Материнский инстинкт

В комнату вернулся Иннокентий, в одной руке он нёс горячий чайник, в другой – вазу с конфетами.

Демьян снова сел в кресло и, дождавшись, когда его кружка наполнится чаем, продолжил размышлять вслух:

– Ты с ведьмами когда-нибудь встречалась? Не думаю, что они существуют, но после твоих странных снов я и в нашествие НЛО уверую. Анастасия Павловна – подозрительная женщина, но на ведьму, пожалуй, не тянет.

Кеша возмущенно фыркнул и резко поставил кружку на стол, расплескав горячий чай.

– Хватит! Она при смерти лежит, а ты тут такое говоришь! – Он интенсивно жестикулировал, прерывисто дыша. – Нужно поехать в больницу и узнать, как она. Одинокая женщина, помочь ей некому.

Демьян кивнул.

– Съездим, – ему не давало покоя выражение лица соседки, когда она очнулась и увидела Яну. – Почему всё-таки девять?

Яна откусила большой кусок от бутерброда и потянулась за конфетой.

Демьян мягко отвёл её руку в сторону и прошептал так, чтоб слышала только она:

– Тебе нужно следить за фигурой. Мне ещё на тебя обнажённую смотреть придётся.

Яна изумленно отклонилась назад, но попытку дотянуться до вазочки не повторила.

Иннокентий вытянул скрещённые ноги и закрылся от друзей планшетом,: только его рука то и дело путешествовала к вазочке с конфетами. Демьян придвинулся к нему и опустил планшет.

– Если хочешь подтвердить, что Анастасия Павловна белая и пушистая, пройдись по соседям, расспроси о ней. Сейчас это несложно. О пожаре все говорят, может, что и сболтнут.

– Вот и пойду, а тебе потом совестно будет.

Кеша нарочито медленно оправил одежду и вышел из комнаты.

Напряжение тут же заняло опустевшее место. Яна, скрестив руки, учащённо постукивала каблуком, вторя пульсу.

– Не понимаю, почему мы вообще остались в городе? Хозяйка в больнице, и наше пребывание здесь выглядит как-то странно.

– А тебе не кажется странным то, что здесь происходит? – Демьян непритворно удивился.

– Ты слишком мнительный, твоя профессия сделала тебя параноиком, – излишне весело отозвалась она.

Демьян прищурил глаза.

– Ты так не думаешь. Зачем произносить заведомую ложь? С тех пор как мы в Славянске, не произошло ни одного тривиального события. Всё странно: твои ошибочные сны, соседка с манией преследования, прошлое Анастасии Павловны.

Яна глубоко вздохнула и, глядя прямо в глаза Демьяну, сказала:

– На самом деле в судьбе каждого человека есть что-то трагическое. В зависимости от того, как рассматривается жизнь, события видятся по-разному и акценты вины расставляются неодинаково. Вам ли не знать, – она встала. – Вы тут можете лелеять страшные подозрения, а я пойду спать.

Демьян даже не повернул голову в сторону Яны, сосредоточившись на кружке с чаем и омлете.

Оставшись в одиночестве, он не спеша покончил с завтраком и углубился в мысли. Ему никогда не было скучно в компании с самим собой, наоборот, последние дни, проведенные с другом и Яной, привели к излишней раздражительности, хотелось просто остаться в одиночестве.

Демьян сам не заметил, как соскользнул в сон – вроде бы ещё секунду назад помнил, о чём думал, и уже в следующее мгновение его разбудил телефонный звонок. Тряхнув тяжёлой головой, он пригладил волосы и встал. Перед глазами закружились искры, спина от неудобной позы занемела. Прислушиваясь к трели, он прошёл по коридору и оказался напротив спальни Анастасии Павловны. Телефон находился в её комнате. Не раздумывая, он открыл дверь и нашёл взглядом трезвонящий аппарат.

– Алло.

– Я могу поговорить с кем-нибудь из родственников Анастасии Павловны, – протяжно осведомился женский голос.

Демьян зевнул, широко открыв рот.

– Если только вы медиум, – неуместно пошутил он. – Кажется, все её родственники умерли давно.

Трубка тяжело вздохнула и снова ожила:

– С кем я разговариваю? Это же телефон Бизюкиной Анастасии Павловны?

– Да. Я снимаю у неё жильё.

