Зимопись. Книга первая. Как я был девочкой

Снова ставший обычным Малик туго перематывал одну его ногу, Тома протирала кровь на второй. Я подавал полосы, на которые рвал оставшиеся вещи: одеться Шурик был не в состоянии. Мы просто прикрыли его полотном из распоротой штанины.

– Гравитация в норме. – Малик мимолетно глянул вверх. – Солнце такое же, примерно там же. Воздух и собаки чисто земные. Природа и запахи тоже. Ночью посмотрим на Луну и звезды, уточним.

– Если доживем, – пробормотал я.

На глаза упала челка. Русые патлы а ля ранние Битлз – пышные, до плеч – усеяны соломой. Колени дрожали. Совсем не из-за этих, что в лесу. От пережитого. Вздрюченный организм дал обратку. Пришлось продолжать работу сидя.

– Если это наша Земля, то я американская королева, – выдавил Шурик.

– Хорошее уточнение – «наша», – приуныла Тома, и слово «хорошее» интонационно ничего хорошего в себе не несло.

Она закончила со второй разгрызенной ногой одессита. Я помог, придержав на весу, Малик сноровисто перебинтовал, его большие руки аккуратно подоткнули под колено бугорок сена.

– Попали в другое время? – Шурик скрипел зубами, но терпел.

– Прошлое или будущее? – забеспокоилась Тома.

С ее длинных волос тоже сыпались соломинки. Они со всех сыпались, кроме сверкавшего идеальной лысиной джигита.

– Вряд ли прошлое, – проговорил Малик. – Говорят, в прошлое попасть нельзя, от этого будущее изменяется.

Он щеголял многократно порванными краденными штанами при голом торсе, видок был еще тот: кровь, мускулы, и собачьи трупы вокруг. Возможно, чужаки не приближались к нам именно из-за этого.

– А если в будущее, то нельзя вернуться, – включился я. – По той же причине.

Томе расклад не понравился.

– Может быть, будущее уже состоялось, с учетом, что кто-то попал туда и вернулся?

Я фыркнул:

– Ага. И принес схему машины времени. Собрал, слетал на ней в будущее… и вновь принес. Далее по кругу.

– А если при возвращении все забывается? – не унималась Тома.

– Тогда ты уже была в будущем, – отрезал Малик. – Вернулась и все забыла.

– И неоднократно, – тоже попытался шутить Шурик. Пухлое лицо хотело улыбнуться, но скривилось от боли, веки крепко сжались. Неумелые перевязки не помогали – ран было слишком много.

– Как сам? – склонился к нему Малик.

– Не дождетесь.

– И все же?

– Хезающий кабыздох лучше зажмурившегося лёвы.

– Хохмит, – удовлетворенно выдохнул Малик. – Жить будет.

– Смотря с кем, – ввернул Шурик в том же духе.

Мне последняя мысль – как серпом по ягодам: ограниченный состав нашей компании к подобным шуткам не располагал.

– Одежда откуда? – Малик увел разговор в сторону.

Тома виновато указала на дерево с упавшим флагом:

– В лесу висела.

– На веревке?

– Да. Не между деревьями, как после стирки, – поправилась она, видя, что понимают неправильно. – Просто на дереве, большим тюком. Я дернула, оно сползло.

– Только это висело? – Малик обвел рукой надетое на нас.

Вопрос заставил дружно переглянуться, мысль просто убивала: нас ждали?!

– Еще много осталось, – продолжила Тома. – Я выбрала подходящее. Но когда собаки…

Малик перебил:

– С этим разобрались – нас ждали, но сколько нас будет, не знали. И сроков прибытия не знали: тюк с одеждой срывал флаг, это было сигналом для наблюдателей. Здесь, – последовал указующий мах мощного подбородка вниз, на сено, – посадочная площадка. Там, – его взор возделся к небу, – дверь между мирами. Портал. Что мы знаем о порталах?

Один глаз лежащего Шурика приоткрылся:

– А мы таки знаем?

– Знаем, – непререкаемо объявил я. – Есть такие штуки, книжки называются.

Оба пилота-инструктора смешливо-горестно переглянулись.

– Глухой номер, – качнул головой Шурик. – Шкет, кончай бакланить. Или у тебя папа секретный акадэмик, и ты чего-то знаешь, чего другие нет?

Малик не согласился:

– Дай пацану сказать.

– Я думаю, для здоровья дешевле не знать за эти мансы. Но на всякий пожарный…

– Выкладывай, что читал, – перебил его Малик.

