Сабинянские воины

Меня шатало от избытка чувств. Должно быть, другие чувствовали то же самое. Тошук, заметив это, дал нам немного перевести дух. Между тем наш первый сабинянин быстро и ловко запирал дверь. Похоже, внутри дверной коробки имелось несколько засовов, которые задвигались один за другим. Наконец, он повернул к нам лицо – небольшое, с круглыми карими глазами и длинным востреньким носом. Тошук первым приложил правую руку к груди, слегка наклонил голову и издал несколько глуховатых звуков. Сабинянин ответил тем же жестом и еле уловимым носовым мычанием. Все это длилось несколько секунд, после чего Тошук громко вернулся в мир привычных звуков:

– Друзья, позвольте представить вам Теше – моего старого знакомого.

Теше отреагировал на это мимолетным растягиванием губ, после чего произнес, тщательно выговаривая каждое слово:

– Нам нужно пройти немного вдоль стены вон туда. – Он показал кивком. – Там начнется хорошая тропа вниз.

Он практически идеально произносил английские слова – гораздо лучше, чем я – но все же чувствовалось, что они ему чужие. Экскурсанты задвигались, шурша ветками и пытаясь выстроиться вдоль стены в нужном направлении. В этот момент Тошук негромко обратился к Теше на… нашем с ним родном языке:

– Надежно ли заперта наружная дверь? Нет ли опасности, что кто-то перелезет по верху?

К моему изумлению, Теше столь же четко ответил на нашем языке:

– Там все надежно. Посмотри.

Я не верил своим ушам. Это было так непривычно – услышать родную речь в тысячах километров от дома. Хотя о чем это я? Европа – это одно, а Сабиняния, хоть и окружена Европой со всех сторон, на самом деле – это дверь в иное измерение. Тут ничему нельзя удивляться!…

В этот момент наверху что-то мелькнуло. Я поднял глаза и успел заметить две тени, пробежавшие по крыше стены. Я вспомнил частокол стрел, защитивший нас от толпы, и всмотрелся повнимательнее. Но больше ничего не увидел. Звуков тоже не было слышно: пятиметровая толща стены, видимо, скрадывала наружный шум. А с нашей стороны был только ласковый шелест ветра в кронах деревьев.

Тем временем Тошук повел нас гуськом вперед. Пейзажа мы пока не видели – только ветки и листья. Сначала, по ощущениям, рельеф был относительно ровным, потом пошел едва заметный уклон вниз. Так мы прошли метров триста. Постепенно кусты стали редеть; в просветах между ними можно было издали разглядеть заросшие лесом террасы, обращенные в сторону моря. И вдруг заросли разом расступились. Открылась великолепная картина. Слева вдалеке поднимались залесенные горы; наша стена убегала к ним тонкой извилистой змейкой. Впереди лежала поляна, откуда тропа уступами спускалась вниз, в речную долину. Кое-где внизу виднелись луга с пасущимися (видимо) коровами – отсюда трудно было разглядеть. Но большую часть пространства занимал сплошной лесной массив. Где-то за деревьями поблескивали ленточки ручьев. Они то прятались, то снова появлялись – и было непонятно, то ли это русло, или другое, или оба они уже успели стать частью одного потока. Далеко внизу долина полого спускалась к морю. Берега отсюда не было видно: его закрывал лес, и лишь на горизонте виднелась голубая полоса.

Я видел подобное в походах, но никогда меня так не переполняли эмоции. Мне хотелось прыгать и кричать от счастья. Ведь это не просто живописный пейзаж: он осмысленный, в нем есть великая идея! – теснились мысли в моей голове. Даже более эффектные природные уголки меркнут перед этой красотой, потому что они лишены души. А здесь природа и дух сумели слиться воедино, породив поистине божественную гармонию. Это действительно – рай, Рай в самом что ни на есть библейском смысле! Я нашел его! Я – в нем, я – его часть…

