Стратагема несгораемой пешки

…Мартин с трудом удержался, чтобы не шагнуть в комнату, под пусть призрачное, но прикрытие стены. Остался на прежнем месте, покачав головой.

– Вернемся в Гранд-Рапидс, дружище? Выйдем в инфоспатиум, и я покажу тебе контракт. Других доказательств у меня нет. А теперь, будь добр, перестань целиться мне в лицо…

Исмаэль убрал оружие. Неохотно, но задрал стволом вверх. Еще секунд десять кряхтел, принимая решение. Наконец забросил винтовку за спину и ловко спустился по неприметным, едва выпирающим из угла скобам.

– Заряд установлен на черном входе, – пробубнил он, шатко удаляясь по коридору. – Ты ведь один, Доппи?

И с грохотом закрыл входную дверь, через которую уже начинало наметать снега.

– Один, Тайпан, иначе и быть не может.

Пройдя в комнату, мексиканец зажег свечу, от нее – еще пару.

Взглянув на его осунувшееся, покрытое щетиной лицо, Мартин чуть не вздрогнул.

У него не было друзей. С самого Легиона, да и там они были временными. Но если и выбирать таковых персон среди наставников, коллег, работодателей и деловых партнеров, то на первое место он бы обязательно поставил Варгаса. А потому искреннее посочувствовал отставному пешке. Человеку, носившему прозвище Мексиканского Тайпана и сейчас выглядевшему, как траппер XIX века, проведший в горах одинокую голодную зиму…

Их отношения было нельзя назвать однозначными. Однако, познакомившись на полях так называемого «Силиконового казуса», два пешки смогли не просто сработаться, но и дважды спасти друг друга от смерти. В их работе, циничной и холодной, будто январский иней, такое считалось статистической погрешностью. То есть – невозможным в обычной жизни. Когда иные пенсы узнавали, что Данст и Варгас поддерживают отношения вне оплаченных партий ТрансСтатов, они лишь открывали рты и крутили пальцем у виска…

Исмаэль выглядел не плохо. Он выглядел отвратительно, а несло от него, будто от выгребной ямы. Грязный, похудевший фунтов на тридцать, хозяин избы был пьян, как кладбищенский сторож. Слоистая одежда висела мешком, дырявая во многих местах. Борода росла клочками, на ней засохли комки томатной пасты, спутанные волосы лезли на немытый лоб. Единственное, о чем обитатель лесного форта не забывал, так это о чистке оружия. Когда Варгас поставил автоматическую винтовку в угол гостиной, Доппельгангер обратил внимания, что та находится в безупречном состоянии.

Мартину было жаль старого приятеля. Хотя бы потому, что он был все еще признателен тому за наставничество, открытие тайн мира шахматных пешек и знакомство с Бенджамином Молтоном. А еще он видел в нем будущего себя – растворенного в небытии, нежелательную версию собственной судьбы, если что-то пойдет не так.

– Ты сломался, Исмаэль, – осторожно произнес он, рассматривая лицо отшельника в свете танцующих свечных огоньков. – Или близок к тому.

– Besarme el culo[18], Доппи, – мексиканец рыгнул, опускаясь на продавленный диван и протягивая ноги к печи. – Скажи спасибо, что не продырявил твою башку еще на крыльце… Валяй, напарник, заканчивай дело. Хочешь меня завалить? Я даже не буду сопротивляться, пойми меня правильно…

Он дотянулся до бутылки на полу. Взболтал, глядя на просвет, сделал глоток. Сморщился так, что его чуть не стошнило. Данст, неспешно отбрасывающий один план действий за другим, стоял сбоку от дивана. Смотрел на гудящую печь, грея руки в карманах. Размышлял и взвешивал.

– Я здесь по собственной воле, Тайпан, – наконец негромко ответил он, больше не глядя на спившегося пенса. – Конфедераты, или кому ты там прижал хвост по время «Открытого пространства», ни при чем.

– Так какого черта приперся? – Исмаэль сунул руку под слоеные одежки, шумно почесав пузо. – Соскучился, неужто?

– Считай, что так. Ты нужен мне на работе.

– На работе? – Варгас недобро улыбнулся, а затем махнул рукой в сторону узкого коридора. – Садись-ка в свой внедорожник, Доппи. Гони так, словно на хвосте сидит сотня бесов. И никогда не возвращайся, понимаешь меня?

