Аутодафе

2

Перед отъездом я получил информацию от Шмеля: студент Рылеев, которого мне предстоит старательно изображать, отдыхает сейчас на Кипре – «совершенно случайно» выиграл главный приз в какой-то пустяковой рекламной лотерее. И столь же «случайно» получит вскоре от опять же «случайного» курортного знакомого предложение о выгодной работе за границей… Настолько выгодной, что путь к диплому мой тезка предпочтет завершить заочно.

Сдается, что половины усилий, затраченных Конторой на эту операцию прикрытия, хватило бы, чтобы слепить мне вполне правдоподобную легенду, позволяющую разъезжать на служебной «Ниве-шевроле». Например, молодой бизнесмен, ищущий, чем можно поживиться в Лесогорске…

Ан нет. Скупердяй Шмель остался непреклонен и проигнорировал все мои намеки на то, что нынешние студенты порой вполне успешно подрабатывают в коммерции и могут владеть собственным автотранспортом… Надо понимать, ему был нужен для выполнения задания пеший агент Хантер. Безмашинный и безлошадный. Интересно, почему?

Зато в остальном начальник филиала проявил невиданную щедрость. Категорически отверг мою идею отправиться на задание без компьютера – и в технической лаборатории мне вручили ноутбук. Потрепанный жизнью корпус одной из первых моделей скрывал начинку стандартного «персика». Дескать, современные студенты не мыслят жизни без любимого компьютера… Мой скромный, состоящий лишь из кулаков и Дыева ножа арсенал пополнили еще две единицы оружия. Охотничий карабин с оптическим прицелом (отчего бы студенту не любить охоту?) и револьвер, внешне выглядящий как газовый – однако бутафорская перемычка в стволе вылетала после первого выстрела, а пластмассовые заглушки в якобы газовых патронах прикрывали боевые пули. Бумаги на оба ствола, разумеется, были в полном порядке, а в нестандартной начинке боеприпасов никто без лабораторных исследований не разберется…

Заодно безлошадного агента Хантера нагрузили компакт-лабораторией (отчего бы студенту на отдыхе не заняться подготовкой к диплому?) и толстенным талмудом инструкции к ней – я, в конце концов не полевой агент, это они назубок знают, как обращаться со всеми полосками-пробирками-реактивами-калибраторами…

На десерт Степа облагодетельствовал меня полным комплектом походного снаряжения, включая одноместную палатку. Надо думать, чтобы агент Хантер мог без помех отправиться с упомянутым карабином в многодневный поход по окрестностям – выслеживать медведя неизвестной науке породы.

И вот теперь я, нагруженный всем этим скарбом, тащился по бесконечно длинной главной улице Лесогорска, как верблюд по пустыне Сахара. И обдумывал планы страшной мести Шмелю. Улица, кстати, носила имя не Ленина, Маркса или Коминтерна, как от веку заведено в маленьких городках, – но некоего Баймеджона. Кто такой? – я понятия не имел. Подозревал, что национальный герой кетойского народа. Сей ничем не прославленный в истории этнос проживал в здешних местах, пока бледнолицые братья не пришли рубить лес и добывать газ, а потом куда-то подевался. Последние кетойцы, насколько мне известно, в количестве трех десятков человек образуют ансамбль национальной песни и пляски при Красноярской филармонии.

С этими грустными мыслями о незавидной судьбе малых народов Сибири я отмахал по улице имени таинственного Баймеджона около километра. Это если судить по количеству пройденных шагов. Конечности же и спина утверждали, что проделано втрое большее расстояние.

Вообще-то в походной аптечке имелись снадобья, мгновенно бы вернувшие мне резвость молодого жеребенка – но я выбрал самое простое решение. Устроил привал. Стряхнул со спины опостылевшую кладь и впервые внимательно посмотрел по сторонам – марш-бросок с запредельной выкладкой к лицезрению окрестностей не располагал.

И сразу встретился взглядом с чугунным человеком. С чугунным в самом прямом смысле слова, без всяких гипербол-метафор. Сей индивид в ином месте вполне смог бы именоваться памятником – если бы возвышался на каком-никаком постаменте или пьедестале. Этот же стоял по-простому, в глубине газона, больше напоминавшего некошеную лужайку, – трава доходила до чугунных коленей.

Заинтригованный, я подошел поближе, одним глазом поглядывая на оставленные вещи. Не сам ли это загадочный Баймеджон? Оказалось – не он… Тоскливыми чугунными глазами на меня смотрел Федор Михайлович Достоевский.

