Швейцарец. Война

– Славка, ты как?

Вместо Вольского ответил санинструктор:

– Бесполезно. Без сознания он. И в госпиталь его побыстрее надо. Много крови потерял.

Чалый развернулся к толпящимся у самолёта пехотинцам, разыскивая взглядом старшего.

– Нам самим нечем, – качнул головой стоявший впереди пехотный лейтенант. – На роту одна лошадь, да и ту час назад за продуктами отправили. Мы тут в прикрытии моста стоим. По уши в землю закопались. Так что нам транспорт сейчас не шибко нужен. Вот его и того… – но затем успокаивающе махнул рукой. – Но ты сильно не переживай. Тут мост всё-таки. Пристроим твоего на какой проходящий транспорт. Главное, чтобы до этого момента дотянул…

И вот теперь они с санитаром загружали так и не пришедшего в сознание Славку в кузов остановленной перед мостом полуторки, которая везла в тыл раненых оборонявшегося где-то западнее пехотного полка. За спиной гудело и грохотало. Немцы уже неделю как вышли к «линии Сталина» на большей части её протяжённости, а два дня назад начали её штурм. От места падения до переднего края было меньше шести километров. Так что грохочущую артиллерию было слышно прекрасно.

Разместив Славку рядом с другими ранеными, Виталий едва успел умаститься в закутке рядом с санитаром, как полуторка тронулась. Несколько минут устало молчал, вслушиваясь в доносящийся с юго-запада гул артиллерии.

– Давит немец? – не выдержал Виталий.

– Давит, герма́н, – согласился санитар. – Божечки, кольки людзей пабила… – он помолчал и затем заговорил уже сам: – Мэни как почалося сразу закликаци. Я-то месцный, со Станькава. Вот нас с Марфой и цаго. Яздавым взяли. Покуль Марфу снарядам не забила. С таго часу я и санитар…

В этот момент какой-то раненый очнулся и застонал. Санитар суетливо дёрнулся и, выудив откуда-то фляжку, поднёс её к губам раненого.

– Вось, милай, попей, лягчей стане…

Но напоить раненого ему не удалось. Потому что его сосед, весь замотанный в бинты боец, с сержантскими треугольниками на чёрных, артиллерийских петлицах, перехватил его за руку и зло рявкнул:

– Совсем с глузду съехал?! Он же в живот раненный!

– И чаго яму цяперь мучаца чи шо? – не менее сердито огрызнулся санитар… а вернее ездовой, определённый в санитары. Виталий вздохнул и пояснил:

– Раненным в живот нельзя воду. Только если губы смочить.

Основы первой помощи им в лётной школе давали в довольно большом объёме. Так что, похоже, в медицинском деле он разбирался как бы не получше подобного «санитара».

– Вот-вот, слушай, что тебе умные люди говорят, – всё так же зло произнёс артиллерист. После чего прислушался и удовлетворённо кивнул.

– Наши восьмидюймовки садят. Ох и кисло сейчас немчуре…

– А няма чаго было да нас лезци. Гаспадары знайшлися… – пробурчал санитар. И все замолчали, вспоминая речь Сталина, которую он произнёс по радио в полдень двадцать девятого июня. Через восемь часов после того, как первые немецкие бомбардировщики пересекли линию государственной границы СССР. Там было всё – и выдержки из «Майн кампф», и материалы из плана «Ост», и цитаты из выступления Гитлера перед высшим командованием вермахта, состоявшегося буквально накануне нападения. У всех, кто его слушал, сами собой сжимались кулаки и зубы стискивались до такого состояния, что начинала крошиться эмаль. Природные рабы, значит, говорите, недочеловеки-унтерменши… ну раз так, господа, ось теперь не обижайтесь…

– А прауду кажуць, што у нас ёсць гарматы, яким у дула галаву засунуць можна? – поинтересовался санитар спустя минут пять. Артиллерист хмыкнул.