Мартин вздохнул. Имей он дело с любым другим пешкой – пусть даже проверенным и опытным, так бы и поступил. Но Тайпан не был «другим пешкой». А еще Доппельгангер собирался сторицей окупить потраченное на Миннесоту время.

– Ты знаешь, что я не уеду.

– Тогда оставайся на ужин, – Исмаэль пьяно хохотнул. – Frijoles refritos y cerveza[19], пальчики оближешь! Вспомним старые деньки. Помнишь подземные хранилища углекислого газа? А партию на круизном лайнере? Нам есть, о чем потосковать, приятель… А завтра сходим пострелять бобров, будет весело… – И вдруг нахмурился, обозлившись в одну секунду. – На кой черт ты вообще приперся, пацан?!

– Ты знаешь. Собираю рок-группу.

Данст расстегнул куртку. Медленно прошелся по комнате, осматривая царивший повсюду разгром. Носком ботинка мужчина раскидывал в стороны мусор, словно читал дневник пребывания Тайпана в этой дрянной избушке.

– Дело выгодное, интересное. Сможешь заработать. Скрываться от конфедератов приятнее на пляжах Адриатики, нежели в холодных горах сусликового штата.

– Неверный выбор ты сделал, Доппи. – Мексиканец мотнул головой. Его пьяная злость ушла, уступив место усталости и разочарованию. – Потратил время, пойми меня правильно. Подумать только… Человек, который не совершает ошибок, потратил время впустую!

Он невесело хохотнул, уже не пытаясь удержать гостя взглядом. Снова глотнул из бутылки, поморщился.

– Как знать, amigo, как знать… – Доппельгангер остановился за спинкой дивана, глядя на заросшего лесника сверху вниз. – Ты ведь помнишь, что я не люблю отказываться от намеченных планов?

И не успел Исмаэль ответить или обернуться, нокаутировал того безупречно-выверенным ударом в затылок. Хрюкнув и уронив бутылку, отшельник упал вперед, лицом на журнальный столик, заваленный горами хлама. Пара свечей погасла, но одна упала на ковер и закатилась под мятый бумажный журнал. Обогнув диван, Мартин осторожно затоптал начинающийся пожар. Сорвал с гардины примеченную чуть ранее веревку.

Убедившись, что мексиканец жив и не травмирован, Данст умело скрутил его руки за спиной. В наступившей тьме тело Исмаэля казалось кучей тряпья. Вонючего тряпья. Запалив одну из устоявших на столе свечей, Доппельгангер связал и ноги старого товарища. Взвалил того на плечо, поражаясь, как же сильно похудел Варгас. Направился к входной двери.

– У тебя есть двадцать четыре часа, Тайпан, – сквозь зубы пробормотал он, спускаясь с крыльца. Зашагал к машине, стараясь не поскользнуться. – Если за это время ты не вернешься в норму, я лично оплачу твой билет до Гранд-Рапидса. Но пока – ты мой, пойми меня правильно…

Уложив пешку в багажник внедорожника, он надежно зафиксировал Исмаэля буксировочными тросами. Соорудил из двух носовых платков и запасной медмы вполне сносный кляп. Набросил сверху пару циновок, прихваченных в гостиной. Отступил, будто бы любуясь, и остался вполне доволен проделанной работой.

Вынул фонарь и вернулся в дом, потратив на обыск лишь четверть часа. Оценил внушительный арсенал отшельника, но трогать оружие не стал. Прихватил лишь сумку с личными вещами Варгаса, остатки наличности, кое-какие медикаменты, пару бутылок питьевой воды, бытовую мелочевку и старый мобикомп с разряженной батареей.

Покидая гостиную, Мартин снова зажег свечу, успевшую погаснуть от сквозняка. Но на этот раз оставил ее не на столе – обстоятельно угнездил оплавленный цилиндрик на полу, где пламя доставало до сорванных с гардины штор.

Вернувшись в машину, Данст обнаружил, что Исмаэль очнулся. Лежал неподвижно, даже не пытаясь освободиться, и только карие глаза ярко и дико сверкали на чумазом лице.

– Двадцать четыре часа, – садясь за руль, повторил Доппельгангер, словно сторчавшийся пешка мог слышать первую часть его тирады. – Если не изменишь решения, я компенсирую убытки и верну тебя в эту culo del mundo[20].

Когда внедорожник добрался до опушки и вывернул на федеральную дорогу, пожар добрался до зарядов арсенала, запасов горючего и замаскированного соратобу. После этого в горах, срывая со склонов миниатюрные лавины, глухо пророкотали несколько взрывов. Данст включил радио и невесело вздохнул.