Надо же, настал мой звездный час.

Несколько лет назад моего папу тюкнула идея выживания после катаклизма, с тех пор он для моего обучения дрался со мной на палках, повесил дома грушу, устраивал шутливо-болезненные потасовки: «За каждый пропущенный мной удар получишь конфету». Вместе мы посетили одержимых другой серьезной болезнью – реконструкторов исторических эпох, где меня заставили сравнивать оружие и напяливать самоварные доспехи. Еще пришлось освоить рогатку и пращу: «Когда выбьешь пять из пяти, получишь новый смартфон». Мотивировка вдохновляла, но с поставленной целью не справилась. Сработала частично. Затем папа гонял меня по горам как Сидорову козу, научил плавать, стрелять из лука, готовить на костре, ездить на лошади…

Впрочем, научил ли? Учил – да. Вернее сказать – ознакомил. Что-то получалось лучше, что-то хуже, что-то вообще не получалось. И что обидно, попаданцы в книжках всегда подготовлены не хуже спецназа, а тут, когда попал в реальную передрягу…

В общем, в обычной жизни дракам и физической подготовке я предпочитал интернет и книги. И вот знания пригодились.

– Порталы бывают проницаемыми в одну или в обе стороны. Перемещают в одно или в разные места и миры. Или в разные места в разных мирах, выполняя функцию телепорта. Могут быть незыблемы тысячелетиями: либо ON, либо OFF. Либо открываются один раз в определенный срок. В то же тысячелетие, например, или раз в год. Или в день.

– Или в марсианский день, – оскалился Малик.

Это он так улыбался.

Я продолжил, пока снова не перебили:

– Портал может гулять как по горизонтали и вертикали, так и во времени. Еще он может быть сам по себе или включаться кем-то. Или чем-то. Или где-то.

– Значит, нас могли втянуть сюда специально? – встряла Тома, следуя своим мыслям. Представляю, что там за мысли. Точнее, не представляю. Нормальному существу мужского пола с практическим складом ума ее никогда не понять, проверено. – Зачем? А главное: как попасть обратно?

Зверский оскал Малика стал еще шире, обветренные щеки пошли трещинами-бороздами, как ледоход по весне:

– Обратно? Зачем обратно?

Возмущению Томы не было предела:

– Как это «зачем»?!

– У него спроси, – с хитрецой в глазах джигит перевел стрелки на меня.

Я понял, на что он намекал.

– Если верить книгам…

– Если! – весомо взмыл указательный палец Малика.

Я учел претензию и не стал спорить:

– По книгам в чужом мире попаданцы всегда умнее и сильнее. В конце они обычно становятся вождями, императорами, богами.

– Вот, – Малик кивнул, – хотя упорно стремятся восвояси. Ты, – узловатый палец уперся в Тому, – хочешь стать императрицей?

– Почему нет? – Она засияла смущенно и задорно. И очень заразительно, обеспечив улыбками всех, включая стонавшего Шурика.

– А богиней?

– Еще бы!

– А домой?

Как булыжничком по макушечке. Тома потускнела:

– Как нам вернуться?

Она бережно промакнула тряпкой ногу Шурика. Кровь не останавливалась.

Послышался новый шум, мы одновременно обернулись.

Всадник. С мечом. В легких кожано-металлических доспехах, с приоткрытыми ногами в поножах. Руки защищены по локоть, начиная от запястья. За спиной – небольшой круглый щит. Шлем ничем не закрывал загорелое волевое лицо.

Все-таки мы в прошлом. Мозги вскипели, пытаясь идентифицировать эпоху. Перед нами – не рыцарь, те одевались в железо полностью. А конь – уже со стременами. Получается, нас перенесло в мир, отставший от нашего лет этак на тысячу-две.

Но если здесь не Земля в нашем понимании… Ох, сколько книг и фильмов вспомнилось, где совмещаются рыцари и современная техника, магия и звездолеты, драконы и пушки.

Всаднику охрана салютовала копьями и своей непонятной «Калевалой». Он принял приветствие поднятой рукой.

Шурик приподнялся на локте, пытаясь разглядеть происходящее, Малик и Тома встали, и я вслед за ними. Томина рука нашла мою и крепко сжала. Учитывая габариты Малика, мы смотрелись как родитель с непутевыми чадами, которые неудачно выгуляли собачек. Вот, дескать, и случайному прохожему досталось. А вы, люди добрые, проходите себе мимо, сами разберемся…

Вышколенная коняга сделала несколько шагов вперед, на сено. Всадник нас не боялся.

