Злоключения на острове Невезения

Постепенно все втянулись в привычную круговерть, только Паня, заходя, вздыхала: «Вот, теперь ты на бою живёшь», имея в виду, что её хата теперь с края, да Марья Кузьминична за готовкой, иной раз забывшись, говорила себе: «Надо Лену угостить» и тут же вспоминала, что Лены больше нет. Перезванивалась пару раз с Зиминым. Его Нину выписали из больницы, и долечивалась она в санатории, и муж с ней. Говорил: «Если бы престарелые дома такие были, я бы записался!»

Как-то крутилась у плиты, обед готовила. Стук в дверь. Кто бы, Паня в такую пору не ходит. Открыла. Лицо знакомое, следователь, но не тот, что самый противный, постарше. И Зимин за ним!

– Кузьминична, не смотри зверем, человек меня подвёз!

– Ну, заходите. А что, вода ушла?

– Да нет, у них автомобиль вездеходный.

Разговаривали спокойно, без взаимных претензий. Вечером собрались, Марья Кузьминична соседям вкратце изложила:

– В общем, взяли этого Борьку отмороженного. И представьте, урки его не выдавали, хотя знали прекрасно, кто он есть. Убить собирались, а полиции сдать – нет! И как свой своего находит? Двое бугаев – в розыске, приехали к долговязому, дружку по отсидке. Решили ограбить ювелирный магазин, предложили Борьке в долю войти, он отсоветовал, мол, трудно будет потом цацки загнать, и предложил взять соседний банк, он, мол, давно всё продумал. Там расчёт был на то, что в охране ребята разболтались и мышей не ловили. Привлёк к этому делу Тину как водителя. Утверждает, что кроме имени ничего о ней не знал. Врёт, на такие дела случайных людей не берут. В общем, она больше недели караулила на маршруте, где объезд, там медицинский центр строят, техника дорогу раздолбала, и в непогоду пробка бывает. Как назло, погода сухая всё была, помните? А накануне мелкий дождь пошёл. И на второй день грузовик застрял как раз в нужном месте, перекрывая инкассаторам выезд. Девчонка подаёт сигнал, хватает машину и едет на встречу с ними, бандиты звонят условным звонком, охранник открывает, выстрелы, ограбление удалось! Главное, уходили они пешком дворами, а сели в машину в четырёх кварталах на тихой улице. Девушка за рулём, рядом с ней парень, машина не вызывает подозрений и вырывается из города. Дальше идёт уже не по Борькиному плану, а по бандитскому. Молодые надеялись поделить деньги и разбежаться в разные стороны, а их не выпустили и привезли к нам. Адрес дал Максим, он с Федей сидел. Передал Лене привет от покойного племянника. А я-то думала, что они её запугали! А они её убили этими словами: от покойного! Дальше рассказываю. Три миллиона девчонка умудрилась вытащить в день приезда. Там же в кладовке, после пересчёта, пока долговязый с Борькой за замками в Ссёлки ездили, а два бугая водку пили. Мыло в кладовке там же взяла.

– А на нас поклёп был! И не извинились, – возмутилась Паня.

– Не привыкли они извиняться. Продолжаю. Эта пара надеялась на следующий день сбежать. Но влил дождь, и дорогу закрыло. А дальше продолжался трёхкратный обмен шила на мыло. Борька нашёл деньги в её сумке и переложил в свою. Тина обнаружила пропажу и поняла, что молча спереть мог только он, урки бы шум подняли. Она не глупее его, сообразила, где искать. Сунула ему в сумку мыло, которое стащила у меня. Договорилась с Борькой бежать на плоту. Потом закатила истерику бандитам, мол, хочу свою долю! Они ей дали подержать, решили, что никуда не денется. Спьяну, конечно, они все дни пили, Света сказала, что четырнадцать бутылок у неё взяли. Пакет она передала Борьке, а он спрятал его в бане, зная, что никто из его компании за водой не ходит. Не учёл только одного: что урки опомнятся и решат деньги отобрать. Девчонка от них убежала, не зная, что он деньги до плота не донёс. Возвратиться к бане побоялись, решили бежать с тремя миллионами, причём каждый считал, что они у него. Убил ли он её, или она разбилась о камни, экспертиза не выявила. Но, когда дома вытащил из сумки хозяйственное мыло, испытал шок. Надеялся только, что отсидится, а потом вернётся в баню за тем пакетом. Потерял сознание, когда во время допроса узнал, что деньги найдены.