Милан

23 декабря 2068 года

17-15

«Прошу простить меня за банальность. Но если вы читаете эти строки, значит, я мертв.

Партия, в которую я волею судеб ввязался в этот раз, увы, оказалась для меня роковой и последней. Прошу не винить меня в сделанном выборе. Также прошу оставить разбор моей многострадальной судьбы как минимум до окончания поминок. Я жил, как умел, а умел я немного. Умел стрелять и отнимать у других будущее, и если вы считаете, что на краю могилы раскаялся хоть в чем-то из содеянного – вы все глубоко ошибаетесь.

Приведенные ниже адреса, это координаты моего адвоката. Прошу связаться с ним для получения оригинала завещания, а также оглашения последней воли усопшего. Пока же позволю попрощаться буквально в двух словах.

Уважаемые родственники! Елена, которую вы так искренне невзлюбили с самого момента ее появления в моей жизни, получит 30 % оставленных мной капиталов. В отличие, и я рад представить ваши вытянутые лица, от большинства из вас. Уверен, что после негодования и злости, терзающей семью после прочтения данных строк, вы осознаете и примете всю взвешенность моего решения.

50 % сбережений я завещаю жертвам террористических актов и фонду «Чистое небо». Я не пытаюсь искупить грехи, я просто надеюсь помочь тем, кто несправедливо и случайно оказался на линии моего огня.

Остальное – 20 % до последнего дайма, – получит авиабаза ВМС в Пенсаколе. Я многим обязан своим преподавателям и сослуживцам, и пусть наши пути разошлись, хочу поддержать тех, кто сейчас впервые садится за летный тренажер инфоспатиума. Надеюсь, получившие мою стипендию парни никогда не станут пешками и честно послужат своей великой стране.

Семья получит персональные сувениры – их полный список имеется у адвоката. Если подарки покажутся вам нелепыми или неуместными, прошу кремировать их вместе со мной. Считаю, это достойный финал для вещей, ни одну из которых я бы не хотел видеть с того света пылящейся на чердаке.

Смахните слезы. Всем, кто меня знал, передаю привет. Если поднимете в мою честь стаканчик, буду рад. Не поднимете – черт с вами. Передаю особый поклон Клубу и всем Транснациональным Статусам, с которыми мне довелось сотрудничать. Уверен, узнав о моей смерти, многие из вас вздохнут свободно.

P.S. Елена, я никогда не переставал любить тебя».

Анджей в последний раз пробежался глазами по ровным строчкам письма, витиеватым, темно-синим, написанным от руки старинной перьевой ручкой. Осторожно сложил белоснежный лист, пригладил сгиб ногтем большого пальца. Бережно вложил бумагу в желтый конверт антикварного вида.

Стоявший сбоку ирландец в сомнении потер кончик носа. Вынул сигареты с таббабинолом, повертел, не спеша вскрывать пачку. Курить в помещении категорически запрещалось, но привычным жестом Киллиан мог хоть немного замаскировать собственное замешательство.

– И так каждый раз?

Он постучал костяшкой по медным крышкам почтовых ящиков, перекочевавших в контору «Foglie gialle[21]» прямиком из прошлого века. А может, даже из позапрошлого. Комната, в которой они с Зентеком находились, напоминала депозитное хранилище банка – ряды прямоугольных дверок занимали всю стену, посреди музейно-почтового зала разместился массивный стол из натурального дерева, занятый разнообразными, но одинаково устаревшими письменными принадлежностями.

Анджей не ответил. Кивнул, расправляя клапан конверта, и вульгарным, давно забытым движением языка облизал липкий слой бумаги. Неспешно, с нарочитой важностью и тактом завернул клапан, заклеивая послание. Встал из-за стола, пряча конверт в узкую металлическую ячейку.

– Ритуал? – Киллиан покосился на Зентека.

– Ритуал, – серьезно ответил тот.

Пальцами подправил конверт так, чтобы тот лежал ровно посередине почтового ящика. Медленно закрыл тяжелую створку, украшенную коваными медными узорами.

– Кто-то ставит в храме свечку. Кто-то делает ставки на скачках или гадает на Таро. Я – пишу.

