Монах-император

Глава первая: воцарение Романа

Радость не может длиться вечно. Для магистра Никифора Фоки наступили черные дни. По глупой и нелепой случайности, во время конных упражнений погиб его единственный сын. Тренировочное копьецо треснуло, и его обломок пронзил мозг юноши.

В столичном дворце Фоки вся челядь облачилась в траурные одежды. Близко принимая его горе, Византийский царь царей, базилевс Константин Багрянородный отпустил магистра со службы. До времени похорон Никифор сидел у себя в покоях с почерневшим лицом. Свою жену он похоронил вскоре после рождения сына. И теперь, после его гибели, уже ничего не удерживало его в этом миру. После похорон сына, мрачный Никифор тот час отправился в путь на святую гору Афон, чтобы среди монахов залечить свою душевную рану.

Но жизнь в Византии шла своим чередом. После прошлогодней победной компании в Европе, надо было поправить дела и в Азии. Симоката или иначе Самосата – город в сирийской провинции Коммагены, с таким трудом взятый в бою два года назад, снова перешл к арабскому эмиру Сирии из Алеппо. Угроза нависла и над Мелитеной, столице римской провинции Третья Армения.

Едва завершилась посевная, государственный синклит постановил собрать ополчение стратиотов в фемах Халдия, Колония и Себастея. В отсутствие магистра Никифора возглавлять коалицию войск базилевс Константин поручил своему спальничьему, патрикию и паракимомену евнуху Василию Нофу. Командовать двумя крыльями конницы этого легиона он возложил на стратига Халдии Иоанна Куркуаса, более известного по прозвищу Цимисхий, и ишхана федератов Афанасия1, сына брата царя Тао-Кларджетского царства, более известного как Картли.

Василий повел свой легион на юг, по западному берегу Евфрата. Пройдя стороной Мелитену, легион перешел границу Сирии Евфратской. Мелкие крепости и городишки легионеры брали с ходу и шли дальше. По пути на колонну нападали разрозненные отряды «безбожного Хамвада2», но это не могло поколебать ее мерного движения на юг.

В середине лета легион подошел к Симокате. Перед ними простирался город, расположенный на берегу реки, издавна населенный сирийцами. Нерушимый, многолюдный и изобильный всякими богатствами.

Василий не хотел оставаться тут на длительную осаду. Не хотел, и разрушать город, планируя оставить его в качестве форпоста Византии в Сирии. Поэтому, расположившись лагерем недалеко от города, он послал послов к эмиру города с требованием снова признать базилевса Константина Багрянородного своим господином.

Но эмир города рассмеялся им в лицо.

– Передайте вашему кастрату, что если он сегодня же не уберется от стен Симокаты, то завтра я отрежу ему и уши и голову.

Эмир понимал, что взятый византийцами штурмом единожды, город падет при штурме и в этот раз. Но на этот раз эмир сделал ставку на курдских всадников, гордость государя Сирии. Их непобедимость в открытом поле. И у него было достаточно времени, чтобы собрать это конное войско из вассалов и наемников. Чванясь от врожденной наглости, он даже не стал ждать помощи от государя из Аллепо.

На следующий день, поздним утром ворота города широко распахнулись. На равнину перед городом выдвинулись всадники во главе с эмиром. Варвары хвастались, что и без боя добудут победу. Легионеры их ждали, выстроившись в глубокую фалангу. При виде этой фаланги, конница развернулась и пошла в атаку лавой. Но, видя непоколебимость пехотного строя, курдские всадники, подобно ртутным шарикам, все как один внезапно сменили направление и помчались вдоль фаланги, осыпая ее тучами стрел.

Сирийцы не знали и не видели до поры спрятанную в засаде конницу халдеев и армянских федератов. Внезапно показавшись из-за холмов, двумя железными клещами всадники замкнули круг. Внутри круга остались лишенные маневра, перемалываемые фалангой курдские конники. Не попавшие в клещи, обратились в бегство, и всяк старался, как мог, унести ноги. Группа конных во вглаве с эмиром попыталась укрыться за стенами города. Преследуя бегущих с поля боя сирийцев, в пыли и неразберихе, Цимисхий овладел воротами Симокаты. Участь города была решена.

