Серебреник. Исторический роман в трех частях

Собравшиеся во дворе Заурбека, как по команде, встали полукругом, обращая взоры в сторону приезжих. Один из сопровождающих девушки указал ей место, где она должна встать, остальные оставались у своих машин, не смея от стыда поднять головы.

Во дворе прошлись удивленные возгласы: «Что они делают?»

Между тем, девушка пошла в сторону указанного ей места. Не оглядываясь на своих сопровождающих, она дошла до центра свободного пространства и остановилась. Одетая в черное одеяние, словно в трауре, она стояла, кусая губы и глотая душившие ее слезы. Вдруг из той же машины, с которой вышла девушка, выскочила женщина средних лет, не подчиняясь окрикам ее спутников, бледная, дрожащая, но с твердой решимостью в глазах, направилась в сторону девушки. Женщина была красива своей решимостью и внешне, и хотя лицо ее было искажено нечеловеческими душевными муками, не трудно было по сходству узнать в ней мать бедной девушки. В самые горестные, в самые трудные минуты жизни дочери, мать стала рядом с ней, чтобы если даже и не отвести, то хотя бы наравне с ней принять позор, выпавший на долю ее ребенка и хотя бы этим оказать ей поддержку.

– Послушайте все, – выкрикнула она, – я мать этой девушки, мы с ней единое целое и попрошу подвергнуть и меня такому же наказанию, которое вы хотите совершить над ней – с этими словами она гордо встала рядом со своей дочерью.

Зарган, выглядывавшая в окно из дома видела, когда вывели из машины девушку, и она бросилась к своей матери:

– Мама, помоги! Мама, заклинаю тебя, помоги! Девушку привезли, пусть ее не трогают наши… мама, я с собой покончу, я убью себя, мама, сделай что-нибудь, – кричала Зарган в истерике.

Хеда обняла свою дочь, взглянула ей в глаза и сказала:

– Глупая моя доченька, в этом доме нет таких подлых мужчин, и твой отец не допустит надругательства над невинным человеком, особенно над девушкой. Я уж хорошо знаю твоего отца и твоих братьев.

Шепот пронесся по двору, и девушка еще ниже опустила голову. Она уже не могла сдерживать себя и слезы текли по ее щекам, дрожали губы, дрожали руки, теребя уголок девичьей шали. А вокруг шушукались ребята, а старики неодобрительно покачивали головой. Молодые люди уже шепотом разыгрывали между собой словами то дочь, то мать, то уступая друг другу, добиваясь права на них, но так, чтоб их не слышали старшие. Это было ужасно и мерзко… Одного молниеносного взгляда Заурбека хватило всем, чтобы угомонить и остудить горячие головы, кто шептался в толпе собравшихся. Заурбек развернулся лицом к толпе, отодвинул подол бешмета и схватился за рукоять кинжала спрятанный под подолом:

– Клянусь, отсеку голову любому, кто посмеет приблизиться к девушке. Несмотря ни на что, я убью любого, кто хоть одним движением посмеет оскорбить женщин в моем доме. Мужчины рождены оберегать честь женщины, а не лишать в позорном бесстыдстве и насилием.

Из дома вышла мать Ибрагима Хеда. Она подошла к бедной девушке и плача обняла ее, прижимая к себе, словно пытаясь укрыть от любопытных взоров, от беды, от сего дурного. А та захлебываясь и уже плача навзрыд, все твердила:

– Тетя, тетя, пусть делают со мной, что хотят, только пусть не трогают папу. Я на все согласна, только не трогайте папу…

– Не бойся, доченька, здесь тебя никто не обидит, не плачь, и папу твоего уже не тронут. Все будет хорошо. Я принимаю тебя как свою гостью, а моя гостья под защитой мужчин моей семьи, если они остаются теми мужчинами, которые питались с моих рук…

На этом пространстве, перед взорами мужчин, собравшихся жаждой мести, стояли две матери и одна девушка, пытаясь удержать всхлипы и слезы. В доме напротив, рыдала еще одна девушка, уткнувшись в подушку. Их слезы, их боль известны только им и Всевышнему. Наступили самые тяжелые минуты для всех присутствующих здесь. Приезжие с женщинами мужчины не знали, куда себя деть от позора, они стыдились поднять головы, стесняясь встретить взгляд тех, кто, напротив. Но и мужчины со стороны Тасуевых испытывали горечь произошедшего на их глазах. У многих, особенно у старцев в глазах появились слезы сожаления происходящему. Каждый в своем уме перебирал все свои поступки в жизни, и благодарили Бога, за то, что им не пришлось испытать подобное унижение в своей жизни, которая испытывала сторона виновника. Урок был поучителен для всех на долгую жизнь, для присутствующих и для тех, кто об этом услышит.

