Стань моим завтра

– Что у тебя с этим гонщиком? – снова устремляя взгляд через тонкие стекла очков на историю болезни, – Ковалевичем? – уточнил он. – Ты до сих пор не начала с ним курс реабилитации. Мариш?

– Трудный случай, – устало проговорила она, усаживаясь за полукруглую брифинг-приставку. – Не идет на контакт.

– Пожестче. Ну что за эксперименты? Я понимаю, ты учишься на психолога, но тебе не кажется, что не стоит разводить здесь пансион благородных девиц?

– Роман Евгеньевич, давайте дадим ему немного времени. Я уверена, что он скоро успокоится. Я же не могу силком таскать его на физиотерапию и массаж. За те деньги, которые он платит, можно проявить к нему немного сочувствия.

– Ну, как знаешь. Если начнет доставать, отдай его Разумовскому.

– Роман Евгеньевич.

– Хорошо-хорошо. Да я тебя не за этим вызывал. Может сходим куда-нибудь пообедать? Что скажешь? Тебе нужно отвлечься, ты какая-то подавленная в последнее время, – по-дружески мягко, сказал главврач.

Марина потупила взгляд. А потом вновь посмотрела на него.

– Олег? – посерьезнел Роман Евгеньевич.

– Олег? Мариш…

– Я знаю, – поднимаясь со стула, устало выдохнула Марина.

– Не обижайся, – бросил ей в след Роман. – Я не собираюсь учить тебя жизни.

Вместо ответа Марина лишь понимающе покачала головой и вышла.

Ей казалось, что, помирившись с Олегом, она избавится от чувства вины и ненужных искушений. Марина, как говорила о ней мама, была «предсказуемая». Она редко делала ошибки, и вся ее жизнь была выверенной, протертой до зеркального блеска и аккуратно разложенной по полочкам. Но иногда она ловила себя на мысли, что эта размеренность убивает ее. Роман Евгеньевич был одной из тех редких ошибок, о которых Марине неловко было вспоминать. Их связь началась спонтанно и сначала была просто способом избавится от давления мужа, а может быть ответом на его тотальную ревность. Но для самого Романа, это было чем-то большим, и Марина стала тяготиться этими отношениями. Себе она уже все доказала, но как теперь доказать все тоже самое Роме – не представляла. И все эти его приглашения на обед или пройтись, вызывали в ней душное бессилие и желание побыстрее сбежать.

– Отчитал тебя за новенького? – спросила болтавшая с медсестрой у поста Катя.

Марина улыбнулась.

– Ой, девочки, а вы читали, что жена этого самого Ковалевича, – молоденькая медсестра Алина заговорщически кивнула на приоткрытую дверь его палаты, – завела курортный роман.

– Не долго она хранила ему верность, – усмехнулась Катя, мельком взглянув на подругу.

– Откуда вы об этом знаете?

Марине не нравился настрой коллег, и она серьезно посмотрела на девушку. Алина перестала улыбаться. Она взяла со стола журнал и протянула его Марине.

– Вот.

Та пробежалась по небольшой статье, щедро иллюстрированной фотографиями заочно знакомой ей Кристины и ее жгучего восточного спутника.

– И с чего такое внимание? – возвращая Алине журнал, поинтересовалась она.

– Да вы что, Марина Владимировна, он же гонщик знаменитый, – воскликнула Алина с удивлением глядя на женщину.

– Мне все равно кто он. Это ему не показывать, – строго сказала она. – Понятно?

Алина обижено кивнула и убрала журнал в ящик стола. Катя пристроилась рядом.

– Чего хотел наш стареющий Казанова?

– Хотел куда-нибудь сходить, – безразлично ответила Марина.

– А ты?

– А я нет.

– Ну и зря. Да, он уже староват, но зато не женат и хорошо к тебе относится. В любом случае лучше твоего благоверного.

