Берега Ахерона

– Валик, там все отлично. Приехала вот проведать мужа. Как он тут, не шалит?

– Что Вы, сударыня, просто эталон добродетели.

– Не надо мне вешать на мои симпатичные корейские ушки лапшу. Можно подумать я не выучила супруга за столько лет жизни. Отвезу его в поликлинику, а то давление пошаливает. Ты не против, милый? Водку надо жрать меньше, скотина! Удачного дня, мальчики.

Профессорская пара чинно, как и положено почтенным супругам, удалялась в сторону выхода из заповедника, провожаемая ехидными взглядами коллег. Вадим про себя отметил, что мамонт уже не грозный великан с огромными бивнями, а в лучшем случае карликовый слон, страдающий гипертонией.

* * *

Ночь полнолуния постепенно вступала в свои права и мертвый город словно оживал, призывая призраков на прогулку. Легкий ветерок с моря охлаждал нагретые за день камни, разносил по окрестностям пение цикад, подбадривал ежиков, шуршащих в кустах. И над всем этим сверкала огромная Луна, медленно подбиравшаяся к зениту. Каменные останки сверкали серебром и воображение дорисовывало очертания зданий, какими они были во времена могущества греческого полиса много веков назад. В такую волшебную ночь грешно спать, особенно если скоро возвращаться домой, в монотонную жизнь современного мегаполиса, наваливающего на тебя, кучу рутинных проблем.

Веселая компания отправилась на главную улицу, затарившись яствами, питием и огромным желанием развлечься в стиле искателей приключений. Настроение не портили даже пресловутые собачки, с которых и начались интеллектуальные изыски, близившиеся к своему финалу. Юстас перебирал на гитаре аккорды и музыка даже придавала налет таинственности. Конечно, не греческая арфа или кифара, но вполне к месту.

– Предлагаю устроиться на развалинах атрия дома Гикии, – предложил Юстас, – Думаю, почтенный архонт не обидится.

– Почему бы и нет, – согласился Валентин, – Не в портовом же районе, среди призраков древних шалав наслаждаться подобной ночью.

Вадим воткнул в землю ровную палку и смотрел, как медленно уменьшается тень, по мере приближения к зениту сверкающего серебром шара в небе. Кем он себя ощущал? Скорее артистом театра абсурда, пьесу для которого сам же и сочинил.

– Девочки тут купили в сувенирной лавке кратер, так что пускаем вино по кругу, – командовал доцент, словно мудрый симпосиарх, – Пьем по-скифски, ибо мы варвары по своей сути. Эх, сюда бы танцовщиц. Умели греки получать удовольствие, в отличие от нас. Что это за дрянь?

– Греческий острый соус из слегка протухшей рыбы, – улыбнулась Тала, – Сама готовила, для полного антуража.

– Извращенка, – прошипел Валентин, выплевывая остатки блюда на салфетку, – Предупреждать надо. А на тарелке что?

– Свежая жареная рыбка в оливковом масле, со специями, – загадочно улыбнулась Елизавета, – Лично готовила, от души.

– Хотите, чтобы я остался голодным? – страдальчески посмотрел в небо симпосиарх, достал из кармана складной нож и открыл им банку сардин, – Целее будешь. Вадик, что ты делаешь?

– Ем жареную рыбку. Очень даже вкусно, особенно под вино. Да и «протухший» соус весьма недурственен.

– Приплыли, околдован, – безнадежно махнул рукой Валентин, наполняя кратер очередной порцией вина, – Вернемся домой и все, Лизонька, не миновать тебе святой воды, нечистая сила.

– Неправда, я после моря принимала душ.

Тень почти исчезла, и Вадим ощутил нечто странное. Все замолкли. Дамы сладко спали на карематах, Юстас зачем-то убежал чуть ли не к храму Владимира Святого и только Вадим с Валентином пили вино, удивленно переглядываясь. Вадим посмотрел на содержимое бутылки. Опорожнили лишь наполовину, а в рюкзачке еще две полные. Странно. То этих дамочек не напоишь, то падают от пары глотков.

– Чего это с Юстасом? Неужто увидел гробы вапленные?

– Нет, Вадик, он у нас типа канарейки в шахте. Сбежал под защиту храма, ощутив нечисть. Вот тебе и сказочки. Кто бы мог подумать. Пошли к святилищу, ибо пора разобраться в этой мистике. Мы точно в Севастополе, а не в Голливуде?

