Берега Ахерона

* * *

Ночь сгустилась над Херсонесом, теплая летняя ночь, которая поглощает любые звуки. Погрузился в тишину и кафедральный собор Херсонеса, величественный храм, построенный с благословения патриарха Константинопольского в начале правления Юстиниана. Несколько свечей и лампад не рассеивали темноты в огромном здании, и Дионисию было-таки страшно. Назирей понимал, что Господь сохранит от напасти, но все равно не мог избавиться от дрожи в руках. Дверь у входа неожиданно громко скрипнула, хоть монах помнил, что епископ лично закрыл их на массивный замок. Сердце бешено забилось в груди, словно хотело вырваться наружу и скакать в дальний угол здания, где можно спрятаться от опасности.

– Кто здесь? Во имя Господа! Владыка, это Вы? – дрожащим голосом спросил Дионисий и на четвереньках отполз к алтарю, шепча молитвы.

Никто не появился, и эта несколько разочаровало монаха. Впрочем, нечисти не дано войти в освященный храм. Совершенно осмелев, Дионисий выполз из-за алтаря, пару раз икнул и подошел к двери. Она оказалась по-прежнему закрытой. Видно показалось. Бывает, особенно если ночь перевалила вершину и постепенно скатывается к рассвету. К утренней службе еще надо все приготовить, а то двумя ночами в базилике точно не обойдется. Суров епископ и несправедлив, а то давно уже был бы митрополитом. За работой оно и время идет быстрее и не так страшно. Нет, определенно в базилике кто-то есть!

– Выходи! Кто бы ты ни был, мирянин! – достаточно громко произнес Дионисий, и эхо гулко отозвалось под сводами.

Наваждение какое-то. Это, наверное, потому что храм стоит на месте языческих капищ. А где, спрашивается, строить базилики? Не за стенами же города? Издеваются демоны, терзают душу, а все потому, что грешен Дионисий, и грехи его тяжкие. Монах склонился перед распятием и стал изливать душу, просить милости Божией, после каждого слова отбивая поклон.

Мог ли думать мальчишка-вандал, попавший в плен после разгрома Карфагена, что станет евнухом, презираемым всеми? Именно спасаясь от этого презрения, он сбежал в монастырь, и стал назиреем. Церковь не отказывает тем, кто ищет утешения и утешает, принимая в свой мир, где тоже нет равенства. Да, прошлое забыто настолько, что секретарь епископа не мог вспомнить даже имя того паренька, который часто прогуливался по улицам Карфагена Вандальского и ловил восторженные взгляды обывателей. Так и казалось, что не было стольких лет рабства. Открыл глаза и увидел снова храм, построенный на задворках Великой Империи.

Нет! Ну, кто же все-таки ходит по храму и мешает благочестивым размышлениям? Это все, наверное, от голода. Дионисий отошел в сторону, чтобы креста не было видно, достал из тайника мясную лепешку и флягу с терпким вином. От одного только запаха жареного мяса, монашек чуть не захлебнулся слюной. Какая тут вода с сухарями? Да и с водой в Херсонесе летом проблемы! Дионисий немного успокоился, рассудив, шаги чудились от недостатка телесной пищи. Ведь духовной он отведал с избытком. Пусть отец Иоанн над собой измывается, побеседует с посланником, а то возомнил о себе Бог, знает что. Вот Дионисий много не жаждет от судьбы. Будет тихо доживать в монастыре, где непременно хороший виноградник и роща оливковых деревьев. Духовные дочери и сыновья будут искать утешения в словах благочестивого игумена, и приносить богатые дары. Хорошо! А епископом становиться не надо. Хлопотное это дело и не всегда прибыльное. Сереет уже, и пора готовить храм к заутрене, хоть и тяжело это на сытый желудок.

Дионисий подошел к алтарю и чуть не потерял сознание. Только этого не хватало для полного счастья. Какой там монастырь, если теперь отправят в египетскую пустыню грехи замаливать, а митрополит даже не взглянет в сторону ослушника. Это же надо умудриться прозевать золотое распятие и чашу для причастия!

Поплыло все перед глазами Дионисия и не только у него, но и даже Иоанну стало неуютно, когда он увидел реликвии у себя на столе. Их доставил посланник патриарха, явившийся под утро в дом духовного пастыря херсонеситов. Было нечто настораживающее в этом гонце. Казалось бы, человек человеком, а какой-то скользкий и невзрачный тип, который всенепременно доложит обо всем высшему начальству. Да, тут вспомнят и о резне на ипподроме, и слишком ретивое пастырство в Вифинии, и мало ли чего еще. И это припомнят. Какой владыка – такова и паства!