– Кать, – Марина повернулась к подруге и взяла ее за плечи. – Пожалуйста, не надо. Да, я жалею, что снова поверила Олегу. Это очередная моя ошибка. Я хочу покончить с этими отношениями, но не так, – она еще несколько секунд сжимала плечи подруги, упрямо гладя ей в глаза. – Пошли поедим.

***

Короткие разговоры и чтение на ночь давали положительную динамику. Пациент постепенно выходил из скорбного оцепенения и начал хоть как-то реагировать на нее. Марина умела радоваться мелочам. Тем более, возня с Ковалевичем отвлекала ее от мыслей об Олеге.

– Как наш пациент сегодня? – улыбнулась она, проходя вечером пост дежурной медсестры.

Алина оторвала глаза от журнала и небрежно бросила:

– Укатил куда-то.

– Что?

Ларина остановилась, глядя на снова углубившуюся в чтение девушку.

– Укатил. Минут двадцать назад, – повторила та.

– Почему вы мне не позвонили? – заволновалась Марина.

– А что такое? Ему запрещено выходить из палаты? – с плохо скрываемым раздражением спросила медсестра. – В таком случае вы должны меня предупредить.

– Ну, о чем вы думали? – нервничала Марина, судорожно соображая куда он мог податься.

– Наверняка покурить пошел, – с безразличием проговорила Алина.

– Надеюсь, – в полголоса бросила Ларина и быстро зашагала в сторону лифта.

«Вниз или наверх?» – мысли так быстро вспыхивали в голове пугающими картинками темной безлюдной крыши, что она нажала на кнопку последнего этажа скорее интуитивно.

Двери бесшумно разъехались, и Марина оказалась на привычном ей техническом этаже, через который проходила по несколько раз в день, покурить. Только бы ему не хватило ума … – Марина осеклась.

До ее слуха долетела повторенная коротким эхом фраза. Почти сразу ее догнала вторая и Марина, прислушиваясь, двинулась на голос.

– Да брось, телочки любят экзотику. Ну какая из них устоит перед таким красавчиком в беде? Это ж как со священниками. Ну, типа, если ваще нельзя им прямо сильно надо становится.

Из-за очередного поворота раздавался радостный голос Карасева.

Она слышала, как кто-то фыркает ему в ответ. Зашуршали по пыльному бетонному полу колеса инвалидной коляски. Марина почти успокоилась, она была уверена, что это Ковалевич и, опершись рукой о стену, чтобы случайно не обнаружить себя, начала прислушиваться.

Карасев трещал не останавливаясь, замолкая лишь чтобы выпустить изо рта струю сигаретного дыма и даже затягиваясь мычал, словно слова неумолимо рвались наружу.

– Ты же автогонщик, да? Прости братан, я гонки не очень. Я по хоккею. Зато ты сейчас типа постоянно на колесах, – засмеялся Павел и тут же осекся. – Да брось, кому как не мне тебе об этом сказать. Привыкнешь. И к косым взглядам, и к шепотку, – вдруг упавшим голосом добавил он, но тут же спохватился, вспоминая свой веселый характер и принялся рассказывать анекдот, которому смеялся тоже он один.

Марине было любопытно стоять здесь словно в засаде и подслушивать чужие разговоры. Ей хотелось услышать голос Ковалевича, но он молчал. Она напрягала слух, пытаясь понять, что он сейчас делает и какое у него выражение лица. Карасев не отличался тактичностью, но ему позволительно. В конце концов он говорил о том, о чем другие только шептались, а еще хуже слишком громко молчали. Ее пациенту нужна сейчас эта незамысловатая правда. И она была благодарна Карасеву, что тот сыпал ее щедрой рукой. Воздух был наполнен горьким табачным дымом, коротким эхом брошенных фраз, шорохами колес и костылей. Марина привалилась спиной к стене и запрокинув голову, прикрыла глаза. Так от нее не мог укрыться ни малейший звук.

– А как насчет Лариной? – вдруг прозвучал глухой низкий голос Ковалевича.