И сняли ромеи доспехи с мертвецов, а пленных заключили в оковы. Потом собрали еще много всякой добычи в городе. Колоны невольников потянулись к побережью. А еще караваны, груженные драгоценными металлами и камнями, разными диковинами с востока и юга.

И настал в Царском городе день триумфа. Паракимомен Василий въехал, как победитель, через Золотые Ворота. Торжественная процессия двигалась к ипподрому, чтобы возложить дары к ногам Владыке вселенной. Главная улица была забита людом из горожан и приезжих, оказавшихся в ту пору в столице. Воины оцепления едва сдерживали толпу. От приветственных криков и шума, ничего не было слышно в двух шагах. Победителей осыпали цветами. За патрикием следовали стратеги и отличившиеся в боях воины. Потом провезли на показ толпе награбленное богатство в огромных возах. Замыкали шествие пленные в цепях.

Апогеем триумфа стало грандиозное театрализованное представление на ипподроме, где были подготовлены сцены из сражения по взятию города. В заключение грандиозного зрелища, все вывезенные из Симокаты сокровища были сложены у ложа, где восседал басилевс и члены императорской семьи.

Взятие Симокаты снова открывало Византии дорогу в Сирию. Правитель Алеппо, эмиры Тарса и Триполи запросили мира.

Еще продолжались празднования в Константинополе. И вдруг.… Столицы достигла скорбная весть из крепости Артвин3 в Армянской Иверии, иначе Вирка. От болезни, подхваченной неизвестно где, скончался курапалат Смбат Багратуни, царь картлов. Собравшиеся в Артвине поместные предводители – эриставы, избрали царем Картли следующего по старшинству из картлийского рода Багратуни. Этим избранным оказался ишхан Афанасий, или как его звали дома Аданарсе, который воевал в сирийском походе вдали от родного дома. Печальную новость в Константинополь привез двоюродный брат и теска Аданарсе4, сын почившего Смбата курапалата. Царь царей Константин благожелательно отнесся к выбору архонтов Вирка, территория которого находилась под протекторатом Византии. И, следовательно, избранный царь являлся наместником империи на тех территориях.

Афанасий из Вирка, как и его отец, был верной опорой правящей династии базилевсов. После подписания федерального договора с новоизбранным царем, по распоряжению Константина Багрянородного незамедлительно был назначен и проведен ритуал возведения царя Афанасия в магистры Византии, одного из высших воинских титулов римской империи.

После торжеств и пиров, положенных после возведения в магистры, братья засобирались домой. Надо было почтить память Смбата. Была и другая веская причина.

Каталикос всех армян на Двинском соборе 554 года окончательно порвал с Византийской Церковью. Католикосат не принял решения Халкидонского собора. «Иисус есть сам воплощенный Бог и поэтому не может быть Его Сыном!» – на этом армянские иерархи стояли твердо. Это послужило поводом для разрыва между Церквями.

Разное понимание канонов веры внесло раздор в среде армянских архонтов. Трещина отчуждения пролегла и в семьях клана Багратуни. Но, не смотря на разное понимание веры, в большом роду пока еще придерживались старинных обычаев и законов.

Избранные «ишханац ишханы» больших пограничных областей, первые среди равных, по обычаям былой Великой Армянской империи, ездили «утверждаться» в качестве бдешхов к тагавору, шахиншаху всех Армений. Бдешхи владели провинциями с преобладанием племен не армянского происхождения и являлись полновластными царями союзных или вассальных тагавору Великой Армении территорий. А бдешхи провинции Гугарк, в которую входил Вирк, к тому же, издревле были местоблюстителями тагавора, обладающие исключительным правом короновать владыку Великой Армении. Только завладев царством Картли в Гугарке, Багратуни смогли поставить своего танутера – главу клана шахиншахом Армении и юридически закрепить за своей династией этот титул.

Поэтому и в этот раз, после утверждения наместником в Константинополе, магистр Афанасий должен был отправиться в крепость Карс. Нахарар или иначе бдешх Вирка отдавал дань уважения танутеру, главе рода Багратуни, в его резиденции. Там шаханшах Ашот III Милостивый5 должен был официально закрепить за ним титул армянского бдешха.

Перед отъездом своего друга магистра Аданарсе, Цимисхий устроил пир-клиторий в своем особняке, куда пригласил множество служилой знати. Внезапно на пиру, среди веселившихся и изрядно подвыпивших гостей, появился магистр Никифор Фока. Гости притихли, отдавая дань уважения скорбящему отцу. Цимисхий пошатываясь, вскочил с места и рванулся ему навстречу. Никифор поднял руку открытой ладонью к собравшимся гостям, в приветственном жесте.