Анджей с благоговением снял с нагрудной цепочки тускло-желтый металлический ключ. Прикрыл дверцу и медленно – Финукейн услышал, как внутри щелкнула собачка раритетного замка, – провернул его в скважине…

Актуальное имя: Анджей Зентек. Биологический возраст 28 лет, мужчина, европеоид, предположительно польского или североамериканского происхождения. Доминирующий психотип: холериенал, жесток, имеет склонность к неоправданному насилию, демонстрирует высокие психопатические показатели. Специализация: диверсант. Дополнительные возможности: терроризм, организация диверсионных групп. Биоимплантаты: левая ступня; механические усилители: отсутствуют. Уровень подготовки: Бета-V. В 2057 году Зентек с легкостью поступил в Академию ВВС в Колорадо Спрингс. Оставил учебу после второго курса по неразглашенным причинам. В дальнейшем был замечен в участии в ряде засекреченных конфликтов между правительством США и конфедератами, выступал на стороне северян. В 2062 году был перевербован в «Бригаду патриотической поддержки американского народа». С 2063 по 2065 год принимал участие в операциях «Бригады», в том числе имеет причастность к террористическим актам на территории Нью-Йорка и Чикаго в 2064 году. В 2065 году покинул Южно-Американскую Конфедерацию, зафиксирована смена личности; в том же году впервые принял участие в шахматной партии «Клин» на стороне ТрансСтата «Хитоде», как независимый пешка. С 2065 по 2067 годы прошел курсы повышения квалификации в тренировочных лагерях Клуба в Албании, сдал экзамены с высочайшими показателями. Также к его послужному списку относят недавние теракты в Милане, Киеве и Иерусалиме. Имеет три ранения. Общая оценка эффективности по совокупности показателей: 64 %.

… – Даже не подозревал, что ты столь… старомоден, – честно признался ирландец, борясь с искушением закурить. Он изучал реакцию собеседника, пытаясь понять, не обидел ли ненароком. С учетом характера пешки, это было бы нежелательно. Когда брови пенса дрогнули, выдавая эмоцию, поспешно добавил: – И дорого «Желтые листья» берут за пересылку такого рода писем?

– Итальянцы не занимаются пересылкой, – сдержав раздражение и с пониманием кивнув, ответил Зентек, похожий на сосредоточенную выдру. – Ни одно письмо не покидает пределов этой комнаты. Только в виде пепла, если так пожелает клиент. А уж они, поверь, обеспечены достаточно, чтобы раз в несколько дней пересекать земной шар исключительно для того, чтобы вскрыть ячейку, вынуть письмо, написать ответ и спрятать его на прежнее место.

– Настоящий Клондайк для Интербюро, – хмыкнул Киллиан, еще раз осматриваясь в поисках скрытых камер, и не обнаружив ни одной. – Ячейки даже не имеют дактилоскопических засовов. Открываются отмычкой или термической гранатой. Внутри никаких капсул с кислотой, способной уничтожить содержимое при несанкционированном доступе.

– Хозяева этой необычной конторы блюдут конфиденциальность клиента сильнее, чем исповедники Христа-Прощающего. – Анджей бережно пригладил зачесанные на затылок темные волосы. Снял со спинки стула длинный коричневый плащ и принялся неспешно одеваться. – А охраняется она эффективнее, чем Форт-Нокс. Любой банк имеет меньше прав перед Интербюро, чем миланские «Листья». В ячейках запрещено оставлять деньги, ценные бумаги, цифровые носители, оружие и наркотики. Получить ордер на обыск этого хранилища сложнее, чем обшарить Национальный банк Швейцарии.

Он внимательно посмотрел на нового командира, словно размышляя, не рассказать ли больше.

– Ты не представляешь, насколько популярны стали подобные фирмы в последнее время, – произнес он, многозначительно покачав головой. – Только сейчас люди стали осознавать, как это важно – отправить близкому человеку не бездушное цифровое послание, а настоящий конверт. Предмет, который держали любимые руки. Позволить тому увидеть почерк. Ощутить запах чернил…

– И давно ты пользуешься их услугами? – Киллиана подмывало как можно скорее покинуть кабинет. Но поляк одевался и говорил с нарочитой неспешностью и сосредоточенностью.

– После Новой Украины. – Тот замер, не до конца продев правую руку в рукав плаща, и ирландец пожалел, что невольно отвлек его от этого важного процесса. – Меня тогда основательно зацепило. И я вдруг представил, что сейчас умру, а любимая женщина, пусть и чужая, не получит ни цента моих сбережений. В отличие от родственничков, все еще негодующих, что я бросил карьеру морского пилота.

Финукейн пожал плечами. С учетом специфики работы, любой из них имел право на собственные причуды. Даже если они были столь необычны и недешевы, как у Зентека.