Вадим согласно кивнул и посмотрел вверх. Такое ощущение, что весь древний город тонул в сребристой дымке, накрывшей словно покрывалом главную улицу, античный театр, башню Зенона, северное городище до самого моря. Все вокруг сверкало настолько, что словно из другой реальности проступали очертания того самого города, которым правила царица теней. Любая царица женщина вдвойне, потому и усыпила тех, кто мешает. Почему бы и нет? При этой мысли Вадим усмехнулся уже ничему не удивляясь.

– Посмотри на крипту, – почесал затылок Валентин и сделал большой глоток вина из кратера, – Накрыта черной дымкой, а в центре, примерно возле алтаря, два пятна в форме легких, которые дышат и холодом веет, как из холодильника. Чувствуешь?

– Нет. Сверкающий купол, а глаза слепит, словно внутри все заполнено расплавленным серебром. Что-то у нас со зрением явно не того. Красотища-то какая! Ничего подобного не видел. Полезем? Кто первый?

– Я! Потому, что ты аспирант, а я доцент, – огрызнулся Валентин, обвязывая вокруг талии страховочный трос, – Ну, с богом.

– Лезь! Так, я обвязал трос об себя! Ты уверен, что не свихнешься?

– Я историк, а ты нет!

После этих слов Валентин ступил на первую ступеньку вниз. Если честно, то Вадик во всю эту мистику до конца не верил, хотя по телу и прошел холодок. Можно любить историю, древность, читать и анализировать первоисточники до тех пор, пока перед тобой не станет право выбора, при котором выбираешь не ты, а выбирают тебя. Вадим считал, что сходит с ума, когда серебристые нити соткали невероятной красоты женщину, которая держала в руке лук, усмехалась, звала за собой. С другой стороны, не самое плохое помешательство, во всяком случае приятное во всех отношениях.

Вадим держал трос, ощущал, как друг метался в крипте, но ничего не делал, понимая, что его тоже выбрали и выбрала его, ой, не платиновая блондинка с луком, а нечто иное. Вот тебе и отпуск с друзьями в экспедиции. Это тебе не «белочка» после пьянки с Мамонтовым, а то, что отказывается принимать разум. Крик Валентина заставил натянуть трос, подойти к провалу и подать руку товарищу. Помогло. Господин доцент вылез из крипты, подал дрожащую руку и побелевшими губами долго цедил вино из кратера. Глаза, потускневшие от страха, не могли передать то, что он увидел.

– Тебе туда не надо. Вадик, это… пи…, прости за мой французский.

– Я туда пойду.

– Дурак, я тебя не вытяну, сил не хватит!

– Мне это и не нужно. Просто подай руку, когда буду вылазить.

– Леер!

– Срать я на него хотел, – усмехнулся Вадим, отталкивая руку товарища, пытавшегося обвязать трос вокруг его талии, – Жди!

Его звали и этому зову противиться нельзя. Вадим ступил на первую ступеньку лестницы, потом дальше и легко спрыгнул на дно крипты. Невероятное ощущение, словно ты купаешься в расплавленном серебре, а вокруг мерцающие стены, слепящие ярким светом. Ладно, бывает и более серьезное помешательство, особенно когда рядом с тобой улыбающаяся красавица, строящая глазки. Тьфу, ведьма, но черт побери… Слов просто нет.

Вадим сделал шаг по сверкающей дороге к тому месту, где некогда был алтарь. Алтарь? Ну, вот просто почему-то знал, что он там был давно, очень давно, но был и это не подлежало сомнению. Шаг, второй, третий! Вот она, алтарная ниша! Руки подчиняются некоей силе? Хотелось их остановить, но нельзя. А дальше свет, поток, столб, который тебе предлагает полететь куда-то туда, куда не ступал разум смертного. Почему бы и нет? Время всегда ставит жирную точку. Луна ушла дальше и крипта снова тала темным подземельем. Вадим достал из кармана фонарик, подошел к лестнице и достаточно легко запрыгнул на первую ступеньку.

– Валик! Подай руку!

– Ты жив? Не спятил?

– Сволочь! Помоги вылезти, а вопросы потом!

Вылез. Валентин с интересом посмотрел на друга, но… Именно это самое «но»… Дамы очнулись и потребовали своих джентльменов. Даже Юстас прибежал от храма и, невероятно, сам открыл бутылку с вином и наполнил кратер. Девочкам сказали, что пить надо меньше, ибо женский алкоголизм не лечится, Юстас тоже получил на орехи, а вот Валентин и Вадим просто молчали. А о чем говорить? О непознанном, потустороннем? Кто поймет? Впрочем, Вадим получил удар по спине от Елизаветы, которая поняла если не все, то многое. О, боже, приревновала к богине? Как не стыдно?