– Не обращайте на меня внимания, друзья, – сказал Никифор. – Иди, иди. Без обид. Развлекай гостей, – добавил он, обнявшись по-мужски с Ваном, и подтолкнул его в сторону пирующих.

Никифор пригубил вино, произнеся заздравный тост в честь нового магистра. И тотчас отошел в дальний угол. Вскоре хмель взял свое. На Никифора перестали обращать внимание. Тем временем, магистр Фока подозвал жестом магистра Аданарсе и вывел его во внутренний парк поместья. Тут по дорожкам мимо фонтанов прогуливались мужчины и женщины, покинувшие свои раздельные пиршественные залы для того чтобы освежиться. А еще, чтобы себя показать, и немного пококетничать. Тут, среди благоухающих зарослей можно было уединиться для приватной беседы.

– Когда собираешься ехать, магистр? – Спросил у Аданарсе Никифор.

– Да вот завтра и поеду. В порту Константинополя всегда полно перевозчиков. Переправлюсь на Азиатский берег. Там осталась часть воинов из моей охраны. Соберем всех и дальше отправимся на конях. В верховьях реки Чорох разделимся. Младший брат Аданарсе поедет домой в Артвин. А я со свитой отправлюсь в Карс. Если повезет, доберемся дней через 20.

– А если не повезет?

Аданарсе пожал плечами:

– На все воля Божья.

Никифор хлопнул его по плечу.

– Магистр. Почему бы тебе не отправиться морем до Петры6. На галере и быстрее и безопасней. Доберешься за два дня. Оттуда до Артвина рукой подать. И до Карса дорога короче.

– Можно было бы. Но где я найму галеру? Те, что стоят в порту идут либо до Синопа, либо до Трабзона, либо вообще в Херсонес Таврический.

– Друг мой Аданарсе, тебе не надо нанимать галеру. Потому, что мне ее уже выделил друнгарий флота Иосиф Вринга. А я приглашаю тебя и твоего брата быть моими гостями на царском «дромоне». Ну а своей охране пошли гонца. Пусть добираются домой верхами самостоятельно. Для поездки в Карс в Артвине соберешь себе новую свиту.

– Очень хорошо! – Обрадовался Аданарсе. – Это просто здорово. Но почему тебе выделили галеру? Ходили слухи, что ты принял постриг и залечиваешь душевную рану в Афоне. Что заставило тебя поменять планы?

– Я был там, – мрачно ответил Никифор, вспомнив о своей потере. – И даже принял обет послушания. Но некто, – Никифор мотнул головой куда-то за спину, – решил, что мне надо сменить обстановку. На границах мир, и Цимисхий давно зовет к себе в гости. Говорят в этом году чудесный урожай винограда. Я очень люблю молодое вино, – криво усмехнулся Никифор, но уже серьезней закончил: – Я давно обещал твоему дяде Смбату, что потолкую с абхазским царем Георгием Аносином насчет подходящей партии для его дочери Гурандухт. Долги надо отдавать. Это дело чести. Вот высажу тебя и Цимисхия в порту Петры, а сам пойду морем к Себастополису7. Это город нейтральный. Там уживаются епископы разных канонов. Сначала навещу архиепископа Константинопольской юрисдикции. После него наведаюсь к каталикосу Кавказской Иберии. Он как ты знаешь, подотчетен патриарху Антиохии. Для урегулирования межцерковных вопросов я беру с собой праведного монаха Афанасия со Святой горы Афон. Наставника в моем послушании. В вопросах веры это удивительный знаток.

– Гиоргий болен, – заметил Аданарсе. – Он назначил соправителем своего сына Леона8, который построил себе крепость на востоке Абхазского царства. Ты поедешь к нему в Кутатиси9? – спросил Аданарсе.

– Мой визит неофициальный. Мы встретимся с Гиоргием в их старой резиденции на побережье – в Анакопийской крепости, – ответил Никифор. – Но, возможно, мне придется доехать и до Кутатиси.

– Могу я чем-нибудь помочь тебе? – Спросил Аданарсе.

