполнения! Так что время пришло, надо действовать, совершить последний прыжок!!! – вскрикнул черный ангел, и в кабинете стало холодно. Иван Фёдорович поежился и выпил из фляги.

– Ну и холода напустил, право, что с тобой сделалось? Да и хватит победных реляций, господин ангел, я этого не люблю. Дело еще не сделано, потому попридержите, я тебя попрошу, а то сглазишь. Я всего лишь просто верю в хорошее и думаю, что не зря живу, не зря пропадаю. Хочу сделать что-нибудь этакое, чтобы помнили меня. Вот и все, а ты идеалист, идеалист.

– Не буду больше, не буду, простите меня. А вы еще к тому же и суеверный. Я же придерживаюсь другого мнения: чему быть, того не миновать, главное, чтобы воля, так сказать, была.

– Хорошо излагаешь.

– Да я, собственно, о другом еще хочу у вас узнать.

– О чем?

– Кто вас рекомендовал в «Народную волю» и что вас подвигло пожертвовать своим капиталом на ее финансирование? Вы, Иван Федорович, который стал не согласен с планом Божьим, говоря о всеобщем счастье, отреклись от Него и готовы перейти на нелегальный образ жизни, это же от самой жизни отказаться.

– Так, все по порядку, придержи нетерпение свое, все узнаешь.

– Да, да, во всем нужен порядок.

– Вот именно. Ты очень непонятливый, я уже говорил, что хочу сделать что-нибудь этакое, чтоб запомнили на все времена. Я давно искал случая проявить себя и для этого готов пожертвовать не только своим капиталом, но и жизнью своей. Теперь о том, как я вошел в «Народную волю». Странно, что ты об этом не знаешь, ты же ангел.

– Всякое бывает, вы уж поверьте.

– Так вот, недели полторы назад я, как всегда, совершал свой утренний променад и вижу – стоит маленькое существо. Пригляделся – девица с лицом мальчишки, коротко подстриженная, потом уж я узнал, что ей уже двадцать восемь, но мне так не показалась. Так вот, стоит, вся замерзла, а я возьми к ней и подойди, и упади около ее ног, будто поскользнулся. Она давай меня поднимать, а я ей – спасибо и пятисотрублевую ассигнацию даю, и спрашиваю: «Как зовут тебя, детка?» Она оторопела сначала: «Да вы что, да не стоит это того», а я настоятельно говорю: «Бери!!» Тогда румянец выступил на ее щеках, и она дрожащими от холода и волнения руками взяла и сказала, что зовут ее Софья Перовская. Тогда я ей еще тысячу даю и приглашаю в ресторацию согреться и откушать, она, как кредитку увидела такую, совсем дар речи потеряла, потом, прокашлявшись, и говорит: «Да я таких и денег-то не стою». А я ее так грозно спрашиваю: «Так что, пойдёшь?» «А куда я денусь?» – отвечает мне тихо. Посидели мы в ресторации, она поела, оттаяла, собралась с мыслями и говорит мне: «Ну что, господин хороший, пойдем ко мне? Я благодарность помню». Собрались мы и пошли. Она квартировала у первой роты Измайловского полка. Пришли к ней, и тут вся моя дремавшая страсть разом выплеснулась, она даже и не сопротивлялась. Надо сказать, что до этих дел она оказалась большой мастерицей. Откуда у нее, не знаю, видимо, природный талант. Ее страсть отличается тем, что она как животное, не позволяя себя брать, а берет сама мужчину, да так, что у того сил потом больше не остается, а она, наоборот, еще более неуемной становится. Так что я был сражён ею наповал, никогда не мог подозревать, что в женщинах может быть такая неистовая силища. Потом она мне рассказала, что на Невском сторожила проезда кареты царя, что она из «Народной воли», и готовят на него покушение. Вот тогда я и загорелся этой идеей и сказал, что я хочу примкнуть к их организации. Она потребовала отречься от Бога, я тут же согласился и воскликнул как безумный: «Я отрекаюсь от Бога и более в Него не верую!!!» Вот так теперь хожу к ней, и вроде ничего на первый взгляд в ней нет, а разговоришься – и страсть просыпается во мне, и хочется немедленно ею овладеть. Да, забыл сказать: она тогда же и пожаловалась мне, что их организация нуждается в деньгах. Я и на это согласился, отказаться уже у меня не было возможности. С ней у меня началась новая жизнь, и я нисколько не сожалею, что мне придется еще и от этого гниющего мира отказаться. Ничего в нем хорошего нет.

– Мир погубят похоть и деньги.

– Может быть, а пока поживем еще.

– Конечно, поживем, ведь даже в аду, смею вас уверить, можно жить. Чем себя современный человек и тешит: сегодня-де, главное, поживу как хочу, а там если и есть ад, то приму мучения, но, верно, жизнь-то будет, а больше мне ничего и не надо. А помните ли вы, многоуважаемый Иван Фёдорович, дело Веры Ивановны Засулич, которая пятого февраля семьдесят восьмого года стреляла из револьвера в петербургского градоначальника, генерала от кавалерии Федора Федоровича Трепова, тяжело ранив того в живот?

– Да, я читал в газетах.

– Так суд присяжных помиловал ее. Оправдал, невиновна, мол! Каково, а! Следовательно, разрешили убийство по совести! И как ликовала вся Европа, а вместе с ней и вся наша интеллигенция.

– И что? Я тоже радовался.

– А вот что, Иван Федорович: если у вас есть страх, а при свершении крупного дела всегда присутствует подленькая боязнь чего-либо, так будьте покойны: публика петербургская на вашей стороне, быть может, не явно, но втихую, секретно, так сказать. Вы понимаете меня?

– Да. Но страха никакого нет во мне. Я глубоко убежден в правоте моего поступка.

– Вот и хорошо, уважаемый Иван Федорович, а я вас могу заверить, что если окончите дело положительно, то впишете себя не только в петербургскую летопись, но и в историю Российской империи.

– Хотелось бы верить. А знаешь, почему я с тобой так откровенен?

– Нет.

– Да потому что ты моя фантазия, мне же об этом, просто не с кем поговорить, а у меня все клокочет внутри. Смерть как хочется поделиться. Теперь же я высказался до конца, и в знак моей благодарности к тебе я позволю себе еще одно маленькое откровение. Я так легко и быстро принял эту идею об убийстве царя, потому что сам уже участвовал в убийстве и остался безнаказанным, переступил черту. Психологически, так сказать, только намекнул лакею Смердякову, моего незаконнорожденного брата, что было бы хорошо, если б отца не было, если Бога нет, то все позволено, а тот, неверующий, возьми и убей, а потом повесился, не смог выдержать. Понимаете?! Пострадал же за все мой старший брат Дмитрий, все страсть его неуемная, чересчур эмоциональный. Держать нужно себя, держать, но я его в беде не оставил, все-таки брат. Я ему побег устроил и теперь даже не знаю, жив ли он или нет. Вот так, – и тут Ивана Федоровича неведомая сила буквально повалила, и он тут же заснул.