Свобода

– Оставаться на месте!

– Вы из полиции?

– Осторожно!

– Товарищ полковник?

– Не двигаться!

– Бросить оружие!

– Держать на прицеле!

– Есть еще кто?

– Чисто!

– Это Акбашев? Это Акбашев? Я к вам обращаюсь!

Шоцкий кивнул.

Кравчук все слышал и видел на экране своего телефона.

– Бросьте пистолет!

– Вы из полиции?

Шоцкий хотел было кивнуть, но не стал.

– Вы… кто с вами… вы его сюда привезли?

– Тихо!

– Они тут!

– Всем быть наготове!

– Не стрелять без приказа!

Кричало, шептало, шуршало, лязгало…

– Кто это?

– Не знаю.

– У него бешеные глаза…

– Акбашев жив? Жив, я спрашиваю?

Шоцкий молчал.

– Отойдите и бросьте оружие!

– Вот, сука, тупой!

– Что делать?

– Ближе не подходить!

– Уже сообщили, скорая рядом.

– Он живой?

– Да что вам надо? Кто вы?

– Так, всем замолчать и не двигаться! – командир взял все на себя. – Всем, я сказал! Тихо! Не спускать с прицела.

Все затихло.

– Кто вы? – спокойно обратился он к Шоцкому.

– Я человек, – так же спокойно ответил Иван Владимирович.

– У вас все хорошо? Вы здоровы?

Шоцкий пожал плечами и улыбнулся. Он перевел взгляд немного в сторону и увидел тень, похожую на женский силуэт в плаще.

– Я дал бой, – тихо произнес Иван Владимирович. – Я дышу, это воздух…

– С кем вы говорите? – спросил командир.

– Я же говорю, он не в себе, – послышался шепот.

– Вы меня примите? – тихо спросил Шоцкий.

Тень не двигалась, но Иван Владимирович был уверен, что из-под черного капюшона на него смотрят грустные глаза. Она смотрела на него, но не знала, что сказать, как ответить. Иван Владимирович улыбнулся. Он перевел взгляд обратно, к командиру взвода. Тот продолжал:

– Бросьте оружие, и мы все решим, вы согласны?

Иван Владимирович помотал головой.

– Слушайте… Просто скажите тогда, что вам надо?

Шоцкий молчал.

– Скажите, – повторил командир, – чего вы хотите?

– Разбить лампу, – тихо произнес Иван Владимирович.

– Чего? – переспросил командир.

Шоцкий вскинул пистолет и подался всем телом вперед.

– Огонь!

Из всех стволов, направленных на Шоцкого, полетел горячий свинец. Он стоял, нагнувшись вперед, и принимал пули всем телом, не запрокидываясь назад. Пистолет выпал у него из рук. Командир поднял руку вверх. Стрельба прекратилась.

Шоцкий стоял на месте, он был весь изрешечен пулями, но стоял на месте. Кровь шла горлом. В глазах блуждал кровавый туман. Он шевелил окровавленным ртом, но был не в состоянии выговорить, ни слова:

– Теперь ты в безопасности, доченька, – перебрал он губами.

Омоновцы с ужасом смотрели на это кровавое месиво, стоящее на ногах.

– К Акбашеву, быстро!

– Есть!

– Что там?

– Мертв.

– Ясно.

Иван Владимирович еще мгновение продержался и рухнул на землю лицом вниз.

– И я не раб… – также перебрал он губами и испустил дух.

Кравчук отключил телефон и тут же начал по нему же звонить.

– Слушать внимательно! – заорал он. – Я знаю, где тело Акбашева! Ростовский ОМОН его уже нашел. Там же труп убийцы. Я знаю, кто его убил. А теперь установка: Акбашев попал в аварию и погиб. Чтоб все бойцы, что были там, вычеркнули у себя из памяти все, что они сегодня видели. Под страхом сам придумаешь чего. Чтоб не вышло наружу!.. Потому, что я знаю, кто убил Каму, твою мать! Его имени нигде не должно фигурировать. Его там не было. Его никто не знает и не видел. Да, так и донесите до их прекрасных голов. С Ростом… это уже не мы будем думать, как и с… все! Никаких репортеров. Кратко – автокатастрофа. Точка. Все! Выполнять!