Добровольная сдача дочери на поругание, чтобы спасти свою шкуру и достигнуть мира – отец девушки все же обрек себя на позор. Но увы, чем строже закон, тем меньше аморальности в народе. Лучше бы отец девушки заплатил бы собственной кровью, чем обречь свою дочь на позор – думали те, кто лицезрел эту драму. Мужество, благородство, сила воли, милосердие, мудрость семьи Заурбека одержала победу над гневом. Они не прикоснулись к девушке, имея на это право мести, но месть над беззащитной девушкой не возвышала их в собственных глазах. Но от этого унижение девушки не становилось меньше, ее унизил собственный отец, спасая свою шкуру.

Заурбек дал знак старейшину из своего рода Бетерсолту, чтобы тот дал понять приезжим с женщинами, что они могут быть свободны. Бетерсолт подошел к стоявшим женщинам и сказал им, чтобы они шли за ним. Он отвел их к стоявшим мужчинам возле своих машин и сказал:

– Вы свободны, и мы свободны. У нас нет к вам больше никаких вопросов, путь ваш свободен.

Не прошло и полминуты, как гости скрылись за поворотом в конце улицы, унося с собой позор и унижение. В какое-то время продолжала стоять тишина, многие старцы и молодые вытирали руками свои влажные глаза. Эта влага поступала из глубины их сердец, влага скорби безумству, и, с другой стороны, мужеству благородства. Не было слов достигнутому, собравшиеся расходились молча, сначала тронулись со своих мест старики. И один за другим молча стали расходиться и молодые. Ибрагим стоял в той же позе и глядел в «никуда», словно хотел разглядеть что-то сокровенное в туманной завесе. К нему подошел брат Саид, обнял его и поблагодарил:

– Спасибо, за выдержку. Я был уверен в тебе, что ты благородный и благоразумный.

Чуть погодя к Ибрагиму подошел старейшина Бетерсолта и крепко его обняв, сказал:

– Мое уважение к тебе окрепло и возросло! Ты настоящий мужчина!

Ибрагим ушел к себе и спал до глубокой ночи, а когда проснулся, пошел к отцу в дом.

В доме не спали двое…

Армия

I

Настал день сборов. Ибрагим, как и все призывники, уже прошел военно-медицинскую комиссию и выслушал наставления военного комиссара. Каждому призывнику после прохождения последней медицинской комиссии в Грозном вручали приписное свидетельство, в котором предписывалось явиться в определенный день и час в районный военкомат для переклички и получения военного билета, а уже оттуда – на сборный пункт. Приписное свидетельство было датировано 2 ноября 1979 года. Чечено-Ингушетия из года в год, во время весеннего и осеннего призывов в армию, постоянно перевыполняла план по набору призывников. На Кавказе считалось позором среди молодежи уклонение от службы в армии. Ежегодно весной и осенью, в определенное время, ежедневно уходили эшелоны с призывниками.

Первого ноября в доме Заурбека устроили молодежные проводы. Вечером, после заклания жертвенного барана, старики провели молитвенный обряд – моулид. Кто не имел возможности прийти попрощаться с Ибрагимом утром, перед отправкой на сборный пункт, сделал это накануне вечером. Все желали ему удачи, звучали напутственные слова. Старики советовали не терять голову и рассудок, ни при каких обстоятельствах, желали доброго пути и счастливого возвращения домой по окончании службы.

Ночью семья осталась в своем кругу. Многие обещали вернуться утром, чтобы еще раз попрощаться с Ибрагимом. Спать легли поздно. Но, как и всегда в тревожные ночи, в доме снова не спали только двое. Не был спокойным сон и у Хеды.

Рано утром Заурбек, совершив утреннюю молитву, вышел во двор, чтобы встретить односельчан, желающих попрощаться с его сыном. Люди шли к дому Заурбека, женщины несли Ибрагиму подарки и продукты в дорогу – так принято у чеченцев. Ибрагим отшучивался: «Вы на два года службы заготовили мне провизию. Тут на всю армию хватит! Как же я все это довезу? Нужно у министра обороны заказать железнодорожный состав».