Невидимая собеседница секунду колебалась, потом приказным тоном произнесла:

– Я медсестра из больницы, куда её привезли. Она просила разыскать Галину. Нужны документы и вещи. Хотя бы зубная щётка и сменная одежда. Если вас не затруднит, привезите сегодня в первую поликлинику, травматологическое отделение.

Догадавшись, что женщина собирается закончить разговор, Демьян поторопился спросить:

– Она пришла в сознание?

– Ненадолго. Продиктовала номер телефона. Не переживайте, обгорели только руки, правда, ещё дыма надышалась. Старушка крепкая, но отдохнуть под нашим присмотром ей не повредит.

– Вещи привезу. Палата какая?

– Оставьте на посту медсестры.

Он едва успел отодвинуть от уха трубку, как она противно запищала, сообщая о разрыве соединения. Только теперь Демьян оглядел комнату внимательней. Анастасия Павловна не отличалась чистоплотностью на кухне, но это помещение словно принадлежало другому человеку. На тяжёлом комоде в ряд, словно под линейку, расположились рамочки с фотографиями, вещи аккуратно сложены на стуле, на полке ровная стопка книг. Больше всего поразила заправленная кровать с тремя пухлыми подушками. Покрывало словно лист металла – гладкое, без единой морщинки, солдаты бы позавидовали.

Демьян бесцеремонно распахнул дверцы платяного шкафа. Ровно сложенное бельё распространяло запах порошка и каких-то сладковатых трав. Он вытянул первый попавшийся байковый халат, нашёл на нижней полке несколько пар носков и разложил одежду на кровати. В ящиках комода тоже оказались вещи. Он бегло просмотрел их в поисках каких-нибудь документов и задвинул, удовлетворившись двумя полотенцами. Его взгляд наткнулся на прикроватную тумбочку, такую же древнюю, как и вся мебель в комнате. В резной дверце имелось отверстие для ключа – возможно, она была крепко заперта..

Даже не надеясь, что у него получится открыть тумбочку, Демьян присел и дёрнул за дверцу. Она легко поддалась, открывая взору стопки бумаг и старые вельветовые альбомы для фотографий. Он быстро нашёл паспорт и полис и уже собрался закрывать дверцу, как вдруг почувствовал шевеление несвойственного ему чувства – любопытства. Он положил документы на стопку вещей и вынул из тумбочки альбомы. В первом заполненными оказались только несколько страниц. Со старых чёрно-белых снимков глядели хмурые лица невысокого горбатого мужчины, четырёхлетнего мальчика и молодой версии Анастасии Павловны. Во времена юности хозяйки дома фото было редким удовольствием, и люди часто позировали с вымученными выражениями лиц, надев свои лучшие наряды. Неестественные позы, искусственный фон, наигранная серьёзность мало отражали истинные характеры. Казалось, что на фото чуждые друг другу люди, почти незнакомые.

Открыв следующий альбом, Демьян замер, волосы на его затылке зашевелились, в животе похолодело, Он быстро захлопнул альбом, словно пытался придавить его картонными страницами паука, и вышел из комнаты.

***

Яна проснулась от громких голосов в соседней комнате. Голова гудела, будто она не спала, а плавала в наркотическом опьянении. Яна медленно свесила с дивана ноги и помассировала виски. Из-за двери доносился добродушный голос Иннокентия:

– Горемычная бабулька. Яна была права: на её долю выпало слишком много бед.

Демьян молчал, будто и не слышал собеседника.

Яна вошла в комнату и тяжело плюхнулась на диван. Волосы с одной стороны головы торчали козырьком, на щеке отпечатался узор вязаной кофты, ухо алело. Кеша оглядел Яну и вытянул из кармана складное зеркальце.

– После сна вы посвежели, – бесстыдно солгал он.

Она придирчиво оглядела своё отражение. Потерла щёку и пригладила жёсткие пряди.

– Учитесь, Демьян. Вот что значит джентльмен.

Демьян никак не отреагировал, и она присмотрелась к нему внимательней. Его лицо, и так бледное от природы, приняло неживой оттенок, глаза застыли.

Яна перевела взгляд на Кешу.

– Поболтали с народом?

– Я уже всё поведал. Ничего крамольного и преступного за Анастасией Павловной не числится. Наоборот. То-то современные подростки не сдержанны на язык, а её назвали прикольной бабкой. Никогда, говорят, не гоняла их с лавочек ночью, зелье ячменное не отбирала, даже иногда предоставляла юным развратникам ночлег.