Марина распахнула глаза и еще сильнее напрягла слух.

– Э, братан, не про тебя баба. Она не такая, – со знанием дела заявил Карасев. – И вообще, – понизил он голос почти до шепота. – Говорят, ее гвавврач того… Думаю, твоим колесам она предпочтет колеса служебного мерса Романа Евгеньевича, – отрывисто с подхрюкиванием засмеялся Карасев.

Его слова заставили сердце Марины сделать в груди сальто и, больно ударившись о ребра, сбить дыхание. Однако, она продолжала прислушиваться к словам мужчин. Ей было интересно, что на это ответит Андрей.

– Все они одинаковые, – с презрением выплюнул он.

Лицо Марины вспыхнуло, как от пощечины, и она медленно вышла из своего укрытия.

– Ковалевич, вы все-таки решили воспользоваться креслом? – слишком язвительно спросила она, в душе наказывая его за пренебрежение. – А вы, Карасев, опять курите?

Досада и, вызванная услышанным неловкость, продолжали бурлить внутри. Марина пыталась успокоиться, чтобы не выдать себя дрожащим голосом или неловкими, язвительными фразами.

– Я провожу вас, – сказала она, дожидаясь пока Карасев потушит окурок в жестяной банке из-под шпрот, чтобы проводить нарушителей к лифту. – Помочь? – уточнила она у Ковалевича, но тот молча посмотрел на нее из-под темных густых бровей. Даже сидя в коляске он доставал невысокой худенькой Марине почти до плеча. Катя права – здоровенный. Решительно оттолкнувшись руками, он быстро развернулся и поехал впереди их небольшой процессии. Марина улыбалась, наблюдая его упрямство. В любом случае, злость лучше отчаянья.

Убедившись, что Карасев дошел до места, Марина зашла вместе с Ковалевичем в его палату.

Тот обернулся и смерил ее оценивающим взглядом.

– Что, снова сказка? – пробурчал он.

Видя, что Марина никак не реагирует на его слова, развернулся.

– Вам что доплачивают за все эти ваши сказки, за Андрея Николаевича…?

– А вы, что же, Ковалевич, думаете, что по-человечески – только за деньги можно? – Стараясь не заводиться еще больше, спросила Марина.

Андрей опустил глаза.

– Мне в туалет надо.

– Андрей Николаевич, попросить помощи совсем не зазорно. Но, если вам действительно нужно в туалет… Я подожду вас в коридоре. Десяти минут вам достаточно?

Тот лишь кивнул. Взгляд его синих глаз, притаившийся под черным бархатом ресниц, был твердым и упрямым. Он продолжал смотреть на нее, пока за Мариной не закрылась дверь.

Пока ее пациент геройствовал в одиночку, пытаясь снова лечь в постель, Марина отошла к посту поинтересоваться, кто помог ему сесть в коляску. На что Алина лишь пожала плечами.

Марина вернулась к двери и прислушалась, пытаясь по звуку определить, что делает сейчас ее пациент и не нужна ли ему помощь. Внутри было тихо, и Марина постучала.

– Теперь мне можно войти?

Ковалевич полулежал на кровати и смотрел на нее. Да он не хотел говорить, но сейчас по крайней мере не пялился в стену. Она тихо вошла и, придвинув ближе к кровати стул, устроилась на нем с книгой.

На этот раз ее пациент не возражал против чтения и через несколько минут уже лежал с закрытыми глазами, притворяясь спящим.

***

Выйдя с утра из лифта, Марина первым увидела Карасева у поста дежурного. Повиснув на костылях, он заигрывал с новенькой медсестрой. Та выслушивала его бесконечные остроты с непонимающей, виноватой улыбкой, каждый раз переводя взгляд на проходивших мимо пациентов и сотрудников в немой мольбе о помощи.

– Мариночка Владимировна, доброе утро, – воскликнул он, увидев проходящего мимо доктора.