– Вас два и два? – Голос был громким и отчетливым. – Не немцы? Общий язык разумеете?

Как говорил дедушка, интересно девки пляшут. Немцы – наверняка в устаревшем смысле, а не то, что сразу приходит в голову. На местных-то, надеюсь, фашисты в сорок первом не нападали.

– Общий язык, слыхали? – прошептала Тома. – Тоже русский, как у нас. Мы в древней России?

– Тогда уж в Руси, – поправил я. – Или в Гардарике. Или в Орде. Или в какой-нибудь Гиперборее. Я читал много теорий…

– А два и два – это как?

– Думаю, он говорит про взрослых и детей, – ответил Томе Малик. – Двое нас с Шуриком, и вы, тоже двое.

Пышущая гневом Немезида в Томином обличье прошипела, испепеляя взглядом:

– Я не ребенок!

Мнение пятнадцатилетней девочки интересовало Малика как хомяка телереклама отбеливателя. Он провозгласил в сторону леса:

– Разумеем. Да, нас два и два, один взрослый сильно ранен, нужна помощь. Мы с Земли. Россия. Двадцать первый век.

Его слова еще грохотали над долиной, когда снизу послышалось тихое:

– Ты хоть и кацюк, но совершенно не умеешь делать гешефт.

– Что? – не сообразил Малик.

– Кто? – одновременно переспросил я.

– Говорю: ума палата, только ключик потерялся. Твое дело узнавать, а не сообщать, информация – главная ценность. А то и жизнь. – Затем Шурик соизволил ответить мне: – Кацюк – от «кацо», так иногда товарищей «кавказской национальности» называем. Негатив в этом определении можете искать с тем же успехом, как пульс на мумии.

– Имена и прозвища! – потребовал всадник.

– Говорить? – тихо осведомился Малик.

– Можно. Только не паспортными данными, никаких фамилий, явок, паролей. Как-то помягше. Сыграй им наши ники как вкусный борщ.

– Я – Малик, – представился Абдул-Малик. – Раненый – Шурик. А это, – его испачканное кровью узкое лицо мотнулось назад, в нашу с Томой сторону, – Чапа и Тома. А вы кто?

Ответа не последовало. Вместо него раздалась команда:

– Чапа и Тома, подойдите.

Машинально начав движение вперед, мы врезались в чугунный шлагбаум приподнятой руки Малика.

– Сначала назовитесь, – непререкаемо объявил он всаднику.

Тот проигнорировал:

– Чапа и Тома, вы слышали?

Знаете, как работает паровоз? Раскочегаренный котел закипает, его распирает изнутри, и высвобожденная мощь толкает всю махину вперед… Я не дал нашему единственному защитнику вспылить, мой выкрик успел предотвратить непоправимое:

– Не пойдем, пока не назоветесь и не скажете, что собираетесь с нами сделать.

Мои слова, как ни странно, подействовали.

– Я – царевич Гордей Евпраксин. Вы – долгожданные гости. Я обеспечу достойные трапезу, наряд и защиту в пути. В башне ждет торжественный прием. – Продолжение последовало совсем нормальным тоном, по-свойски: – Не бойтесь, идите сюда. Не представляете, как мы вам рады.

– Ух ты, царевич! – У Томы засияли глаза.

Впрочем, для принца на белом коне, который живет в грезах каждой девчонки, этот наследник престола был староват, неказист, да и конь не вышел ни цветом, ни ростом.

– Идти? – шепнул я.

– А что остается? Условие он выполнил.

Малик был логически прав, но копейщики на заднем фоне не излучали радость гостеприимства. Что-то в происходившем было не то, хотя опасность больше не ощущалась.

– Идите. – Малик подтолкнул нас в спины. – Я прикрою.

Мы двинулись к всаднику – шаг за шагом, стараясь не упасть на проминавшейся тверди, иногда помогая друг дружке. Малик закрыл собой Шурика, но стойка показывала: в любой миг он готов прыгнуть вперед и драться за любого из нас до последнего вздоха.

Из леса вышли еще три копейщика – плюсом к пяти присутствующим. Когда наши стопы коснулись нормальной почвы, они построились в ряд, уперев копья в землю, и чуточку присели. Странный, но вполне понятный жест почтения. Вроде микро-реверанса.

– Алехвала! – гаркнули сразу восемь глоток.

Вот она какая, «Калевала» с ударением на последнем слоге.