Яна не могла оторвать взгляд от застывшего, словно стоп-кадр, Демьяна, она обратилась к Иннокентию, не поворачивая головы:

– А старшее поколение что говорит?

– Почти то же самое: добрейшей души человек. Только про дела потомков своих они, понятное дело, не ведают. Ещё почудилось, что завидовали они. В годы войны у Анастасии Павловны семья была полной, даже отец фронта избежал. А мать так вообще плодилась каждый год, как кошка, – он гордо выпятил грудь, довольный принесенными сведеньями. – А вот о соседке, водящей дружбу с зелёным змием, слова сердечного не сказали. Она всегда была бесноватой и Анастасию Павловну не жаловала.

– Это я и так знаю. Они мужчину не поделили, – вмешалась Яна.

Она заметила незнакомый прямоугольный предмет на подоконнике и приблизилась к окну. Под аккомпанемент хвалебных реплик в адрес хозяйки Яна открыла первую страницу альбома. Фотография была старой, с резными краями, а изображение – нечётким, но ей удалось разглядеть спящую кудрявую девушку. Ощущение узнавания кольнуло память. Ниже был ещё один снимок – трое детей разного возраста, лежащих на кровати, их глаза также были закрыты, лица безмятежны. На обоих снимках одежда изображенных людей выглядела несовременной. Яна погладила шершавую поверхность страницы.

– Зачем фотографировать спящих людей? – Она бросила взгляд в сторону Демьяна. Он смотрел на неё, не отрываясь, словно чего-то ожидая.

– Листай дальше.

Кеша проворно поднялся и встал за спиной Яны, заглядывая через плечо.

Яна нехотя перевернула страницу. Следующие фотографии были на первый взгляд обычными, но в положениях тел и выражениях лиц позирующих людей было что-то неестественное и пугающее.

На верхнем снимке были запечатлены три человека. По всей видимости, родственники. Мужчина стоял прямо, подбородок гордо вскинул вверх, женщина, наоборот, смотрела смущённо. Девушка-подросток между ними позировала в неудобной позе, почти на цыпочках, глаза широко распахнуты, ладони соединены, но кисти странно вывернуты.

Прямо под этим снимком ещё одно неприятное фото. Некрасивый ребёнок сидел на детской лошадке-качалке, выражение его лица напоминало девушку с предыдущей фотографии. Маленькие ручки не держались за лошадку и безвольно лежали на голове деревянного животного.

Яна перевела взгляд на следующий снимок и поняла, почему некоторые дети кажутся знакомыми. Гости из снов напоминали постаревшие версии старшей девушки и мальчика-подростка, даже одежда в чем-то перекликалась. А вот двое малышей были Яне не знакомы.

Снимки вызывали необъяснимый страх, холодный и всепоглощающий, но Яна не могла отвести от них взгляд. Она перевернула сразу несколько страниц и остановилась на большой фотографии, занимающей весь лист. Многочисленная семья сидела на диване. Знакомый уже мужчина и женщина и с ними четверо детей. Их глаза широко раскрыты, но ни один не смотрит в объектив, словно не может его найти. Руки сложены на коленях, как у школьников.

Яна с трудом сглотнула ком, её пальцы задрожали, альбом упал с колен и, ударившись углом, раскрылся на середине.

Она села на диван, зажав дрожащие руки между колен.

– Что это такое? Что это за фотографии?

Демьян подобрал альбом, захлопнул его и вернул на подоконник.

– Это постмортем.

– Фото мёртвых, – пояснил Кеша осипшим голосом.

Яна сдвинулась к краю дивана, неосознанно стараясь быть как можно дальше от жутких снимков. Иннокентий взял альбом и сел с другого края. Касаясь страниц так, словно они могли откусить пальцы, он посмотрел ещё несколько фотографий. Если предыдущие выглядели отталкивающе, то эти будили самые потаённые страхи. На фото были новорождённые дети на руках одной и той же женщины. Маленькие, сморщенные, туго замотанные в серые пелёнки и с распахнутыми глазами. У младенцев не бывает такого взгляда: пристального, осознанного и одновременно невидящего.

Иннокентий быстро пролистал оставшиеся страницы: люди повторялись, только на снимках они представали в разных вариациях. С новорождёнными позировали все – и по очереди, и вместе одновременно. Закрыв вельветовую обложку, Кеша положил альбом на столик, потом, немного подумав, вернул его на подоконник.

Какое-то время тишину нарушали лишь судорожные вздохи Яны. Демьян сказал как можно мягче:

– Закрой дверь, сквозняк дует, и кошки поймут, куда мигрировать.