Паша тут же потерял интерес к девушке и бодро запрыгал на своих костылях рядом с Лариной.

– И чего же вам, Карасев, не спиться? – с наигранной серьезностью спросила Марина. – У вас, насколько я помню, нет с утра занятий.

– Я спросить, – обеспокоенно начал Павел. – Дмитрий Константинович сказал, что меня выписывают.

– Рада за вас, – ответила Марина.

Только дойдя до двери ординаторской она остановилась, вопросительно глядя на своего пациента.

– Так рано еще, – обезоруживающе выдал он.

– Вашему лечащему врачу виднее, Карасев. А ко мне вы будете приходить два раза в неделю, как мы с вами и планировали, – объяснила Марина и взялась за ручку двери.

– Да рано, уверяю вас.

– Не говорите глупости, Карасев. Вы абсолютно здоровы. Зачем вам лишний раз оставаться в душной больнице? На улице почти лето, – улыбнулась она и скрылась за дверью.

На утренней пятиминутке Марина поняла, почему так беспокоился Карасев. Она и сама не возражала против его выписки, считая, что Павлу пора на свежий воздух. Подальше от больничного запаха и уныния.

– Что по Ковалевичу, – раздался голос главного, распугав ее мысли о Павле.

– Из назначенного ему курса, начали пока только массаж, – отчиталась она.

– Не давай ему спуску. Ты же умеешь.

Роман Евгеньевич выглядел уставшим. Он быстро выслушал всех присутствующих и с облегчением закончил летучку. Марина завозилась и поднялась с места, когда все уже вышли.

– Мариш, – Роман поднялся вместе с ней, и пока Марина соображала, чем ей отмазаться от этого внезапного тет-а-тет, он обогнул стол и оказавшись рядом, взял ее за руку. – Я скучаю. Не будь такой жестокой.

– Я? Жестокой? – усмехнулась Марина, стараясь выглядеть непринужденно. – Сейчас не самое удачное время, – начала она.

– Я зову тебя всего лишь на обед, а не замуж, – обреченно выдохнул Роман Евгеньевич. – А ты бы пошла?

– На обед или замуж? – переспросила Марина.

– Для начала на обед, – мягко улыбнулся он и поднес ее руку к губам.

– Ты в курсе, что о нас с тобой слухи по больнице ходят. И самое неприятное, что узнала я об этом от пациента.

– К черту слухи, – обхватив Марину за талию, он притянул ее ближе и, опаляя ее губы горячим дыханием, еще некоторое время смотрел, словно ждал, что она проявит инициативу, но Марина не шевелилась.

Наконец извернувшись, она освободилась из его объятий.

– Пожалуйста, не надо. Хорошо. Обед, – добавила она, видя его умоляюще-просящий взгляд.

***

Домой Марина вернулась поздно. Желания общаться с мужем не было никакого. Зачем она на самом деле позвала его назад? Уж точно не для того, чтобы помириться. Ей не хотелось неопределенности. Не хотелось, чтобы Олег чувствовал повод снова вернуться. Она все копила в себе силы для окончательного разговора, но откладывала его. Впрочем, как обычно. Может быть, поэтому она вдруг снова дала шанс Ромашову? Чтобы почувствовать себя «грязной»? Чтобы у нее самой не осталось права остаться с мужем? Еще этот Ковалевич. Весь день она думала о нем, а вечером, собираясь домой, жалела, что не могла остаться. Для него она одна из миллиона. «Все они такие», вспомнила она его слова. Почему ей так важно, что он о ней думает? Неужели Катя права, и она нашла себе питомца? Хотя, думая сейчас об Андрее, Марина точно не назвала бы его так.

– Снова поздно, – в дверном проеме возник Олег. Гипс ему сменили на легкую лангетку, и он почти бесшумно передвигался по дому, опираясь на трость.

– Много работы, – уверено соврала Марина, стараясь не смотреть мужу в глаза. – Ты ужинал? – проходя мимо него на кухню, спросила она.