Царевич спрыгнул с коня, голова в шлеме чуть склонилась в приветствии. Комплекцией он мог посоперничать с Маликом. На вид – лет тридцати-сорока, не очень разбираюсь в возрасте взрослых. Темная бородка. Острый взгляд светлых глаз. Мягкие сапоги в обтяжку. Прикрытые пластинами голые ноги торчали из-под кожаной юбки, обшитой прямоугольниками грязно-зеленого металла. Выше – тоже металл и кожа. Шлем оторочен мехом, сзади украшен пушистым хвостом вроде волчьего. На перевязи – меч, на поясе – вычурный длинный нож, за плечом – небольшой щит. Такой вот царевич, помесь древнего грека с Чингисханом. Даже с учетом его приветственного поклона мы с Томой едва достали бы ему до стальной груди.

– Что они сказали? – спросил я Гордея.

– Не знаешь? – Удивление граничило с недоверием. – Впрочем, да, вы же там многого не знаете.

Торжественная часть закончилась, строй копейщиков распался.

– Это вам.

По знаку Гордея нам подали халаты в чередующихся нежно розовых и фиолетовых полосах. Раскраску легко было принять за клоунскую, если бы горло царевича не спасал от натирания латами воротник в таких же цветах.

– Одежда должна соответствовать и указывать, – типа что-то объяснил нам царевич.

– Чему соответствовать? – с радостью что-то навоображала себе Тома.

– Куда указывать? – одновременно насторожился я.

– Не куда, а на что. На то, что вы теперь со мной.

Ткань халатов не шла ни в какое сравнение с предыдущей колючей дерюгой. Нас церемонно облачили в них двенадцать рук. Общими стараниями пояски были бережно завязаны, наши ноги вставлены в мягкие тапочки без задников, вроде восточных чувяк. Думаю, нам принесли тапки, а не сапоги, потому что не знали размеров ног. Если так пойдет дальше, то и сапогами обеспечат, и…

Уф, фантазия разыгралась не хуже чем у Томы. А почему, собственно, нет?

Закончив с нами, безлицые воины склоненно отступили под деревья. Подумалось: не издеваются ли? Может, мы вправду в придуманном мире, где сбываются мечты?

Воспоминание о собаках развеяло бредовые мысли. Я вскинул взгляд на Гордея, этакий взгляд равного. Вот что с нами одежда делает.

– Теперь, наверное, пора заняться нашими друзьями?

Добродушно улыбнувшись, он успокаивающе проговорил:

– Не волнуйтесь, с ними все будет хорошо. Их убьют быстро.

Глава 5

На веревочных поясах «ку-клукс-клановцев» висели не световые мечи. Даже не обычные. Даже не мечи. Это были дубины: корявые, плохо выструганные, массивные. У двоих – топоры. С другой стороны пояса у каждого болтался нож, тоже не ахти какой выделки. За плечами – мешки с тесьмами, похоже на рюкзаки. Сейчас мешки лежали полувыпотрошенными около костра с булькающим котлом. Запах съестного одурял.

Пообедать предстояло не всем. Двое остались с нами, а шестеро, посланные движением пальцев царевича, полезли на сено. Копья вперед, дубинки наготове. Как белобалахонщики управлялись копьями, мы уже видели. Приблизившись к пилотам метров на двадцать, откуда бросок копья становился безошибочным, солдаты приготовились.

– Стойте! – Я схватил царевича за руку, будто это могло помочь. – Не сметь!

– Да! Стоять! – истерично подхватила Тома.

Странно. Копейщики замерли. Они нас слушались. Неужели мы настолько важные? А если…

– Назад! – рявкнул я как можно более грозно.

Никакого эффекта.

– Так надо, глупые. Смиритесь, – отеческим тоном произнес Гордей. – Вы же не маленькие, должны понимать слово «надо».

Воины получили повторную отмашку.

– Нет! – заорал я.

Вновь копья остановились в миге от полета. Царевич занервничал.

– Знаете, что такое закон?

– Убивать невиновных – закон? – возмутился я. – У вас нет заповеди «не убий»?

– Заповедь гласит: «Не убий, если это не враг, посягнувший на твою жизнь, семью и родину». У вас не так?

Я смешался.

– Ну… если по смыслу… Но Малик с Шуриком не враги!

– Так думается в силу возраста. Многие годы одна за другой происходили ненужные беды, пока сама Алла, да простит Она нас и примет, не явилась в мир и не дала людям Закон.

– Нет такого закона, чтоб людей убивать, – вклинилась Тома.