– Что это значит, почтеннейший? – задыхаясь от злости, процедил Иоанн, – Неужели кир Дамиан приказал осквернить храм в городе, где вера пока не крепка? Пока!

– Напротив. Кир Дамиан очень высокого мнения, о епископе Херсонеском и считает его верным сыном церкви, но я посмел показать, что Вы пригрели ядовитую змею. Кроме того, кир Дамиан передают на словах, что укрепление веры – дело церкви и вам запрещено обращаться за помощью к мирянам, ибо империя опять на грани войны с Персией, – скрипучим голосом ответил посланник, – До меня дошли слухи, что епископ немного не в себе. Кого Господь наказывает – того лишает разума.

– Сын мой! Без искушения не бывает не только святости, но и благочестия. Мало ли что привидится тем, у кого души искушаются дьяволом. Дело епископа посрамлять змия – раздраженно заметил Иоанн, – Проведите меня, сын мой, в храм. И все-таки, потрудись вернуть реликвии туда, где им полагается находиться.

Раннее утро. Еще прохладно и до жары навклиры спешили выйти в море, а торговцы торопились на рынок. Повстречавшись с епископом, некоторые херсонеситы кланялись, а основная масса предпочитала не замечать клирика и его спутника. Здесь Иоанн был чужаком и чужаком останется, да и новый Бог менее понятен, чем Дева, которая не единожды спасала город от варваров и боспоритов.

Миновав торговую площадь, Иоанн вышел на главную улицу. Это не «via principalis» римских городов, но достаточно пышно для окраин ойкумены. Свернули на боковую улочку, и вышли к базилике, стены которой искрились в первых лучах солнца. Епископ неторопливо достал ключ и, нарочито медленно, начал открывать замок, словно тот за ночь успел заржаветь.

Иоанн принял крест с чашей и вошел в полутемный храм. Дионисий стоял перед алтарем на коленях и всхлипывал. Назирей дрожащей рукой перекрестился, а затем опасливо повернул голову, ожидая удара посохом. Иоанн презрительно смерил взглядом Дионисия и водворил реликвии на место, прочтя «Богородицу» и «Отче наш». Епископ ощутил тепло, шедшее от распятия и, на какое-то мгновение, перед глазами разошлись радужные круги, базилика наполнилась шепотом, а затем посланник исчез, словно его и не было.

Епископ совершенно забыл о Дионисии, который так и стоял на коленях и шептал, что во всем виноват дьявол, а назирей, как бы, и не причем.

– Дионисий! Почему храм не готов к службе? Нет тебе прощения! Варваром был – варваром и остался! Даже египетская пустыня для тебя слишком хороша! Посмел следить за своим благодетелем? – громко сказал епископ, и слова эхом разнеслись под сводами храма, – Бес тебя попутал?

– Кир Дамиан…, – пытался возразить Дионисий и прикоснулся губами к ноге Иоанна, – Благодетель…

– Молчи, несчастный! – возмутился епископ и оттолкнул назирея, – Червяк! Змей подколодный, аспид! Боишься Геенны Огненной? Я устрою тебе такую жизнь, что Ад после смерти покажется Раем. Такие негодяи, как ты только умеют топтать вонючими ногами Вечный Город. Вам никогда не построить что-либо подобное и варвары всегда будут дрожать перед спатой ромея, поглоти вас огонь Каллиника! После заутрени разберусь, а сейчас быстро подготовь базилику к службе и умой свою оплывшую рожу!

Иоанн пригрозил назирею посохом и неспешно направился в ризницу, чтобы собраться мыслями перед проповедью.

* * *

В эти дни, в канун языческого праздника богини Девы, христианские храмы казались миражами, смотрелись противоестественно. Даже сияние куполов было тусклым, неуверенным, можно сказать просительным и рабским. Храм Богородицы, базилика Святого Ильи раньше были посвящены Деве и Зевсу и об этом помнили все горожане. Базилики сохранили свое очарование, прикрылись колонами с восьмиконечным крестом, но это новомодное украшение предпочитали не замечать и по привычке храмы называли так, как это было изначально, при основании города.

Патрикия Феодора лежала в гинекее и всхлипывала. Рядом суетился лекарь, прикладывая ткань с бальзамом на спину почтенной матроны. Валент постарался, выплеснув всю накопившуюся злобу на супругу, отстегав ее плетью прямо во дворе. Белоснежную спину Феодоры пересекли кровавые полосы, а все из-за того, что отказалась идти в базилику на исповедь к владыке Иоанну.

– Демон! Зверь! – причитал лекарь, накладывая очередную повязку на плечо, – Порази такого зверя скифская стрела!