– Ничего не надо. Я же не воевать туда еду. Он все-таки союзник и христианский царь, хоть и не Константинопольской епархии. Мне понятно, почему его прадед вышел из Римской федерации. Как впрочем, и тебе. Кому охота платить налоги «чужому дяде». Стать суверенным господином на своей территории и собирать пошлины в «свой карман» – это мечта каждого архонта.

– Чтобы стать суверенным, мне для начала надо вывести своего архиепископа из Иверского католикосата, – оскалился в улыбке Аданарсе.

– Не играй с огнем, Аданарсе, – осадил магистра Никифор. – Слишком много врагов вокруг. Лев Аносин уже не может, как его дед рассчитывать на помощь кагана Хазарии. В наше время великий каган – всего лишь слуга Атильского малеха, своего премьер министра. По совместительству – председателя Всемирной торговой организации. А малех предпочитает брать на службу мусульманских наемников из Гургана в Персии. Поэтому сейчас сила христиан в единстве. И Абхазские цари это понимают. Поэтому, без покровительства Византии им не обойтись. Потому и пойдут мне на уступки. Но не следует «зарываться».

– Это верно, – согласился Аданарсе.

– Это так же верно, как и то, что ты по обычаю, сначала должен был «утвердиться» царем у главы рода, тагавора Ашота. И только после этого «представиться» Багрянородному базилевсу. Не воспримет ли Ашот такое попрание обычаев оскорбительным для себя? – Стал развивать свою мысль Никифор.

– Я думал об этом, – ответил Аданарсе, вопросительно глядя на Никифора. – Может, обойдется как-нибудь?

– Константин Багрянородный не любит полагаться на волю случая. – Никифор кивнул в сторону его дворца. – Поэтому, друг мой, в Петре мы расстанемся. Зато Ной Цимисхий составит тебе дальнейшую компанию. Он поможет тебе «разобраться» с проблемами в Артвине и Карсе. А то, говорят, некоторые эриставы и у тебя сеют смуту. Будут склонять тебя разорвать договор с Византией и поддержать Ашота в восстановлении единой и независимой Армении, под знаменем халифата.

– Теперь мне стало понятно, по чьей воле ты покинул Афон, – догадался Аданарсе. – Если у меня и Цимисхия ничего не получиться в Карсе, то ты сможешь быстро собрать ударный кулак из пограничных гарнизонов и привлечь к этому войско абхазов. А Куркуас уже знает? Он не говорил мне, что поедет со мной. Зачем тогда этот прощальный пир?

– Пир еще никогда не был помехой, – возразил Никифор. – А Ной пока и не знает, что ждет его завтра. Тебе то что. Пусть народ веселиться. Меньше будут знать – крепче будут спать! А Цимисхий, как тот конь – всегда по зову трубы готов мчаться навстречу приключениям.

– Да, прав Багрянородный владыка, – пошел на попятную Аданарсе. – Авторитет Вана Куркуаса, при визите к Ашоту, лишним не будет. Ведь он считает наших ишханов нарушителями родового долга. Сменившими веру ради высоких постов в Византии. Но я все-таки не понимаю. Ради решения моих проблем базилевс Константин послал вас обоих? Прославленных стратигов. А если случится война?

– Константин Багрянородный думает о нас всех, – твердо сказал Никифор. – Для него не существует незначительных проблем. И потом. Какая война? В Самосату стратигом отправлен мой брат Лев. Он держится на виду у эмира Халеба, чтобы его шакалам не хотелось побаловать. Остальные эмиры Сирии – запуганы. А что стратигам делать в столице, когда кругом мир? – Спросил Никифор и сам себе ответил: – Только пить и гулять. Поэтому я поеду завтра в Анакопию, а Ной Куркуас, в качестве твоего гостя и друга, отправиться с тобой к Ашоту в Карс. И Цимисхий развеется и Ашоту, надеюсь, дурные мысли в голову не полезут. Да и тебе веселей будет.

– А где сам Ван? Что-то я давно его не видел, – спросил Аданарсе.

– Как обычно либо пьет, либо волочится за очередной юбкой. Да вон в том углу ржут как кони. Ставлю два милиарисия против одного, что это его рук дело, – сказал мрачно Никифор.

– Идет, – подхватил ставку Аданарсе, широко улыбаясь.