– Уже нет. Их ещё в ночь на тридцатое июня в тыл увезли. Так что они всего один день по немчуре стреляли… Как раз неподалёку от нас стояли. Им ещё о прошлом годе позицию готовить начали. Под Жабинкой. Рельсы укладывали, стрелки монтировали…

– Так яны што, у вагонах? – удивился санитар.

– Они сами по себе такой вагон, что всем вагонам вагон! На сорока колёсах, – уже куда доброжелательнее усмехнулся артиллерист. – И чтобы их по горизонту можно было наводить… ну в стороны, понимаешь? Так вот для этого нужно специально так рельсы положить, чтобы они по кривой шли. Сам понимаешь, сколько для этого времени нужно – ответвление сделать, насыпи, стрелки, подходы… Потому-то позиции для них так заранее и начали готовить. На нашем направлении – неподалёку от Жабинки. А также ещё, говорят, где-то под Малоритой и на севере. Но там орудия поменьше калибром стояли. В одиннадцать дюймов. А под Жабинкой четырнадцатидюймовые! – сержант сделал паузу, после чего довольно закончил: – Ох немцы и обосрались, когда они вдарили. Целых два дня с плацдармов нос казать боялись – так и сидели, ждали, пока их самолёты все подозрительные места не выбомбят. Но – бесполезно. Их уже в первую же ночь в тыл уволокли… – тут его лицо посмурнело. – Но нам из-за этого тоже сильно достались. Наша батарея тогда первые потери понесла. Одно орудие вдребезги разбило и два тягача. И это ещё хорошо, что боезапас не детонировал. Снаряды-то по большей части прямо у орудий лежали. Чтобы можно было быстро на «беглый огонь» перейти. Мы ж не просто так там стояли, а по немцам плотно работали по заявкам нашей пехоты. Вот если бы снаряды сдетонировали – тогда бы от батареи вообще мокрое место осталось… Хотя и так хорошего мало. Мы потом из-за потери тягачей при смене позиций так затрахались.

– Обнаружили вас? – встрепенулся Виталий. Ведь своего первого немца он завалил, как раз когда тот летел на разведку позиций тяжёлой артиллерии. Неужели тот успел что-то передать?

– Если б обнаружили – так всю батарею разбили бы, – качнул головой сержант. – Просто на подозрительное место бомбы набросали. Артиллерию-то далеко не везде удачно разместить можно. К хорошей позиции много разных требований. Вот они все такие «хорошие» и бомбили. Ну, которые нашли. А у нас очень хорошая позиция была. Мы почти десять километров границы с неё свободно накрывали… – он вздохнул. – Немец-то уже два года воюет. Опытный…

Все некоторое время помолчали, а затем Виталий удивлённо покачал головой.

– А я и не знал, что у нас в армии такие орудия на вооружении стоят. Ну, в четырнадцать дюймов.

– Не-е, не у армии – у моряков, – мотнул головой артиллерист. – Четырнадцатидюймовки-то ещё до революции делались. Для каких-то линейных крейсеров. Но сами крейсера потом так и не построили. А орудия уже сделаны были. Вот их и поставили на железнодорожные транспортёры. Как орудия береговой обороны. А те, что одиннадцатидюймовые, уже в наше время сделали. Такие же, вроде как главный калибр наших тяжёлых крейсеров.

– А ты что, во флоте служил, что всё так хорошо знаешь?

– Да нет, – махнул рукой сержант, – я ж говорю – позиции у нас рядом были. Их же только лишь за три дня до того, как всё началось, притащили. Только-только успели обустроиться… Так мы им по-свойски, как артиллеристы артиллеристам, чем могли помогали. И тягачами пришлось поделиться, и где у кого поблизости самогоночки раздобыть можно посоветовать, – артиллерист подмигнул. – Там и наслушался… А вообще-то про эти орудия ещё в финскую войну писали. Они ж по дотам-миллионникам линии Маннергейма работали!