– А другие деньги что, утонули?

– Это зависит от того, что там ещё было. Если сумка не тяжёлая, может, ещё всплывёт. Вот повезёт кому-то!

– Да, пусть лучше у себя оставят, чем деньги банку сдавать, – сказала Анна. – Вот бы нашли их такие бедняги, как те, что от грабежа пострадали! В одной семье дети без отца, в другой мать-одиночка теперь с инвалидностью. А банк ни копейки не дал, говорят, это их халатность!

Сороковины пришлись на субботу. Думали протопить дом Лены, чтобы помянуть её в родном доме. Но потом Марья Кузьминична сказала:

– Не будем менять традиций. У нас банный день. После бани все подымаются ко мне, поскольку я ближе. Нас всего десять человек, чего мудрить!

– Год не пей, два не пей, а после бани выпей, – потёр руки Рясов.

– Васька, мы не на пьянку собираемся, а помянуть хорошего человека, – одёрнула его жена.

– Надь, да это поговорка такая!

– Алкаши и грязнули придумали! Я предлагаю родниковые поминки!

– Ну, уж ты сказанула, – возмутилась Паня. – До этого даже Меченый не додумался!

Сидели старики, вспоминали. Марья Кузьминична знала соседку всего два с небольшим года, а местные жили рядом всю жизнь – свою или её, в зависимости от возраста. Истории весёлые и печальные, поучительные и дурацкие. Тимофей шепнул ей:

– Вернусь домой – запишу. Боюсь, это будет хроника умирающей деревни.

– Типун тебе на язык! Зимин рекомендует долго жить, как наша аристократка, назло пенсионному фонду.

В дверь постучали. Все как-то резко смолкли. Кому бы явиться, если вся деревня здесь? Хозяйка выбралась из-за стола и вышла на террасу:

– Господи, Юрий! Что же мать не предупредил? Проходи, у нас поминки!

Наташа прослезилась:

– Сыночка! Аль случилось что?

– Это у вас случилось! Я только узнал – сразу поехал! Всё, мать, хватит тебе одной жить! Собирайся, поехали!

Марья Кузьминична пересадила Тимофея на своё место, усадила Юрия рядом с матерью, подала чистый прибор и пошла в горницу за стулом для себя. Ничего не подобрала, и пошла во двор, какой-нибудь чурбачок решила принести. Не возвращалась так долго, что за ней уже собирались послать Тимофея. Но тут она вернулась с пластмассовым бочонком:

– Тут пока сообразишь, что можно под сиденье приспособить…

– Думочку подложи, – передала ей с дивана подушечку Паня.

– Так что ты решила, Наташа?

– Маша, да уезжала я к ним, когда река не туда потекла. Не могу я в городе! Людей стесняю, сама стесняюсь! Домой приехала – у-у! Такая… свобода!

– Мама, да что у нас, неволя? Или тебя кто обижал?

– Сынок, мне восемьдесят годов скоро. Я тут всю жизнь. Я сама себе хозяйка. Я ещё в силах себя обиходить. И ещё… стыд меня гнетёт. Я так испугалась! На этом конце бандитов ловили, а я у Рясовых прижухла как мышь под веником. Простите, люди добрые!

– Тётя Наташа, перестань, – возмутился Тимофей. – Никто из нас ничего сделать не мог. Только тётя Маша, как она говорит, воевала используя науку.

– Это какую науку?

– Психологию и фармакологию.

