Швейцарец. Война

– Ааа, здесь уже? Хорошо!

Сержанты одновременно развернулись и уставились на подбежавшего к ним инженера эскадрильи.

– Давайте-ка дуйте к Филиппычу. Получите у него два брезентовых чехла. Будем над вашим «инвалидом» светомаскировочный тент натягивать. К утру надо его уже на крыло поставить.

– А что случилось-то, товарищ военинженер?

Инженер эскадрильи окинул задавшего вопрос Вольского раздражённым взглядом, но нехотя ответил:

– Немцы. Бомбардировщики. ВНОС сообщили. И много. Не меньше эскадрильи. А то и полк. На Минск идут. И без истребительного прикрытия. Ну да это понятно – у немцев истребителей с радиусом действия, которого до Минска хватит, – хрен да ни хрена. Если только «сто десятые». Да и те на пределе… Поэтому поступила команда поднимать всех и идти наперехват. С нашей лобовой батареей бомбардировщики бить – самое милое дело.

– Так это что, война, что ли? – слегка севшим голосом уточнил Вольский.

– Не знаю, – после короткой паузы отозвался военинженер. – Но другой причины, почему бомбардировочный полк пошлют бомбить крупный город, расположенный аж в трёхстах пятидесяти километрах от границы, не вижу.

– Чёрт! – Виталий сорвал с головы шлемофон и жахнул его о землю. – Ну вот почему всегда так! Все в бой, а мы на земле…

– Так, товарищ сержант, прекратили истерить и быстро исполнять моё распоряжение, – рявкнул военинженер. – Сейчас техсостав эскадрильи выпустит машины и сюда подойдёт заниматься вашим самолётом, а у нас ещё ничего не готово.

В этот момент со стороны уже различимых в поредевшем предрассветном сумраке самолётов эскадрильи послышался резкий «чих», потом ещё, а затем правый мотор стоявшего первым в шеренге самолёта комэска сочно зарокотал. И почти сразу же вслед за ним в симфонию ночного запуска стали вплетать всё новые и новые ноты и другие самолёты эскадрильи. Чалый несколько мгновений сверлил неясные силуэты чужих машин завистливым взглядом, а затем резко развернулся и едва ли не бегом устремился в сторону сбитого из горбыля сарая полевого склада, являвшегося «берлогой» старшего интенданта отдельной эскадрильи высотных перехватчиков ПВО Осипа Филипповича Бали. «Су-3ПВ», несмотря на свои выдающиеся характеристики (а вернее, именно вследствие их), был машиной весьма капризной. Так что запчастей ему требовалось много. Причём возможность получить их с местных складов являлась весьма иллюзорной. Потому как самолётов подобного типа на вооружении округа не имелось. Ну, если только разведчики… Но даже если и нашлось бы что подходящее – кто бы им эти запчасти выдал? Потому как «Су-3» в любых вариантах был машиной редкой. И с запчастями на неё, вследствие этого, было довольно туго. И если снабжать «варягов» – что своим-то останется? Отдельная же пятьсот девяносто первая эскадрилья для округа была именно что «варягами»…

Собрать самолёт сумели только к девяти утра. Хотя все, кто трудился, работали самоотверженно. Просто уже через полтора часа после вылета самолёты эскадрильи вернулись обратно, и сразу же поступила команда готовить их к следующему полёту… Впрочем, работать все бросили, ещё когда в небе появились первые машины. Полтора десятка напряжённых пар глаз тут же начали тревожно вглядываться в синеву, а губы шевелились, пересчитывая заходящие на посадку самолёты.

– Одиннадцать? – обиженно выдохнул Павленко, техник командира первого звена старшего лейтенанта Коробочки, когда первые машины уже покатились по лётному полю. – А где ещё двое? Сбили?

– Типун тебе на язык! Может, отстали или горючее на исходе было – так что пришлось к соседям садиться. Не каркай попусту, – сердито рявкнул инженер эскадрильи, после чего деловито продолжил: – Так, Семёныч – остаёшься за старшего, – приказал он старшему технику. – Остальные – бегом к самолётам.

– Так ведь я тоже… – вскинулся было тот, но военинженер его прервал: – Остаёшься, я сказал! Ремонт продолжить! Как машины обслужим – снова вернёмся, а пока сами. То есть ты, крановщик и пилоты. Больше пока никого выделить не могу.

Но, несмотря на это, ремонт остановился. Просто у всех, кто остался, всё валилось из рук. Так свербело сбегать узнать, как прошёл первый боевой вылет эскадрильи.