Провожать Ибрагима до сборного пункта должны были поехать его мать, а также старший брат Саид, сестра Зарган и несколько ребят из числа его родственников. Когда все вышли во двор и начали готовиться к отъезду, Заурбек остался в доме, зная, что сын обязательно зайдет к нему в комнату попрощаться наедине, втайне от провожающих. У чеченцев не принято, чтобы отец открыто выражал свои чувства к собственным детям, особенно к сыновьям.

Когда Ибрагим зашел к отцу, тот сидел на деревянном топчане и читал молитву, в которой просил у Всевышнего удачного пути для своего сына. Ибрагим, молча стоял и ждал, пока отец закончит молитву. Заурбек встал и сказал сыну: «Ибрагим! Я надеюсь, что у тебя все будет хорошо, и не забывай писать матери письма о себе и о своих делах. Ты знаешь, она очень тебя любит и переживает за тебя».

– Я это знаю и буду всегда об этом помнить, – ответил Ибрагим.

Заурбек сделал шаг к выходу, Ибрагим тут же отступил в сторону, чтобы пропустить отца вперед. Так он был воспитан и таков обычай – уступать дорогу старшим.

Заурбек, выйдя во двор, поблагодарил всех пришедших проводить Ибрагима и обратился к старшему сыну Саиду: «Езжайте тихо. Будьте осмотрительны в пути. Не гоните машину. Да будет ваш путь свободным (марша гIойла)!» Это означало, что Ибрагиму и тем, кто поедет провожать его, можно садиться в машины и трогаться в путь. С этими словами Заурбек развернулся и пошел в дом.

В райвоенкомате, куда прибыли призывники Урус-Мартановского района, военный комиссар выстроил их перед зданием военкомата. Он изъял у каждого приписное свидетельство, вручил всем военные билеты и произнес традиционную напутственную речь, в которой говорилось о высоком долге служения социалистической Родине, о благородной миссии советских солдат. После этого, как по мановению дирижерской палочки, загремел военный духовой оркестр, который стоял чуть поодаль от строя призывников. Трубы под барабанную дробь выдували знаменитое «Прощание славянки».

Призывников погрузили в автобусы и повезли в Грозный, на центральный сборный пункт. Провожающие последовали за ними, кто на своем автотранспорте, кто на специально предоставленном автобусе.

Сборный пункт окружал высокий кирпичный забор, по верху которого была натянута колючая проволока. Сделано это было для того, чтобы подвыпившие провожающие не смогли проникнуть на территорию, подведомственную Министерству обороны. Вход охранялся солдатами и сержантами внутренних войск. Здесь проходила как бы граница между гражданским миром и миром военных. По периметру сборного пункта росли высокие тополя. У парадного входа перед сборным пунктом был ухоженный сквер, в котором на одеялах и газетах расположились провожающие. У взрослых в глазах были тревога и печаль и не удивительно, вдруг их «ребенка» отправят в Афганистан?! А молодежь веселилась.

Молодости несвойственно чувство страха, да и печаль у нее недолговечна. Молодости жизнь представляется как сплошной праздник, с песнями и танцами, анекдотами и шутками. Умудренная жизненным опытом зрелость и старость знают, что жизненный путь человека усыпан не только розами, но и шипами от них, и что подчас в жизни шипов больше, чем роз.