Не отрывая пристального взгляда от вельветового прямоугольника за узорчатой шторой, Яна медленно пересекла комнату, закрыла дверь и вернулась на диван. Иннокентий хотел успокоить её и коснулся плеча, но она вздрогнула и резко отодвинулась.

– Извините. Я просто не могу прийти в себя.

Демьян посмотрел на Яну строго. Её несдержанность нервировала, но он вспомнил, что у Яны есть причина так реагировать на смерть детей, и промолчал.

– На фото не все мертвы. Обратите внимание на руки, они неестественно тёмные, потому что конечности перетянули. Если бы снимки были цветными, запястья покрывала бы синева. Глаза тоже о многом говорят: у трупов веки приклеены, поэтому взгляд такой бешеный.

– Это же какое-то извращение, это ненормально. Насколько нужно быть больным психопатом, чтобы позировать рядом с умершими родственниками? – Яна вжалась в угол дивана и обхватила себя руками, словно пытаясь защититься.

– Яна, успокойся, это в наше время подобное кажется ненормальным. В начале девятнадцатого века фото постмортем были обыденностью и не вызывали даже тени ужаса. Люди умирали часто, а случая запечатлеть своих любимых при жизни не представлялось. Только когда в дом приходила смерть, появлялась возможность заполучить снимок на память. Дети часто позировали с мёртвыми родственниками, обнимали их, а ночью спали спокойно, без кошмаров.

Яну передёрнуло от столь красочного описания.

– Как они заставляли их стоять? Как это возможно? – Только озвучив вопрос, она поняла, что совсем не хочет знать ответ.

– В спины вставлялись металлические штыри, – коротко ответил Демьян.

– Только не говорите, что считаете это нормальным! – обратилась Яна к двум собеседникам одновременно.

Кеша пожал плечами и кивнул, а Демьян отрицательно качнул головой.

– Подобные альбомы были почти в каждой семье. Не нам судить, что нормально, а что нет. Если бы ты родилась сто лет назад, то сама участвовала бы в таких фотосессиях. Судя по количеству снимков, кто-то в этой семье сам занимался фотографией, иначе не представляю, кто бы мог потратить столько времени и средств на этих людей.

Кеша выплыл из задумчивости и нахмурил брови:

– Меня больше другое волнует: кто эти люди?

Яна буквально подпрыгнула на диване.

– Они отдалённо похожи на стариков, что привели меня в Славянск. Двое из них. Может, они и есть сестра и брат Анастасии Павловны.

– На фото есть даты. Это послевоенные годы, – сразу же согласился Демьян.

Яна замялась, выуживая из памяти подробности несчастливой жизни хозяйки.

– Она говорила о братьях и сестрах. Но их же похитили, откуда тогда их фотографии? Этого не может быть. Мне не даёт покоя мысль, что они умерли в юности, а ко мне приходили стариками.

Демьян мрачно ухмыльнулся.

– Не думаю, что я скажу что-то оригинальное: люди лгут.

Кеша схватился за голову, безжалостно растрёпывая опрятную причёску.

– Анастасия Павловна не может быть причастна ни к чему тёмному. Она добрый отзывчивый человек и без того порядком побита судьбой, – категорично заявил он.

Демьян перевёл взгляд с Яны на друга, его пальцы сжали подлокотник, но поза осталась расслабленной.

– Она притворялась и делала это умело. Опыт длиною в жизнь, – его глаза снова впились в Яну. – Что бы Яна ни делала, её натура просвечивает через все слои маскировки. Она не застегивает пуговицы, не туго завязывает шнурки, старается всё структурировать и занять руки делом. Кухня – это маска для Анастасии Павловны. Жаль, что я мало с ней общался, если бы знал, какие вопросы задавать, давно бы понял, где ложь, а где правда.

Яна почувствовала, что волоски на руках встали дыбом, в животе похолодело.

– Если это родственники хозяйки, значит, никакого похищения и не было.

– Не знаю, сколько тут слоев лжи, но кое-что мы могли бы выяснить. Можно посетить местный архив, в метрических книгах должны быть упоминания о рождении детей. Если их и правда девять, то соседка не лгала, – предложил Демьян.

– И загс! – воскликнул Иннокентий. – Может, найдем свидетельства о смерти.

Демьян по привычке вскинул запястье, чтобы посмотреть который час. Раздражённо тряхнув кистью, достал телефон.