– Заткнись! – процедила архонтесса, – Он муж все-таки мой. Лечи да помалкивай. Позови Антонину!

Феодора хлебнула вина из кратера, не разбавляя, по-скифски. Лекарь вернулся довольно-таки быстро, покачал головой и отставил амфору со слезами Диониса в сторону. Антонина вошла в комнату не сразу, постояла в коридоре, вытирая заплаканные глаза, а затем бросилась к матери.

– Тебе не больно, мама? Ненавижу это животное, моего отца! От него вечно разит вином и потом! – вздохнула Антонина.

– Диодор! Оставь нас! – потребовала Феодора тоном, нетерпящим возражений.

Лекарь поклонился, пробормотал что-то неразборчивое и торопливо вышел из спальни.

– Что ты себе позволяешь при слугах? Налей мне вина и слушай! – потребовала архонтесса, – Живее! Правильно говорит твой отец о замужестве! Давно пора.

– Я не хочу! Я не люблю! – буркнула Антонина.

Архонтесса бросила на дочь недовольный взгляд, едва заметно улыбнулась и взяла кратер с густым красным вином. С самого рождения она была посвящена Гекате, участвовала в мистериях, которые не могли искоренить даже Римские императоры. Как женщине, было больно и обидно, но как архонтесса презирала мужа и относилась к нему как винатор к хищнику.

Малфан появился как-то неожиданно, поклонился. Феодора заметила хитрый взгляд слуги и брезгливо выплеснула вино на мозаичный пол.

– Чего тебе? Ты что подслушивал под дверью? Вон! Я желаю поговорить с дочерью! Знаю, ты следишь за мной, евнух! – возмутилась архонтесса, – Следи так, чтобы я не видела.

– Госпожа! Пришел патрикий Зимарх!

– Проси! Антонина! Оставь меня, поговорим позже, – мягко сказала архонтесса.

Девушка фыркнула, словно египетский зверек, презрительно измерила взглядом Малфана и нарочито медленно вышла. Феодора поднялась и набросила на плечи пеплос.

– Феодора! Что случилось? Тебя ждали прошлой ночью, но…, – сказал партикий, – Опять архонт отстегал? И это жрица Гекаты?

– Хочешь вина?

– Конечно, хочу! Особенно из рук той, которая владеет таинствами, – усмехнулся Зимарх и сбросил плащ на пол.

Архонтесса удостоверилась, что Малфан подслушивал за стеной, и прекрасно зная о каре, за супружескую неверность, была уверена, что раб не скажет ни одного слова мужу. Пусть слышит и думает о расплате и если проговориться, то сильно пожалеет об этом.

– Скоро главный праздник Девы! – вздохнул патрикий, словно жил не в ожидании торжеств, а чем-то ужасным, – Второго базилевса Юлиана уже не будет, а жаль!

– В таком случае иди к владыке Иоанну и покайся в грехах и становись рабом! – мягко ответила Феодора и поправила волосы.

Пеплос упал с плеч и Зимарх увидел повязки, пропитанные бальзамом и кровью.

– Мда! Досталось тебе! И после этого ты будешь утверждать, что ты не раба гинекея?

– Не твое дело! Зато я посвященная Гекаты, а не раба Христа! – возразила архонтесса и застонала от боли при резком движении рукой, – Зачем пришел? У меня муж ревнивый.

– Да уж видел! Только он тебя к древним богам ревнует, а я не Аполлон, не Геракл и даже не Хромой. За племянника пришел просить! Нравится ему Антонина… Да и в храмовой страже не последний человек, – медленно проговорил Зимарх и наполнил кратер вином.

– Твоему родственнику уже надоели мальчики? – ехидно заметила Феодора и улыбнулась, – Хорошего же муженька предлагаешь моей Антонине.

– Но он богат! Даже если у них не будет детей, то после развода Антонина останется состоятельной матроной! – продолжал настаивать на своем патрикий.

– Я ничего не обещаю. Поговори с мужем. Это все-таки его дочь, по крайней мере, он так думает, – задумчиво произнесла Феодора, – Ой! Архонтесса закрыла рот рукой и побледнела, поняв, что сказала явно лишнее.

– Что-о!

– Ничего! – одними губами прошептала женщина, – Там за стеной Малфан, убей его! Живее! Давай!

Патрикий вынул из ножен спату и, почти бесшумно, скользнул к двери. Феодора слышала возню в коридоре, а потом истошный вопль нарушил тишину Гинекея. Через минуту появился Малфан, держа в одной руке спату, а в другой отрубленную голову патрикия, которую бросил к ногам хозяйки. Слуга улыбнулся, будучи доволен судьбой, подарившей случай стать кем-то более значительным в этой жизни.