– Ты хоть получил удовольствие? – промурлыкала дама, словно кошка, которой наступили на хвост.

– Изыди! – огрызнулся Вадим, – Потом расскажу, не здесь. Только подумай хорошо, ибо… Пожалеешь. Ты в курсе.

– Кобель! – хихикнула Лиза и протянула другу бутерброд с ветчиной.

В доме архонта симпосий продолжался до утра, пока не начали гаснуть звезды, а на востоке не забрезжил рассвет.

* * *

Годы уходят, уходит жизнь, но остается память. Два химика в профессиональный праздник сидели в пабе «Доктор Ватсон» и пили темное пиво для души. С тех событий прошло почти тридцать лет. Я думал, что мой коллега бредит, но он был в здравом уме и здравой памяти. Он слегка захмелел и рассказал мне то, что запретно, достоверно до идиотизма. Можно ли этому верить? Историки не поверили на конференции, где Валентин делал доклад. Сам там был и все видел, поскольку Вадик меня пригласил увидеть животные психи археологов. Особенно брызгал слюной начальник хероснесского городища, некто господин Гнусников. Спасибо профессору Мамонтову, разрядившему обстановку и его супруге, очаровательной восточной женщине.

А так мы сидели с другом и пили вкусное темное пиво с воблой и обсуждали дела давно минувших дней. Очень уж грустные дела, скажу я вам.

– А что Лиза? Вадик, ты любил ее?

– Не знаю, но мы были близки. Лизка, дура, на следующую ночь сама полезла туда.

– И что?

– Десять лет, как похоронил. Вот так, мой друг. У Валентина чуть не стался инфаркт. Мамонтов тоже умер, неделю не мог прийти в себя. Я тебе рассказываю все это, потому что наболело. Валик стал другим. Ко мне на специальность перешел его бывший студент. Ну и спросил его о доценте Малько. Ответ был неприятный. Студент сказал, что доцент читает, как Бог, но взгляд темный, презирающий, что даже говорить с ним тошно. Он презирает собеседников, поглощает их.

– Вадим, мы с тобой преподаватели. Разве это можно?

– Можно, если его душу поглотила Геката.

– А она могла?

– Вполне. Лучше ли свет? Не знаю. Меня поглотила Артемида, лунный свет. Это лучше, чем Тьма, но итог… Промолчу. Короче, попали мы с Валиком, каждый по-своему, но итог один. Вот так, мой коллега. Запиши мой бред, опубликуй. Но есть и хорошее. После экспедиции я приехал домой. Матери, царство ей небесное, стало плохо. Я наложил руки на ее грудь и облегчил боль, движением рук снял боль на второй стадии рака. Вот так. Но я в полнолуние не могу заснуть, словно лунная богиня меня хочет. Уже начало второго ночи, но мы сидим в пабе, ибо я все-равно не засну. Взгляни на небо.

А на небе сияла полная Луна, горела серебристым огнем. Мне как-то все-равно, а вот Вадим грустно пил темное пиво и тоскливо смотрел на небо. Он был там, в чертогах богини и я просто молчал, наблюдая за другом.

(Харьков, 2019 год)

ГОРЕ ПОБЕДИТЕЛЯМ

В начале «темных веков» только Византия напоминала окрестным народам о былом величии Ромула и Рема. Мир стал другим, но ромеи цеплялись изо всех сил за прошлое, жили им и гордились делами давно ставших прахом цезарей. Имперские легионы еще пытались собрать воедино не собираемое, но ни Юстиниан Великий, ни его первый стратег Велизарий не понимали, что лучшие имперские времена прошли несколько веков назад.

Совсем не об этом думал новый епископ херсонесский, отправившийся в свою епархию ранней весной, когда еще не стихли зимние шторма. Свинцовые волны в бессильной ярости пытались сокрушить борта дромона, но корабль был сделан добротно и выдерживал удары стихии. Навигация еще не началась, и только экстренная необходимость могла заставить навклира выйти в открытое море в столь неподходящее для плавания время. Из Константинополя прибыл гонец и сообщил, что наместнику Климатов надо срочно доставить важный пакет, а указы базилевса не обсуждаются, а выполняются незамедлительно. Именно по этой причине быстроходный военный корабль отправился в Херсонес в столь неурочное для навигации время.