– Четыре часа. Ещё успеваем.

Яна продолжала впиваться взглядом в жуткий альбом, словно он бешеная собака и мог наброситься на неё в любой момент.

– Давайте только уедем отсюда. В любую гостиницу. Я потом деньги верну.

– Собирайте вещи, – коротко распорядился Демьян и первым принялся выполнять собственный приказ.

Закончив укладывать сумку, Яна прислушалась к тишине коридора. Что-то было не так, не хватало какого-то привычного звука, и это настораживало. Перекинув лямки через плечо, она вышла в общую комнату. Демьян стоял в проёме двери с обычным полупрозрачным пакетом, в который собрал своё нехитрое имущество, в другой руке он держал свёрток с вещами Анастасии Павловны.

– Где кошки? Я думал в конце концов они нас съедят, а тут тишина.

Кеша пыхтел, пытаясь засунуть леопардовый плед в сумку. Рядом с диваном стояли два доверху заполненных пакета с разными вещами и сувенирами. Иннокентий заметил в руках Демьяна яркий халат:

– Этот оттенок бирюзового не подойдёт к цвету твоего лица.

– Вещи нужно передать в больницу, – пояснил Демьян и развернулся к Яне. – Пока мы будем дышать пылью документов, отвезешь это Анастасии Павловне. Её фамилия Бизюкова.

Яна кивнула и быстро вышла из комнаты, зацепив плечом застывшего в дверях Демьяна.

***

Первым салон машины покинул Демьян. Кеша притормозил возле здания загса и невесело напутствовал друга:

– Как разыщешь доказательство маньячности хозяйки, звони.

Яна устало махнула рукой и проводила удаляющуюся высокую фигуру грустным взглядом.

Оставшись с Яной наедине, Иннокентий изложил план дальнейших действий:

– Доставлю вас в лазарет, найду нам ночлег. Я хотел спросить… – Он замялся, румянец тут же раскрасил его щёки. – Вам с Демьяном брать один номер на двоих?

Яна покраснела не меньше, чем собеседник.

– Нет. Мы ещё не прошли конфетно-букетный период, – вяло пошутила она. – Возьмите один на всех. Нам только переночевать, выйдет дешевле.

Оставив спутницу у дверей больницы, Иннокентий отправился сначала покорять архив. Яна прижала к груди свёрток и смело поднялась по ступенькам. В голове чёрно-белым калейдоскопом перемещались жуткие фотографии, она не знала, как разговаривать с Анастасией Павловной, как смотреть на неё теперь. Лучшим вариантом было бы оставить вещи и бежать куда подальше. После двух подсказок она нашла корпус травматологии, но ноги не хотели идти и передвигались медленно, словно утопали в болоте.

Медсестра на посту дежурно улыбнулась.

– Вы к кому?

– К Анастасии Павловне Бизюковой. Тут вещи и документы.

Яна пристроила ношу на стойку и собралась уходить, как её остановил оклик медсестры:

– Она просила зайти к ней.

– Меня? – удивилась Яна.

– Женщину, которая принесёт её вещи. Час назад она пришла в сознание, даже поела. Восьмая палата. – Увидев, что посетительница двинулась в сторону коридора, она громко заверещала:

– Бахилы!

Яна вернулась, купила пару бахил и повторила начало пути.

У двери с металлической цифрой восемь она застыла. Яне было страшно, ей не хотелось верить, что она могла так ошибиться в человеке. Анастасия Павловна казалась странной, несчастной, но никак не маньяком, способным на убийство. Яна повернула голову и наткнулась на озадаченный взгляд медсестры. Решив избавиться от наблюдателя, она наконец-то открыла дверь.

В комнате вдоль стен расположилось четыре кровати. Две из них были свободны, на дальней спала седая полная женщина, ближе всего к двери находилась койка Анастасии Павловны. Предплечья и кисти плотно обхватывали слои бинтов, жёлтых от мази. Обложка упиралась в согнутые колени, обожжённые руки лежали вдоль тела, словно инородные элементы. Она подняла глаза над книгой и выпрямила колени.

– Спасибо, что приехали.

Яна приблизилась и положила на край кровати стопку вещей, увенчанную документами.

– Надеюсь, это то, что вам нужно.

Под кроватью мелькнул трёхцветный кошачий хвост. Яна удивлённо проследила за кошкой, запрыгнувшей на одеяло. Животное потерлось мордой о щёку старушки и довольно заурчало.