Вдруг впереди, метрах в ста, на стене появились две человеческие фигуры. Мы замерли. Один из них, поджарый парень, ловко спускался вниз по бетонной поверхности. Присмотревшись, я понял, что в этом месте в бетоне были едва видные выступы: ими-то и пользовался верхолаз. За ним полез второй. Спустившись, оба неторопливо направились к нашей группе. Подойдя, они попробовали было деликатно встать в сторонке. Но, конечно же, остаться незамеченными им не удалось: мы все восхищенно разглядывали их. Это были двое юношей в такой же линялой, неопределенного цвета одежде, что и Теше (который, кстати, куда-то исчез – видимо, остался позади). Неопределенным был и ее покрой: такое ощущение, что она была надета посредством простого наматывания на разные части тела кусков ткани, которые затем по необходимости пришивались друг к другу или привязывались шнурками и ремнями. На этих же ремнях в разных местах крепились всевозможные мешочки и узелки – видимо, с мелкими личными вещами. Я подумал, что они, должно быть, и были теми невидимыми лучниками, что не дали сорваться нашей экскурсии. Но ни луков, ни стрел сейчас при них не было, а спросить я бы ни за что не решился. Может быть, они спрятали оружие внутри стены? Наверняка внутрь можно попасть и с крыши. Кстати, никаких устрашающих кинжалов, принятых в фэнтэзийных иллюстрациях, на их поясах не болталось. Также не было ни татуировок, ни амулетов, ни воинственных причесок. Оба выглядели на редкость буднично, похожие на средневековых крестьян (впрочем, я никогда не видел вживую средневековых крестьян, но представлял себе их облик как абсолютную простоту и функциональность). Да и лица их не несли печати всегдашней готовности к героической смерти: у обоих они были бесхитростные, круглые и дружелюбные. На шеях был заметен давно не смывавшийся пот вперемешку с пылью; характерный запах немытых тел это подтверждал. Вобщем, ничего похожего на красивых чистеньких воителей с картинок-фэнтези.

К счастью, Ержи оказался менее стеснительным, чем я.

– О боже, это вы стреляли из луков?! Со стены, ровной цепочкой? – воскликнул он по-польски, тем самым утвердив мою версию о своем происхождении.

Парень, который был повыше, смущенно улыбнулся и ответил также по-польски, медленно и старательно выговаривая слова:

– Мы опасались, что толпа может прорваться внутрь…

Моих скудных знаний польского едва хватило, чтобы разобрать диалог. Остальные, видимо, вообще ничего не поняли. Заметив это, солдат наморщил лоб и перешел на английский:

– … и тогда бы пришлось придумывать, как их оттуда выдворить.

Второй паренек молчал, одобрительно глядя на товарища.

– А как вы справились? В тот раз, когда они прорвались? – подхватил Тим.

Оба бойца широко заулыбались, вспомнив, очевидно, веселый опыт.

– Ну, внутренняя дверь была надежно заперта, тут можно было не бояться. Мы вбежали к ним с разных сторон и сразу заперли внешнюю дверь. А выломать дверь очень трудно – они же у нас толстые. Прорвавшихся было много – человек 50 – и в суете они не смогли нам помешать. Они оказались в ловушке. Потом мы по очереди разбили их фонарики и телефоны – все, чем они пытались освещать помещение. Зажигалок, у кого были, хватило ненадолго. И все, мы оставили их в покое. Через несколько часов они сами очень захотели выйти назад. Особенно те, которые впотьмах пошли обследовать внутренне пространство стены и заблудились.

– Но почему они заблудились? – не выдержал и я. – Ведь коридор внутри стены – всего три-четыре метра в ширину. – Тут мне пришло в голову, что даже в таком пространстве можно устроить сложную систему перегородок и переходов, в которой в полной темноте запросто можно заплутать.

– Там можно заблудиться, – уклончиво ответил наш собеседник.

– Ты ведь Сот, верно? – спросил его Тошук. – Младший брат Чигива, который в прошлом году был старшим по Западной Рыбной стоянке?

– Да, верно! – подтвердил парень.

– Где он сейчас?

– Тоже в отряде. Снова. Но их группа охраняет восточный рубеж, поэтому я давно его не видел.

Я удивился. Даже в нашем, «внешнем» мире, такая информация наверняка была бы расценена (хоть и преувеличенно) как разглашение сверхважной военной тайны. А здесь, на закрытой и перманентно обороняющейся территории, тайны должны охраняться еще более бдительно! Но, очевидно, Сот не считал, что данные сведения могут как-то повлиять на госбезопасность Сабинянии. Хотя он не выглядел простачком. Несмотря на дружелюбную улыбку, он держался с умным достоинством.

– А вы …. живете прямо внутри стены? – спросила Йоки.

– Ну, не совсем. У нас есть лагерь рядом в лесу. Там очень красиво, – вежливо поклонился Сот, поняв, что ему сочувствуют, и решив, очевидно, утешить Йоки. Он опять-таки не счел, что разбалтывает что-то лишнее.