Интересная манера ставить памятники… Ладно, хоть не посреди капустных грядок.

В этом месте в сплошном ряду окруженных огородами домишек наметился широкий разрыв – не то большой сквер, не то маленький парк. А если не особо льстить – то просто-напросто луговина, кое-где поросшая редкими деревьями и пересеченная несколькими аллеями. Скамейки, впрочем, вдоль аллеек стояли – целых семь. Маленькие, двухместные, дабы никто не мог подсесть к решившей передохнуть парочке.

Местный парк культуры и отдыха, надо думать… Всё как у больших.

В глубине парка имелись еще какие-то скульптурные композиции, даже отсюда выглядевшие странновато. Абстракции, не иначе. То-то Федор Михайлович так понуро от них отвернулся.

Изучать дальше эту местную достопримечательность я не стал. Вновь вернулся к исполнению обязанностей вьючного животного…

3

Всё на свете имеет обыкновение заканчиваться. Хорошее раньше, плохое позже, – закончилась и бесконечная улица Баймеджона. Вернее, превратилась в проселок, ведущий неизвестно куда. Именно здесь, на окраине, портили сельский пейзаж унылые блочные пятиэтажки, в одной из которых обитала моя покойная «тетка». Тьфу, ну и сказанул… Конечно же, обитала, пока была жива, – а потом переехала обитать в другое место.

Эту часть Лесогорска я изучил лучше всего – заочно, по плану города. Грех плутать и спрашивать дорогу в местах, где якобы прошло твое детство. И студент Сергей Рылеев (то есть я) бодро свернул на вымощенную бетонными плитами дорожку, петлявшую между «хрущобами».

Надо сказать, несмотря на городской вид зданий, Лесогорск и здесь городом не выглядел! Под окнами пятиэтажек были разбиты аккуратные огородики – с грядками, с парничками, со смородиновыми кустами… На одной такой делянке стояла конура с посаженным на цепь бобиком вполне приличных размеров, на другой – несколько ульев. С балкона третьего этажа жизнерадостно кукарекал петух. Пастораль. Идиллия…

А затем я встретил весьма странную компанию.

Семь человек. Дети, все мальчишки, – на вид от двенадцати до четырнадцати лет. Но что-то не совсем детское было в их облике… Может, одежда? Вся, как на подбор, темных тонов – черная, серая, коричневая. Это в наше-то время, когда китайцы завалили всю Сибирь разноцветными яркими шмотками… Причем мрачные одежки юных лесогорцев приходились им вроде бы по размеру – не малы и не велики, но сидели как-то неловко, кургузо, словно были с чужого плеча.

Или меня зацепили лица парнишек? Серьезные, неулыбчивые… Не детские.

Пытаясь понять, что здесь не так, я не сразу разглядел непонятный предмет в руках одного из детей. Разглядев – удивился. Птица, мертвая птица… Из-за пестроты оперения показавшаяся не то рябчиком, не то куропаткой. Ошибочно показавшаяся – присмотревшись получше, я понял: добыча молодых птицеловов куда крупнее куропатки. Какой-то пернатый хищник. Пожалуй, ястреб, хотя я, конечно, не орнитолог.

Мальчик, на вид постарше других, тащил птицу за лапы, головой вниз… Нет, не так! Головы-то как раз и не было! Её, голову, нес отдельно другой мальчишка. Понятно… Банальное проявление банальной подростковой жестокости.

Но всё оказалось не столь просто.

Дети предпочитают свои экзекуции над безвинными животинами производить вдали от глаз взрослых. Эти же…

Компания остановилась шагах в четырех-пяти от меня. Парень, державший птицу, поднял ее повыше. Двое других вцепились в крылья, широко их растянули – и рванули изо всех сил! Раздался треск, в воздухе закружились мелкие перышки… Крылья оторвались. А юные натуралисты-вивисекторы неторопливо пошагали дальше, с такими же каменно-серьезными лицами. На свидетелей этой сцены – меня, двух копошившихся на огородиках женщин и оказавшегося поблизости старичка – внимания они не обратили. Ни малейшего.

Женщины поморщились, одна демонстративно сплюнула. Затем огородницы вернулись к своим занятиям. Старичок тоже шокированным не выглядел. Проследил направление моего недоуменного взгляда, пояснил:

– Известное дело – временные…

Последнее слово старик выплюнул так, словно оно было самым неприличным ругательством в местном сленге. Я ничего не понял. Временные кто? Временные где?