Она раскраснелась, напрягшиеся пальцы приготовились вцепиться в глотку противника, если тот посмеет еще раз выговорить смертельный приказ. Она даже придвинулась ближе, коленки согнулись, как у воинов в недавнем приветствии, но это была подготовка к прыжку.

Взъерошенный воробушек рядом со львом. Небрежным взмахом руки царевич переломит Тому, просто вытирая пот со лба.

– Закон, говорите? – перетянул я внимание на себя. – Огласите. Я послушаю и скажу мнение.

– Это правильно, – не стал спорить Гордей. Прикрыв глаза, он продекламировал: – Алле хвала! Алле хвала! Алле хвала! Я отдаю настоящее и будущее Алле-всеприсутствующей, да простит Она нас и примет, а прошлое и так принадлежит Ей. Если я встречу ангела, я стану ему другом и помощником. Я отведу его в крепость. Я отдам жизнь за него не задумываясь. Если я встречу Падшего, я убью его. Ангелы милосердны. Они всегда пытаются спасти Падших. Мне нельзя проявить слабость. Слабый человек – мертвый человек. Слабое общество – мертвое общество. Быть слабым – предательство. Побороть искушение. Отказать ангелам ради них же. Исполнить Закон. Не слушать ангелов. Не слушать истории ангелов. Не спрашивать о Том мире. Кто слушал, да будет вырван его язык или отсечена голова. И да будет так. – Глаза царевича открылись, взор был задумчив, но непреклонен. – Это называется «Молитва встречи снизошедших» или просто «встречная» молитва. Именно для нашего случая. Не зря Алла-всезнающая, да простит Она нас и примет, обязала каждого с детства учить «встречку»: и низкорожденного крепостного, и благородного свободного семьянина. Теперь не мешай закону свершиться.

Я стоял справа.

– Слева!

Мой крик ошарашил всех. Тома испуганно шарахнулась, царевич же бросил правую руку налево – к рукояти меча, лицо на миг отвернулось от меня:

– Где?

В одно движение нож с открытой стороны его пояса перекочевал в мои руки.

Гордей все понял. Хохот сотряс окружающий кустарник.

– Не смеши. Будь ты хоть тысячу раз ангелом, что может нож против меча?

– Чапа, ты что? – только и вымолвила Тома.

Испуганно сглотнув, она двинулась не ко мне, а к Гордею. Умница. Помирать, так с музыкой. Вдвоем у нас шансы справиться с ним не нулевые, а почти нулевые, это уже кое-что. Не знаю, как насчет подраться, а царапается Тома отменно.

– Ты меня убьешь? – полюбопытствовал я у царевича.

– Никогда. – Он снисходительно улыбнулся. – Кто отважится убить ангела – недолго проходит под солнцем.

Как же приятно быть ангелом. Ошибочка: когда тебя считают ангелом.

– Тоже закон?

– Еще какой.

– Тогда думай головой. – Я перенес нож к своему горлу. – Моя жизнь зависит от моих друзей. Умрет кто-то из них – умру я.

По горлу покатилась капелька: нажим получился больше, чем хотелось. Зато эффект потрясающий.

– Я обязан их убить! – взмолился Гордей.

Снисходительность и запанибратство как слизало. На кону оказалась жизнь. Его жизнь.

– Убив их, убиваешь меня. Убив меня, убиваешь себя. Думай, голова, думай.

– Этого закон не предусматривает!

– Значит?

– Нужно подправить закон, – внесла лепту доныне завороженно внимавшая Тома.

– Никто не смеет подправлять закон! Тогда он перестанет быть законом.

– А в виде исключения? – не унималась Тома.

Напряжение схлынуло. Забрезжил лучик надежды, он быстро превращался в лазер и выжигал изнутри череп нашего оппонента.

– Закон, который допускает исключения – не закон! – Меч царевича ухнул в ножны, ладони сдавили виски под шлемом. – Сказано же: не слушать ангелов…

– А кто слушал, да будет вырван язык или отсечена голова, и да будет так! – язвительно процитировал я.

Концовки всегда запоминались мне на ура.

– Хорошо, – взял себя в руки царевич, – предлагаю компромисс. Мы берем чер… ваших друзей с собой в башню. Пусть решает царисса.

– Не только берете, но и отвечаете за жизни, – закрепил я успех.

«Царисса» несколько смутила, оцарапав ухо, но после «Аллы» в женском роде новые слова воспринимались пародиями знакомых.

– Принято, – признал царевич. – Раненого возвращаем к жизни и несем.

– Идет, – кивнул я.