– Время девять, конечно, я уже ужинал. Тебя ждать, с голоду сдохнешь.

– Прости.

Марина вытащила из холодильника кастрюлю с борщом и поставила ее на плиту.

Пока грелся суп, она переоделась, собрала раскиданные по спинкам стульев и кресел вещи. Олег тенью следовал за ней. Марина понимала, что разговор назрел, но для начала решила все же поесть.

– Кто он? – неожиданно спросил Олег.

– Кто? Он?

– Не притворяйся, я видел вас возле кафешки. Решил прогуляться и позвать тебя перекусить.

Голос супруга был ровным и холодным. Марина понимала, что ничего хорошего из разговора, начатого таким тоном, не получится. Пока она наливала в тарелку суп, все внутри уже успела заполнить липкая лужа собственной вины и категорическое нежелание что-то решать именно сейчас. Это было привычное ей душное бессилие.

– Просто коллега, просто ходили на обед, – обреченно выдохнула она, всеми силами желая побыстрее прекратить этот разговор.

– Просто коллега? – усмехнулся Олег. – И многие «просто коллеги» тебе так мило подают ручку, помогая вылезти из машины?

– Перестань, прошу тебя. Простая человеческая вежливость, – отмахнулась она и села за стол напротив мужа.

– Вежливость? – Олег смахнул тарелку супом Марине на колени. Она вскочила, глядя, как красное пятно поедает ее светлые домашние брюки.

– Ты с ума сошел? – выпалила она и быстро направилась в ванную, чтобы переодеться. – А если бы был кипяток?

Она забросила штаны в стиралку и принялась вытирать влажными салфетками все еще горящие, в жирных суповых подтеках, ноги.

– Ну прости, – Олег опустился за здоровое колено и попытался забрать из ее руки салфетку.

– Отвали, дебил, – огрызнулась она и начала с остервенением стирать попавшие на носки красные капли.

– Прости, – Олег схватил Марину за край футболки и едва успевая подняться на ноги, устремился за ней в спальню.

Марина ненавидела эти бесполезные выяснения отношений. Ничего нового они в их жизнь не вносили, кроме презрения и недоверия. Она старалась молчать на все попытки мужа извиниться за свое свинство. Только со злостью перебирала на полке вещи, пытаясь найти во что переодеться. Напялив на себя растянутые шорты, она так же стремительно бросилась обратно на кухню. Зазвенели брошенные в раковину тарелка и ложка. Марина, едва могла перевести сбивающееся от злости дыхание.

– Я устала, – вдруг выпрямилась она, сжимая в руке тряпку, которой только что вытирала пол. – Слышишь? Я больше ничего не хочу.

Марина старалась думать о чем-то нейтральном, слушая извинения Олега, чтобы снова не дать ему шанс разжалобить себя.

– Пожалуйста, – взмолилась она. – Я прошу тебя, уходи. Я. Без тебя. Могу.

Вместо ответа ее щеку обожгла пощечина. Марина ошарашено посмотрела на мужа. На его лице было выражение брезгливости. Да, он душил ее своей ревностью. Да, она знала, что он ей изменяет. Но Олег ни разу не ударил ее. Марине казалось, что она гораздо острее отреагирует на подобную выходку, но вдруг почувствовала, что ей все равно. Эта пощечина, будто контрольный выстрел в голову, наконец добила корчащийся в предсмертной агонии брак.

Она выпрямила спину и, стиснув зубы, посмотрела ему в глаза. Это неожиданное преображение супруги, видимо, сбило его с настроя, и Олег с силой прижал жену к себе, покрывая ее виски и щеки торопливыми извиняющимися поцелуями. Марина оттолкнула его и вернулась в спальню.

– Забирай вещи и вали. Давно надо было решиться, – проговорила она.

Олег, тяжело опираясь на палку, заковылял следом.