Но расспрашивать нельзя. Сергею Рылееву так близко от жилища тетки – нельзя. Нет, легенда чужака, ничего здесь не знающего, для работы оказалась бы куда пригоднее…

И я сделал единственное, что мог: вновь свалил тяжкую свою ношу на землю, изображая крайнюю усталость. И поощрительно улыбнулся старичку. Порой этого вполне достаточно, чтобы настежь распахнуть шлюзы старческой словоохотливости.

Дедок оправдал надежды в весьма малой степени.

– Все они такие… радиоактивные… – процедил он неприязненно. И пошагал куда-то по своим делам.

Радиация… Интересно. Ничего связанного с радиацией в Лесогорске не было. По крайней мере, по моим данным. Или старый приплел радиацию лишь для красного словца, или данные у меня, мягко говоря, неполные…

4

Однокомнатная квартира любимой моей тетушки Прасковьи Семеновны Касимовой (в девичестве Рылеевой) оказалась на четвертом этаже. «Интересно, был ли у нее огородик под окном? – подумал я, сбрасывая на пол прихожей опостылевшую ношу. – Может, еще остался какой лучок или петрушка?»

И тут в единственной комнате раздался звук, моментом выметший из головы полушутливые мысли о растительной закуске. Кто-то там, в комнате, не то поперхнулся, не то подавился.

Так-так-так… Я шагнул в помещение. За большим столом сидели два гражданина с небритыми лицами. И таращились на меня с неприкрытым изумлением. Стол украшала почти допитая поллитровка, буханка хлеба, какая-то зелень (не с теткиного ли огорода?) и вареная колбаса, нарезанная крупными кусками.

– Добрый день! – приветливо сказал я, подходя поближе. – Вы тоже родня тети Паши? Тоже за наследством приехали?

Один из свежеобретенных родственников повел себя совершенно не по-родственному. Швырнул мне в голову стакан с недопитой водкой. А пока я уворачивался, он подхватил со стола нож, которым только что пластал колбасу, – и пырнул меня в живот.

Ох…

5

Старший лейтенант милиции – невысокий, но плечистый, крепкий, со здоровенными кулаками – оказался для своего звания староват. Лет под пятьдесят, не меньше. Надо думать, перспективы для служебного роста в Лесогорске нулевые…

Он посмотрел на паспорт – дальнозорко отодвинув от глаз. Потом на меня – прищурившись. Снова на паспорт. Снова на меня. На лицо наползала улыбка.

– Серега, что ли? – В тоне старлея слышалась нотка неуверенности.

Не повезло… Не успел я приехать – и сразу натолкнулся на человека, знавшего в детские годы Сережу Рылеева… Да еще встреча произошла в таких щекотливых обстоятельствах.

Решать стоило быстро. Узнать? Или сослаться на ослабевшую за годы зрительную память?

Первый вариант показался предпочтительнее. Как там, кстати, зовут местного стража порядка? Сделав вид, что с головой погрузился в пучину давних воспоминаний, я пытался вспомнить, что было написано в быстро мелькнувшем удостоверении… Фамилия точно Кружаков, а вот имя… Григорий? Георгий?

По счастью, я углядел пять букв, синеющих на его широкой кисти – рядом с татуировкой, изображавшей якорь.

– Дядя Гриша?.. – В моем голосе неуверенности было куда больше. Вдруг все и всегда называли «дядю Гришу» не по имени, а по прозвищу, – и Сережка Рылеев тоже?

Обошлось. Старший лейтенант широко распахнул объятия… От него попахивало перегаром – несильно, вчерашним.

6

– А помнишь, как ты с Пашкой Филимоновым в пятом классе школу подвзорвать собирался? – спросил вдруг дядя Гриша, закончив посвящать меня в новости из нынешней жизни якобы моих детских знакомых.

Я внутренне напрягся. На таких-то вот вопросиках и сыплются даже самые матерые агенты – если кто-то задает их с целью проверки. Как легенду ни зубри, все факты из жизни подмененного тобой человека не заучишь…

Пришлось покаянно вздохнуть и изобразить на лице глубокое сожаление о детских шалостях Сережки Рылеева.

– Схоронили Пашку… – продолжил старлей. – Полгода как с Чечни в цинковом гробу вернулся…

Жаль парня, но… Но встречаться с кем-либо, кто начнет вспоминать с «Рылеевым» сокровенные детские тайны, совсем ни к чему.

Я тяжело вздохнул, скорбно помолчал, затем спросил:

– А что с этими? Протокол ведь надо какой-нибудь составить…

…Тип, неудачно пытавшийся зарезать меня хлебным ножом, отправился в камеру. Не прямиком – после того как в больнице ему наложили гипс на сломанную руку (отчего бы студенту и не владеть приемами единоборств?). Второй собутыльник отделался легче – парой ушибов. Его же я попробовал допросить до прибытия милиции: с любителем махать острыми предметами, потерявшим сознание от болевого шока, поговорить не удалось.

Пленник оправдывался более чем наивно: дескать, снял комнату у моей тетки – на словах, без договора. Заплатил за год вперед – и что же теперь, съезжать, если квартирная хозяйка в ящик сыграла? А с чего схватился за нож пришедший в гости дружок, понятия не имеет.

Врал, разумеется. Судя по внешнему виду и цвету лица, все излишки свободной наличности этот индивид немедленно пропивал – какая уж тут плата за год вперед…

Но до истины добраться не удалось – милиция приехала на удивление быстро. Да и не специалист я в экстренном потрошении, если честно…

– Эти-то? – пренебрежительно махнул рукой дядя Гриша. – Не бери в голову. Плюнь и забудь. Васька-Колыма – которому ты грабку поломал – у нас в розыске. Нападение на сбербанковского инкассатора… Сам знаешь, больше у нас грабить-то и некого. Думали, он в Ачинск подался, к железке, – и укатил. А он, видишь, пустую квартиру нашел и затаился. Небось с дружком своим, Петюней, еще что сотворить решил – сумка-то инкассаторская ему не досталась. Коли уж за жабры обоих взяли – всё выложат, друг дружку по самую маковку утопят. Так что спи спокойно – никаких протоколов, никаких допросов. И без тебя найдется, чем их прижать… Расскажи-ка мне лучше, как мать твоя там в столицах…

– Она не в столицах… В Екатеринбурге…

Глафира Петровна Рылеева действительно жила в Екатеринбурге – и уж про нее-то я мог рассказать предостаточно. Но к чему пассаж про столицы? Старлей не знает или проверяет?

– Так и я о том же – столица Урала как-никак… Рассказывай, рассказывай…

7

Наконец унаследованная жилплощадь освободилась и от незваных жильцов, и от стражей порядка.

Больше часа я потратил, чтобы распаковать и разложить вещи. Заодно провел некоторое усовершенствование входной двери – теперь любой маргинал ее согнутым гвоздем не откроет. А персик и карабин из шкафа-пенала сможет извлечь только весьма предусмотрительный вор – заранее надевший противогаз. Любой другой, не знающий секрета, вдохнет порцию усыпляющего газа и украсит ковер своей похрапывающей персоной.

Всё! Непосредственная база для проведения агентом Хантером операций готова! Можно доложить начальству…

Что я и сделал. Доложил. Отстучал сообщение на персике, закодировал и отослал Шмелю. Можно приступать к означенным операциям.

Легко сказать…

Отчего-то никакие светлые мысли в голову не приходили. И блестящие догадки о странной гибели резидента Вербицкого, и интуитивные подозрения – тоже не приходили…

В тоске и душевном расстройстве я вышел на балкон. С четвертого этажа открывался неплохой вид. Не на Лесогорск– в поле зрения попадала лишь самая окраина города, – но на его окрестности.

Надо сказать, местная топонимика совершенно не соответствовала местной топографии. Ни лесов, ни гор в ближайших окрестностях не наблюдалось. Лес синел широкой полосой поодаль, в нескольких километрах… В том же направлении, но гораздо ближе, поблескивала широкая речная полоса – Кеть… Именно ей городок обязан своим названием. Когда-то здесь стояли на реке запани, где сплавляемый лес извлекали из воды. Потом – лет двадцать назад – тайгу в верховьях Кети повырубили, молевой сплав стал невыгодным. И город медленно начал умирать, а подоспевшая перестройка ускорила процесс… Сейчас по железнодорожной ветке, предназначенной для вывоза древесины, два раза в неделю ходит лишь «подкидыш», население уменьшилось вчетверо…

Ну и кто в этих местах, скажите на милость, мог устранить резидента Конторы, хитроумно имитировав нападение дикого животного?

Никто не мог. Но нечто загрызло-таки Юрия Анатольевича Вербицкого… Загадка.

Тут кое-что в обозреваемом ландшафте меня заинтриговало. А именно, скопление одноэтажных домов за Кетью, как раз напротив города. Поселок? Пригород? Неважно… Важно другое – на моем весьма подробном плане города и окрестностей эти строения отсутствовали. Абсолютно. Однако новостройками при этом никак не выглядели.

Заинтригованный, я вооружился биноклем. Будь дома подлиннее, вполне можно было бы назвать их бараками – невысокие, словно приплюснутые, похожие как близнецы-братья. Доски, обшивавшие стены, явно никогда не красились и приобрели со временем темно-серый оттенок. В сочетании с черным рубероидом, покрывавшим низкие односкатные крыши, – колористика получалась унылая. Впрочем, рубероид кое-где оживляли зеленые пятна наросшего мха.

На первый взгляд казалось, что унылое местечко давным-давно позаброшено. Но нет – в небольших окошках поблескивали целые стекла, ни одного выбитого, и над парой труб вился дымок… Интересный штрих – кроме упомянутых труб, над крышами ничего не торчало, ни единой телевизионной антенны. Оказывается, и в наш век поголовной теленаркомании встречаются не подсевшие на останкинскую иглу люди…

Всё. Хватит. Хватит пустых дедукций. Надо работать по стандартному алгоритму. Осторожно выяснить все местные связи покойного резидента, перелопатить кучу его донесений-пустышек… Вдруг да найдется какая-то зацепочка – неприметная, ускользнувшая от орлиного взора Альберта Ивановича.

И я, вновь включив персик, открыл электронную версию досье Вербицкого. Работал он под прикрытием – удивительное дело! – учителя. Сеял разумное, доброе, вечное в Лесогорской общеобразовательной средней школе № 2, расположенной рядом, на окраине, неподалеку от «теткиной» квартиры. Удачно. Посетим храм знаний… Вот только какой предлог может использовать для расспросов студент Рылеев? На мгновение я позавидовал полевым агентам: сами выбирают себе легенду и всегда имеют наготове с полдюжины разных удостоверений… Ладно, придумаю что-нибудь.

8

Зинаида Макаровна – завхоз школы, где трудился мой предшественник, – оказалась колоссальных размеров женщиной лет пятидесяти пяти. И – единственным школьным начальством, которое по летнему времени удалось застать на месте.

– Подработать? Нет, молодой человек… Не получится, – разрушила женщина-гора надежды студента Рылеева. – Вот кабы вы по литературной части… А то биология. Биолог у нас есть, на русский и литературу найти бы кого-нибудь… Да и то ставку раньше сентября директор не даст… И вообще скоро свои учителя без работы останутся. Детей мало, по десять человек в классе. Уезжают все и ребятишек увозят.

И она потянулась к затрезвонившему телефону, явно считая разговор законченным. Скамейка жалобно скрипнула. Именно скамейка – судя по всему, ни единое кресло не смогло бы вместить седалище завхоза, достойное внесения в Книгу рекордов Гиннесса. И возле рабочего стола Зинаиды Макаровны стояла скамеечка на два посадочных места, не иначе как позаимствованная в местном городском парке.

Завхоз бранила какого-то Федьку, не привезшего в обещанный срок кисти и валики – в школе назревал летний ремонт. Я стоял и терпеливо ждал. Ибо в нашей беседе только что прозвучало самое интересное: слова о вакансии учителя-словесника. Именно русский и литературу преподавал здесь покойный Вербицкий.

Наконец разнос незадачливого Федьки завершился. И я попытался повернуть разговор к нужной теме:

– Знаете, я ведь и до сентября здесь могу задержаться. Похоже, продать квартиру в Лесогорске – дело нелегкое. Жить на что-то надо… Может, справлюсь и с литературой? Хотя бы временно? У меня по этому предмету всегда были пятерки…

Я постарался улыбнуться как можно обаятельней. Женщина всегда женщина, даже если в ней полтора с лишним центнера веса.

Не сработало.

– Едва ли, – сухо сказала Зинаида Макаровна. – Выйдет директор из отпуска – с ним потолкуете. А я что? Я завхоз.

Разговор явно подошел к финалу. Я торопливо спросил о главном:

– А что с прежней учительницей? С литераторшей? Тоже уехала?