Именно этим случаем воспользовался новый епископ Херсонесский, чтобы как можно быстрее попасть в епархию, где верующие уже долгое время находились без пастыря. Навклир согласился доставить епископа в Херсонес за умеренную плату. В самом деле, если на борту находится божий человек, то на экипаж снизойдет небесная благодать, и увеличатся шансы на благополучный исход плавания.

Служителю Господа казалось, что он умирает, стоит на пороге адских испытаний за грехи молодости. Епископ тешил себя мыслью, что назначение в Херсонес является признанием его заслуг по борьбе с ересью, хотя повышение в должности уж очень было похоже на ссылку. Это ведь не спокойная епархия в Вифинии, а пограничье с язычниками, совершавшими постоянные набеги в Таврику. А море и не думало успокаиваться, бросая корабль с одного гребня волны на другой.

Служка, вошедший в комнату, отшатнулся, увидев невероятно бледное лицо епископа, и набожно перекрестился.

– Владыка! Показались стены Херсонеса. Скоро войдем в порт! Хвала Всевышнему, который сохранил нас от напасти всякой и разной! – сообщил монах, скорее даже пропел, словно находился на хорах церкви.

– Проводи меня на воздух! – простонал епископ, но не удержался на ногах, упал и затих, словно умер.

Монах помог клирику подняться, и подал резной посох с костяным навершием в виде шара. Епископ, которому еще и сорока лет не было, казался глубоким стариком. Холодный ветер пронизывал до костей, но святой отец не обращал на это внимания. Равнодушно взглянул на высокие стены города и закашлялся от холодного ветра и соленых брызг. Вот она, какова твердыня Таврики, могучий оплот императора ромеев. Повеление базилевса о том, чтобы в каждом квартале была церковь, выполнялось неукоснительно и все же… Почему-то не покидало смущение, что все это мишура, ширма, занавес, за которым тлеют угли язычества.

Даже служка поежился и стал как-то меньше. Он усиленно крестился, прося Богородицу смилостивиться. Богородица, конечно, всегда поможет страждущим богомольцам, а вот Артемида-Дева может и стрелу выпустить в гневе. Ушли языческие демоны, хотя могли и остаться, чтобы смущать души тех, кто не крепок в вере. Видно, не так уж и был не прав апостол Андрей! Святой человек, а и его не поняли. Язычники за Борисфеном поняли, уразумели свет истинной веры, даже варвары далекой Каледонии, а вот просвещенные ромеи упорно отказывались от спасения души.

– Я выжгу скверну каленым железом! – пробормотал епископ, распрямился и словно скинул десяток лет, а глаза опять загорелись тем внутренним огнем, от которого дрожали в страхе еретики Вифинии.

– А ведь выжжет, – подумал монашек и поспешно отошел в сторону, вспомнив о мясе, в постный то день.

Дромон остановился перед входом в бухту, прегражденную массивной цепью. Навклир пересел в лодку, чтобы сообщить начальнику порта о своем прибытии, а кормчий стал у весла. Вскоре показался порт, башня беспутного императора Зенона, цитадель и дома, стоявшие под прикрытием стен. Кораблей мало, все больше рыбацкие хеландии, спрятавшиеся в бухте от зимних штормов.

Перед тем, как сойти на берег пастырь невольно вспомнил о судьбе первых епископов, и сразу стало неуютно. А зачем вспоминать о том, что было когда-то, если предшественник умер в постели от настойки аконита или более изысканного яда.

Нового пастыря божьих овечек встречал лично первый архонт Климатов Валент со свитой. Не верил святой отец никому, а уж этим-то не станет доверять даже в день Страшного Суда. Тронешь рукой шелковистую шерсть таких агнцев, а перед тобой уж и не агнцы вовсе, а львы «рыкающие», которых усмирить можно только божьим словом.

– Хайре, владыка! Только неустанная забота о благе ближних заставила Вас покинуть Синопу в столь неподходящее время, ибо некому пасти самое смиренное стадо во всей империи. Благословите нас, отец Иоанн! – вежливо произнес стратиг, и смиренно потупил взгляд.

Никто не жаждал особо увидеть нового епископа и не просил благословения на пустых улицах. Город словно вымер. А вот и дом архонта. Дорогого гостя здесь уже ждали. Суетились слуги, накрывая столы различными блюдами согласно церковной традиции. Великий пост, все-таки. И хотелось епископу уличить прихожан в несоблюдении канонов, но не удалось. Благословил Иоанн яство и питие, затем неторопливо устроился возле стола, демонстративно взял кубок с водой и небольшой кусок свежего хлеба.