Положение спас Толик Белоусов, ведомый командира третьего звена, с которым Виталий учился в лётном училище и который пришёл, как он сказал, «проведать бедолаг». Новости не обрадовали. Два самолёта действительно оказались подбиты, но, как уже сообщили, им удалось сесть на один из аэродромов, расположенных ближе к Минску. Нашим тоже удалось завалить два «Хейнкеля». Правда, «наглухо». Но всё равно для столь «полигонных» условий, когда атака на бомбардировщики происходила в отсутствие истребительного прикрытия размен «два на два» уж точно не мог считаться впечатляющим результатом.

– Они ж, сволочи, едва нас заметили – так сразу плотный строй сбили! – возбуждённо размахивая руками, вещал Толик. – И как начали садить из пулемётов… Кольку как раз так и подловили! Он над ними низко пошёл – так от его машины только ошмётки полетели. Ну ещё бы – почти тридцать стволов!

– А чего ж издаля не били? – набычился Чалый. – Совсем наставление по воздушной стрельбе из головы вылетело, что ли?

Для вооружения «Су-3ПВ» дистанция семьсот метров считалась штатной дистанцией открытия огня. Тяжёлая пуля с высокой начальной скоростью и сложный оптико-механический прицел, в который можно было вводить поправки, на такой дальности вполне позволяли поразить цель размером с самолёт. А эти чудики полезли на короткую дистанцию…

– Да били, – с сожалением произнёс Толик. – Как раз с семисот метров и начали. И этих двух мы так и завалили, – продолжил он. – Метров с шестисот-пятисот. Только у них скорость чуть ли не на двести километров меньше нашей. Никто и подумать ничего не успел, как мы уже над ними оказались! Пять секунд – и всё!

– А «батя»-то что молчал? – влез Славка.

– Да «батя» не молчал, – вздохнул Толик. – Он всё правильно скомандовал. Но хрен там кто успел среагировать. Я и сам ручку на себя подал, только когда немецкие пули по плоскостям забарабанили. А до того – как окаменел… Но машины у нас – вещь! Живучие! Колькиной «семёрочке» такие дыры в плоскостях и брюхе наделали – а всё равно сесть смог. Уже звонил, сообщил, что нормально приземлился. Только ранен…

Через два с половиной часа эскадрилья вновь ушла на взлёт, и вокруг их машины снова прибавилось рабочих рук. Так что к девяти утра хвост самолёта сняли с козлов и установили на хвостовое колесо. А ещё спустя пятнадцать минут левый двигатель машины пару раз чихнул и ровно зарокотал, пыхая холостым выхлопом.

– Вот и ладненько, – довольно произнёс инженер эскадрильи, вытирая руки ветошью, – успели! Сейчас движки на разных режимах погоняем, биение винтов проверим, а потом пробный вылет, и-и-и…

– Сержантов Чалого и Вольского срочно на КП!

Славка и Виталий резко развернулись и уставились над подбежавшего красноармейца-посыльного.

– Чего такое? – нахмурился инженер. – Согласно приказу комэска они до момента окончания ремонта в моём распоряжении.

– Не могу знать! – по уставному вытянулся тот и добавил: – Но велели срочно бежать!

– Ладно, бегите, – махнул рукой инженер, – движки и без вас погоняем…

– Как думаешь – зачем зовут? – на бегу поинтересовался Вольский.

Чалый молча пожал плечами. Хотя у него и было предположение, что это связано с тем, что у их машины запустили движки, высказывать его он посчитал преждевременным. Виталий вообще был парнем серьёзным, выдержанным. Впрочем, подобными чертами характера отличались в их семье все – и отец, и братья, каковых у Виталия было двое – старший, учившийся в институте в Ленинграде и подрабатывавший чертёжником в каком-то конструкторском бюро, о котором он ничего не рассказывал, и младший, который только что окончил школу и как раз сейчас вроде как находился в процессе сдачи экзаменов в Подольское стрелково-пулемётное училище, а также мать и младшая сестра, пока ещё ходившая в девятый класс.

– Прибыли? – встретивший их на КП эскадрильи капитан Кушнарёв, который не ушёл во второй вылет, будучи оставлен комэском на КП для, как он выразился, лучшей координации, был явно чем-то взволнован. – Как машина, готова?

Сержанты переглянулись.