Кравчук схватился за голову. Он взял стакан, поднес его ко рту, но тот оказался пустым. Тогда он размахнулся и разнес его об стену. Взял другой, налил и выпил. Закурив, он вышел на балкон.

– Ну, Иван Владимирович, дорогой, я тебе устрою пышные похороны, тварь ты такая… паскуда! Весь твой героический путь скрашу. Подохнешь ты у меня наикрасивейшем образом. Полковник Шоцкий провел сомнительно заслуженный отпуск за счет государства в одном из лучших отелей Анапы, ежедневно напивался вдрызг, вел себя крайне непристойно, позорил мундир и, в конце концов, будучи до безобразия пьян, утонул в двух метрах от берега. Вот тебе, сука!

Раздался звонок. Кравчук нехотя взял трубку, но услышав голос, так вскочил по стойке смирно, что чуть не сбил люстру.

– Слушаю! Никак нет! Так точно!

В его глазах застыл такой страх, что он стал похож на манекен.

Из микрофона доносился густой бас

– Виноват… Мой… были планы… округ… вернуть? Есть вернуть… Виноват…

Кравчук закашлялся.

– Виноват. Ее передали. Не могу знать, виноват. Он не сказал ничего конкретного. Виноват, ничего не сказал. Не могу знать. Двое, об остальных ничего… Виноват… Будет исполнено… О последствиях осведомлен… Есть! Так точно. Перерыть собственным носом всю страну, обнюхать границы, но найти беглецов… простите, найти этих сукиных детей. Есть. Виноват… виноват… виноват…

Кравчук плакал.

– Виноват… виноват… виноват…

Густой бас перестал доноситься из трубки, а он все еще держал телефон возле уха. Вдруг, уронив его, он бросился в туалет и припал к унитазу. Его рвало.

– Я дал бой, – тихо произносил Иван Владимирович. – Я дышу, мне хватает воздуха, и я не раб. И моя дочь теперь в безопасности.

– 61 –

Спокойствие, ознаменовавшее две недели, проведенные в Хабаровске, словно приручили Андрея с Оксаной, усыпили их размеренным образом жизни и вместе с этим привнесли сладостную гармонию в их отношения. Куда бы они ни ходили, где бы они не были, они всегда держались за руки; если случалось так, что во время сна их объятья размыкались, они продолжали держаться за руки.

– Как так происходит? – мечтательно спрашивала Оксана. – Первое впечатление, которое ты на меня произвел, конечно, не было отталкивающим, но и приятным его не назовешь. Признаюсь, когда возле меня остановилась черная блестящая иномарка, я ожидала увидеть жирную заросшую морду с маленькими похотливыми глазками. А я увидела тебя, и это меня несколько успокоило, но, не больше. И когда ты в этот самый первый раз вез меня, и после, когда мы несколько раз встречались, ты… меня почему-то раздражал. То ли потому, что ты был такой весь чистенький, у тебя была такая машина, квартира… я не знаю. Вряд ли это играло какую-то роль. Просто… я не могла сказать, понравился ты мне или нет. Да, я увидела твое лицо, когда ты впервые открыл дверь своей шикарной машины, увидела твои глаза. Впечатление не было ни приятным, ни наоборот, ты на меня не произвел никакого впечатления, вот, ровным счетом никакого, его просто не было. Ты был мне безразличен и… раздражал. – Оксана рассмеялась. – Тебя для меня не существовало. Даже, когда ты старался мне помочь, меня это тяготило… Я, наверное, это уже рассказывала?

Андрей улыбался. Они стояли на берегу Амура, на утесе, недалеко от памятника Муравьеву-Амурскому.