– Что с Вами, отче? – поинтересовался Валент, сделав большой глоток густого красного вина.

– Не плоть холи, сын мой, а о вечности размышляй, ибо там царство небесное, – глубокомысленно ответил епископ и посмотрел вверх.

Валент, скользнул взглядом по потолку, на всякий случай взглянул на стены и, не найдя ничего необычного, макнул кусочек хлеба в острый рыбный соус. Ох уж эти умствования клириков и назиреев! Валент жестом приказал рабу принести вина и уже с опаской взглянул на неподвижного епископа.

– Владыка! Извините, что прерываю благочестивые размышления, но может позвать лекаря, – прошептал Валент так, чтобы его услышал только епископ.

Ответа не последовало, но через минуту, Иоанн очнулся, словно от глубокого сна и пробормотал что-то неразборчивое об ангелах, небесном свете и легионах демонов.

– Скажи! Много ли базилик в городе? – неожиданно поинтересовался епископ.

– Ну! – замялся Валент, – Еще не в каждом квартале, но… Отведайте лучше рыбки. Это не грех, тем более что даже апостол Петр не гнушался такой пищей.

– И все же? Не сохранилось ли где языческого капища? – настаивал Иоанн, ощущая, как рот наполнялся слюной от одного только запаха жареной рыбы.

– Помилуйте, владыка! Откуда? – обиделся архонт и лично плеснул вина в кубок святого отца, – Это вино поставляют в базилики для причастия. И потом, закоренелые язычники не стали бы ходить в храм Божий. Вот как на исповеди скажу: лучшей паствы во всей империи не найдешь.

– Кстати, об исповеди, сын мой!

– Каждое воскресенье хожу вместе с женой! – ответил Валент и недовольно посмотрел на управляющего, который привел в пиршественную залу флейтистов.

Музыканты ушли так быстро, что казалось, их присутствие не было замечено дорогим гостем. Впрочем, монашек прошептал несколько слов Иоанну, и тот многозначительно кивнул.

– Мне нужно идти! – сказал епископ, вставая из-за стола, – Мир вам!

– Святой отец, мой дом к Вашим услугам, да и темно уже.

– Я спешу предаться благочестивым размышлениям! – почти нараспев сказал Иоанн, – И потом: разве что-нибудь угрожает пастырю в самом благочестивом стаде империи?

– Максим, Георгий! Проводите его милость к дому! – приказал Валент слугам.

Уже, перед тем как уходить, Иоанн остановился, ощутив на спине чей-то холодный взгляд.

– Скажи, сын мой! Почему, благочестивая архонтесса не провожает меня? – поинтересовался епископ, – Тебя смутил мой вопрос?

– Ну, видите ли, моя дорогая Феодора больна, и лекарь как раз пустил ей кровь. Я денно и нощно молю Господа об исцелении жены.

– Молись, сын мой и Господь не оставит в беде рабу божию Феодору! – ответил Иоанн и вышел на улицу.

Валент стоял у ворот до тех пор, пока шаги клирика и назарея растворились в ночи. Архонт, не спеша, вернулся в дом, недовольно покосился на рабов и направился в гинекей. В спальне Феодоры сгустился полумрак, разве что на столике мерцал огонек бронзового светильника.

– Антонина! Оставь нас! – потребовал Валент.

– Но отец! Я должна…

Спорить с архонтом бесполезно, а когда он еще и выпьет, так и вовсе опасно. Федора даже не шелохнулась, когда архонт схватил кувшин с водой и вылил на грудь жены.

– Очнешься, гадина, запорю! – недовольно пробормотал Валент и запустил кувшин в стену.

– Что там, в писании на этот счет? Малфан! Малфан, чтоб тебя…!

– Я здесь, хозяин! – угодливо произнес раб и налил до краев чашу, – Вот вино.

– Хорошо! Я буду пить до утра, а ты запри Антонину и сторожи эту змею, мою жену. Очнется, позовешь. Видишь, лежит! Можешь ее того…, ну ты понял. Впрочем, все равно не можешь! – рассмеялся архонт и, пошатываясь, вышел из спальни.

* * *

Епископ уединился в своей усадьбе и редко выходил на городские улицы, разве что по церковным делам. Монах же радовался жизни, приносил свежие сплетни, покупал продукты и стал завсегдатаем питейных заведений. Назирей редко позволял себе лишнее и пил только разбавленное вино, чтобы не быть похожим на северных варваров. Монаху нравилось быть среди людей, слышать живую речь, жить, а не думать о вечности.