Пока Марина укладывала его вещи в чемодан, Олег перешел от извинений к угрозам, но видя, что на этот раз Марина не готова так легко сдаться снова начал извиняться.

– Я уйду. Завтра, – холодно ответил он на ее молчание.

Укладываясь в постель, Марина знала, что Олег не даст ей спать. Точно так же, как в ту самую ночь три года назад. Он вынет из нее душу, опустошит, заставит жалеть о принятом решении. Но на этот раз Марина была к этому готова. Его тихий, но настойчивый голос не умолкал, казалось, ни на секунду. Он умело вскрывал ее страхи и комплексы, вызывая жгучее желание ответить, доказать, что он не прав. Но Марина знала, если хоть что-то скажет, уже не сможет противостоять ему. От желания спать заболела голова. Она пыталась закрыть глаза, но Олег, как опытный палач, контролировал процесс, и она снова устремляла полный слез и ненависти взгляд в темнеющий потолок.

– Я люблю тебя. Люблю, – в исступлении шептал он, уткнувшись носом ей в шею. – Я так боюсь тебя потерять. Когда вижу рядом с тобой другого – просто с ума схожу. Я же вижу, все мужчины хотят тебя. Все до одного, ты просто не замечаешь этого, а я – да. Марина…

Она слышала слезы в его голосе, но знала – это лишь уловка. И точно. Не успела она расслабиться, как он железной хваткой схватил ее за горло и с силой сжал руку. Теряя сознание, Марина инстинктивно вцепилась ногтями в его ладонь, стараясь оттолкнуть, освободиться. И слышала, как ей в ухо проникает его холодный, жесткий шепот:

– Признайся, что ты изменила мне. Просто признайся и мы ляжем спать.

Хватая воздух урывками, кусочками, полувздохами, Марина изловчилась и впилась когтями ему в лицо и что есть сил провела пятерней ото лба до самого подбородка.

Не ожидавший такой прыти от супруги, Олег отпрянул и закрыл лицо ладонями. Марина, обретя свободу, пыталась отдышаться.

– Молодец, – улыбался Олег. – Прыткая, как кошка.

Он поднялся с постели и направился в ванную. Видимо, обработать следы от ее ногтей.

Кому-то эта сцена ревности могла показаться ужасной, но только не Марине. Она настолько привыкла к ним, что ей стало казаться, что у всех так. Но Катя была права, Олег – трус. У него кишка тонка убить ее. Он умеет нападать только когда она не ждет, когда она одна в темноте. И это страшное осознание успокаивало ее. Марина взглянула на часы. До звонка будильника еще три долгих часа.

Глава 3

Забывшись под утро тяжелым лихорадочным сном, Марина проснулась, как от толчка, от звонка будильника и долго щурила не открывающиеся глаза в попытке понять, откуда доносится шум. Тело ломило, а голова болела от пережитого накануне волнения. Она с трудом села, безвольно свесив с кровати ноги, и сидела так, пока не пришла в себя. Обычно громко сопящий рядом Олег, лежал на удивление тихо. Марина была рада этой тишине. Она знала – он не спит. Скрючившись позе зародыша, он обиженно пялится перед собой, пытаясь надавить на ее слабую на такие выходки совесть. Но, пережив эту ночь, Марина твердо решила, что с нее хватит.

Она поднялась с кровати и поплелась умываться.

***

В приемном покое была странная суета. Обычно сонные после ночной смены медсестры неторопливо собирались домой, передавая пост вновь прибывшим. Однако сегодня в самом воздухе, пропитанном запахом лекарств и моющих средств, витал чуть заметный запах тревоги. Марина почти сразу отмахнулась от неясных предчувствий и, расстегивая на ходу плащ, нажала кнопку лифта.

– Подождите.

В лифт забежала новенькая медсестра Валентина.

– Ужас-то какой, – проговорила она, пытаясь отдышаться. – Вы уже слышали?