Наступила осень. По заведенному обычаю Багрянородный базилевс справлял брумалий в честь «каппы». Был такой обычай в старину устраивать пиры в день, на который приходится буква его имени. И Константин поддерживал народную традицию. Он ежегодно устраивал пышное празднество и делал его весьма многолюдным. На пиру принимал весь синклит за роскошно убранным серебряной посудой столом, уставленным разнообразными яствами. Блеск празднества, умножая щедрейшими благодеяниями. Раздавая шелковые покрывала, серебряные монеты без числа, пурпурные одеяния, благовония индийских дерев, коих никто не видывал и не слыхивал. А пение гусанов и танцы вардзак доставляли званым гостям больше радости, чем сладость пищи.

Вскоре после брумалия в честь Константина, Анастасия второй раз разрешилась от бремени. На сей раз родился долгожданный мальчик. Пурпурный цвет в Византии был символом царской власти. Новорожденного, по царскому обычаю завернули в пурпурные пеленки. Протопапа дворца крестил его и нарек Василием, в честь деда, основателя династии. Крестным отцом и восприемником от священной купели внука Константина Багрянородного по традиции стал магистр Никифор Фока.

Торжества во дворце длились целую неделю. Обрадованный рождением внука Константин завалил подарками Феофано. Все ее желания тут же исполнялись, к большой досаде родных сестер наследника Романа10, с кислыми минами на лицах, наблюдавшими за ее триумфом.

Сменяющие друг друга пиры снова подточили здоровье базилевса. Любитель вкусно и обильно поесть, насладиться вином, Константин приобрел внутреннюю болезнь, которая угнетала его. Болезнь источала его изнутри и лихорадила. Это держалась в тайне. За пределами дворца никто не замечал, что он болен. Врачи пытались его лечить, приготавливая различные зелья, но без особого успеха. Вынужденный отказывать себе в вине и пище, Константин вынужденно постился. Строгая диета на время побеждала болезнь. Лечебный голод располагал к уединению и молитвам.

Услышав от патриарха Полиевкта, что на горе Олимп11 живут святые отцы творящие чудеса, «царь царей» решил посетить эти места. Он хотел взглянуть на святых отцов, сподобиться их драгоценных молитв, а заодно переменой места и благорастворением воздуха поправить свое здоровье. Видя ухудшающееся здоровье отца, наследник и сопровитель Роман вызвался сопровождать его в этом паломничестве.

Сев на царскую галеру «дромон», переправились сначала на Азиатский берег. В Вифинскую землю, в город Приет12, названный так по имени исконного вифинского божества. Оттуда проследовали в Никею, город издревле богатый и многолюдный. Навестили монахов в лежащем у подножия гор монастыре имени почитаемого там мученика Афиногена. Тамошний настоятель показал Константину писанную киноварью грамоту его отца. При этом он сказал следующее: «Благочестивый басилевс Лев тоже останавливался в монастыре по пути к предгорьям Олимпа, чтобы помолиться о ниспослании ему сына-наследника. Тогдашний настоятель монастыря Петр предрек ему рождение сына-наследника, и что его сын посетит Олимп под конец своей жизни». Константин узнал руку своего отца Льва и заметил, что истинно было прорицание монаха.

Из Никеи Константин с Романом переправились в Грецию и направились в предгорья Олимпа. С трудом пройдя по опасным, каменистым, извилистым тропам, они добрались до кельев святых отцов. Увидев монахов, Константин стал обнимать их и попросил благословения. Святые отцы рассказали ему, что живет на вершине Олимпа еще один старец – чудотворящий подвижник. И что царю надо обязательно повидать его. Базилевс поспешил к старцу.

Просветленный божественным озарением старец, зная, что идет к нему «царь царей», вышел из своей кельи, пал ниц и сказал: «Благослови, Владыка». А на вопрос царя, кто он, откуда и как здесь оказался, сказал: «Узнав, что шествует ко мне твоя царственность, поспешил к тебе». Понял Константин, что старец – Божий посланец. Он поднял старца с земли и уединился с ним в келье. Подвижник не стал скрывать от Константина, что дни его сочтены.

– Если хочешь продлить свою жизнь, откажись от трона и оставайся здесь со святыми отцами, – предрек старец.

Константин поблагодарил подвижника за правду, но остаться отказался.

– Долг перед государством требует моего возвращения. В отпущенные мне дни я должен думать о своем наследнике. Дать последние наставления и позаботиться о его окружении.