Не слишком изящный подход, ну да ладно. Вакансия в школе образовалась весьма необычным способом – и наверняка завхоз не удержится, посвятит приезжего в подробности…

Опять не выгорело.

– Не уехала… – сказала она еще суше. – И не учительница – учитель. Умер недавно.

Вот вам и словоохотливость жителей глубинки… Мадам с кряхтеньем поднялась на ноги, давая понять, что присутствие ищущего работу Сергея Рылеева ее утомило. Скамейка вновь скрипнула, совсем уж жалобно. Покидая кабинет, я подумал, что долго несчастный предмет меблировки не выдержит и скоро в городском парке станет одним приютом для влюбленных парочек меньше…

9

И всё-таки умеет работать этот агент Хантер! Хваткий парень, что и говорить…

Так подумал я о себе в третьем лице спустя час. Вот что значит настойчивость и умение найти подход к людям! Получив у завхоза от ворот поворот, я не ушел, а прогулялся по пустынным коридорам в поисках хоть кого-то, способного поведать о том, как именно в школе возникла вакансия учителя литературы.

И судьба меня вознаградила! Посланцем судьбы оказался мужичок в рабочей спецовке, с охапкой кистей и валиков в руках и выражением похмельной тоски на лице. Наверняка тот самый непутевый Федька…

Сориентировавшись в обстановке, я быстро совершил рейд в ближайший магазин и вернулся как раз в тот момент, когда Федька покидал кабинет завхоза. Кистей и валиков у него не осталось, а похмельная тоска усилилась. Четыре бутылки пива, купленные мной, совершили маленькое чудо с иссыхающим тружеником.

…Посочувствовав трудностям в продаже унаследованной квартиры, Федор, как и ожидалось, под пивко начал бойко излагать местные новости. И главной среди них оказалась трагедия с Вербицким – его любитель пива фамильярно именовал Толянычем.

Выяснилось: учитель никогда в одиночку в тайгу не ходил, да и в компании тоже, – не охотился, не кедровничал, не увлекался сбором грибов и ягод. Зачем он очутился в лесу в пятнадцати километрах от города – непонятно. Но очутился и напоролся на зверя… В том, что виновник – именно медведь, у Федора сомнений не было. Медведи в окрестности Лесогорска забредали нередко…

– Может, Толяныч приятелю своему тайгу показать решил? Тот-то не из местных… – задумчиво предположил Федька, приканчивая третью бутылку.

– Какому приятелю? – насторожился я.

– Да приехал тут к нему один, на лето погостить… Старичок, еще старше Толяныча, дунь – и рассыплется…

Имени старичка мой собеседник не знал. Откуда старичок приехал, остался ли в Лесогорске после смерти Вербицкого и что связывало его с покойным резидентом, Федор не знал тоже.

Одну более или менее ценную информацию выудить всё же мне удалось: поселился приезжий не в служебной квартирке учителя – снял домик где-то на берегу Кети…

– А кто такие «временные»? – спросил я, едва Федор начал сбиваться с истории Вербицкого на более общие проблемы здешней гнусной и безденежной жизни. – Слышал пару раз это название…

Реакция собеседника удивила. Взгляд его вновь наполнился неизбывной тоской, губы скривились – словно Федя хотел сказать нехорошее слово, но передумал.

Затем он поднялся с лавочки (разговор происходил в школьном саду, давно уже растущем дико и неухоженно). Посмотрел на полиэтиленовый пакет, четко обрисовавший очертания последней бутылки. Буркнул:

– Засиделись… Макаровна, она такая, сам знаешь… Бывай, увидимся…

И пошагал в сторону школы.

М-да… А ведь только что пару раз намекал открытым текстом, что пиво вещь хорошая, но для серьезного разговора за жизнь необходим напиток с несколько большим градусом…

Я остался задумчиво созерцать навеки пересохший фонтан, украшенный изображениями пионера и пионерки. Время и люди жестоко обошлись с алебастровыми фигурами – шея пионерки вместо головы заканчивалась торчащим обломком арматуры. На такой же арматуре держалась неестественно вывернутая правая рука пионера с зажатым в ней горном. Левой не было вообще. Скульптурная композиция неприятно напомнила беседу с суб-командором над расчлененным телом Вербицкого…

Ладно, продолжим ознакомление с местными достопримечательностями. Стоит совершить прогулку к Кети, подышать свежим речным воздухом…