– А ну да, что-то припоминаю, – задумчиво кивнул Чалый. – А как тебя ранили-то?

– Немцы звукоразведку подтянули, – вздохнул сержант. – Мы только-только огонь открыли, как – на тебе! Едва по десятку выстрелов сделать успели… – но тут же оживился. – А так-то мы от границы уже по четыре боекомплекта на ствол расстреляли. Дали фрицам просраться.

– Кому? – удивился Чалый. Артиллерист весело взглянул на него.

– А мы так немчуру теперь называем, – и пояснил: – Пару недель назад, ещё под Иванцевичами, когда мы позицию меняли, к нам энкавэдэшники подсели. Ну, которые из оперативной бригады…

Виталий понимающе кивнул. Об оперативных бригадах НКВД говорить вслух было не принято. И ни в каких официальных приказах и распоряжениях, которые им доводились, о них тоже не упоминалось. Зато разных слухов про них ходило множество. Говорили, что все их штабы и казармы в приграничных городках – чистая бутафория, а на самом деле сидят они в глухих лесах вдоль немецко-советской границы. В той двадцатикилометровой полосе, из которой по весне было выселено всё население. Будто все они спортсмены и лютые бойцы. Будто есть у них тайные склады, которые ломятся от всяких запасов. И ещё будто все те двенадцати с половиной миллиметровые противотанковые ружья, изъятые из войск вследствие замены их на новые ПТР калибром четырнадцати с половиной миллиметров, ну как у его «сушки» на носовой батарее, отдали именно им. И если начнётся война, то диверсионные группы из состава этих бригад тут же переправятся через границу и начнут уничтожать немецкие склады, бить из противотанковых ружей паровозы, взрывать мосты. А пока войны нет, они патрулируют всю приграничную полосу и ловят немецких диверсантов… Что из всего этого было правдой – никто не знал. Но, в отличие от большинства других, эти слухи выглядели вполне логично. Тем более что чем-то подобным «отдельные лыжные бригады НКВД» занимались ещё на финской. То есть так же лазали по лесам и ловили каких-то финских «кукушек». Кто это такие и почему так называются – никому известно не было, потому как вживую этих самых «кукушек» никто из обычных бойцов и командиров не встречал. И ни вреда, ни пользы от них никто особенно не почувствовал.

– …так вот, они как раз языка куда-то в тыл волокли. Офицера. Вроде как гауптмана, уж не знаю кто это такой. И вот они как раз немчуру «фрицами» и называли. Ну и мы после них тоже начали.

– А как вообще немец, сильно силён? – поинтересовался Виталий. Артиллерист помрачнел.

– Сильно. Вот никак остановить его не получается. Только притормозить. И ненадолго. Вот вроде встанем на хорошей позиции, окопаемся от души, сетки маскировочные растянем. Пехота перед нами тоже всё по уму сделает. Кажется – обороняйся не хочу. Хрен пройдут! Ан нет… День-два – и фриц обязательно что-нибудь придумает. Какую-нибудь дыру найдёт, артиллерии побогаче нашего подтянет или пикировщиками не один-два, а раза четыре-пять раз обработает либо с фланга обойдёт – и на тебе, опять отходить приходиться. Давит и давит, давит и давит… А в соседней дивизии, говорят, немчура целый полк окружила, а потом крупнокалиберные орудия подтянули и как начали по нему садить, – сержант махнул рукой. – Так и не вырвались. Всех положили…

– Па радыё казали, что под Шяуляем целую дывизию атачилы, – вздохнув, сообщил санитар. – Тольки там змагли вырвацца. Не усе, але шмат… – и все снова замерли, прислушиваясь к гулу и грохоту, доносящемуся с юго-запада. В этот момент полуторка притормозила, а затем, отчаянно заскрипев тормозами, и вообще остановилась. Со стороны кабины послышались голоса, а через несколько секунд задний полог тента откинулся и внутрь заглянула голова в зелёной пограничной фуражке.

– Документы приготовили, – сурово произнесла голова. Санитар суетливо завозился, доставая откуда-то завёрнутые в тряпицу красноармейские книжки, пояснив остальным:

– Гэта у Минск уязджаем. Пост тут на уездзе стаиць.

Виталий расстегнул карман и достал свои документы, а потом потянулся ко всё ещё лежащему без сознания Славке.

– Куда лезешь? А ну замер! – угрожающе рявкнул внимательно присматривавший за ними пограничник.

– Гэта лётчык, – пояснил санитар. – А там инший ляжиць. Их ля моста збили. У Кайданава.

Пограничник несколько мгновений напряжённо сверлил взглядом Чалого, а потом отрывисто приказал:

– Свои документы сюда. Руки держать на виду.

Пару минут придирчиво поизучав переданные документы, он кивнул в сторону лежащего Вольского:

– А это кто?

– Штурман мой. Крови много потерял. В госпиталь ему надо срочно.

– Бомбардировщики?

– Нет, – мотнул головой Виталий. – Высотные перехватчики. На перехват немецкого разведчика вылетели, а его «мессеры» прикрывали. Вот и завалили нас.

Пограничник ещё пару мгновений сверлил его испытующим взглядом, потом медленно кивнул.

– Хорошо. Давай его документы…

Но просто так их не отпустили. Когда пограничник, наконец, закончил проверять документы и осматривать раненых, он высунулся за тент и крикнул:

– Тавликов!

– Здесь, товарищ сержант!

– Залезай в кузов. Проводишь до госпиталя. Убедишься, что всех раненых приняли и оформили как положено. Всё понятно?

– Так точно.

Тавликов, оказавшийся довольно щуплым, или скорее жилистым, парнишкой невысокого росточка, ловко забрался в кузов и устроился в дальнем углу, бдительно уставившись на присутствующих настороженным взглядом и устроив на коленях ППП с деревянным прикладом. Пистолеты-пулемёты состояли на вооружении и в пехоте, и в артиллерии, а также в танковых и инженерных войсках. Только у танкистов и артиллеристов приклад был металлическим и складным. А вот у пехотинцев и, судя по всему, пограничников – деревянный.

– А ты с какой заставы, погранец? – поинтересовался у него сержант-артиллерист, когда они тронулись и отъехали от блокпоста.

Пограничник насупился и боднул его недоверчивым взглядом.

– А вы с какой целью интересуетесь?

– Да успокойся, парень, те заставы уже давно под немцем, – усмехнулся артиллерист. – Просто у меня в дивизионе шестидюймовок, что в Брестской крепости стоял, двоюродный брат служил. Вместе из одной деревни призывались. Вот я и подумал, ежели вдруг ты из кижеватовских, так, может, знаешь про него что?

Про девятую заставу капитана Кижеватого написала газета «Правда». В большой статье, посвящённой героической обороне Брестской крепости. Гарнизон крепости почти неделю отбивал все попытки немцев прорваться в кольцо крепостных стен, а установленная внутри крепостного двора тяжёлая артиллерия всю эту неделю доставляла немцам очень много неприятностей. Причём не только тем, которые атаковали саму крепость. Эти пушки стояли, считай, на самой границе, и потому доставали ажно на семнадцать километров в глубь немецкой территории, накрывая своим огнём подходы аж к трём мостам и парочку рокадных дорог. И хотя мосты были взорваны ещё в первый же день, подходы-то к ним никуда не делись. Так что новые переправы немцам пришлось обустраивать поблизости от взорванных. А куда деваться-то? Это пехота, пусть и с трудом, способна добраться до берега реки почти через любые овраги и буераки, а вот чтобы туда доставить артиллерию, даже лёгкую, уже желательны дороги. Про тяжёлую же и говорить нечего. Как и про любое снабжение. Да и понтоны для наплавных мостов через те же овраги хрен протащишь. Только по дорогам, которые (вот ведь неожиданность) вели к тем самым взорванным мостам… Вот и приходилось немцам раз за разом атаковать крепость, пытаясь заставить замолчать дислоцируемую в кольце её стен артиллерию. Потому что другие способы оказались не слишком эффективны. Ибо орудия в крепости размещались в бетонированных орудийных двориках и капонирах, а сама крепость была прикрыта достаточно мощной ПВО. Не говоря уж о том, что её весьма плотно прикрывала советская авиация. Так что целую неделю, пока не пришёл приказ на прорыв и отход, артиллерия крепости вела огонь буквально на расплав стволов, расстреляв за это время не менее десятка боекомплектов на орудие…

– Нет, я с другой заставы, – сурово отозвался пограничник, но затем, помолчав немного, заговорил с ревнивыми нотками в голосе: – Мы тоже немчуре показали небо с овчинку. Не хуже кижеватовских. Нас перед самым нападением дополнительно усилили тремя огневыми точками из башен от «Т-33».

– Как это?

– Да просто. Привезли три башни с куском верхнего бронелиста. Так что нам осталось только котлован вырыть и вбить несколько опорных брёвен, к которым присобачить тот самый кусок верхнего бронелиста – и огневая точка готова. А траншеи и блиндажи опорного пункта у нас ещё по весне были полностью отрыты и укреплены кольями и досками. И заняли мы их ещё ночью. Заставу-то в два часа «в ружьё» подняли, когда перебеж… кхм, заранее, короче, – пограничник замолчал и некоторое время сердито смотрел в сторону, как видно, досадуя на себя за оговорку. Но затем всё-таки продолжил:

– Немцы сначала артиллерийско-миномётный налёт по казарме произвели. А потом через Буг на лодках попёрли. Ну а мы дождались, когда они к берегу подойдут, да как жахнули со всех стволов. Одних пулемётов по ним работало девятнадцать штук. Ну если с башенными считать. Из них три крупнокалиберных. Весь берег был фрицевскими телами усыпан…

– А потом?

Пограничник помрачнел.

– А потом они начали артиллерией и миномётами уже по нам садить. Первый-то налёт, который по заставе, мы без потерь пережили, потому что к тому моменту там уже никого из наших не было. А вот когда они уже по опорному пункту бить начали, у нас первые потери появились. Трое убитых и одиннадцать раненых. И один капонир с башней от «Т-33» разбило… Но вторую атаку мы снова отбили.

– А потом?

– Потом опять артналёт и ещё самолёты. Вот в тот раз уже немцы боеприпасов не жалели. Самый сильный налёт был. Мы тогда половину личного состава потеряли. Но третью атаку снова отбить удалось. В основном потому, что за первые две попытки мы им много лодок подырявили… А после нам приказ на отход пришёл. У нас в тылу пехота за это время успела заранее подготовленные позиции занять, которые они с весны оборудовали, и ещё дополнительно окопаться, – пограничник вздохнул. – Но хрен бы немчура нас выпустила, если бы на ту сторону не начали такие «чемоданы» падать, от разрыва которых воронки метров по двадцать в диаметре и больше человеческого роста глубиной образовывались. Вот тогда и удалось тихонечко отойти… Но, говорят, немцы в этот день больше на наш берег не лезли. Наоборот, ещё и от Буга в глубь своей территории отошли. Так перепугались…

– Перепугались-то перепугались, а ныне немчура эвон уже под Минском стоит, а не мы под Варшавой, – хрипло пробурчал какой-то раненый от дальнего борта.

– Ничего, не надолго, – зло оскалился Чалый. – А вот то, что я ещё над Берлином полетаю – это я вам обещаю точно!

В этот момент машина затормозила, и сквозь тонкий брезентовый тент послышались звонкие женские голоса. Похоже, они наконец-то добрались до госпиталя…

Глава 3

– Таким образом, на одиннадцать часов утра сегодня, одиннадцатого августа, линия фронта фактически вернулась к положению, которое она занимала на шесть часов утра двадцать седьмого июля. Так что можно констатировать, что все последствия прорыва Гота полностью купированы, – начальник Генерального штаба генерал-лейтенант Триандафилов замолчал. Сталин, слушавший его, неторопливо прохаживаясь у карты, остановился и окинул её взглядом. После чего вздохнул и произнёс:

– Значит, упустили-таки Гота… – о том, чтобы поймать Гота в ловушку, он мечтал целых четыре года. С того момента, как узнал о его прорыве во время путешествия с Александром в будущее. Причём не просто мечтал, а готовился. Обдумывал планы, предлагал, советовался, копил ресурсы, убирал со своих постов людей, которые в тот раз зарекомендовали себя не очень, и расставлял на их места тех, кто должен был справиться… И вот, на тебе, такой облом. Готу, которого вроде как поймали в надёжную и заранее подготовленную ловушку, удалось-таки вырваться и уйти.

Эта война вообще развивалась совершенно не так, как об этом мечталось, когда он размышлял и планировал там, в будущем, или уже тут, по возвращении. Там ему казалось, что стоит устранить парочку-тройку вполне, с позиции послезнания, очевидных ошибок, чуть-чуть по-иному расположить силы и ресурсы, где-то что-то добавив за счёт того, что где-то на вроде как второстепенном направлении что-то будет незначительно убавлено, – и всё пойдёт куда как лучше, чем было в реальности. Но не тут-то было. Как выяснилось, стоило устранить одни ошибки и недостатки, как тут же появлялись другие. Причём иногда практически полностью повторяющие уже устранённые. Просто на этот раз их совершили совершенно другие люди, в изученной им истории вроде как никакими «косяками» не отметившиеся, но зато очень часто находящиеся на той же позиции в управленческой вертикали, что и прежние. Ну, почти. Скажем, ошибку командира дивизии на этот раз мог совершить не такой же командир дивизии, а командир бригады, или тоже комдив, но действовавшей на полсотни километров в стороне… А основной проблемой оказалось то, что немцы, про которых почти все историки и мемуаристы дружно писали, что они весьма слабы в импровизации и что едва только развитие операции начинает отклоняться от заранее спланированного – как они немедленно теряются и начинают тормозить, оказались совершенно не такими. Наоборот, выяснилось, что они отлично импровизируют. И что все «домашние заготовки», которые были разработаны и подготовлены именно к лету сорок первого, дают результат один, максимум два раза. После чего немецкие командиры тут же находят меры противодействия, и буквально через пару суток их войска снова начинают двигаться вперёд…

– Другого выхода не было, товарищ Сталин, – твёрдо произнёс Триандафилов. – Оперативные резервы фронта на момент прорыва были достаточно ограниченны – всего две стрелковые дивизии и три бригады лёгких противотанковых САУ. Вследствие чего командование фронта приняло решение использовать их все для остановки прорыва и удержания его флангов. И Генеральный штаб поддержал это решение. Сами знаете, как немцы способны импровизировать… Не дай бог Гот прорвался бы – весь фронт рухнул! Поэтому все они были брошены против танков Гота. Так что надёжно замкнуть кольцо, увы, было просто нечем, – Владимир Кириакович сделал паузу и, мгновение поколебавшись, продолжил: – Однако я не оценивал бы произошедшее как неудачу. В конце концов, немцы отступили. Кстати, впервые с начала войны. Остановка наступления и переход к обороне уже случались, а вот отступлений пока не было. Потом Гот ушёл, бросив очень много техники, причём не только неисправной, и практически всю артиллерию. Так что наступательный потенциал третьей танковой группы к настоящему моменту можно считать полностью исчерпанным. То есть нам удалось полностью уничтожить один из ударных кулаков группы армий Центр.

Сталин нахмурился и зло бросил:

– Не уничтожить! – после чего снова прошёлся вдоль карты и, остановившись у её центра, окинул взглядом нанесённую обстановку.

– И какие у Гота потери?

– Подсчёты ещё продолжаются, но, по докладам, он вынужден был бросить на местах боестолкновений не менее ста шестидесяти только одних танков. И потеря сто сорока восьми уже подтверждена трофейщиками. Причём часть из них находится во вполне исправном состоянии. У немцев просто кончилось горючее, и они вынуждены были бросить часть исправных машин, чтобы спастись на остальных.

– А какие именно машины потеряли немцы? Данные есть?

Триандафилов повернулся к столу, из-за которого тут же поднялась плотная фигура инспектора бронетанковых войск генерала Павлова.

– Так точно, товарищ Сталин. По докладам трофейщиков, сорок пять процентов потерянных немцами машин – это Panzerkampfwagen II, около двадцати пяти – бывшие чешские LT vz.38. Остальное – «тройки», «четвёрки» и несколько «штугов». Похоже, наиболее ценные и современные машины они пытались вывезти любой ценой… Кроме того, помимо танков, трофейными командами собрано ещё около двух сотен лёгкой бронетехники – в основном полугусенички немецкого и частью французского производства, фирмы «Lorraine», часть из которых так же полностью исправна. А среди других трофеев в значительном количестве имеются артиллерийские орудия и-и-и… гужевой транспорт. По поводу последнего могу сказать, что только за его счёт получится полностью доукомплектовать после потерь первую конно-механизированную группу Доватора.

Сталин кивнул. В изученной им истории конно-механизированные группы начали создаваться гораздо позже. Но поскольку у них тут, несмотря на все проблемы, ошибки, неудачи и трудности, потери первого месяца войны удалось-таки ещё немного снизить, да и темпы наступления немцев уже начали отставать от тех, что были в изученной им во время путешествия в будущее предыдущей реальности (пока немного, на день-два, но…), почему бы не начать воплощать хорошую идею несколько пораньше. Тем более что в прошлой реальности их так же планировалось начать формировать где-то в это же время. Однако в предыдущей реальности предназначенные для этого части и соединения пришлось бросить на остановку прорыва третьей танковой группы. Сейчас же, благодаря заблаговременной подготовке и наличию лёгких ПТО САУ, справились без них. Кстати…

– А как у фронта с резервами сейчас?

На этот вопрос снова ответил Триандафилов. Он был самым высокопоставленным из военных, участвующих в заседании Ставки. И третьим из находящихся здесь «погружённых в тему». Фрунзе в понедельник уехал на фронт. Ванников почти безвылазно сидел на Урале. Вавилов мотался по стране, занимаясь резким наращиванием производства медикаментов. Несмотря на все вроде как заранее подготовленные планы, этот участок работы с началом войны отчего-то сильно забуксовал. Бухарин в настоящий момент находился в Монголии, где шёл массовый забой овец и организация производства консервов и полушубков. Зима ожидалась очень холодной, и готовиться к ней надо было загодя… Межлаук тоже был по горло занят. Меркулова Сталин принял ещё до начала заседания и уже отпустил. У него и так дел было навалом. К тому же полным ходом шла сложнейшая операция с бельгийским ураном в США, от которой очень зависели сроки создания первой американской атомной бомбы. Так что из всей восьмёрки «посвящённых» на сегодняшнем заседании Ставки Верховного главнокомандования присутствовали только сам Иосиф Виссарионович, Владимир Кириакович и Сергей Миронович Киров. Который пока по большей части молчал, не вмешиваясь в обсуждение. Ну да то, что он будет докладывать, предназначалось для куда более узкого круга, чем даже собравшийся в настоящий момент…