– Что делаешь с письмом после возвращения с партии?

Киллиан отлепился от стены с рядами ячеек и решительно двинулся к двери. Покинуть комнату они могли лишь по личному сигналу Анджея, но Финукейн надеялся, что его мельтешение возле входа станет необходимым намеком. Тот, наконец набросив плащ на плечи, не ответил, и лишь многозначительно взглянул на бронзовую чашу для сжигания бумаг.

– И каждый раз пишешь новое? – Киллиан положил ладонь на дверную ручку – кованную, железную, полностью соответствующую стилю всего кабинета.

– Текст прежний. – Зентек неспешно подпоясался, оправил отложной воротник. – Но пишу я его каждый раз заново.

Он подошел к двери и снял тяжелую эбонитовую трубку, висящую на стене. Что-то пробормотал, после чего в толстой створке лязгнуло. Ирландец с облегчением толкнул дверь.

Двое широкоплечих невозмутимых мужчин в деловых костюмах проводили их по коридору и лестнице, выводящей в приемный холл. Еще на ступенях Финукейн вынул из кармана упаковку нейростимов, с блаженством разжевав розовую капсулу. Вскрыл пачку, сунул сигарету в зубы. Один из охранников было двинулся к нему, чтобы вежливо напомнить, что курить внутри запрещено, но увидел раскрытые ладони и с пониманием отступил.

Киллиан и Анджей пересекли пустынный круглый холл. По кольцевому балкону второго этажа неспешно прогуливались стражники в бронежилетах третьего класса и с автоматическим оружием на груди. Неприметные, держащиеся теней, готовые дать отпор любому, кто посягнет на тайну переписки.

На стойке регистрации Зентек вынул из держателя шариковую ручку и оставил смешную закорючку в журнале посещений – еще одном пережитке ненужного прошлого. Затем сдал старинный номерной ключ – вместе с желтой цепочкой, на которой носил. Вежливо попрощался с клерком, после чего оба пешки покинули почтовый офис, выходя на площадь Габрио Пиола.

– Тебе нужно отдохнуть, командир, – остановившись на низком бетонном крыльце, поляк внезапно раскинул руки, сладко потягиваясь. Он преображался на глазах, из нетерпеливого, совершенно не соответствующего своему возрасту усталого обывателя превращаясь в подвижного нервного хищника. Речь убыстрялась, становилась скомканной и отрывистой. – Поспать хотя бы шесть часов. И без всяких стимуляторов.

– Время поджимает. – Финукейн с опаской наблюдал за трансформацией напарника. За опасным блеском в зрачках, за дерганностью движений, так непохожих на задумчивую сосредоточенность при надевании плаща. – Наш рейс через полтора часа.

Он наконец-то прикурил, с наслаждением и опаской втягивая сладкий дурманящий дым. Протянул сигарету Анджею, но тот покачал головой.

– Надеюсь, это не повлияет на твою работоспособность, – с тонкой противной улыбкой произнес Зентек, оправляя шарф.

Ирландец, столь же искусственно улыбнувшись в ответ, едва сдержался, чтобы не вспыхнуть. Представление о незнакомом пешке, сформированное лишь на данных Клуба, котировках и комментариях работавших с поляком коллег, оправдывались на 100 %. Финукейну, как профессионалу своего дела, оставалось лишь надеяться, что мерзостность характера Зентека будет целиком компенсирована его профессионализмом.

– Орио-аль-Серио? – осведомился Анджей.

– Линате, – поправил его Киллиан. И внезапно испытал непрошенную волну удовольствия – он был рад, что чинно-взвинченный пенс не сумел угадать аэропорт отправления. – Ты налегке?

Вместо ответа поляк вдруг подступил чуть ближе. Так близко, что рыжеволосому даже пришлось отодвинуть руку с сигаретой, чтобы не ткнуть угольком в отворот коричневого плаща.

– Я не подведу тебя, Финукейн, – словно прочитав его мысли, неожиданно произнес молодой высокий мужчина, чье лицо напоминало морду хорька или выдры. Пригладил длинные волосы, уложенные лаком. – Про меня много чего говорят. И пусть мне нравится взрывать людей… и стрелять в них нравится… и пусть кто-то считает это отклонением от нормы… но своих командиров я никогда не подводил.

– Верю. – Ирландец кивнул, в упор разглядывая водянисто-синие зрачки своего нового подчиненного. Сглотнул сладкую слюну. – Иначе бы не пришел.