– Этого достаточно. Я уже позвонила Гале, она завтра привезёт всё остальное, – глаза Анастасии Павловны продолжали всматриваться в лицо Яны, словно она пыталась прочитать её мысли. – Вы уезжаете?

Яна кивнула и попятилась.

– До свидания.

Уже у двери тихий голос нагнал её и вонзился в уши неожиданным признанием:

– Жаль, что я не умерла. Я заслуживаю смерти.

Яна обернулась, пальцы соскользнули с ручки.

– Почему? – Она снова приблизилась к кровати. Одна часть её души хотела уйти, захлопнуть дверь и не вспоминать о днях, проведённых в Славянске, но другая – нетерпеливая и любопытная – не давала сдвинуться с места.

– В моём возрасте смерть – это не наказание, а избавление. Если бы не ваш друг, сейчас я бы уже была в объятиях своей семьи. Бог и так достаточно меня покарал.

Яна сдвинула вещи и боязливо присела на край кровати.

– За что покарал?

Кошка злобно зашипела и попыталась поцарапать Яну.

– Я ненавижу родителей настолько сильно, что я могла бы их убить, если бы они не убили себя сами… Моих братьев и сестер никто не похищал. Они утопили их.

Яна вскрикнула и тут же прикрыла ладонью рот, боясь разбудить старушку в углу комнаты.

– Утопили, – эхом повторила она последнее слово. – Зачем? За что?

– Мои родители были глубоко верующими. Господи, что я говорю, они были сумасшедшими фанатиками. Отцу приснился сон, будто ангел выбрал его для особенной миссии, а дети одержимы адскими тварями. Чтобы доказать любовь к Богу, он должен был освободить души детей, спасти их от скверны… – Она замолчала, справляясь со слезами, а затем продолжила надтреснутым хриплым голосом: – Той ночью меня не было дома. В клубе устраивали танцы, мне в ту пору было пятнадцать.

Анастасия Павловна громко расплакалась, рывками захватывая воздух. Это выглядело так странно и пронзительно, словно звуки насильно выдавливали из её горла вместе с болью.

– Как вы узнали о том, что они сотворили?

– Я увидела фотографии. Отец проявлял снимки в подвале. А на следующий день они сами повесились. Может, ужас от содеянного заставил их наложить на себя руки. Надеюсь, они не выдержали мук совести. Я скрыла их поступок. Все думали, что детей похитили, а родители умерли от горя. Всю жизнь я старалась искупить их вину, я даже поверила, что Бог простил меня за намеренную ложь. Но он жесток и не знает сострадания. Мне не суждено было познать счастье в браке и вырастить сына. Он забрал их у меня! – с последними словами её голос перешёл на крик.

Повинуясь эмоциям, Яна придвинулась и коснулась плеча пожилой женщины.

– Мне очень жаль. Я не представляю, через что вам пришлось пройти. Не нужно наказывать себя смертью, это неправильно. Ваши родители – чудовища, но это их вина, не ваша.

Анастасия Павловна будто не слышала ничего вокруг, она рыдала навзрыд, широко разевая рот, кошка жалобно мяукала, завывая на высоких нотах. Это был леденящий душу дуэт.

Яна молча ждала окончания истерики, но прошло не менее получаса, прежде чем крики начали затихать. Соседка по палате проснулась (к сожалению, Яна не заметила, когда именно это случилось) и делала вид, что увлеченно читает журнал.

– Кто-нибудь знает, кроме меня?

– Галя знает, – Анастасия Павловна уткнулась носом в край пододеяльника и звонко высморкалась. – Как там Максимовна?

Яна не сразу поняла, что речь о соседке, устроившей пожар.

– Кажется, без сознания. Она сильно обгорела.

– Она догадывалась, что мои родители совершили что-то жуткое, но возненавидела меня после замужества.

Яна глубоко вздохнула:

– И всё же вы пытались её спасти ценой собственной жизни.

– Я не знаю, сколько мне осталось, пожалуйста, сохраните мою тайну. – Глаза старушки смотрели не моргая, точно такой же взгляд демонстрировала кошка.

– Как к вам кошку пустили? Разве можно?

Анастасия Павловна неуверенно улыбнулась:

– Нельзя, Мурочка сама пришла, я ей окно открыла.

Яна встала.

– Я никому не скажу. Вы и так настрадались достаточно, – она подошла к двери и, взявшись за ручку, бросила последний взгляд через плечо. – До свидания.