– Слышала о чем? – переспросила Марина, щуря глаза.

– Карасев из сто восьмой вены себе порезал.

– Что? Карасев? – затараторила Марина, пытаясь сообразить, о чем та говорит. – Где он?

– В реанимации, еле откачали. Крови много потерял, – торопливо объяснила Валя, стараясь закончить пока не разъехались двери лифта.

Марина, едва передвигая вмиг ослабевшими ногами, вышла на своем этаже и пока не закрылись двери, увозя Валентину дальше, пялилась в растерянное лицо девушки.

Ларина пыталась понять, что делать. Не совсем адекватно работающий организм тормозил мыслительный процесс. Для начала Марина решила найти главного.

Романа Евгеньевич она застала в его кабинете. Несмотря на то, что он, практически не шевелясь сидел за столом и что-то размашисто писал, атмосфера его кабинета так же, как и приемного покоя, была пропитана беспокойством. Он поднял глаза на вошедшую Марину и молча проводил ее взглядом до своего стола.

– Что случилось?

– Карасев. Он в реанимации, – глухо ответил он и провел рукой по лицу.

– Здесь нет твоей вины, – начала Марина, чувствуя напряжение, которое вызвал ее визит. – Ты прав, мы не институт благородных девиц и не можем месяцами держать пациентов, – Марина подошла к Роме совсем близко и провела ладонью по его волосам.

Роман Евгеньевич не выдержал. Обхватил ее за талию, и прижал к себе, упершись макушкой ей в живот.

Заскрипела, открываясь дверь – кто-то заглянул в кабинет. Но прежде, чем застуканные на месте преступления любовники смогли сообразить, что пойманы, дверь снова закрылась с тоненьким, извиняющимся «ой».

– Господи, как неловко, – отстраняясь прошептала Марина. Она хотела отойти на безопасное расстояние, но Роман все держал ее за запястье и смотрел в глаза.

– У тебя что-то случилось? Выглядишь ужасно.

– По сравнению с Карасевым… У меня все хорошо, – с наигранной веселостью ответила она. – Кстати, как он? Девочки в приемном сказали потерял много крови.

– Его случайно нашла на крыше одна из дежурных медсестер. Алина, кажется. Не думал я, что буду так рад тому, что мои сотрудники по ночам ходят курить. Да, выход на технический этаж я приказал закрыть, – вдруг строго сказал он и с осуждением посмотрел на Марину.

Она наконец высвободила руку из ладони начальника.

– Давно пора. Я пойду, – и под одобрительный кивок Романа Евгеньевича вышла из кабинета.

Марина осторожно открыла дверь палаты интенсивной терапии. На кровати с забинтованными по локти руками лежал Карасев. Ярко светящиеся в полумраке приборы системы жизнеобеспечения делали его и без того бледное лицо гипсовой маской. Марина проглотила застрявший в горле ком и тихо подошла к постели больного.

– Осуждаете? – виновато косясь на нее, едва слышно спросил Паша. – Осуждаете! Никому я там не нужен. Одноногий уродец из цирка, – скривил он бледные губы в злой брезгливой усмешке. – Вы никогда не думали о том, что уроды сбиваются в стаи, потому что так им проще жить. Среди таких же уродов они кажутся себе нормальными.

– Вы не урод и бояться не стыдно. Тот, кто хоть раз не предавался слабости, пусть первым бросит в тебя камень, – с печальной улыбкой ответила ему Марина и села на придвинутый к кровати стул. – Ты прав, общество, как любая другая стая выдавливает слабых и больных. Оно предпочитает не замечать их. Но знаешь что, слабыми нас делает не отсутствие руки или ноги. Слабость в наших душах. Это неспособность изменить свою жизнь: уйти от мужа тирана, бросить пить, сменить работу. Для этого нужно оторвать зад от дивана и что-то сделать. Большинство не может даже этого. А знаешь почему? Потому что это так удобно, когда есть кого винить в собственных неудачах.