На прощание, обняв старца, базилевс запасся на дорогу его молитвами и, зная о скором конце своей жизни, вернулся в кельи святых отцов. Там он откушал с ними монашеской пищи и поспешно спустился к морю.

Всю дорогу Роман старался поддержать отца: то подхватит его, то подставит плечо.

Далее отправились они в Прусу13, город на северо-западе Анатолии. Пруса славилась своими теплыми источниками воды. Здесь они задержались на время, по рекомендации врачей принимая лечебные ванны. Но тщетно. Константину не становилось лучше. Покинув Прусу паломники повернули назад.

Багрянородный вернулся в столицу весь в страданиях и мучениях от постигшего его недуга. Тайное стало явным. Константин торопился дать последние наставления. Уже находясь в постели, он поочередно вызывал к себе на беседу своих родных, друзей, военных начальников и чиновных бюрократов.

Находясь уже при смерти, Константин вызвал к себе для последних наставлений сына Романа. В это же время, за дверями его опочивальни члены синклита ожидали его последнего волеизъявления. Возле окна стоял патриарх, неотлучно находящийся возле севаста. Он ободряюще кивнул Роману. Тот подошел и склонился к голове Константина. Базилевс был бледен и тяжело дышал. Его лоб покрывала испарина.

– Я пришел, отец! – Произнес Роман негромко, и Константин открыл глаза.

– Сын мой! Вскоре я тебя покину, – прерывистым, но ясным голосом заговорил он.

– Но отец! Не говори так! Мы найдем лучших лекарей и магов. Мы вылечим тебя.

– Не перебивай! У меня есть внук, твой сын. Значит, династия уже не прервется. Я ухожу со спокойной душой. А теперь слушай и запоминай! – Константин собрался с силами. – Я оставляю тебе в наследство сильную державу. Все неудачи Василия, твоего прадеда отомщены. Перед тобой расчищена дорога к Тарсу, Антиохии, Кипру и Иевусу, городу Иерусалиму. Как использовать силу окружающих народов во благо империи, мною написан трактат. Внимательно изучи его и следуй моим рекомендациям. Теперь о самом болезненном. – Константин перевел дух. – Как отцу, мне больно решать судьбу моих дочерей. Но ради спокойствия державы это придется сделать. Это последний урок, который я должен буду преподать тебе.

Если ты хочешь управлять страной единолично, то должен будешь удалить их из столицы. Иначе очень скоро ты станешь зависим от них. Пусть их судьбой распорядится глава синклита, паракимомен. Но помни: они не должны быть выданы замуж за архонтов ближнего круга. Иначе мой внук может остаться без престола.

Константин перевел дух

– О военных говорить не буду. Вся «голубая кость» и так вьется возле тебя и Феофано. Грубая и шумная солдатня. Не знаю даже, кого они больше любят тебя или твою жену?

Роман задумался, припоминая совместные походы в театры, а затем шумные попойки в неформальной обстановке у Льва Фоки. Анастасия держалась в этой среде, как рыба в воде. Поддаваясь на уговоры, показывала мимические сценки, высмеивающие бюрократов, чем приводила собравшихся вояк в полный восторг.

– Ну, ну, полноте, – продолжал Константин. Роман вздрогнул и очнулся от воспоминаний.

– Каждый государь должен иметь преданного помощника – первого из бюрократов, по сути, главу правительства. Советчика и хорошего управляющего. Василий Ноф человек из Семьи. Он был хорошим паракимоменом для меня, когда Елена, твоя мать и его сестра была моей супругой. Но для тебя этот тандем слишком силен. Василий всегда будет держать сторону севасты. Они не позволят тебе удалить из столицы ее дочерей. И ты не сможешь принимать самостоятельных решений.

Поэтому я тебе вырастил другого паракимомена. Из семьи иудеев принявших крещение. Я говорю об Иосифе Вринге. Под моим наблюдением он прошел все ступени от мелкого чиновника до патрикия и командующего флотом. Иосиф показал себя в государственном служении человеком рассудительным и благочестивым. Обе партии, и «зеленые» и «голубые» поддержат его кандидатуру. Как евнух он не сможет претендовать на трон. Но будет заботиться о твоей безопасности, как человек, зависящий от тебя своим положением. И как человек со стороны будет непредвзят в своих советах. Что скажешь, сын?