– Марья Кузьминична, скажите вы, что мне делать? Ведь это мама моя! Как я могу её после всего здесь оставить?

– Юра, мы не воевали, мы в заложники попали. Это могло быть в любом городе. Скажешь, нет? Наоборот, я бы сказала, теперь можно надеяться на спокойную жизнь. Снаряд дважды в одно место не падает.

– Ну, коли всё обсказали и всё пожрали, так идти вон не пора ли, – хлопнула по коленям Паня.

Все зашевелились. Марье Кузьминичне нужно было кое-что обсудить, и желательно бы в узком кругу, а потом она решила: а почему? Вместе горе мыкали. И сказала:

– Ну-ка, сядьте. Пока здесь все, а Юра тоже свой, должна я вам сказать…

Присели, глядя насторожено. Паня сказала:

– Ну, не томи. К детям, что ли, надумала?

Марья Кузьминична встала, откинула в сторону думку, открутила крышку бочонка и выложила из него на стол три целлофановых кирпича:

– Вот. Видно, побоялась девчонка, что Борька у неё деньги отберёт. Помнишь, Тимофей, как она по двору моему моталась? Дождик тогда ещё припустился, и я за ней не пошла. А она, значит, место искала, чтобы деньги спрятать и позже сюда вернуться. Думала, небось, что нас убьют, и дом пустой будет. Его-то могли опечатать, а сараюшки не стали бы. Давайте решать, соседи, что делать с ними.

– Как что? Сдать полиции, – возмутился Юрий.

– После всего хорошего? А вот фигушки, – возразил Тимофей.

– Отдавать не надо, но тратить их как-то стрёмно, – подала голос поразительно молчаливая сегодня Маруська. – Мне-то давать бесполезно, я хоть сколько дай, всё равно пропью. Может, Зиминым квартиру купить? Нина после операции, ей в городе лучше.

– А ты меня спроси, хочу ли я в городе? Нет у меня никого кроме Жорки. Да вы вот. А прежние знакомые сразу раззнакомились, как мы в нищету впали.

– Анька правильно сказала, кровавые это деньги, – вздохнула Паня. – Начнём тратить – замараемся. Я так думаю… надо как в Нюсиной песне…

Замолчала. Все ждали продолжения.

– Тётя Паня, не томи, это какая песня? – не дождавшись продолжения, спросила Маруська.

– Про Робин-Бобина.

– «Робин-Бобин Барабек скушал сорок человек», – вспомнил Тимофей. – Прогулять, что ли?

– Да нет! Он же как ты… всё с луком ходил.

– Паня имеет в виду Робин Гуда из Шервудского леса, – улыбнулась Марья Кузьминична. – Он грабил богатых и отдавал бедным.

– Вот и я так сказала!

– Паня всё правильно сказала, – потянулся к бутылке Рясов. – Значит, отдать двум несчастным бабам – вдове и подстреленной. За это надо выпить!

Зима. «Главрыба, Шариков тебя не забудет!»

Уже сумерки подступали, когда автобус въехал в Уремовск. Марья Кузьминична решила сойти у торгового центра, чтобы потом пересесть на троллейбус, но, пока она добиралась до водителя, автобус успел проехать по проспекту пару кварталов. Выйдя из автобуса, стала оглядываться, соображая, в какую сторону двинуться. И увидела, что у неё за спиной светится неоновая вывеска «Hotel». Она подумала, что неплохо бы устроиться в гостинице и не ехать с ночёвкой к сёстрам Воловым. Она некоторое время топталась на перекрёстке, взвешивая все «за» и «против»: центр города, до больницы всего пара остановок, да и вещевой рынок недалеко; улочка, куда следовало свернуть к гостинице, пешеходная, с хорошо отреставрированными одно- и двухэтажными особняками XIX века, в старинном здании номеров, наверное, немного, так что, скорее всего, стоят они недёшево. Ладно, за спрос денег не берут!