– Друзья, – обратился ко всем Тошук. – Мы наконец-то оказались там, где столько лет мечтали побывать. Мы можем немного отдохнуть здесь, на поляне. Осмотреться, привыкнуть. А потом начнем спуск вниз.

– Только вот не мешало бы перекусить, да и воды раздобыть, – подал голос бородатый Ченг, молчавший почти с самого нашего «прорыва».

Его имя (или ник?) с самого начала не давало мне идей по поводу его национальности; но так как корейцем он точно быть не мог, я решил временно сделать его венгром.

– Безусловно, – согласился Тошук и посмотрел поверх наших голов. – О, нам как раз несут еду.

Обернувшись, мы вновь увидели Теше, который шел к нам, неся в одной руке жестяное ведро с водой, а другой придерживая на плече набитую котомку. Сгрузив котомку на землю, он развязал тесемки и принялся извлекать оттуда печеные лепешки, похожие на обломки известняка. Сот помог ему, подстелив вытащенный откуда-то кусок рогожи. Был извлечен и деревянный ковшик, с помощью которого все по очереди смогли вдоволь напиться.

– Очень похоже на хлеб «ручной работы», который продают втридорога в магазинах «экологически чистой еды», – заметил полный итальянец, о котором я успел узнать, что его зовут Марино и что он – антиатомный активист. – Только этот, пожалуй, еще более суровый, – добавил он, с трудом прожевывая жесткое, местами пригоревшее тесто.

– Что ж – такова неприхотливая пища тех, кто ведет натуральное хозяйство! – попытался взбодрить себя Ченг, хотя было видно, что такой неприхотливости и он не ожидал: лепешки были очень твердые и абсолютно пресные, как глина.

Тошук посоветовал нам, как делал он сам, макать их в воду, когда доходила очередь пить из ковшика. Это добавляло мягкости, но не вкуса.

Сот и его товарищ от еды вежливо отказались, сказав, что им еще предстоит обед.

– Возможно, качество хлеба здесь компенсируется разнообразием свежих овощей – предположил Тим. – Надеюсь, нам доведется в этом убедиться…

– А как у вас сейчас с продовольствием? – спросил у Теше Марк – еврей лет сорока, который, пока мы ехали к стене, все время снимал окрестности большим профессиональным фотоаппаратом. Помимо фотографии, он, как я понял, в своей стране (судя по выговору, Голландии или Германии) был сотрудником какой-то респектабельной благотворительной организации. – Хватает ли еды на всех? Мы слышали, что у вас бывают неурожаи.

– В этом году урожай хороший, – спокойно ответил Теше, ничуть не изменившись в лице. – В прошлые годы бывало, что не урождалась пшеница, и тогда осенью нам приходилось туго. Сейчас – да, много овощей, в лесу есть ягоды. Но и хлеба достаточно, и гречихи, и пшена.

– А правда, что у вас бывали голодные годы? – рискнула спросить Йоки. Все невольно перестали жевать и тревожно посмотрели на солдат. Но их лица оставались невозмутимы. Сот даже с готовностью кивнул, подтверждая слова Теше.

– Да, было несколько таких годов, – сказал он. Я помню неурожай четыре года назад, и еще один – десять лет тому.

– И что, тогда умирали люди? – осмелел, в свою очередь, Ержи.

– От голода – нет. Но из-за недостатка питания усилились некоторые болезни, и людей умирало больше, чем обычно. Дети слабели и, конечно, первая же зараза уносила их.

Наступило молчание. Я сосредоточенно раздумывал, какие из вопросов, давно требовавших ответа, сейчас уместно было бы задать, а с какими – повременить. Но Йоки не стала долго думать.

– Простите, а у вас не будет проблем оттого, что вы говорите нам это? – волнуясь, спросила она. – Ну… – она снова оглянулась на спецназовцев, – от вашего начальства…

Впервые лицо Теше окрасилось эмоцией. Если, конечно, можно было назвать так умиротворенную улыбку буддийского монаха, которая появилась на его губах. Тут я подумал, что он, очевидно, намного старше, чем мне показалось вначале – просто у него от природы немного детские черты.

– Я не сказал ничего такого, что могло бы повредить нашей стране, поэтому почему бы не сказать, – ответствовал он. – Про периоды голода все знают, об этом писали у вас в интернете…

– Вы сами это читали? – быстро перебил Ержи. – Вы выходите в интернет?