– Мне с детства казалось, что мальчику достаточно быть просто красивым, и я в него обязательно влюблюсь, – продолжала Оксана. – Я думала, что если я буду красивой, то в меня будут влюбляться все мальчики. Я перешла рубеж в двадцать лет и, наконец, призналась себе в том, что это не так. Ни то, ни другое. Почему, думала я? Каждый день, разглядывая себя в зеркало, я никак не могла понять, красивая я или нет. Мне не говорили об этом. Никто! Но я же… Я слышала, что достаточно быть красивой, и тебя с руками оторвут в любой театральный институт. Все это было иллюзией. Вся жизнь до встречи с тобой оказалась иллюзией…

– Нет, Оксана, это не так. Не совсем так. Жизнь была, только другая. Просто, это этап. Как полосы в жизни, она, жизнь, полосатая. Вот и все. А последние эмоции, чего бы они ни касались, всегда заглушают предшествующие, и ты о них, заглушенных эмоциях, уже думаешь без трепета в душе, ты, или умиленно улыбаешься про себя, или немножко злишься, также улыбаясь, а то и вовсе о них даже не вспоминаешь. Вот и мне кажется, что жить я начал именно тогда, когда остановился на ночном шоссе и открыл дверь перед незнакомой девушкой. Все пошло, понеслось совсем иначе…

– Мне было тогда так страшно, а еще ты! – Оксана рассмеялась.

– И что это? Как это объяснить? Есть ли язык, на котором это можно объяснить?

– Для этого не нужен язык, и объяснять ничего не нужно. Но мы с тобой! Вот, что загадочно, мы с тобой встретились именно в тот момент, когда, как выяснилось позже, мы нуждались друг в друге. Ведь так, Андрей?

– Да, Оксана. А уж наш внезапный союз, на первый взгляд, казалось бы, даже союз противоестественный: я, весь такой чистенький на шикарном автомобиле и ты, горе-парикмахерша, безработная, вечная абитуриентка из неудачной семьи с кучей проблем, был поразительным, – не обижайся, – но я в тот же миг почувствовал что-то живое, настоящее. – Андрей улыбнулся. – Ведь, ты даже не представляешь, что это были за девушки, которых я знал до того, как встретил тебя.

– Какие они были? Ты никогда не рассказывал, сколько я к тебе не приставала!

– Да никакие. Такие же, как и я сам, чистенькие, на блестящих автомобилях.

– И ты не…

– Нет.

– Честно?

– Не могу припомнить ни одной стоящей эмоции.

– Вот ты сказал! А мы… Мы. – Оксана обняла Андрея. – Мы так нуждались друг в друге… это же… чудо!

– Как не фантастически это звучит, но это так. – Андрей печально улыбнулся. – Жаль, что начало наших взаимоотношений нельзя назвать романтическим. И думать о нем с улыбкой, придающей воспоминаниям лирическую нотку, никак не получится.

Оксана зажмурилась, крепче обняв Андрея.

– Прости… я… – начал он.

– Нет, Андрюша, говори, мы должны отдавать себе отчет. Говори.

– А мы… – Андрей сделал паузу. – Наш с тобой союз, этот союз зародился на почве катастрофы, повлекшей с самого начала самые страшные преступления, какие может совершить один человек в отношении другого человека…

– Боже! Я все время об этом думаю, но топлю в себе, Андрюша! Наш союз в самом своем зачатии был забрызган кровью, я… я это начала… – с горечью в голосе произнесла Оксана. – Но он! – Оксана отпрянула от Андрея. – Он, этот союз, становился крепче с каждым новым препятствием, которое нам приходилось преодолевать. Это гадко, жестоко, это, я не знаю, безнравственно, но это так! Мы с этим справимся. Правда? И.. мы должны кому-то ответить за кровь, за…

– Ты думаешь, что должна кому-то? – глухо отозвался Андрей.

– Я знаю, что ты не веришь в бога, но…

– Это я, Оксана, вся кровь на мне. Тебе не о чем волноваться. Я принял всю ответственность за тебя. Я отвечаю за тебя и твои поступки.

– Андрюша?