Портье, милая молодая женщина, в ответ на вопрос о наличии недорогого номера цену назвала немаленькую, но и не заоблачную; не поняв реакции Марьи Кузьминичны, спешно добавила, что это с завтраком.

– Тогда вообще прекрасно, – махнула рукой Марья. – Оформляйте на двое суток.

Протягивая ей магнитную карточку, портье извинилась, что идти по коридору довольно далеко, и окно номера находится над служебным входом в ресторан, поэтому после девяти утра её может побеспокоить хлопанье дверью:

– Но зато есть и плюс: напротив вашей комнаты за дверью без номера – служебная лестница, которая выведет вас к ресторану, а ещё вы сами можете воспользоваться служебным входом и через хоздвор выйти на улицу Гагарина.

– Как удачно! Моя больница на ней. Это что, у вас такое длинное здание?

– А вы подумали, что в старинном особняке? Нет, это удачный новодел. Нам запретили выше второго этажа строить, так архитекторы исхитрились на целый квартал вглубь дворов растянуться.

Войдя в номер, она оценила его по достоинству: двуспальная кровать, дверь между прихожей и комнатой, чтобы никакие шумы из коридора не побеспокоили, просторный санузел, даже с биде и фен. А шумная ресторанная дверь? Она отодвинула штору и хмыкнула: была бы юной девицей, озаботилась сохранением чести и достоинства. Прямо под окном – пластиковый полукупол, водружённый над тамбуром служебного входа.

Высушив волосы после душа и переодевшись, она покрутилась перед зеркалом и осталась довольна. Хоть сейчас в ресторан! Кстати, не мешало бы поесть. Начало шестого, время подходящее. Не будет она экономить, разыскивая кафе подешевле!

В конце коридора обнаружилась дверь без номера, скрывавшая узкую служебную лестницу. Спустившись по ней, Марья Кузьминична оказалась в широком коридоре прямо перед стеклянными дверьми ресторана, автоматически открывшимися перед ней. Зал был пуст, только у входа пожилая супружеская пара допивала кофе, да ближе к бару ещё один стол был занят. Два плотных кавалера и очень худая высокая черноволосая девушка. Марья Кузьминична невольно задержала на ней взгляд. Вот явно незнакомая, но в то же время на кого-то знакомого похожа!

В это время к ней подошла официантка и пригласила сесть через стол от этой троицы. Марья Кузьминична просмотрела меню, отметив, что кофе слишком дорогой, решила выпить его после ужина в номере, благо разовые пакетики с собой имелись, быстро сделала заказ и попросила сразу принести счёт, извинившись за неурочный визит. «Нет-нет, никакого беспокойства, мы открываемся для посетителей в шесть, но постояльцев обслуживаем без перерыва», – улыбнулась девушка.

Она ещё только приступила к салату, когда за соседним столом начал разгораться скандал. Выкрикивал оскорбления один из мужчин, невнятно бубнил успокаивающе другой, тихо оправдывалась девушка. Наконец она встала и попыталась выбраться из-за стола. Скандалист вскочил и отвесил ей пощёчину. Девушка заскулила и пошла к выходу. Он нанёс ей боксёрский удар в грудь, и она рухнула на стул, скорчившись от боли.

У Марьи Кузьминичны в висках застучало от бешенства. Она положила вилку, вышла из-за стола и двинулась к соседям. В пылу ссоры они этого не заметили.

– Эй ты, дерьма кусок, – негромко сказала она. – Ну-ка, повернись!

– Чего тебе, бабка?

Рука у Марьи Кузьминичны была тяжёлая. Ещё в бытность её хирургической медсестрой приходилось иногда дежурить в травматологии. Среди тамошних пациентов наибольший процент пьяных, да и «белочка» не редкость. Поэтому она никогда не ждала, когда ей прилетит, и всегда успевала ударить первой. А в последние годы ей приходилось воевать с запоями Маруськи и менее частыми пьянками старика Рясова. На этот раз сил прибавила ярость. Оплеуха была такой, что скандалист рухнул на пол, опрокинув стул. Когда он поднялся с налитыми кровью глазами, она сказала:

– Ну, подними на меня руку. Здесь камер понавешено! Это будет самый популярный ролик на ютубе! Пузатое ничтожество среднего пола бьёт старуху! А до этого – молодуху. Нашёл достойных соперников! Жаль, мужиков тут нет, с ними бы ты себя иначе вёл! Молодец среди овец, а против молодца – и сам овца.