– Вообще-то нечасто, – ответил Теше, словно не замечая провокации. – В моем возрасте это не очень интересно.

– У нас бытует мнение, что всех сабинян чуть ли не в обязательно порядке заставляют сидеть в интернете, – присоединился Марино.

– Это не так, – мягко улыбнулся Теше. – Не заставляют.

– А все-таки про голод… – продолжила Йоки. – Если у вас массово умирали люди, то почему вы не распределяли гуманитарную помощь? Мы знаем, что вот как раз тогда – десять лет назад – вам за счет разных организаций направляли столько зерна, что хватило бы на всех.

– Все верно, и мы очень благодарны тем, кто его нам прислал. Это позволило многих спасти. Но привезли зерно, понятно, не сразу. А тогда, когда стало известно о голоде. За первые несколько месяцев нехватки питания люди успели ослабеть, и поэтому многие, особенно дети, продолжали умирать, даже когда еды было уже вдоволь.

– Но что же помешало вам сообщить вовремя о неурожае? – не выдержав, вскричал Тим. – Ведь вы, наверное, заранее могли его предвидеть, по крайней мере, за пару месяцев. Вам бы успели подготовить гуманитарную помощь, и никто бы не умер!

Теше молчал. Лицо его было сосредоточенно-грустным, но, казалось, эта грусть не имела отношения к предмету разговора. Он словно пытался, искренне пытался дать ответ, который был бы понятен его собеседникам, но так и не смог.

– Не знаю, – наконец произнес он. Заметив, что мы продолжаем молча ждать, добавил: – Да, наверное, вы правы. Если бы мы заранее предупредили о неурожае, если бы попросили еды, то смертей бы не было.

– Так почему же вы этого не сделали? – воскликнула Йоки. – Вам запретили? Не позволили жрецы?!

– Ваши руководители не хотели, чтобы мир узнал правду? – забыв о предосторожностях, крикнул Тим.

Теше снова робко улыбнулся: он как будто наконец понял, что от него хотят. Я и остальные – те, кто постарше – снова покосились на солдат. Но Сот и второй парень, потупившись, смотрели в землю.

– Если бы они не хотели, то разве позволили бы тем трем людям десять лет назад эмигрировать из Сабинянии, помните? – быстро сказал Тошук.

Снова наступило молчание.

– Может, они вовремя не оценили масштабы бедствия, а когда осознали, было слишком поздно? – подала голос Мария.

– Ничего себе – не оценили! – воскликнул Марк. – Те трое спасшихся, когда вышли за стену, уже состояли из одних костей. Может, жрецам вообще нет дело до страданий своего народа?

Тут я счел за лучшее вмешаться:

– Коллеги, – поспешно проговорил я, – мы с вами сидим в пятидесяти метрах от стены. Еще вчера мы мечтали пересечь ее любой ценой. Разве мы с вами не знали обо всех этих проблемах? Прекрасно знали. Но при этом мы всей душой рвались сюда, желая узнать еще больше. А сейчас мы, пока что ничего не узнав, начинаем с наскоку осуждать… – Я перевел дух. – Мало того, что поспешная оценка обычно не способствует пониманию, так нас, я опасаюсь, вообще могут выставить назад за такое проявление нелояльности…

На меня посмотрели – кто-то с осуждением, а кто-то, наоборот, согласно закивал. Тошук напряженно глядел перед собой. Мария выглядела растерянной. Лишь трое сабинян оставались совершенно спокойными. Я смущенно продолжил:

– Я просто хотел сказать, что если мы хотим продолжить нашу экскурсию, нам следует, наверное, воздержаться от таких вопросов… ну, хотя бы в самом начале тропы.

– Ничего страшного, – сказал Теше, ободрительно посмотрев на меня и оглядев всех по очереди. – Вы можете задавать свои вопросы. Вы ведь здесь именно для этого.

Но, как ни странно, никто больше не пожелал продолжать. Наоборот, словно по команде, группа начала подниматься.

– Спасибо вам за еду, – сказала Йоки, покраснев.

– Да, пожалуй, при желании к этим сухарикам вполне можно привыкнуть, – попытался сгладить неловкость Ержи, но почувствовал, что неудачно: на него хмыкнули.

Теше усмехнулся.

– Ничего, не бойтесь: ниже вы встретите стойбище с огородом. Там такие же овощи, что и у вас растут. Подкрепитесь.

– Вы не пойдете с нами? – спросил я.