– Оксана, ты чиста, поверь мне. И ты очень сильная. Если бы я родился и вырос в тех же условиях, что и ты, я давно бы, наверное, сгнил где-нибудь в наркоманском притоне. А ты жила, мечтала, стремилась к своей цели. А я… – Он ухмыльнулся.

– Ты не можешь знать, что бы с тобой было. Ты наговариваешь на себя, милый. И, любимый, прошу тебя, не кори себя за все, что произошло с нами. Ты постоянно об этом думаешь, я же вижу! Ты делал все…

– В пределах обстоятельств? Оксана, это мой крест, и всю эту кровь я смою, обещаю. Я отвечу за все… перед собой, перед ней, той, к которой мы идем… перед… это очень сложно… и я не знаю, как, но я…

– Я буду с тобой! – воскликнула Оксана.

– Хорошо, милая… мы так хорошо начали. – Андрей рассмеялся.

– Я просто вижу, как ты становишься с каждым днем все мрачнее. И… мне становится больно за тебя.

– Оксана, я тебя люблю…

– Я тоже люблю тебя, но не убивайся так! Прошу, ты же сам говорил, мы уже у цели. Ведь, мы у цели?

– Давай спустимся к реке.

– Идем, так мы у цели?

– Да, Оксана, конечно, маленькая моя. Только…

– Эта цель нам столько стоила. Стольких… – Оксана замолчала.

– Это… это не должно быть так. Я не могу сказать, что Петр Ильич достиг ее, Ислам, Слава. Если, идя к ней, они встретили смерть, то ни к ней ли они и шли?

– Что ты такое говоришь? – испуганно спросила Оксана.

– Я… я не знаю, дорогая… – Андрей остановился, глядя на мощь Амура, ласкающего берег своими суровыми волнами. – Я запутался. Они погибли на пути, идя вперед, или смерть и была их свободой?

– Нет! Что с тобой, Андрюша? Ты не можешь так думать, не имеешь права. Мы идем к ней. Ты ведешь нас к ней. Пусть мы не знаем, кто она, но это точно не смерть!

Андрей присел на корточки. Оксана опустилась рядом.

– Я сегодня пытался дозвониться до нашего полковника. Номер заблокирован. Я думаю, его тоже уже нет в живых.

По пути из Анапы в Ростов-на-Дону Шоцкий уничтожил все телефоны, и все, что могло хоть как-то связать его с Александром или беглецами.

– Это… – начала Оксана.

– Все, кто имел какое-то отношение к нашему, нашей… к ней, мертвы. А Маша больна. И что она сейчас чувствует, и чувствует ли…

Андрей встал, помогая подняться Оксане. Она тут же взяла его за руку.

– Это не смерть, – уверенно произнесла Оксана. – Есть объяснение, я уверена. И я знаю, что ты его найдешь, Андрей. Ты найдешь!

Андрей молчал, все так же глядя на реку и солнце, скатывающееся к горизонту.

– Андрюша? – ласково произнесла Оксана.

– Наш путь к ней, наш поиск ее свелся к бегству из страны, – грустно произнес он.

– Да, но ты сам говорил, что в новом мире, в новой стране мы начнем жизнь заново, придерживаясь тех принципов, что будут дарованы нам ею самой. И город мастеров мы будем строить в новой жизни, и эту жизнь мы заслужим, заслужим тем, что мы искали ее, что верили в нее, несмотря ни на что.

– Черт возьми! – с горечью в голосе воскликнул Андрей. – В новой стране… Делать, раз решился что-то сделать, нужно здесь и сейчас! Ты раб? Разорви свое рабство в прах и действуй здесь и сейчас! И она сама придет к тебе и назовет свое имя, примет тебя и пойдет рядом с тобой, будет помогать строить новую свободную жизнь здесь и сейчас. Здесь и сейчас… а я… я…

– Андрюшенька? – взмолилась Оксана, – успокойся, ты сделал, что мог… не каждый способен даже подумать о ней… о том, что…

– Любимая, прости, я спокоен. Я держу это в себе с самого начала, но я спокоен. Уже не сменить рельсы. – Андрей крепко обнял Оксану и оторвал ее от земли, – ты так мне нужна! Мы верим в нее! И я верю в тебя!