Киллиан не лгал. Если бы у него оставались хоть какие-то сомнения на счет профпригодности поляка, он бы мгновенно вычеркнул его кандидатуру из списка. А еще он действительно чувствовал усталость – жидкую свинцовую волну, вплотную подступившую к сознанию и пока сдерживаемую лишь тонкой дамбой из таблеток и легального наркотика.

Время действительно поджимало, за последние сутки заставив Финукейна побывать сразу в четырех городах Альянса. Города давили. Давили скоростными магистралями, высотками из бетона, серыми толпами на перенаселенных улицах, гомоном и постоянным присутствием вездесущего инфоспатиума. Даже такие, как Милан, сумевшие сохранить драные остатки самобытности – сейчас вымораживали даже они…

Киллиан хотел быстрее закончить дело. Собрать своих, забравшись на самый верх, оставить этот хаос и бестолковый шум далеко под ногами. Сбросить бремя менеджерских обязанностей, поскорее взявшись за рукоять винтовки. Черт, да, конечно же, Анджей прав – ему просто необходимо выспаться… Но позже, когда группа будет окончательно укомплектована. Потому что вторым достоинством командирской пешки после умения стрелять и не подставляться под пули, было его умение набирать команду.

Сорок часов до выдвижения на точку…

Иногда это напоминало ему разновидность реалити-шоу на популярном телеканале. То, где в комнату с помощью воздушной пушки вбрасывали несколько игральных карточных колод. Кружащих, как снег. Два человека – сам Киллиан и его невидимый пока противник, – одновременно врывались в помещение, начиная на скорость собирать картинки с пола. Выигрывал тот, кто набирал более мощную комбинацию. Азартно, увлекательно, жарко. Требовало смекалки и дальновидности в сочетании со скоростью передвижения. Но иногда карты сами отказывались лечь в ладонь…

Вспомнив о Берлине, Финукейн невольно поморщился.

Отодвинулся от Зентека, постаравшись, чтобы тот не заметил его реакции. В Берлине рыжего наемника едва не подкосила первая серьезная неудача – Миллер Вайс, первоклассный пешка с высокими котировками, отказался от контракта, ссылаясь на филиппинский след ирландца. Даже не допустив личной встречи, диверсант с пятнадцатилетним стажем заявил, что лучше до следующей весны просидит без работы, чем войдет в команду «мясника» до того, как Комитет Клуба завершит расследование. Того, что Зентек попал в поле зрения Финукейна только после жесткого отказа Вайса, поляку было знать не обязательно.

Затушив сигарету о стену здания, Киллиан завернул окурок в салфетку и спрятал в карман. Анджей, неподвижный и выжидающий, внимательно наблюдал за командиром.

– Так ты налегке?

– Именно так.

Ирландец тут же подступил к тротуару, подзывая такси жестом, который не устареет точно так же, как причудливая прихоть некоторых писать от руки. Из потока на втором ярусе отделился желтый соратобу, начав перестраиваться и снижаться.

– И все же, – высокий худой Зентек вдруг склонился к уху Киллиана, почти касаясь его губами, – объясни, зачем в оборонительной партии тебе понадобился квалифицированный диверсант?

Тот покривился, настолько неожиданной оказалась манера новенького обсуждать дела прямо посреди людной улицы. Да еще и лезть прямо в лицо, плюя на понятия персонального пространства и манеры хорошего тона. Но ответил, постаравшись не отстраняться и чувствуя запах туалетной воды поляка.

– Потому что профессионал способен предугадать, – негромко ответил он, осторожно положил открытую ладонь на грудь Зентека и мягко отодвинул парня от себя, – что на его месте сделал бы потенциальный противник аналогичного профиля. Именно за это я и собираюсь тебе платить…

Такси с воем опустилось к бордюру тротуара, едва не чиркнув по асфальту задним нижним бампером. Полы пальто и плаща синхронно вскинулись под ударами турбинных выхлопов, и мужчины поспешили забраться внутрь.

Уэст-Палм-Бич

23 декабря 2068 года

19-30

Кондиционер определенно не справлялся. Воздух, вязкий и душный, лип к телу старой футболкой, мешал дышать полной грудью. Мартин потянулся к банке, замечая, как Варгас машинально повторяет его жест. Последние сутки Тайпан только и делал, что пил. Причем вкачивая в себя как медицинские детокс-коктейли, так и вообще все, что лилось в стакан. Но без капли алкоголя, и это Доппельгангера искренне радовало.