Наконец были произведены все необходимые формальности, после чего провожающим дали возможность попрощаться с призывниками уже на территории сборного пункта. Толпа устремилась вовнутрь. Каждый старался сказать своему сыну, брату, родственнику или другу самое сокровенное, самое важное перед долгим расставанием. Все, смеясь и плача, делали над собой усилие в тщетной надежде вспомнить и сказать самые важные, самые нужные слова. Перед разлукой не отходила ни на шаг от Ибрагима его уже седая, красивая и нежная нана (мама). Нет, так и не вспомнит и не скажет она этих самых сокровенных слов своему сыночку, а все последующие два года долгими днями и ночами будет перебирать их в уме, не находя нужных. Она будет нежно трогать, поглаживать своими материнскими руками все вещи, в которых он ходил дома. По-настоящему способна любить только мать, но ее язык не в состоянии передать трепет сердца, крик души, муку и тревоги каждой клеточки ее слабого женского существа о своем чаде. Это выше ее сил. Но внимательный и любящий сын может прочитать в глазах матери все, что она не смогла выразить словами. Растерянный взгляд Хеды блуждал по толпе провожающих, постоянно останавливаясь на Ибрагиме. Она видела, как некоторые матери, обнимая своих сыновей, несдержанно рыдали. Но она обещала себе, что не позволит, чтобы ее сын, ее кровиночка, заметил в такой трудный для него день ее слезы – ему будет тяжело их видеть. Он всегда был добр и нежен с ней, и если она не скроет от него свою печаль, то он будет себя корить, что явился виновником ее слез и печали. Она не расстроит его, она покажет ему себя сильной, и тогда ему будет легче служить, хотя ей будет очень сложно скрыть от его проникновенного взгляда свою тоску. Вдруг она встрепенулась, и ее напряженный взгляд устремился в одну точку. Она увидела знакомую фигуру. Хеда узнала Хаву – чернобровую красавицу, дочь Ахмеда, их односельчанина. Стройная как лань, с лебединой шеей, с красивым лицом, с черными, как смоль, косами и румянцем во все щеки, Хава была настоящей красавицей. Хеда всегда мечтала о том, чтобы она стала женой Ибрагима. Он же, когда она ему делала намеки по этому поводу, отшучивался.

Хава провожала в армию своего брата. Заметив, что Хеда наблюдает за ней, Хава упорхнула, как встревоженная пташка, в толпу. Хеда улыбнулась и сказала Ибрагиму:

– Видел, какая скромница на тебя глядела, пока мы ее не обнаружили? Смутилась, милая, и упорхнула. Ибрагим, покраснев, сделал слабую попытку оправдаться, но, не сумев совладать с собой под напором насмешливых глаз матери, сестры Зарган и брата Саида, отвернулся. Хеда же снова заметила вслух:

– Хава красивая и умная девушка, из хорошей семьи и уважаемого рода.

При выборе невесты у чеченцев большое значение придавалось тому, из какого она рода. Это был не просто каприз, а установившаяся на основе жизненного опыта традиция у чеченцев. Жизнь подтверждала правило, согласно которому «яблоко от яблони не далеко падает». И вековые наблюдения людей, не знакомых даже с азами генетики, привели их к выводу о том, что только хорошее зерно способно давать хороший урожай и что только хорошая мать может вырастить хороших детей.

Объявили построение призывников. Ибрагим нежно обнял мать, брата и сестру, схватил свой вещмешок и побежал в строй.

Провожающих попросили выйти за территорию сборного пункта. Счетчик времени стал отсчитывать срок службы Ибрагима. А провожающие, зная, что новобранцев повезут на железнодорожный вокзал, ринулись туда.

Вечером того же дня с сотней других призывников Ибрагима привезли на железнодорожный вокзал. Их разместили по плацкартным вагонам, провели перекличку и дали команду машинисту электропоезда трогать. Провожающие бежали по перрону вслед уходящему составу, махали руками ребятам, выглядывавшим из открытых окон вагонов, кричали что-то напоследок, передавали в протягиваемые руки пакеты с разными сладостями, сигаретами, продуктами. А поезд, быстро набирая скорость, начал свой бесконечный перестук колес, оставляя за собой, километр за километром, бескрайние просторы страны Советов. За окном менялись ландшафты. Деревья избавлялись от своего летнего наряда, желтые листья один за другим падали на землю, покрывая ее своим золотым нарядом, а поезд, равнодушно врезаясь в предвечерние сумерки, шел и шел. За окнами мелькали леса, поля и реки. Иногда он останавливался на промежуточных станциях, чтобы пропустить железнодорожные составы.

Согласно установкам Министерства обороны, призывника как можно дальше удаляли от родных мест. Так, юноши с Кавказа служили в глубинных и окраинных районах СССР, тогда как контингент солдат, служивших на Кавказе, был собран преимущественно из сибиряков и украинцев. На первый взгляд, в этой дорогостоящей «рокировке» не было смысла. Но только спустя много лет Ибрагим понял, что это была глубоко продуманная и проверенная опытом политика.

Понимание этого пришло к Ибрагиму, когда он стал наблюдать по телевизору за событиями, предшествовавшими падению советской империи. Это были события в Баку, Тбилиси, Вильнюсе, где происходили столкновения армии с мирным населением. В рядах оборонявшихся были только местные жители, в рядах наступающей армии – только солдаты, выходцы из других регионов Советского Союза.

Понимание этого стало крепнуть, когда Ибрагим начал наблюдать за происходящим в России в период становления и укрепления власти Бориса Ельцина. Он был уверен в том, что за рычагом управления танка, с грохотом несущегося по улицам Москвы, не мог сидеть москвич, и москвич не способен был направить дуло на белоснежное здание парламента и выстрелить по нему. Понимание этого окончательно укрепилось в его сознании, когда он стал свидетелем «убийства» столицы его республики города Грозного.

Злой умысел военного командования заключался не в том, что они хотели отправить призывника подальше от малой родины, а в том, что они, изучив и зная психологию человека, предусматривали возможность возникновения неординарной ситуации, разрешение которой требует применения военной силы. Тут материальные затраты Министерства обороны по перевозкам и переброскам призывников с одного конца страны в другой, из одной республики в другую с лихвой окупались в один момент. Ведь не станет солдат, если он, конечно, не сумасшедший, расстреливать дома и улицы, деревья и памятники города, по которому он бегал в детстве, в котором родился и в котором живут его близкие и друзья. Нет, не расстреливали Грозный и его жителей выходцы из Чечено-Ингушетии, а если все-таки среди этих палачей и были такие, то имя им не люди, а некое другое, неведомое.

II

На одиннадцатые сутки эшелон с призывниками прибыл на Дальний Восток, в Хабаровск. Прямо с железнодорожной станции их погрузили на встретившие их военные грузовики и повезли в N-скую часть.

Ибрагим попал в школу сержантов. После ее окончания ему предстояло по распределению служить сержантом в какой-нибудь части. Учеба в этой школе занимала полгода из двух лет армейской службы.

Солдатская жизнь Ибрагима текла однообразно, как это обычно бывает в армии в мирное время. С командирами и товарищами он общался столько, сколько требовали его армейские обязанности, за исключением тех конфликтов между солдатами разного периода службы, которые происходят в любой армии. Бывало всякое, но Ибрагим имел достоинство и смелость постоять за себя и своих товарищей.

Их иногда избивали старослужащие, но и они не оставались в долгу. Однажды на тактических учениях один из старослужащих сержантов решил показать перед остальными свое превосходство над Ибрагимом. Но, получив сильный удар в челюсть, мгновенно утратил былой гонор и презрительное отношение к молодым курсантам.

Постоянные учения, штудирование воинских уставов, физическая подготовка – воинская служба давалась нелегко. Ибрагим, получивший до армии хорошую физическую закалку, отличные знания в школе, достойно переносил все тяготы армейской жизни. Ни строгий распорядок дня, ни изнурительные физические упражнения не могли поколебать его воли, а, наоборот, закаляли ее. Даже болезненные для его самолюбия придирки командиров и сержантов этой школы он старался не воспринимать слишком близко к сердцу. Казалось, что денно и нощно эти командиры и сержанты следили за курсантами, придираясь ко всем мелочам. А курсанты все упорнее закаляли себя, повторяя: «То, что нас не убьет, сделает нас более сильными».

Ибрагим сначала не мог понять, почему командиров интересуют такие мелочи, как, например, застегнуты ли все пуговицы на гимнастерке, чем курсант занимается в свободное время, с кем общается, о чем говорит. В школе сержантов были люди разных национальностей. Из чеченцев был один Ибрагим. Курсанты, разделившись по землячествам, сообща защищали интересы друг друга. В том, что это необходимо, Ибрагим убедился, когда произошла драка между азербайджанцами и армянами.

Причиной ссоры, приведшей к драке, явился отказ азербайджанца по имени Арсен чистить туалет. Свой отказ он мотивировал тем, что сержант Самвел, армянин по национальности, незаконно, с целью унизить, посылает именно его, а не армянина из своего взвода, который, будучи в наряде, должен был чистить туалет. Из-за этого Самвел ударил кулаком Арсена в лицо. За того вступились его земляки-азербайджанцы и избили Самвела, за которого, в свою очередь, вступились армяне. Так инцидент перерос в групповую драку на этнической почве. После вмешательства офицеров драка была остановлена, но только до поры до времени, так как обе стороны пригрозили друг другу мстить до победного конца. Таким образом, конфликт мог дойти до кровопролития. Тут выход нашел Ибрагим, предложив противоборствующим сторонам честный и мужской поединок – один на один. На поединок должны были выйти виновники конфликта – армянин Самвел и азербайджанец Арсен.