– А я в тебя, любимый! Но поставь меня! Я боюсь! – смеясь, сказал Оксана.

– В новом мире, – тихо произнес Андрей, беря Оксану за руку, и направляя ее вдоль берега.

– Что ты говоришь?

– Ты сказала, что мы начнем жизнь в новом мире, и там… Мне кажется, это не образ, не метафора. Мир сквозит через наш мир. Слова полковника. Иной мир, такой же, как наш, и там…

– Любимый…

– Я раньше, в детстве, да и в юности еще, часто представлял себя на месте величайших бунтарей и революционеров! Я видел себя Спартаком, Уоллесом, Гусом… Я могу долго перечислять. – Андрей улыбнулся. – Маратом, Разиным, Пугачeвым, декабристами, сразу всеми! Гарибальди, Лениным, в конце концов, Фиделем Кастро, Эрнесто Че Гевара… Эти люди, создав ее образ, вели целые народы на борьбу за нее, на борьбу за свою независимость, независимость всего народа, независимость своей родины. У них была величайшая цель. Величайшая жизнь! И их жизнь кипела смыслом!..

– Любимый…

– Представь, как кипят их страсти, когда они идут к ней? Как она к ним благоволит? Что они чувствуют, о чем они с ней разговаривают?

– Андрюша…

– А я? Что я за бунтарь? – Андрей рассмеялся. – Закопался в собственных комплексах, подогретых эгоизмом. Потом меня разорвало от скуки этой серой жизни, этого повального подчинения, тихого рабства, этого болота, тины, этих…

– Любимый! Ты продолжаешь, – беспокойно заметила Оксана.

– И что сделал я? Я собрал ополчение и повел народ за собой? Я…

– Ты вырвал себя из болота! – перебив, воскликнула Оксана, встав перед Андреем и взяв обе его руки. – Ты не обязательно должен быть лидером нации, мира, чтобы желать свободы и себе и миру, чтобы идти к ней, искать ее! Ты рвешь свои цепи, продолжаешь рвать, и не сдаешься. Ты меня ведешь за собой! Я человек! Я иду за тобой, с тобой! Иду к ней. Ты меня ведешь! Я твое ополчение!

Оксана бросилась Андрею на шею и впилась в его губы.

– Иной мир, – снова проговорил Андрей, обнимая Оксану и тяжело дыша. – Такой же, как наш, но другой. О нем Ислам говорил.

– Андрей? Андрюша, успокойся…

– Нет, это не смерть, – твердо произнес он. – Цепи держали их настолько сильно, что они не выдерживали и гибли. Да, они гибли, но рвали со своим рабством. Они не могли достичь ее, их не пускали, их… их просто… Их убивали…

Ночью Андрей долго не мог заснуть, а заснув, он метался по сторонам, пока Оксана не успокоила его. Проснувшись, он открыл глаза и во тьме встретил взгляд своей возлюбленной. Та склонилась над ним, улыбаясь, и нежно произнесла:

– Ты успокоился, мой любимый, ласковый бунтарь?

– Я искал тебя в дремучей тайге, среди болот. Я тебя нашел, родная моя?

– Это я нашла тебя, любимый…

Они мгновенно обратились в единый огненный сплав, извергающий безумную, дикую страсть, и заставили звезды взлететь ввысь, взорвавшись салютом над сопками Дальнего Востока.