Марья умышленно его дразнила, отвлекая на себя. Сходу невозможно оценить взаимоотношения этой троицы, но уже понятно было, что третий – человек случайный в их компании. Вот он, пришедший в себя, перехватывает скандалиста и бормочет ему, что камера со стороны бара направлена прямо на них, и всё записывается: «Не усугубляйте, это может получить нехороший резонанс». Кто девушка? Явно не жена. Скорее, проститутка. Но и девушка с заниженной социальной ответственностью едва ли стала бы терпеть такое в публичном месте. Подошла официантка, протянула ей надорванную пачку бумажных платков ухватила за локоть и повела к выходу. Повёл следом за ними замолчавшего скандалиста сосед по столу. Марья Кузьминична вернулась к столу, вытерла руки салфеткой: «Руки обмарала об эту гадость!» и придвинула к себе недоеденный салат. Жевала уже без аппетита, скорее, только потому, что уплаченных денег было жалко.

Вдруг на стол опустился поднос. Улыбающаяся официантка составила на стол кофе, пирожные и фруктовую вазу.

– Я не заказывала, – растерянно произнесла Марья.

– Комплимент от шефа, – торжественно произнесла официантка.

Послышались аплодисменты. Марья Кузьминична обернулась. Вышли из кухни и выстроились в ряд, судя по форме, повар и три поварихи, ещё одна официантка и бармен.

– Наверное, мне следует встать и раскланяться? – мрачно спросила официантку Марья. – Что-то не хочется. Вот ведь среди них два мужика. Но не вышли!

– Алексей Степанович не видел, он на кухне же, мы ему только потом рассказали. А Славик… ну, вы видите, какой он дробненький. Его же соплёй перешибёшь!

Ответить Марья Кузьминична не успела. Распахнулись двери, стремительно вошёл какой-то мужчина. Подошёл к столу сказал:

– Так, комплимент… а вино какое предпочитаете?

– Чтобы это кино сочли пьяной дракой?

Мужчина помахал рукой работникам ресторана, чтобы подошли, и представился:

– Рогов Игорь Анатольевич, директор этого ресторана. Только что вместе с вашими спарринг-партнёрами просматривал запись вашего поединка. Эти мерзавцы уговаривали всё стереть. К счастью, безопасность нам не подчиняется. Они послали их далеко и надолго, и правила нарушать отказались.

– А нам посмотреть можно? – выпалила официантка, а потом испугалась. – Ой, извините, Игорь Анатольевич!

– Это уж вы сами у охраны спрашивайте. В нерабочее время, Лиза – добавил он, смягчив резкий тон улыбкой. – А пока мы не открылись, давайте шампанского выпьем. Так вы какое предпочитаете…

– Марья Кузьминична, – представилась и она. – Сухое или брют. Можно розовое.

– Славик, крымское, – скомандовал директор.

Выпили. Кухонные женщины по-быстрому чмокнули Марью в щёчку, одна из них шепнула: «За нас, за баб, спасибо!» и побежали на кухню. Степенно поклонившись, ушёл за ними шеф, стала убирать со стола официантка.

– Лиза, кофе остыл. Замени и отнеси в номер вместе с десертом, – сказал Рогов, попрощался и ушёл в служебные помещения.

– Мне бы руки помыть, – опершись на стол и попав в лужицу вина, поморщилась Марья Кузьминична.

– Пойдёмте, покажу, – сказала Лиза и пошла к раздвижным дверям. – Я и модель туда проводила кровь смыть.

– Какую модель?

– Ну, эту, Сандру… а вы что, её не узнали?

– Нет. А кто она?

– Ну, как же! Сейчас постоянно рекламу крутят. Там большой аквариум с акулой, а она вся такая в рыбьей чешуе и икру намазывает…

– Господи, а я-то думаю, какое лицо знакомое! То есть она не последний кусок доедает. Зачем же позволяет так себя унижать?

– Это шоу-бизнес, – молоденькая официантка вздохнула с видом светской львицы из надоевшей ей арт-тусовки. – Вот, – махнула она рукой на дверь и повернулась к ресторанному залу. – Через десять минут принесу ваш десерт в номер.

Марья Кузьминична не успела подойти к умывальнику, потому что услышала хрип за дверью, ведущей к туалетным кабинкам. Она распахнула её и увидела полулежащую на полу Сандру. Не сразу поняла, что она не лежит, а висит на узком ремешке, привязанном к ручке окна, но сразу поняла, что дела плохи, крикнула: «Лиза!» и подхватила девушку под мышки, приподняв, чтобы ослабить петлю. Влетела Лиза. Девчонка, несмотря на молодость, действовала как надо. Ломая ногти, она сначала попыталась отвязать ремешок, а потом поняла, что не справляется, и присоединилась к старухе, рванув Сандру вверх и пропыхтев «Держите» сняла петлю через голову. Дальше Марья Кузьминична действовала профессионально: дыхание «изо рта в рот», массаж сердца. Почти сразу Сандра открыла глаза. Лиза шёпотом спросила:

– Как вы думаете, притворяется?

– Да почему?

– Она же давно здесь. Уже бы умерла.

– Ты думаешь, на это решаются легко и сразу? Погляди на её лицо, она же рыдала не меньше четверти часа.

Сандра заплакала. Лиза присоединилась. Марья Кузьминична рявкнула:

– Тебя тоже откачивать? Слышишь, посетители пошли? А у тебя со стола не убрано. Живо, работать! Только косынку оставь, надо ей шею прикрыть. И чтоб никому, слышишь, Лиза?

– Не беспокойтесь, не дура. У нас за болтовню увольняют.

Марья свалила девушку на свою кровать, обернула ей шею мокрым полотенцем, предварительно подложив пакет на подушку, села рядом и сказала:

– Ну, рассказывай. Меня, кстати, тётей Машей зовут. А ты? Саша? Я так и подумала, что за имя – Сандра. Огрызок какой-то.

Сандра лепетала о маме, о брате, о том, что семье нужны деньги. Что эта работа ей никогда не нравилась, но она с первого курса подрабатывала, иначе не прожить. Что, когда два года назад её пригласил Георгий, сразу стали жить лучше. А потом у него стал портиться характер…

– Подожди, они же знают, что над тобой этот тип измывается? Я вижу, у тебя по всему телу синяки разной степени давности. А на бедре – ожоги от сигареты. Ты что, мазохистка?

– Да я бы от него по снегу босиком ушла! Но мы же кругом должны!

– Лечение за границей?

– Ну, мама ездила, да. А ещё Серёжа… он в школе учился неважно, его пришлось на платное в институт… и ещё приходится за каждый экзамен платить…

– То есть не тянет? Зачем тогда деньги тратить?

– Но ведь его тогда в армию…

– Погоди! То есть чтобы он от дедовщины не пострадал, они тебе дедовщину в семье устроили?

– Что вы такое говорите…

– Мамаша твоя – типичный старослужащий. Чтобы сынулю не тронули, отдала тебя на растерзание. Ты со своим дипломом врача вполне можешь себя прокормить. А этим упырям нужно твою кровь пить. Бросай, а?

– Я не смогу. И дома станет совсем невозможно. Он же… ну, Георгий… он будет ходить…

– Не пускай.

– Мама впустит.

– Да, ты такая овца, что будешь уступать бесконечно.

Марья Кузьминична тяжело задумалась. Потом хлопнула ладонями по коленям и поднялась:

– Вот представь себе, твоя сегодняшняя глупость удалась. Что скажет твоя мама?

– Дура!

– Кто?

– Это мама скажет: дура! Она всегда так говорит!

– Значит, так. Ты умерла сегодня в шесть часов вечера. Начнёшь жизнь заново.

– Как? Где?

– В деревню хочешь?

– А что я там?

– Сначала просто поживёшь. Без мордобоя, без оскорблений. А там видно будет.

– А мама, Серёжа?

– Мама пенсию получает?

– Нет, что вы! Ей только 47!

– Значит, заработает.

– Что она там зарабатывает, в её конторе!

– Ну, поумерит аппетит. А Серёжа твой в армию сходит, потом на работу устроится. Ты тоже работать будешь, но на себя.

– Кем?

Марья Кузьминична прошлась по комнате. А, была не была! Не зря же она, вынув деньги Тины из бочонка, не показала никому её документы. Не хотела, чтобы родные, если они живы, узнали о её преступлении и гибели. Пусть лучше думают, что легкомысленная девчонка умчалась куда-то далеко за лучшей жизнью!

– Ну, диплом врача на новую фамилию я нарисовать не смогу. Но вот фельдшера у меня имеется. Устроит?

– Да какой из меня врач, я интернатуру с трудом одолела, то съёмки, то показы. И два года прошло, как я диплом получила. Фельдшером в самый раз… а вы серьёзно?

– Паспорт на имя Кузнецовой Алевтины Ивановны, двадцати двух лет от роду, диплом Харьковского медицинского колледжа, СНИЛС, страховой медицинский полис. Она блондинка была. Пойдёшь на такую жертву – перекраситься? До утра послезавтрашнего продержишься?

– У меня показ завтра. Ой, а шея?

Она вскочила с кровати и бросилась к зеркалу:

– Ужас!

– Ну, раз девушка о внешности забеспокоилась, значит, кризис прошёл. Иди к себе в номер, делай примочки. Видишь, холодные немного красноту сняли. Но, конечно, совсем не пройдёт. Завтра теплом будешь лечиться. И вот тебе – это у меня мазь от варикоза. Будешь мазаться. А в люди придётся выходить либо с косыночкой на шее, либо с каким-нибудь украшением типа ошейника: ну, там бархатная ленточка с висюльками… что там у вас носят, в вашем шоу-бизнесе? Оттянись напоследок перед тем, как в деревне в калоши обуваться.

– Ой, надо же купить одежду деревенскую! У меня каблуки, пальто – всё такое, что в обычной жизни я даже в Москве носить не стану. А уж в деревне…

Сандра выгребла из сумки деньги и выложила их на стол:

– Вот, насколько хватит.

– Давай размеры запишу, Аля. Теперь тебя так звать будут. И вечером тогда выбери время завтра, зайди.

С утра Марья Кузьминична посетила поликлинику, очень быстро прошла стандартное обследование и отправилась на вещевой рынок. С неохотой подбирала одежду для девушки: недорогой пуховик, джинсы, сапоги, спортивный костюм, бельё. Денег было вполне достаточно, но Марья была почти уверена, что девушка передумает. Покупая себе куртку, наткнулась на что-то знакомое. Пригляделась: пальто одно к одному как у Пани. Вытащила из кипы барахла, наваленного на прилавок. Даже с этикеткой. Да ничего себе, 1996 год! Засмеялась. Продавщица кинулась к ней:

– Ну да, старая вещь, я и не скрываю. Мамаше давным-давно купила. А она так и не собралась подшить. Она у меня грузная, но маленькая. Так и пролежало на антресоли. Но это не ваш размер.

– Соседка моя в таком ходит. Оно потрёпанное совсем, а она с ним никак не расстанется. Ну-ка, прикину… кажется, один-в-один. За сколько отдадите?

– Если куртку возьмёшь, пальто пойдёт в придачу!