– Нет. Я служу здесь.

– В армии? – удивился Марк.

– Нет, – уклончиво улыбнулся Теше. – Просто тут мое место службы. – Он на минутку умолк. – А в армии служат мои сыновья. Двое младших. Вы их встретите.

– Младших? А сколько всего у вас детей? – заинтересовалась Мария.

– Э… четверо. Сейчас четверо, взрослых. Было больше, но выжили не все.

– Боже, сколько же вам лет? – спросил Марк.

– Пятьдесят пять, – ответил Теше, собирая остатки еды в свою котомку.

– Значит вы… – я силился подсчитать, – Вы живете тут с самого основания Сабинянии?

– Нет, я присоединился позже, в двадцать лет.

– Присоединились – то есть вступили в общину? – Мария попыталась вспомнить. – Значит, это было еще в те годы, когда в Сабинянию принимали новых членов…

– Вобщем, да. Принимали.

Теше хоть и отвечал на вопросы, но в то же время стоял наизготовку, держа котомку за спиной. Нам вроде тоже было пора идти. Но я решился спросить напоследок:

– Скажите, а откуда вы родом? До Сабинянии?

Он опустил было голову, но быстро выпрямился.

– Из Денвера. Это в США. Но это было давно.

Все вздрогнули. Англоязычный Тим – возможно, он был как раз американцем – уже открыл было рот, чтобы начать выяснять подробности. Но то ли не желая больше отвечать, то ли ему действительно нужно было на его «службу», Теше слегка поклонился, приложив руку к груди (Тошук ответил тем же, и все торопливо последовали его примеру), после чего повернулся и медленно зашагал в ту сторону, откуда пришел. Вскоре он скрылся в зарослях.

– Ну что же, и нам пора в путь, – сказал Тошук, поднимая с земли рюкзачок.

Йоки не двигалась с места.

– Простите меня. Я, должно быть, не сдержалась и сказала лишнего, – пробормотала она.

– Да и я тоже, – вздохнул Тим. – Но смирение этого человека просто поражает. Он так спокойно говорит о голодных смертях! Кажется, не будь тут нас, он бы и не догадался о том, что это страшно.

– Признаться, я сперва подумал, что он плохо нас понял, – заметил Марк. – Но теперь вижу, что понимал он прекрасно. Хотя в первый момент я решил, что английский ему не родной. Подумать только – бывший американец! И здесь, в этом рубище, и с такими мыслями в голове… Может, – он понизил голос, чтоб не слышали солдаты – у него проблемы с психикой?

– Америка – большая страна, там много очень разных людей, – сказал Марино. – Там как раз более вероятно встретить такие необычные экземпляры, как этот Теше. В американской глубинке и не такие сектанты попадаются. А насчет плохо с головой – все возможно, если учесть, что для добровольного уединения в подобную общину нужны очень специфические рекруты.

– Друзья, – перебил Ченг, к которому вернулся его наставительный тон. – Я присоединяюсь к ранее высказанному мнению о том, что нам рано делать выводы. Давайте прогуляемся по Сабинянии хотя бы несколько километров! А еще лучше – десятков километров. И поговорим побольше с разными людьми.

С этой идеей трудно было не согласиться, и на том обсуждение закончилось. Мы уже начали по очереди выходить на тропу, когда Марино спросил Тошука:

– Получается, вы и есть наш гид по Сабинянии? Помнится, вы говорили, что нас будут сопровождать местные. То есть я совершенно не против, просто мне интересно…

– Скоро к нам присоединятся местные провожатые. Потерпите немного, – ответил Тошук без улыбки, глядя перед собой.

Он обменялся поклонами с солдатами, и наша группа двинулась. Пропустив остальных вперед, мы с ним пошли последними. Я оглянулся назад. Сот с товарищем продолжали стоять неподвижно, глядя нам вслед.

– Я думал, они пойдут с нами, – шепнул я Тошуку.

– Нет, они же сказали, что служат именно здесь, на этом участке стены.

Он выглядел огорченным, и мне невольно хотелось идти с ним рядом. Хотя я и догадывался, что, скорее всего, ему это не нужно. Или это огорчился я, и поддержка требовалось мне?