– Федор будет на месте через пять дней. Это ориентировочно. Он только выходит в море. Мы можем выдвинуться уже завтра, – говорил на следующий день Андрей. – Морской транспорт между островами ходит по-своему. До самого острова с Сахалина пару раз. На месте будем разбираться. Нам нужно четко разделить деньги. Рубли и валюта… это ладно. Он дал нам название гостиницы, где нас никто ни о чем не будет спрашивать, – я о паспортах, – и поселят. Хотя, там, наверное, везде так… или, кто его знает, пограничная зона. Местами зона пограничная, местами – нет. Не везде, но… я запутался в этих порядках. Не знаю, стоит ли рисковать с оружием? У него, говорит, все там под контролем… вот черт. – Андрей рассмеялся. – Даже пограничники, – всех знает. Не зря он со Славой дружбу водил. Там, похоже, уж точно, свой мир. Я уже изучил расписание. Непростой путь нам предстоит в край вулканов, рыбаков и стражей нашей родины.

– Я готова, любимый, – отозвалась Оксана.

– Тогда в путь!

Через день, утром, Андрей с Оксаной выехали автобусом из Хабаровска в поселок Ванино, и к вечеру были уже на месте.

– Вот мы и добрались до края Байкало-Амурской магистрали, – сказал Андрей.

– Она здесь и заканчивается? – поинтересовалась Оксана.

– Почти, еще немного и закончится, в Советской гавани.

– Андрюша, это же океан! – восхищенно произнесла Оксана, когда они дошли до порта. – Настоящий океан! Андрюша!

– Океан. Завтра мы поплывем по его волнам, если шторма не будет, – сказал Андрей. – Билеты на паром утром купим. Нужно переночевать где-нибудь.

– Океан, – не слушая Андрея, шептала Оксана.

– А вот и знаменитый порт, – произнес Андрей.

– Что ты говоришь? – словно очнувшись, спросила Оксана.

– Ванинская пересылка была самым крупным пересыльным лагерем в СССР. Сколько заключенных отсюда перекидывали на Колыму!.. – Он замолчал, и вдруг каким-то грустным голосом запел: – «Я помню тот Ванинский порт, и вид парохода угрюмый, как шли мы по трапу на борт, в холодные мрачные трюмы…» – Андрей рассмеялся. – Ладно, это лучше оставить, и не думать об этом. Особенно сейчас, особенно нам.

– Браво! – воскликнула Оксана и тоже рассмеялась.

Переночевав в снятой квартире, на следующий день путешественники, заняв сидячие места на палубе парома, – все места в каютах были заняты, – уже плыли на Сахалин.

Через шестнадцать часов паром прибыл в порт Холмск.

Это был Сахалин!

– Мы на Сахалине, – не переставала восхищаться Оксана.

Андрей улыбался, не забывая оглядываться по сторонам. По мере приближения к конечной точке их путешествия, его беспокойство стремительно возрастало. Он не подавал виду, и старался в последнее время не затрагивать тему того, что они находятся в федеральном розыске, и не в простом, как когда-то выяснилось в разговоре с полковником Шоцким.

От Холмска добрались до Южно-Сахалинска на автобусе, и там стали ждать теплохода от порта Корсакова до Южно-Курильска.

Уже через день, погрузившись на теплоход «Игорь Фархутдинов», путешественник выдвинулись в Южно-Курильск, куда прибыли спустя почти два дня.

Андрей с Оксаной сошли на берег. Оксану покачивало из стороны в сторону. Она была до того измотана столь непривычным турне, что едва смогла улыбнуться, когда Андрей, обняв ее за плечи, прошептал:

– Мы на месте, любимая.

Это был поселок Южно-Курильск, административный центр Южно-Курильского городского округа Сахалинской области России.

Остров Кунашир – самый южный остров Большой гряды Курильских островов, расположенный всего в шестнадцати километрах на северо-запад от японского острова Хоккайдо, с полуостровом которого, Ноцуке, он разделен проливом Измены. На северо-западе остров отделен Кунаширским проливом от полуострова Сиретоко, удаленного от Кунашира на расстоянии двадцати пяти километров.

Это был последний рубеж. Бежать дальше было некуда.

7 октября 1967 года информатор выдал боливийским специальным войскам место расположения партизанского отряда Че Гевары в ущелье Кебрада-дель-Юро. Утром 8 октября 1967 несколько групп боливийских рейнджеров разбились вдоль ущелья и заняли выгодные позиции.