Несмотря на то, что сержант Самвел отслужил год и три месяца, а Арсен – всего лишь три месяца, прав был Арсен, и Ибрагим видел его правоту и готовность отстоять ее любой ценой.

Загнанный как зверь в угол, Арсен представлял собой опасность для Самвела, но тот этого не замечал, чувствуя себя защищенным как старослужащий. Самвел рассчитывал также на неписаные законы «дедовщины».

Арсен был страшно напуган предложением Ибрагима, хотя был сильнее, что не могло ускользнуть от взора такого опытного борца, как Ибрагим. Он поверил в Арсена и не ошибся. Решительность в глазах Арсена и брезгливость в лице Самвела вызывали у многих симпатию к первому. После вечернего отбоя, когда уже многие уснули, четыре человека – Арсен со своим секундантом Ибрагимом и Самвел со своим «секундантом» Толганом, узбеком по национальности – вошли в умывальную комнату, размеры которой позволяли двум противникам развернуться почти как на ринге. Удары можно было наносить кулаками и ногами по всему телу, и только одно правило – лежащего не бить. Если не отнести этот случай к мистике, то за пять-шесть секунд поединка Самвел был нокаутирован Арсеном ударом в челюсть.

На следующий день, как ни странно, офицеры части сделали вид, что им ничего неизвестно о ночном поединке. Впрочем, они всегда закрывали глаза на теневую сторону армейской жизни.

Только на занятиях замполит, как бы, между прочим, заметил:

– Вот если бы все решали межнациональные проблемы, как это делает Тасуев Ибрагим, давно бы наступил мир во всем мире.

Сказано это было явно с сарказмом, но Ибрагим сделал вид, что он не понял о чем речь. К сожалению, для Ибрагима и многих других инцидент на этом не закончился. Самвел снова настроил своих земляков против Арсена, и ему была устроена засада в темном коридоре казармы, после чего началась групповая драка, «стенка на стенку», между армянами и азербайджанцами. В результате получили увечья почти все участники драки. Разбирательство этого инцидента проводилось военным дознавателем в течение месяца. Виновниками и зачинщиками были признаны Самвел, Арсен и Ибрагим. Командир учебной части, видимо остерегаясь широкой огласки, ограничился легким наказанием – они были посажены на несколько суток на гауптвахту.

Несмотря на то, что Ибрагим держался особняком, его независимый нрав и способность при необходимости постоять за себя были замечены не только сослуживцами, но и командирами и офицерами.

Относительно независимым может быть только тот, кто очень богат, либо имеет большую власть. Убедиться в истинности этих аксиом жизни Ибрагиму пришлось, как говорится, «на собственной шкуре».

Всем, кто служил в армии, тем более в советской, известно, что офицеры не любят независимых солдат. Задача командиров – сломить молодого человека, то есть подчинить, и как они сами говорят, «отучить от гражданки» и сделать из него послушное существо, слепо и беспрекословно выполняющее требования устава и командира.

За «перевоспитание» Ибрагима взялся замполит роты капитан Литвинов. Он всячески придирался к нему. Юноша был уже на грани срыва, но его сослуживцы заметили и предупредили надвигавшуюся драму.

Сержант Юрий Крутов к моменту призыва в ряды СА был отчислен из Московского автодорожного института с третьего курса. О причине отчисления он не любил рассказывать, и никто ее толком не знал. Среди сослуживцев Юрий выгодно выделялся своей интеллигентностью, подтянутостью. Призванный в армию на полгода раньше Ибрагима и уже окончивший эту школу, он, по решению командования, остался служить и воспитывать молодых курсантов. Юрий был интересным собеседником, играл на гитаре, умел остроумно шутить. Словом, был «своим парнем» в любой компании. Неслучайная беседа Юрия и Ибрагима продолжалась долго. Юрий открыл Ибрагиму глаза на многие вещи, предложил ему свою дружбу и поддержку, что было встречено последним с большим удовольствием и благодарностью. С этого дня они начали часто общаться, у них оказалось много общих интересов.