Гордей горестно выдохнул.

– Эй! – он подал знак солдатам. – Это… друзья. Пока. До решения цариссы отвечаем за них как за ангелов.

– Кстати, ножик на всякий случай останется у меня, – с намеком объявил я царевичу.

– И мне ножик! – Тома вихрем домчалась до обалдевшего воина, что стоял ближе всех.

Отобрав нож, она жестом показала Гордею отрезание головы и задорно подмигнула.

Глава 6

Туземцы и пришельцы собрались вокруг котла в одну не очень теплую компанию. Потрескивали дрова, плыл аромат Еды – уже не важно какой, лишь бы быстрее. Воздух наполнился мошкарой, не слишком, впрочем, досаждавшей. Пряный дым заполонил пространство между деревьями так, что глаза слезились. Ветер отсутствовал как явление, солнце жарило. В общем, погода и обстоятельства способствовали началу налаживания межмировых связей.

Царевич расположился на земле вместе со мной и Томой. Малик тоже сидел рядом, но связанный. Ради остальных согласился – другого выхода ни ему, ни нам не оставили. Шурик возлежал на носилках, их для него соорудили из двух копий и нескольких поперечин из веток. Вместе с другом он выслушивал новости. Когда прояснилось, что в местном понимании наши два и два оказались ангелами и как бы наоборот, они с Маликом переглянулись. Затем горец огорошил, глядя на царевичью конягу:

– Это не наши лошади. Или вообще не лошади.

Других специалистов-зоологов среди нас не нашлось, мы просто поверили. Когда меня учили кататься верхом, лошадь была примерно такая же: низкая, крепкая, поэтому я разницы не видел.

Руки Томы, выполнявшей роль санитара, выглядели ужасно. Как и лицо, которого непроизвольно касались руки, когда вытирали пот или поправляли волосы. Как и волосы.

Я выглядел не лучше.

– Досталось вам. Выжить без оружия при нападении такой стаи… – Царевич покачал металлическим куполом, снять который за импровизированным столом не удосужился. – Это потому, что кладбище рядом. Далеко волки такой ордой не ходят, прокормиться трудно.

– Волки? – Тома первой возмутилась против явной нелепости. Собаки были большие, неухоженные, но именно собаки. В них, в отличие от лошадей, мы все разбирались, с дикими сородичами не спутаем. – Это собаки. Наверное, бродячие. Вон их трупы!

Гордей непонимающе посмотрел.

– Это волки. Кто такие собаки? – Он вдруг осекся и сам себя перебил: – Не надо! Не рассказывайте!

– У нас их зовут собаками, они живут в домах и во дворах, охраняют и являются лучшими друзьями человека, – четко сформулировала Тома.

Как первокласснику. В ее понимании царевич из прошлого был тупым, как заглючившая «Винда».

А у царевича отлегло от сердца.

– Вы о псинах, – сообразил он. – Говорят, волков приручают, это и есть псины. Рассказывали, что в лесах… Неважно. Сам я ни одной не видал. Думал, что это сказки.

Он стал смотреть в огонь. Волки-собаки, они же псины, его больше не интересовали.

– Почему не перебьете всех этих со… волков? – проявила Тома природное любопытство.

– Рады бы, но всех нельзя, – вздохнул Гордей. – Когда волки чересчур расплодятся, проводятся большие облавы, но обычно просто охотимся на мех и шкуры.

В качестве примера он повертел перед нами головой в шлеме с хвостом. Собачьим, как выяснилось. Капец романтике. Как жить дальше?

Напрягало, что Гордей не снял шлем. Рядом охрана, мы на привале, у костра. Он чего-то боится? Ну вот, а я расслабился. Нельзя расслабляться, как говорится в бородатом анекдоте.

– Не пойму, почему они напали на вас, – задумчиво продолжал царевич. – Троих уже не трогают, а вас прибыло четверо. Одному гулять вредно для жизни, двоим опасно, а трое с оружием, не говоря о большей компании, остановят любую стаю. Нужно сомкнуться спинами, больных и слабых – внутрь, оружие вперед и замереть. И стоять, не шелохнувшись, пока волки не налаются всласть и не уберутся с дороги. Запомнили? Это азы выживания.

– Запомнили, – сказал Малик.

Царевич нехорошо поморщился, но смолчал.

Я сообразил: попав сюда, в чужой мир, с первой же секунды наша четверка все время распадалась. Всего-то требовалось держаться вместе. Век живи, век учись.

Гордей вновь обернулся к нам, «ангелам».