– 62 –

Из гостиницы, в которую Андрей с Оксаной заселились по совету приятеля Кортнева, Федора, они выбрались лишь на второй день. Федор не отвечал на звонки – судя по всему, он еще не вернулся из рейса, о котором говорил.

– Что за рейс, я так и не понял, честно говоря, – сказал Андрей за завтраком, когда они сидели на улице, в кафе, – но, не будем тут углубляться.

– На тебя не похоже, – весело заметила Оксана.

– Ты о чем?

– Углубляться не хочешь.

– Ах, да нет… – Андрей примолк, заметив на себе пристальный взгляд девушки, проходящей мимо кафе с небольшой группой туристов. Группа выходила из гостиницы, той же, где остановились они с Оксаной. Девушка была невысокого роста, худощавая, стройная с коротко постриженными темными волосами и озорными глазами. На миг она показалась ему очень похожей на Оксану. Она шла, не отрывая от Андрея взгляда, держась за лямки большого рюкзака. Она замыкала шествие и, когда ее кто-то окликнул, невольно отвернулась. Группа уже заворачивала за угол гостиницы, и тут девушка резко обернулась назад, бросила взгляд на Андрея и улыбнулась. Ему даже показалось, что она ему подмигнула.

– Ау! – Оксана помахала рукой перед Андреем.

– Ну, так вот, – продолжил он, – Федор четко, с первого же моего вопроса, дал понять, что ни на один вопрос, который, по его мнению, не заслуживает внимания, он отвечать не будет. К этим вопросам относится и его отношения с местной властью в лице представителей пограничной заставы, береговой охраны, кого-то там еще, вопросы секретности, а именно то, как он будет улаживать дела, если мы куда-нибудь тут влипнем. Я просто так и не понял, нужны тут пропуска специальные, не нужны! Бродите, говорит, по острову, сколько душе угодно, пока я не скажу, что все готово. Хотя, я читал, что кроме нескольких объектов, там все пограничная зона, и нужно оформлять пропуска. А он говорит, что тут, мол, все равно делать нечего, – только глазеть. Рыбацкий поселок, как и весь остров. Черт тут не разберет. На месте видно будет. Лучше засесть в Южно-Курильске и не высовываться. И самое главное заключается в том, что он ни словом не обмолвился о том, как он нас перебросит в Японию. Вы, говорит, сядете ко мне на борт, мы покружим вокруг острова, а в нужный момент, о котором он каким-то образом узнает, он развернется на девяносто градусов и двинет к Хоккайдо, к этому, полуострову с названием, японским, разумеется, сейчас… – Андрей заглянул в телефон. – Сиретоко. Там где-то что-то произойдет, и через мгновение мы окажемся на другом борту, который нас и привезет на этот… да чтоб его. – Андрей снова заглянул в телефон. – Сиретоко, где нас будет ждать его… Внимание! Брат! Брат-то и обеспечит нас всеми необходимыми документами и направит туда, куда нужно. Исходя из наших дальнейших пожеланий. Даже так. Денег у нас на обе стороны вместе с документами хватает с лишком. В общем, товарищ майор Кортнев, пусть земля тебе будет пухом. Эх, Слава… вот так. Главное, сказал он, вопросов мне не задавайте. Собрались, прыгнули ко мне, и все! Что, как, где, с кем я о чем договорился, это не ваша забота. О, как!

– Исчерпывающе, – заметила Оксана, оглядываясь по сторонам, – надеюсь, тебя никто не слышал.

Андрей рассмеялся.

– Кстати, мы здесь, – серьезно произнесла Оксана, – и нас никто не хватает. Может, пронесло? Может, все закончилось?

– Все закончится тогда, когда мы будем на той стороне, – задумчиво произнес Андрей, тут же подумав о только что прошедшей мимо девушке. – Ты все? Пойдем, пройдемся, полюбуемся красотами. А ты нарочно такую яркую красную куртку купила, чтоб совсем незаметной быть?