Глава 5. Треххвостый

Постепенно грустное облачко, оставшееся после разговора, развеялось. По мере того, как мы удалялись от серой громады стены, душу cнова заполняла радость. Мы спускались по горному лугу посреди изумрудной травы и благоухающих цветов. Солнце ласково гладило руки и спины, но не утомляло жарой. То и дело попадались ручейки, дышащие прохладой. Позади нас постепенно вырастали скалистые уступы. Они не были столь заметны, пока мы находились вровень с ними; лишь спустившись на ярус ниже, мы осознали их величие. Кое-где наверху со скал низвергались водопады, снизу казавшиеся тонкими струйками с туманным ореолом вокруг. Далеко в беззвучной синеве парили хищные птицы. Вобщем, это был классический и прекрасный горный пейзаж. И к восхищению снова добавилась сладостная мысль: ведь это почти единственное место на земле, подумал я, где человек не просто потребляет эту красоту, а служит ей, отдавая всего себя, и от служения-сопричастности получает новое, ни с чем не сравнимое наслаждение… Я пытался представить себе, что это я служу, что я тоже – сабинянин, один из этих дивных людей в линялых холщовых рубищах со множеством тесемок и мешочков. Что вся моя жизнь посвящена сохранению этого чуда, ради него я беззаветно тружусь, забывая о себе… Я пытался, но пока не мог. Привычка к другой жизни пока не отпускала. Но ничего, я сумею, говорил я себе. Только бы побольше насмотреться на них, услышать их, понять!

Некоторые из моих спутников стали привычно искать под рукой приспособления для фотографирования. А не найдя, испытали легкий абстинентный синдром, о чем шутливо сообщили всем.

– Все-таки не понимаю, зачем Верховному жрецу понадобилось отлучать нас от фотокамер, – заметила Йоки, любуясь цветами горечавки. Они казались яркими сапфирами, вставленными в изумрудную оправу. – Какая-то странная принципиальность. Почему не дать унести с собой на память изображения этих пейзажей? Если он опасается, что мы сфотографируем какую-то страшную тайну, то в чем проблема просто проверить на выходе наши карты памяти? Они же такие сведущие в технике, эти исторические реконструкторы в лохмотьях!

Природная благодать сделала свое дело: от былого смущения Йоки не осталось и следа. Она улеглась на траве, подложив руку под голову, и рассматривала пернатых хищников, кружащих в вышине.

– О благословенное юное простодушие, – весело-покровительственно проговорил Ченг, перематывая на ноге портянку. Он вернулся к своему амплуа хранителя традиций, и теперь уверял нас, что обматывание ноги хлопковым полотном гораздо эффективнее защищает от натертостей, нежели трикотажные носки. – Дело не в картинке, которую мы можем заснять, дело – в самих гаджетах. Откуда сабинянам знать, что еще скрыто у вас под корпусом фотоаппарата? В любом случае они разбираются в технике не больше нашего среднего обывателя. Вряд ли тут найдутся эксперты по шпионскому оборудованию, например.

– Все верно. Будь я врагом Сабинянии, я бы пронес с собой «жучки» со скрытыми микрокамерами, и установил их всюду на пути своего следования, – подхватил Ержи, – И все – конец сабинянским тайнам! Весь мир узнал бы, что тут происходит между визитами экскурсионных групп.

– Да что там – под видом смартфона можно и взрывоопасные элементы пронести, и отравляющие, и вообще диверсию устроить, – принялся фантазировать Тим.

Тема оказалась благодатной.

– Надеюсь, – перебил Ченг, стаскивая второй ботинок, – никто из нас не догадается подбросить этот совет знакомым? Они могут оказаться менее идейными, чем мы, а кто-то из них, не исключено, когда-нибудь тоже попадет в экскурсию.

Мы расположились на поляне около ручья; он весело сбегал со скалистого пригорка. Нельзя сказать, чтобы группа очень устала, но пройти мимо такого места было трудно. К тому же, хотелось обсудить первые впечатления. Тошук уселся, прислонившись спиной к мшистому выступу скалы. Остальные кто сидел, кто лежал, с наслаждением подставив лицо солнцу.

– Нет уж, Йоки, – шутливо продолжал Ержи. – Если мне пришлось отказаться от сигарет, то и ты откажись от фотографирования. У меня-то точно ломка посильнее твоей будет!

– Самая сильная фото-ломка – у Марка, – сказал Марино. – Но смотрите, как он неплохо справляется.

Марк уже давно устроился поодаль, положив на колени блокнот. Сперва я думал, что он ведет дневник. Но теперь увидел, что он рисует, быстро-быстро водя карандашом по бумаге. Он улыбнулся, не отрываясь от своего занятия: