Монах-император

– Я мало с ним общался, отец, – ответил Роман. Он мало задумывался о том, что будет.

– Поверь моему опыту, сын. Я поручил ему важнейшую функцию в правительстве. Возвысил его до друнгария флота. Ты же, после моей смерти, возвысь его до паракимомена. На первых порах, из благодарности, он будет служить тебе преданно и за совесть. Дальше все зависит от тебя. Либо ты им будешь управлять, либо он тобой. Принимать решения самому – это единственная свобода, которая есть у государя. Используй ее.

– Хорошо, я все сделаю, как ты велишь отец, – заверил Константина Роман.

– В приемной, собраны члены синклита, ожидающие оглашения моего последнего волеизъявления. Там находится и патрикий Вринга. Пошли палатина за ним.

Роман распорядился. Через некоторое время в палату Константина вошел Иосиф. По знаку базилевса он приблизился к ложу и стал на колени у его ног.

– Иосиф! – Начал Константин. – Я вырастил тебя и выделил среди остальных за преданное служение. Я знаю, твое слово твердо. В мои последние часы жизни я хочу, чтобы ты поклялся именем Бога служить и оберегать моего сына своей опытностью и радением. И пусть патриарх засвидетельствует твою клятву.

– Клянусь Христом Богом служить Роману до последнего вздоха. – Ответил Иосиф. Константин устало прикрыл глаза. Через некоторое время он открыл их и выразительно посмотрел на патриарха Полиевкта.

Тот понял этот взгляд и отдал распоряжение китонитам – стражникам императорской опочивальни. По их команде слуги палатины распахнули двери. В опочивальню вошли члены синклита, курапалат, магистры и патрикии. Константин Багрянородный объявил им свое волеизъявление. Он передавал всю власть самодержца своему сыну Роману.

Исполнив положенное, Константин со спокойствием и умиротворением стал ожидать прихода смерти. Он не дожил до своего очередного брумалия. Севаста Елена и ее дети, видели, как испускает дух и отходит басилевс Константин. С жалобами и стенаниями окружили они его ложе, оросили его слезами и принялись оплакивать столь великого государя.

Паракимомен Василий и патриарх Полиевкт расположились рядом. Под песнопения хоров святых и праведных монахов, омытое тело, вскоре выставили в Девятнадцати ложах. Здесь вновь почтили покойника песнопениями. Тут простилась с государем его семья. После этого тело перенесли в Халку, где прощальным поцелуем поцеловали его и архиереи, и иереи, и магистры, и патрикии, и все синклитики. После завершения прощаний по обычаю церковный распорядитель возвестил: «Иди царь, зовет тебя царь царствующих, господь господствующих». И вся толпа закричала, завопила, застенала. А когда распорядитель произнес эти слова в третий раз, царя сразу же подняли, вынесли из дворца на дорогу. Весь синклит шел в процессии, придавая торжественность шествию погребальным пением, пока тело не доставили в храм Святых апостолов, традиционное место царских погребений.

А что сказать о стоящем вдоль дороги народе? Одни взирали на тело басилевса сверху из окон высоких домов и зданий, другие смотрели на него вблизи. Кто-то плакал про себя и сотрясался от затаенных стенаний, кто-то исходил в воплях, кто-то рыдал еще горестнее, опечаленный и гнетомый общим несчастием, кто-то испускал слезы ручьями.

Когда процессия подошла к храму Святых апостолов, окруженное свитой царское тело поместили в церкви. Паракимомен Василий собственноручно обвязал, как это делают с покойниками, его тело. А когда готов был гроб Багрянородного, его захоронили вместе с царем Львом, его отцом. Даже после смерти и погребения его любезнейший сын остался предан отцу. В царствование Константина было совершено много великих деяний. И главное – он сохранил веру и государство.

Не дожидаясь конца положенного траура, сразу после похорон отца, Роман взялся за перестановки в своем окружении. Щедро награждая чинами и званиями, он удалил из дворца приближенных людей своего отца, в том числе и патрикия Василия Нофа. Вместо него управляющим синклитом назначил препозита и друнгария флота Иосифа Врингу. Сразу же после этого возвел его в достоинство паракимомена, своего спальничего, и вручил ему всю власть над бюрократами.

На другие высвободившиеся места он стал назначать молодых офицеров из числа своих знакомых. Протоспафария Иоанна по прозванию Хирин назначил великим этериархом – начальником личной императорской гвардии, возведя в патрикии, чтобы хранил басилевса от лиц подозрительных. По просьбе паракимомена Иосифа, сакелария Сисиния из чиновничьей братии, мужа ученого и к государственным делам способного, он вскоре сделал патрикием и логофетом геникона – начальником податного ведомства.

Эпархом Константинополя назначил молодого стратига Феодора Дафнопата, возведя его в ранг патрикия. А вот его помощниками, по выбору Иосифа и Сисиния назначил опытных бюрократов: асикритом – Феофилакта Мацицика, а судьей – Иосифа. Благодаря добрым советам, военные и бюрократы в одной связке, должны были хорошо послужить государству, уравновешивая друг друга. Меньше всего неожиданностей было в назначениях в военном ведомстве. Заботу о войсках Роман доверил братьям Фока. Никифора царь оставил доместиком Востока, несмотря на его пребывание в горах Афона. А его брата патрикия Льва, стратига Каппадокии, царь царей возвел в сан магистра и назначил доместиком Запада.

Расставив на высших постах государства своих людей, Роман взялся за чистку в своей семье. Выполняя волю отца, по совету Вринги, сестер своих Зою, Феодору, Агафу, Феофану и Анну, вместе с тетушкой Софьей, вдовой царя Христофора, своего дяди, он постриг в монахини. Напрасно мать молила за них. Напрасно молодые девушки, тесно обнявшись, просили о пощаде и плакали. Ничто не помогло. Одной царице Елене было разрешено остаться во дворце. Ее дочери должны были покориться непреклонной воле государя, обрекшей их на иноческую жизнь.

Когда по приказанию патриарха Полиевкта их волосы упали под ножницами, и когда на них надели монашеское одеяние, то из утонченной жестокости их разлучили одну с другой. Тогда царевны возмутились, совлекли с себя власяницы и объявили, что каждый день они будут есть мясо.

В конце концов, Роман все же смягчил их жизнь. Младших сестер распорядился отправить во дворец Антиоха и приказал разрешить им тот же образ жизни, что и в Священном дворце. Только старшую сестру Агафу, вместе с Софьей сослал в монастырь. Но даже там, к неудовольствию патриарха Полиевкта, вместо власяниц и постной пищи, Роман распорядился выдавать им тоже содержание, что и во дворце. Тем не менее, они навеки умерли для мира. И теперь, презираемая ими, жена государя Феофано торжествовала.

Через какое-то время поползли слухи, распространяемые злопыхателями. Кто-то видел, как в то время как базилевс Константин болел и кончался, снова показалась звезда, как при его рождении. Но на этот раз с тусклым и неярким свечением. Кто-то видел, как сын подсунул отравленное питье отцу, во время их паломничества к Олимпу. Кто-то вообще заговорил о заговоре Романа и Феофано против Константина.

Роман не обращал внимания на слухи. Он без промедления разослал дружеские письма ко всем ромейским начальникам и стратигам, а также царю Болгарии и всем государям западных и восточных народов, заключив с ними дружеские союзы.

Таким образом, расставив своих людей на ключевых постах империи, обезопасив себя от близких родственников и подтвердив мир с соседями, Роман посчитал, что потрудился достаточно, настало время для отдыха. И предался развлечениям со всем пылом и неутомимостью двадцатилетнего юноши.

Он был молод годами, крепок телом, строен и широк в плечах. Все поражались и восхищались его неуемной энергией. Порой целыми днями, скакал Роман по полям, наслаждаясь охотой за стенами столицы. По нескольку дней даже ноги его не было в царском дворце. Проводя время в пирах с ровесниками и льстецами, он был спокоен и приветлив. Одних он украшал почетными санами, других награждал щедрыми дарами. Бывало, просто так раздавал деньги многочисленным стражам и охранникам, еще более возбуждая и разжигая любовь к себе.

А иногда, в один день он и на ипподроме сидел, и с синклитом обедал. В полдень играл в мяч с соперниками умелыми и опытными, которых нередко обыгрывал. Потом с торжественной свитой отправлялся в пригород ловить кабанов, а уже вечером после охоты возвращался назад во дворец к жене и детям.