Иоанн сидел во дворике, пил ключевую воду с черствым хлебом и пытался собрать воедино впечатления о пребывании в городе. Херсонеситы ему не нравились, и епископ был уверен в том, что попал в гнездо язычников. Истинно верующих было не так уж и мало, но не так и много, как хотелось бы. Мало сторонников христианства, а к властям не обратишься без разрешения митрополита. Это не Константинополь, где император ночей не спит, искореняя вольнодумство. И пусть завистники называют его демоном, но нет правителя, благочестивее Юстиниана. Даже в мыслях Иоанн боялся признаться, что ненавидит базилевса, как и все, что с ним связано. На то были причины. Причины? А кто просил участвовать в бунте Ника. Стал клириком и сгниешь в забытом Богом приходе. Думал выслужиться, преследуя тех, кто отрицал Ветхий завет? На все воля Господня. А на Пасху произошло такое, что заставило пастыря усомниться в собственном рассудке. Во время крестного хода увидел красивую женщину в дорогих одеждах, и дыхание перехватило. Благословил женщину, а паства смотрит, да испуганно крестится. После этого служка рассказывал, что поговаривают, будто отец Иоанн умом повредился, благословляя мраморную колонну.

Епископ перекрестился и взглянул на солнце, клонившееся к закату. Скоро вечерняя служба, а о чем говорить на проповеди так и не решил. Иоанн тоскливо окинул двор. Пусто. Даже служка куда-то пропал, словно растворился в этом городе, столице лицемерия и фальши. Пришлось самому лезть в подвал за хамсой и кислым местным вином. За скудной пищей вспомнил яства на пиру у архонта и тут же заставил себя трижды прочесть «Отче наш…»Зависть – смертный грех и впадать в него не следовало. Хорошо, что хлеб есть, а это первейшая пища для возвышения духа и умерщвления плоти. Когда живет душа, то видишь суть вещей. Говорят, что один монах на Афоне видел истинный лик придворных базилевса и с тех пор проверяет каждого крестом святого Антония. Нет, Иоанн до такого еще не дошел или… Кусок хлеба застрял в горле, когда епископ увидел возле себя ту самую прихожанку. Ничего не говорит, а только смотрит и загадочно улыбается.

– Сгинь! Нечистая сила! – процедил Иоанн и осенил гостью крестным знамением.

Потянулся за посохом, а вместо посоха змея извивается, да шипит так, что мороз по коже. Сорвал с груди кипарисовый крест, пнул ногой гада и стал подходить к демонице. Почему-то, Иоанн решил, что это демон в облике женщины, олицетворяющий низкие плотские желания. А затем все исчезло, словно и не было ничего. На полу валялся треснувший посох, а епископ стоял с крестом в вытянутой руке.

– Ой, Владыко! – сказал монашек, вернувшийся с торговой площади, – Чего это тут было?

– Ничего особенного! Где ты вечно пропадаешь? Не дозовешься! – недовольно ответил Иоанн, – К вечерней пора! Будешь всю ночь бдеть в храме и читать молитвы! Аминь!

– Да будет так! – вздохнул назирей и прикоснулся губами к худой желтоватой руке епископа, – Да задержался я только по делам божеским.

– Каким это делам? – поинтересовался Иоанн, сдерживая улыбку, – Только не надо меня уверять в том, что занимался проповедью. Ишь, губы то, небось, от оливкового масла лоснятся. Две ночи в соборе проведешь на сухарях и воде. Скоро в двери не пролезешь! Что скажешь в свое оправдание?

– Грешен, отче! Уж больно вкусно в харчевне готовят, да и хозяин угостил от чистого сердца! – начал монашек, искоса посматривая на епископский посох, – Так вот! Пришел сегодня в порт дромон из Мезии, а на нем был один человек. Увидел меня и сразу подошел. Назвал не по имени во Христе, а так как меня звали до пострига. Велел передать, что после Вечерней к Вам пожалует с вестями от патриарха. Я бегом…

– Епитимья остается в силе! – задумчиво произнес Иоанн, – Подай новую рясу и сам переоденься! Кто бы это мог быть?

Служка облегченно вздохнул и бросился исполнять приказание, довольный, что так легко ушел от наказания. Хитер Дионисий, словно лис хитер, и специально кое-что не договорил. Пользовался доверчивостью епископа и шпионил за ним, докладывая через верных людей о каждом шаге владыки. Уж больно хотелось стать игуменом какого-нибудь монастыря под Афинами или Смирной.