– Хозяин будет очень недоволен! – процедил Малфан, – Я ему все скажу!

Лучше бы он этого не говорил, потому что Феодора сбросила плащ, стала на колени и произнесла несколько фраз на древнедорийском диалекте. Казалось бы, ничего страшного, но перед глазами Малфана все поплыло. Он уже не понимал, как направил в грудь клинок и с силой нажал на рукоять. Глаза закрыло кровавое облако, а потом настала темнота. Феодора понимала, что никак не объяснит мужу наличие двух трупов в спальне, торопливо надела хитон, набросила пеплос и вышла в коридор. Никого. Видно, Геката хранила свою жрицу, а может, никто не слышал предсмертного вопля Зимарха, хотя во второе поверить труднее. В комнате Антонины пусто и архонтесса облегченно вздохнула. Из гинекея попала в атрий и, не обращая внимания на слуг, вышла во двор. Хозяйку никто не замечал, будто ее и не было вовсе. Уже на улице Феодора услышала крики, раздававшиеся на женской половине дома. Слуги обнаружили трупы и кричали не от убийства, а в предвкушении возвращения Валента.

Феодора долго петляла по узким улочкам, пока не остановилась у калитки недалеко от базилики Святого Василия и трижды постучала. Открыли не сразу. Женщина вошла в небольшой дворик и последовала за рабом, который был либо немым от рождения, либо лишившийся языка за чрезмерную болтливость. Боль пришла внезапно, подкралась, словно ночной вор и заставила опуститься на колени.

* * *

Валент возвращался из Алустона в мрачном настроении. Инспекция показала, что строительство идет плохо, стены на грязевой кладке не отличались прочностью, а вот комендант новой крепости построил неплохую усадьбу, в которой принимал дорогого гостя со всей доступной в окраинах Империи пышностью. Сам не зная почему, архонт оттягивал возвращение домой. Хорошо быть в гостях, а дома лучше. На обратном пути Валент решил посетить поместье на хоре, взглянуть, как идут дела на винограднике, считавшимся лучшим от Керкинитиды до Алустона, запастись вином для продажи торговцам Каганата.

Стены Алустона давно скрылись за поворотом, и осталась только извилистая дорога вдоль моря, пыль и нерадостные мысли, омрачившие праздник в Алустоне. Интересно, что там такое на дороге? Разбойники? Да откуда им взяться, если автократор ромеев не дремлет, расправляясь с грабителями, как они того заслуживают. Может быть, скифы с берегов Борисфена? Только их не хватало. И чем перед Богом согрешил? Второй год неурожай. Жена изменяет с Аполлоном, слуги норовят обмануть, дочь не замужем, а тут еще и разбойники на дороге. Надо будет пожертвовать чего-нибудь владыке Иоанну. Может, замолвит слово перед Господом.

Страхи архонта оказались напрасными. Несколько подгнивших деревьев упали на дорогу, а он принял это за разбойничий завал. Валент набожно перекрестился и дал знак своим людям продолжить путь. И снова каменистая дорога да навязчивые мысли одолевали архонта. Уже давно херсонеситы считали себя подданными базилевса, хотя и гордились правами вольного города. Начальник гарнизона в Алустоне привез новость, что Юстиниан Великолепный решил включить Климаты в состав империи. Оно, конечно, власть архонта призрачная, но расставаться с ней совсем не хотелось. С другой стороны, быть наместником императора все-таки лучше, чем ослепленным архонтом в египетской пустыне.

Хора еще далековато и дорога, петлявшая среди гор, казалась мрачной, из-за вековых деревьев, закрывавших небо зеленой, сочной листвой. Для засады лучше места не найти. Ну, почему же так тревожно? Может быть из-за жары? Оно хоть и спокойно вокруг, но пограничье всегда останется пограничьем. Привыкли варвары приходить в империю за золотом и, что самое обидное, получать желаемое. Трудно пройти незамеченным с севера, а вот через Меотийское болото кто только не появлялся. Ослабел Боспор, перестал быть пограничным щитом империи, не то, что лет четыреста назад, во времена Скифских войн.

Всадник, ехавший рядом с Валентом, вскрикнул и свалился с лошади. Та же участь постигла еще двоих. Архонт прикрылся небольшим круглым щитом и вовремя прикрылся, отразив стрелу, выпущенную из засады. Замешательство в отряде херсонеситов длилось не более минуты, но именно этой минуты было достаточно нападавшим, чтобы отрезать пути к отступлению. Таких варваров Валенту еще видеть не приходилось: со «степными» луками, в кожаных доспехах и длинными слегка изогнутыми мечами.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.