Анастасия опять была в положении, поэтому лишь иногда совместно с мужем посещала театральные представления, да радовалась, наблюдая за победами мужа из императорской ложи ипподрома. И радовались ему граждане, поскольку он и удачлив был, и над народами властвовал. И много доставлялось тогда в Византию всякой пищи и продовольствия.

Однажды вечером, Роман застал Анастасию в слезах.

– Дорогая, почему ты плачешь? Кто обидел тебя? Если это из-за моей поездки на охоту, то клянусь. Больше не покину пределов города.

– Ну что ты Роман. Разве я хотела бы привязать тебя к своей юбке? – Улыбнулась Анастасия и тут же снова разрыдалась. Роман сжал ее в объятиях стараясь успокоить. Наконец, чуть успокоившись, Анастасия рассказала мужу о смерти своего любимого отца.

– Его уже погребли. Я не смогла проститься с ним, – всхлипывала Анастасия.

– Почему мне не доложили? – Скрипнул зубами Роман. – Кто принес эту весть?

– Моя мать Цира после похорон, немедленно отправилась в Константинополь, чтобы сообщить мне о его гибели.

– Почему я ее не видел? – Удивился Роман.

– Моя мать – своеобразная женщина. Она остановилась в пустующем доме Никифора Фоки, своего названного сына, прислав мне письмо со знакомым палатином. И во дворец, ее проводили с черного входа, как она пожелала. Побыв немного со мной и поиграв с внуками, она также тихо и незаметно покинула дворец.

Про себя Анастасия вспомнила слова матери: «Большая власть – большая опасность. Тот кто не пожалел своих сестер, тем более не пожалеет дальних родственников».

– Да она мудрая женщина, – словно прочитав ее мысли, сказал Роман. – Как погиб Алан Каратер?

– Глупая, нелепая случайность. Пираты напали на его галеру во время морской прогулки. Они отбились, и галера вернулась в порт. Но его раны оказались смертельными, – всхлипнула Анастасия. – Отец и Кон Сивас хорошо укрепили порт. Мелкие шайки, им не страшны, но пираты уже нападают на корабли в море, на виду у города.

– О чем еще говорили? – Продолжал допытываться Роман.

– Да все больше о женских делах. Дома все хорошо. Вот только торговля хиреет по всему побережью. Там царит страх. Люди покидают дома и переселяются в горы. Нет никакой гарантии, что в один злосчастный час пираты не соберутся большой эскадрой и не сомнут оборону города.

– Да я помню, это старая проблема. Сколько не руби гидре голову, их только больше будет. Я обещаю, что разберусь с этой проблемой. Передай Цире мои соболезнования. Я распоряжусь, чтобы ей назначили достойную пенсию. Пусть спокойно возвращается домой. Твои родные не будут нуждаться ни в чем.

На следующий день Роман пригласил Иосифа Врингу, рассказал о горе, постигшем его тещу и супругу. Потом предложил тому высказаться о проблеме пиратства и возможности начала войны с ним.

– Только настоящая женщина может сделать из ничего: прическу, обед и мировую войну, – криво усмехнулся Вринга, выслушав Романа.

– Что это значит? – нахмурился Роман.

– Нет, нет, ничего, государь! Просто мысли вслух.

– Избавь меня от философии и говори по делу! – Сказал, как отрезал Роман.

– Мой государь! Будучи еще недавно флотоводцем, я как раз думал над этой проблемой. Уже полторы сотни лет прошло после того, как агаряне с большим флотом берберских боевых кораблей захватили остров Крит. А Крит контролировал свободный выход галер Византии в Средиземное море и безопасность греческих островов. С той поры морские разбойники каждодневно чинили зло и беды на нашей земле. Они захватывали добычу и пленных, создавая препятствия нашим торговым судам, – говорил Иосиф. – Зато работорговцы Всемирной торговой организации жируют, деля с пиратами баснословную прибыль.

– Эти разбойники разрушают все, до чего дотягиваются, – подтвердил Роман. Правда, не уточнил, кого именно имел в виду. Пиратов или торговцев. – Что предлагаешь?

– Нашими стараниями, флоты Магриба и Тарса понесли значительный урон. По сути, Крит остался один на один с Византией. И момент благоприятный, государь. Суннитский халиф Кордовы с Иберийского полуострова не станет помогать исмаилитам Крита. Да и тюркский наместник Египта предан Багдадскому халифу, который терпеть не может сектантов халифа Магриба. Чей стратиг Явхар, носится по Африке, захватывая новые территории, тревожа набегами и Египет. Но тюркские и кавказские «волчата», мамлюки14 Багдадского халифа, успешно отражают набеги берберов на суше. Кроме этого из дельты Египта традиционно идут поставки зерна в Византию. Египетский наместник, предводитель мамлюков будет только рад, если мы пресечем разбой пиратов на море.

Но и легкой эта война не будет. Так или иначе, нарушится сложившееся равновесие в Средиземноморье. Нарушаться торговые пути. В войну будут втянуты все мировые державы. Нельзя сбрасывать со счетов огромное давление, которое мы почувствуем со стороны царства Атиля15 и его Всемирной торговой организации.

– Слишком долго мы жили спокойно. Пора встряхнуть этот мир и показать малеху Иосифу16 из Атиля и всей фатимидской кодле Северной Африки, кто хозяин в Средиземноморье, – «рубанул» рукой Роман. – Значит решено. Повелеваю! Займись подготовкой войска, посылай гонцов во все провинции, будем собирать большой флот для вторжения. Отпиши царям федератов, пусть присылают казар, а крестница моего отца царица русов Елена17 – норманнов в ладьях.

– Все будет исполнено, государь, – склонился в низком поклоне Вринга. – Но надо будет заручиться поддержкой синклита. Такое предприятие требует больших затрат, а сенаторы как всегда скупы. К тому же есть подозрение, что некоторые из них, в тайне имеют свои интересы на Крите. Есть и другой вопрос требующий решения. Кого назначить командующим? Ведь его будут пытаться подкупить, а может даже и убить.

– Двух мнений быть не может, – не задумываясь, ответил Роман. – Разумеется, назначить командующим магистра Никифора Фоку. Я давно обещал ему эту битву. Да и после смерти сына он слишком увлекся мистикой на Афоне. Его, как отличного военного, надо занять настоящим делом, войной.

– Выбор хороший, но говорят, он стал послушником и готовится принять монашество, – ровным голосом возразил Вринга.

– Своим повелением я отзову его. Пусть проходит послушание не при монастыре, а в сражениях.

– Еще болтают, что побывал он в Никопсии, что на побережье в Абхазии. Там разговаривал с каким-то старцем в горах, – продолжал Вринга вкрадчивым тоном.

– Это ты о сплетнях? О предсказании? Да знаю я. «Захвативший Крит, познает великое горе, но овладеет скипетром Ромейской державы», – процитировал Роман. – Это всего лишь бредни выжившего из ума отшельника. Но даже если это и так. Разве это не дополнительный повод послать на Крит именно Никифора? Не может же будущий монах сидеть на троне! Это исключено.

Не откладывая в «долгий ящик» Вринга собрал синклит на внеочередное заседание. После заявления базилевса Романа, сенаторы долго спорили. Некоторые из выступавших напомнили собравшимся сенаторам о подобных экспедициях при прежних басилевсах Льве и Константине. Тогда были потрачены впустую огромные средства. Достижений не было, а загублено было много людей.

Другие боялись опасности на море, а также помощи Криту со стороны соседних держав и их флотов. Третьи предрекали ухудшение отношений с Всемирной торговой организацией Атиля. Потом нашелся один сенатор, якобы слышавший о предсказании. Будто тот человек, который захватит Крит, овладеет скипетром Ромейской державы. Страсти кипели. Мнения разделились.

Наконец слово взял патриарх. Оглядев зал прямым взглядом, от которого многие почувствовали себя неуютно, Палиевкт сказал:

– Сердце басилевса в руке Господа, и Бог внушил ему эту мысль! А наш долг повиноваться его боговдохновенному приказу. Все мы знаем, дети мои, какие беды причинили нам, враги Святого Креста. Вспомним убийства, насилия над девами, разрушение церквей, опустошение прибрежных городов. Вы говорили о предсказании. Так вспомните и предсказание Иоанна Богослова. Накануне второго сошествия Христа появятся Антихрист – Зверь из моря и Лжепророк – Зверь из земли. Пираты и их самозваный халиф из Кайруана – вот предсказанные Антихрист и Лжепророк. Осталось дождаться только пришествия Сатаны. Я спрашиваю вас ромеи! Будете вы покорно ждать прихода проклятого, который сожрет ваши души или будете драться ради Христа!? – Сенаторы опустили глаза, никто не хотел встретиться с пылающим взором Полиевкта.

Настрой военной партии синклита озвучил убеленный сединами Варда Фока, отец Никифора:

– Я поддерживаю государя Романа. Надо сразиться за христиан и единоплеменников. Не побоимся ни долгого пути, ни морской пучины, ни изменчивости победы, ни немощной молвы, ни дурных предсказаний.

Подвел итог паракимомен Иосиф Вринга:

– Сенаторы! Торговля на греческих берегах несет огромные убытки из-за произвола пиратов. Казна скудеет! Настало время показать всему миру кто хозяин в Средиземноморье. И залог нашей победы – командующий этого похода. По внушению Бога, басилевс назначил верного и честного слугу своего – магистра Никифора Фоку, принявшему послушание. А чтобы пресечь нехорошие слухи, басилевс объявляет соправителем на престоле своего сына Василия.

Более никто оспаривать решение Романа не посмел. Синклит проголосовал: «За войну».

Заручившись поддержкой синклита, по поручению басилевса, Иосиф Вринга начал подготовку к компании. Незамедлительно был отправлен гонец на гору Афон, где в одной из пещер уединился Никифор. Там ему было вручено повеление базилевса вернуться в Царский город.

Константинополь встретил магистра Никифора ликованием. Всякий хотел пожелать ему удачи и победы в предстоящей войне.

С большим радушием встретили его и во дворце царя царей.

– Помнишь, магистр наш разговор в тот год, когда я встретил Анастасию? – Спросил Роман у Никифора. – Тогда ты говорил, что мог бы расправиться с пиратами. Теперь в моей власти предоставить тебе этот шанс. Готов ли ты возглавить эту военную компанию?

– После смерти сына я жил в малодоступных и уединенных местах Афона. Там, где живут монахи подвижники, – отвечал Никифор. – И там я повстречал святого отца Афанасия, который успокоил мою душу и принял меня в послушники. Как оказалось, и на Афонской горе нет спокойной жизни из-за неоднократных опустошительных нападений арабских пиратов с моря. Монахов убивают или увозят в плен. Я всей душой жажду покончить с этим. И это будет моим послушанием. Отец Афанасий будет сопровождать меня на войне, защищая молитвами от диавольских козней.

Роман, проявляя завидное упрямство, решил приставить к Никифору телохранителя, китонита Михаила.

– Зачем мне телохранитель государь, если все в руках Божьих? – Стал возражать магистр. – Душу мою будет лечить отец Афанасий, которого я смиренно попрошу отправиться со мной. А охрана для тела мне без надобности.

– Молитвы дело хорошее. Но они спасают душу, а телохранители – тело, – настаивал Роман. – Я знаю Никифор, что ты никого не боишься. Вокруг тебя преданные воины, и ты сам можешь справиться с десятком. Но это не простая война. Нужно помнить о наемных убийцах, ассасинах! Слишком многое поставлено на кон и мне нужна только победа. Я не хочу, что бы она зависела от случайности. Михаил обучен защищать. Он будет твоей тенью. Клянись, что не станешь препятствовать ему защищать твое тело!

– Ну, хорошо, государь! Клянусь Богом! Возьму, если он не будет путаться у меня под ногами, – С кислой миной, вынужденно поклялся Никифор. – Эх, если бы этим можно было бы решить все проблемы.

– Что-то еще тебя беспокоит? Говори, – велел Роман магистру.

– Я, государь, хочу напомнить, что по поручению твоего Багрянородного отца ездил с отцом Афанасием в Никопсию на Кавказ. Там, у могилы Святого апостола Симона Канонита я повстречал другого монаха, который проводил меня к святому отшельнику. Когда я спросил его что ждет нашу державу, старец сделал маловразумительное предсказание, – слегка замялся Никифор.

– Ах, это, – махнул рукой Роман. – Про то предсказание уже судачат по всему Константинополю. Пустое. А тебе что он предрек? – Поинтересовался Роман.

– Он предрек мне долгую жизнь и многие ждущие меня трудности, – как на духу поведал Никифор. – Но если я буду с Богом в душе, то преодолею свои страсти. Там у старца я дал обет: в случае победы построить Храм в том месте, где Святой апостол Симон Канонит принял мученическую смерть, спасая друзей своих. В том числе и Святого апостола Андрея. Его отсеченная голова стала реликвией для близживущих народов. Правда в 850 году патриарх Игнатий изъял останки головы из Коман18 и увез в Константинополь, объявив, что это утерянная голова Иоанна Предтечи. Но в Команах сохранилась ниша, вырубленная в скале, где отпечатался нерукотворный образ этой главы. А последователи Святого Симона почитают за честь принять смерть за тех, кто им дорог. Это и мне близко по духу. Общину монахов в Никопсии отец Афанасий уже нарек Новым Афоном.

– Если победим, я помогу тебе в обустройстве новой святыни, – сказал Роман серьезно.

– Не телохранителю, а тебе государь, придется вместе с паракимоменом Иосифом прикрывать мой тыл, – еще добавил угрюмо Никифор. – Будет не до веселых пирушек. Сунувшись на Крит, я разворошу такой улей, что наша война в Сирии покажется тебе детской забавой.

– Не думай об этом, – отмахнулся Роман. – Делай свое дело и будь уверен, что я не отступлю.

Местом сбора разношерстного войска был объявлен Азиатский берег, напротив Константинополя. Никифора снабдили деньгами на текущие расходы. В начале лета магистр попрощался с отцом и братом и, прихватив с собой неугомонного Цимисхия, отправился инспектировать военный лагерь.

Глава вторая: осада Крита

Для войны с пиратами, на Азиатском берегу, в полевом лагере напротив Константинополя, собирались фемные тагмы стратиотов ополченцев, призванных на войну по постановлению синклита. Из них формировался византийский экспедиционный легион.

Там же собирались морские охотники со всех ближних и дальних окраин, сами порой не брезговавшие промышлять пиратством.

По призыву царицы-наместницы Ольги-Елены Киевской, из Варяжского моря в море Греческое, по рекам спускались варяги севера. Струги и ладьи норманнов выходили из устьев Днепра, Южного Буга и Днестра. Собираясь в небольшие флотилии, они шли вдоль западного, болгарского берега к Константинополю.

Одновременно с северянами, с благословления митрополита России из устьев Дона Роси к Сакиру19 , шли ладьи казар, наполненные гетами. Там они соединялись с парусными лодками Чигов гетов и Чер гетов, жителей Тмутаракани и Зихии. Дальше на юг возле устья Фасиса флотилия пополнилась ладьями абхазских союзников царя Леона Кутатиского, с благословения каталикоса Иверского. И вся эта разномастная флотилия шла вдоль восточного побережья Черного моря к Петре. А затем, повернув на запад, следовала берегом моря мимо Трапезунда и Синопа к месту общего сбора.

На побережье фемы Оптиматы всего судов, собралось около двух тысяч. «Дромонов» оснащенных жидким огнем – сто, прочих галер двести пятдесят, а транспортных судов, груженных продовольствием и воинским снаряжением – триста восемь. Остальные корабли составляли вспомогательный флот федератов.

В центре военного лагеря были развернуты палатки бюрократов. Чиновная братия встречала вновь прибывших «казос», ставила на довольствие и распределяла по отрядам, объединенных в тагму федератов. Разноплеменное войско было сосчитано и поделено согласно воинской иерархии. Во избежание хаоса, в каждый отряд федератов, начиная от тысячи, был назначен младший стратиг или комит из ромеев. После этого войску уплатили часть причитающегося жалования.

На берегу, где собралось огромное войско, было шумно и пыльно. Где-то устраивали смотры. Где-то проходили военные тренировки, а где-то встречали вновь прибывших и указывали их место расположения. Повсюду бегали вездесущие посыльные. По установившемуся обычаю военные прибывали с трехмесячным запасом продовольствия. Тем не менее, возле временных военных лагерей ставили свои повозки и палатки продавцы мелких розничных товаров и услуг.

Вечером, брат Циры Кахраман, призванный в стратиоты от фемы Пелопонеса, долго бродил между различными биваками, выспрашивая и выискивая земляков. Пока не нашел казбека Робити Лада. Так на тюркский манер звучала должность походного атамана братства гетов с берегов реки Куры. Старые знакомые крепко обнялись, похлопывая друг друга по спине.

– Ты я вижу по-прежнему крепок, старый бродяга, – улыбался Лад. – Как поживают Алан с Цирой? Давно их видел?