– Никак нет, товарищ капитан, – осторожно ответил Виталий. – Только собрали. Сейчас движки на разных режимах гонять буд…

– Так, капитан, – оборвал его неслышно подошедший полковник Вершинин, – давай-ка я сам объясню. Дело вот какое, сынки… Слышите? – он мотнул подбородком в сторону границы. Оттуда доносилось мерное, но мощное буханье. – Это работает артиллерия особой мощности. Именно она не даёт гитлеровцам вырваться с плацдармов, которые они смогли захватить на нашем берегу Буга. И поэтому немцы её отчаянно ищут. Звукоразведка им не особо поможет. Слишком далеко. Эти пушки бьют на три десятка километров. Так что максимум если направление сумеют засечь. Да и то не факт что точно. Воздушную низковысотную разведку мы пока тоже успешно валим. Поэтому они запустили высотного разведчика. А вот его снять у меня нечем, – тут начальник штаба воздушной армии сделал паузу и тяжело закончил: – Кроме вас.

Чалый и Вольский переглянулись. Нет, сами-то они были готовы бежать к самолёту и тут же идти на взлёт. Но ведь мало просто взлететь – надо ж ещё и задачу выполнить.

– Товарищ полковник, мы готовы, но самолёт-то только-только из ремонта. Как себя поведёт – никто не знает. Не облётан же ещё. Да и оружие тоже пока после ремонта не пристреляно.

– Понимаю, – кивнул Вершинин. – И то, что просить вас пойти наперехват, не имею права, – тоже. Но других вариантов у меня нет. Немец идёт на девяти с половиной тысячах и в любой момент может подскочить ещё выше. Так что ни у кого, кроме вас, шанса достать его просто нет. У ваших товарищей сейчас и топливо, и боезапас на исходе, потому как они в настоящий момент на пути к аэродрому. И пока их заправят – немец точно уйдёт. «Миги» тоже либо ещё в бою, либо на заправке и обслуживании. Да и высотность у них – не чета вашей. А всё остальное после трёх тысяч набирает высоту очень лениво. Сами знаете – основная масса наших истребителей «заточена» под малые и средние высоты. А разведчик уже прошёл Малориту и сейчас подходит к Жабинке. О том, что он может что-то с такой высоты разглядеть, – я не волнуюсь. Но если он привезёт снимки…

Сержанты снова переглянулись. Да уж, аэрофотосъёмка – дело такое. По хорошему фотоснимку даже укрытую и замаскированную технику, вооружение и оборонительные сооружения можно вычислить. Специалисту, конечно, и не всякому, но такие у немцев точно есть. Проявить плёнку через светофильтры, поиграть с контрастностью, тенями, чёткостью и всяким таким прочим – и вот тебе всё скрываемое как на блюдечке. Ну не стопроцентно, конечно, но точно куда больше, чем если бы собственными глазами, высунув голову из кабины, рассматривал. Даже с малой высоты и через оптику…

– Мы попробуем, товарищ полковник…

Они взлетели уже через шесть минут. Ну да самолёт к вылету готовили лично инженер и аж семь техников, притом что ещё чуть ли не дюжина таковых топталась вокруг в полной готовности чего подать или подхватить.

На полутора тысячах в наушники ворвалась какофония идущего где-то неподалёку воздушного боя:

– Паша, слева!

– Уходи, уходи! На круг уходи, говорю!

– Сашка-аааа…

– Прикрой атаку-й-ааа…

– Вправо, вправо отворачи… ах ты ж…

Но Виталий, не отвлекаясь, упрямо тянул вверх. Скорость была не слишком велика, но зато натужно ревущие АМ-36М, образца тридцать девятого года, взлётной мощностью в тысячу девятьсот сил, позволяли машине каждую минуту отщёлкивать почти по полторы тысячи метров высоты. Ну да по этому показателю их «сушка» была среди всех советских боевых самолётов как бы не рекордсменом.

Немца они догнали минут через пятнадцать. Он уже разворачивался в сторону границы… ну, или теперь уже скорее линии фронта. То есть успел заснять всё, что хотел, гад!

Когда приблизились на тысячу метров, Чалый встрепенулся.

– Это он, Славка! – прогудел Виталий сквозь кислородную маску.

– Кто? – не понял тот.

– Вчерашний. Ну которого мы упустили.

– Уверен?

– Да точно он! – воскликнул Чалый и, подобравшись, коротко бросил:

– Штурман, отсчёт дистанции.

– Восемьсот пятьдесят… – монотонно начал Вольский, параллельно щёлкая барабанчиками прицела. – Восемьсот… Семьсот пятьдесят… Семьсот… Шестьсот пятьдесят… Шестьсот… Ты чего не стреляешь?!

– Не отвлекай! – рявкнул Чалый. Но затем пояснил: – Забыл, что у нас пулемёты после ремонта не пристреляны? Дистанция!

– Пятьсот… Четыреста пятьдеся… Уходит! Отворачивает, Виталя! Заметил нас, сволочь!

И в этот момент «сушка» слегка вздыбилась от короткой очереди четвёрки тяжёлых пулемётов. А затем ещё раз. И ещё. Но летевший впереди «Юнкерс» казался будто заговорённым… Тут под брюхом «Су-3ПВ» что-то стукнуло, и почти сразу же послышался испуганный голос Славки.

– Ты что, шасси выпустил? Сломает же на хрен на такой скорости!

– Надо сбросить скорость, – огрызнулся Виталий, – а то проскочим…

После чего самолёт снова вздыбился от счетверённого залпа. А в следующее мгновение в наушниках Чалого послышался восторженный вопль Вольского:

– Горит, сволочь, гори-и-ит!..

Глава 2

– Ну чаго, лётчык, падымай.

Виталий поднатужился и, вместе с санитаром, закинул в кузов обмякшее тело Славки. Тот слабо простонал, но так и не очнулся.

Их подловили над Дзержинском. Когда они возвращались с вылета на перехват.

К сегодняшнему утру в эскадрилье осталось всего четыре машины. Впрочем, не все выбывшие были потеряны безвозвратно. Три самолёта, например, дотянули до аэродрома, но оказались так побиты, что привести их в боеспособное состояние на месте оказалось совершенно невозможно. Поэтому их погрузили на платформы и вместе с экипажами отправили в пункт постоянной дислокации. Ещё две, побитые чуть поменьше, полетели обратно своим ходом… Так что всем было понятно, что эскадрилья явно доживала на фронте последние дни. Как, впрочем, и многие другие части авиации ПВО Московского военного округа, которые были передислоцированы сюда в середине июня. Нет, не в полном составе. Как правило, из полка сюда перебрасывали по одной-две эскадрильи. И часть из них уже убыла обратно, пусть и понеся потери, но при этом заработав боевой опыт. А им на смену прибыли другие эскадрильи их полков. Но, в общем и целом, все прикомандированные части и подразделения начали постепенно отправляться обратно… Зачем это было сделано – совершенно не его, сержанта Чалого, ума дело. Может, командование, которому, похоже, было известно о том, что немцы собираются вот-вот начать войну, решило таким образом усилить авиационную группировку в приграничье. А возможно, это было сделано для того, чтобы сразу же, в первых боях, обкатать в боях личный состав подмосковных полков. Или, может быть, основной причиной подобного решения стало желание дать настоящий боевой опыт не только частям и подразделениям ПВО Москвы, но и её руководству. Как бы там ни было – за пару недель до начала войны авиационная группировка Белорусского особого военного округа была усилена почти шестью сотнями самолётов из состава авиации ПВО Московского военного округа. И ходили слухи, что подобное произошло не только в Белоруссии. Так, в Прибалтику были переброшены самолёты из-под Ленинграда, а на юг вообще вроде как прибыли на усиление дальневосточники… И вот сейчас началась постепенная переброска этих прикомандированных частей обратно, к местам постоянной дислокации. Тем более что практически все они понесли существенные потери как в личном составе, так и куда более – в материальной части и потому не могли считаться полностью боеспособными… Так что и их эскадрилья тоже ждала, что вот-вот поступит приказ на возвращение. Тем более что поддержание в боеспособном состоянии даже оставшихся в строю машин чем дальше, тем больше становилось всё более нетривиальной задачей. Ибо захваченный с собой запас запчастей и расходников уже показал дно. И если горючее и боеприпасы ещё можно было получить на месте, со складов Белорусского военного окру… то есть уже, конечно, Западного фронта, то вот всё остальное… Да и смысла в их пребывании здесь, если честно, было не так уж и много. «Су-3ПВ» был машиной сложной, дорогой и заточенной на выполнение только одной задачи – высотного перехвата. Вследствие чего в обычном воздушном бою он выглядел весьма не ахти. Тяжёлый, не слишком манёвренный и довольно крупный двухмоторный истребитель, чьи моторы были специально приспособлены для полётов на больших высотах, для тех воздушных боёв, которые велись нынче над лесами и озёрами западной Белоруссии, был приспособлен не слишком хорошо. Так что после того как уже в третьем воздушном бою эскадрилья, ввязавшись в манёвренную схватку с «мессерами», потеряла сразу пять машин, не сбив при этом ни одной вражеской, вышестоящее командование стало использовать их только под прикрытием «Яков» и «ЛаГГов». И лишь для одной задачи – атаки бомбардировщиков, идущих в плотном строю. Всё-таки мощное и дальнобойное вооружение «сушек» позволяло им, в отличие от всех остальных истребителей, имеющихся на вооружении ВВС РККА, вполне успешно вести огонь по немецким самолётам, не входя в зону эффективного ответного огня их бортового оружия. Задачи же по прямому профилю за три первых недели войны их эскадрильи выпали ещё только четыре раза. И почти всегда на их выполнение высылали именно самолёт сержанта Чалого. Нет, не один. Все четыре раза вылетали парой. Но отчего-то те два раза, когда в атаку на немца выходил ведущий пары, боевая задача оказалась не выполнена. Немцы ушли. А вот когда он уступал место Виталию – оба немца закончили свой боевой путь. Так что у него сейчас был самый большой боевой счёт в эскадрильи – четыре сбитых. Из них три разведчика и один «бомбер». Даже у комэска сбитых было всего трое. А у половины из остальных счёт пока вообще был не открыт. И не сказать чтобы так уж мазали… после первых трёх-четырёх боёв народ пообтёрся, руки перестали дрожать, глаза уже не метались по всему небу в попытке уловить хоть что-то, но-о-о… немецкие машины оказались довольно крепкими и держали попадания очень неплохо. А немцы показали себя хорошими пилотами. Так что подбивать – получалось, заставить сбросить бомбы и отвернуть – тоже, а вот сбивать – увы, выходило довольно редко…

В крайний вылет они снова пошли на перехват разведчика. Тот шёл на не слишком большой высоте, да и тип был вполне знакомый – «Дорнье», Виталий уже «ссадил» с небес парочку точно таких же, так что знал, куда нужно бить, и особых проблем не предвиделось. Но ведущий решил ещё раз попробовать завалить немца лично. И снова неудачно. Причём проблемы начались ещё на подходе… Похоже, немцы уже поняли, что на этом фронте действует эскадрилья перехватчиков (ну ещё бы – уж больно характерный у «Су-3» был силуэт, не перепутаешь), и потому были настороже. Вследствие чего немец обнаружил их ещё где-то за километр и сразу же начал уходить. Причём весьма умело – маневрируя, уводя самолёт в скольжение и ловко срываясь в пикирование. Да ещё при этом, скорее всего, орал по рации во всю ивановскую о том, что его атакуют «russische abfangjüger». А они увлеклись и-и-и… «Мессеры» ударили внезапно. И подло. Сверху. Из-за облаков. Чалый в последний момент что-то почувствовал и успел рвануть штурвал, уводя машину, но полностью увернуться не смог. «Сушка» вздрогнула от попаданий, и сначала на левой плоскости, а затем и на фюзеляже появилась дорожка весьма крупных пробоин. Похоже, «мессеры» были новой «пушечной» модификации. Но это было ещё ничего, поскольку машина продолжала лететь и слушаться рулей… А вот ведущий получил по полной. Кабина его самолёта сверкнула брызгами разбитого остекления, после чего самолёт клюнул и неуклюже завалился вниз, совершенно потеряв управление.

Следующая очередь раздалась спустя несколько мгновений, но Чалый уже переложил ручку, так что большая её часть ушла «в молоко». Вследствие чего удалось отделаться одним попаданием в правый киль. Ещё один рывок, ещё… Сержант вспотел, из-под шлемофона тёк пот, руки слегка подрагивали. Одному против пары пушечных «мессеров»… И на пикировании не уйдёшь! Во-первых, у него слишком крупная машина, а значит, большая лобовая проекция – два двигателя против одного у немцев, плюс фюзеляж, плюс куда больше размах крыльев (а куда деваться – воздух на больших высотах сильно разряжён, и чтобы летать там, требуются крылья заметно больших размеров), вследствие чего на пикировании не оторваться. Сопротивление воздуха не даст развить необходимую скорость. А во-вторых, немцы уже прошлись пушкой по левой плоскости. Так что даже если и получилось бы разогнаться, ослабленное крыло из-за больших перегрузок на выходе из пике вполне может подломиться… Что делать-то?! В этот момент впереди мелькнула какая-то тёмная масса, которую он даже не успел идентифицировать, но инстинктивно надавил на гашетку. «Сушка» вздрогнула от мощного залпа, а через полсекунды впереди полыхнуло алым.

«Сбил! – на мгновение воодушевился Виталий. – Кого только? Да и хрен с ним – не до того…»

Несмотря на то что атаки немцев не прошли зря и в «сушке» заметно прибавилось дырок, не предусмотренных чертежами, но падать машина пока не собиралась и руля слушалась. Так что сдаваться было рано… Пару мгновений подумав, Чалый толкнул рукоятку газа вперёд, одновременно доворачивая закреплённый на ней регулятор на наиболее выгодный шаг винта, и решительно потянул ручку на себя. Машина, взревев моторами, поползла вверх. Это был единственный реальный вариант. Если в пикировании шансов уйти от «мессеров» у Виталия не было от слова совсем, то оторваться от немцев набором высоты шанс был. Потому как по этому параметру его машина могла дать немцам сто очков вперёд. Ибо именно под это её и затачивали.

Уйти не удалось. Как выяснилось уже через несколько мгновений, в облаках пряталась ещё одна пара «мессеров»… Вот их сержант Чалый успел разглядеть хорошо. Хищные машины в брутальном камуфляже (весь смысл которого уходил напрочь вследствие вызывающего окраса кока винта в кричаще-жёлтый цвет), и знак пикового туза в белом ромбе на борту. Туз был виден только на одной машине, поскольку ведущий этой пары шёл точно в лоб Виталию, и его борта были совершенно не видны, а вот ведомый двигался чуть сбоку… Чалый зло оскалился.

– Штурман, дистанцию? – коротко бросил он. Но Славка не ответил.

– Штурман!.. А и хрен с ним, – Виталий стиснул зубы так, что захрустела эмаль, и, шевельнув ручку, ещё чуть приподнял нос самолёта. Расстояние стремительно сокращалось, так что через пару-тройку секунд в поправках уже не будет никакого смысла. Носовая же батарея у него куда мощнее, чем у немцев… Как бы там ни было, в одиночку они со Славкой сегодня в землю не уйдут! А потом все мысли вылетели из головы напрочь, выбитые оттуда слитным рёвом четырёх тяжёлых пулемётов…

Ему удалось приземлить избитую до лохмотьев машину на неубранное ржаное поле около дороги. При ударе о землю повреждённое левое крыло разломилось на три части, а двигатель вообще вырвало из гондолы и выбросило метров на шесть вперёд. Похоже, немецкие снаряды не только продырявили обшивку, но и сильно повредили силовые элементы крыла. Так что ему очень повезло, что он решил не пытаться уходить пикированием…

При посадке Чалый, несмотря на привязные ремни, неудачно приложился правой ногой, разорвав мышцу о какую-то выступающую железяку, и вследствие этого потерял от боли сознание. Ну да «сушка» к тому моменту сильно напоминала скелет, из которого во все стороны торчали выломанные со своих мест кости. Так что в чувство его привёл хриплый голос:

– Летун, ты как там, живой?! Лету-ун?

– Живой, – натужно отозвался сержант и, моргая глазами, пытаясь этим хоть как-то справиться с зыбким маревом, застилавшим взор, после чего поднял дрожащие руки и принялся отстёгивать замки привязных ремней.

– Не боись, сейчас вытащим, – тут же повеселев, отозвался тот же голос.

– Погодите со мной, – хрипло заговорил Чалый. – Посмотрите, что там в задней кабине. Что-то мой штурман не отзывается…

– Ага, счас! Ох ты ж й-о-о…

– Что? Что там?! – вскинулся командир экипажа. Несколько мгновений ему никто не отвечал, но затем снова послышался уже знакомый голос, в котором явственно чувствовалось облегчение:

– Да не, живой. Просто кровищи тут натекло… И без сознания.

Виталий саданул руками по замкам фонаря кабины, но тот даже не шелохнулся. Тогда он торопливо вытащил из нагрудной кобуры лётного комбинезона «ТТ» и несколькими ударами его рукоятки выбил помутневшие от попаданий остатки плексигласа, после чего торопливо полез наружу. Его почти сразу же подхватили сильные руки и буквально выдернули из кабины.

– Где он?

– Да вон. Уже достали. Ему наш санинструктор сейчас первую помощь оказывает…

Чалый спрыгнул с крыла, едва не рухнув на колени, потому что ноги отчего-то совсем не держали, и, переваливаясь как утка, похромал к другу.