Девятая жизнь

Прошло уже больше десяти дней, когда я, надежно спрятав свою добычу в хозяйственных пристройках, забралась через лаз в избу. На дворе уже сгущались сумерки, и в избе царил полумрак. Что-то сразу насторожило меня. В избе было холодно. Так, как будто здесь не топили пару дней. Сероглазый обнаружился на своем топчане. Он лежал навзничь, одеяло сползло на пол, обнажая голую грудь. И это в таком холоде? Страшные подозрения скользнули в душу, и ее сковал леденящий ужас. Неужели я опоздала? Нет! Только не это! И я в несколько прыжков оказалась у него на груди, пытаясь уловить дыхание.

Жив! Слава Всевышнему! Дышит! Он был без сознания и весь горел, слабое дыхание выбивалось сквозь пересохшие губы. Сколько он так тут лежит? Если бы я только пришла раньше! Как помочь? Первым делом я схватила чистую холстину с полки и одним прыжком забралась на край кадки с водой. Намочив ее, я вернулась к мужчине, что метался в беспамятстве. Приложив холстину к его губам я, как смогла, выжала ему воды в рот. Он жадно втянул ее, и я повторила все снова. И снова. Затем положила холстину ему на лоб. Хотя он весь и горел, но в избе было холодно, и я, приложив последние силы, натянула покрывало и укрыла его. Силы заканчивались, и я не могла пока больше ничего для него сделать. Неделя скитаний обессилила меня. Я легла ему на грудь и замурлыкала. Только бы он не умер! Живи! Я лежала и плакала про себя. Только бы жил. И дело уже не в моем искуплении – я поняла, что мне нравится этот мужчина и я всем сердцем хочу, чтобы он жил и радовался каждому дню, как он того и хотел. Хочу, чтобы он полностью поправился и смог жить полной жизнью. Нашел себе подходящую милую девушку и обзавелся семьей. Я не сомневалась, что он будет хорошим мужем и отцом. От этих мыслей стало еще хуже. Конечно, я ему этого желаю, но как же я? А что я? Как бы я ни хотела быть на месте его будущей избранницы, этому никогда не бывать. И я с тоской прижалась мордочкой к его груди, слушая неровный стук его сердца, и не заметила, как заснула.

Я снова стояла на берегу озера и снова была человеком. Та же теплая ночь, только месяц стал полной луной. Она висела в темном небе огромным светящимся диском, полностью отражаясь в глади озера и создавая блестящую лунную дорожку. Проследив за ней взглядом, я посмотрела на деревянный настил и заметила, что на нем кто-то лежит. Это мог быть он. И я бросилась туда. В босые ноги впивались мелкие камушки, но мне было все равно. Подбежав, я увидела его. Он лежал, закрыв глаза. Даже здесь, в моем странном сне, он был без сознания. Сев рядом, я прижала свою холодную ладошку к его горячему лбу, а он вдруг открыл глаза.

– Пришла, – прошептал он слабым голосом и чуть заметно улыбнулся.

– Да, я здесь, все будет хорошо, – ответила я дрогнувшим голосом, поглаживая его растрепавшиеся волосы.

– Не уходи, – попросил он, заглядывая мне в глаза.

– Не уйду! – твердо ответила я и, уложив его голову к себе на колени, нежными движениями гладила его лицо, волосы.

Я никуда не уйду, не оставлю его одного, а если все же проснусь, то наемся сон-травы и снова вернусь к нему. От моих поглаживаний его лицо немного разгладилось, а дыхание выровнялось. Глаза были закрыты, но он не спал. Мы просидели так довольно долго, пока он не нарушил тишину, спросив слабым голосом:

– Это ведь сон?

– Да, всего лишь сон, – ответила я, не уточняя, чей именно это сон.

– Я так хотел увидеть тебя снова, – прошептал он так тихо, что мне пришлось наклониться ниже, чтобы слышать то, что он говорит. – Я боялся даже надеяться снова тебя увидеть, но вот ты здесь. И кто же ты?

– Ты можешь звать меня Улиной.

– А ты меня Яримом, – он приоткрыл глаза и посмотрел на меня. – Это так странно, Улина. Все кажется таким настоящим, особенно ты.

– Ярим, – задумчиво протянула я, попробовав на языке его имя. Красивое и так ему идет.

Время шло, а он все так же весь горел. Иногда из его тяжело вздымающейся груди вырывались хрипы. Он совсем впал в беспамятство и уже не приходил в себя. Оторвав от края нижней сорочки лоскут ткани, я протирала его лицо водой из озера и не знала, что делать. Паника охватила мое тело и разум. Я молилась всем богам только об одном: чтобы он жил. Жил! Сдержать слезы я уже не могла, и они текли по моему лицу, падая на его обнаженную грудь, где билось сердце, которое никогда не станет моим.

Наверное, я выплакала все накопленные за последние годы слезы, и, когда они закончились, мой разум немного прояснился. Что я за идиотка такая? Я же лекарь! Еще и считаю себя не самым худшим лекарем. И я бегом помчалась к лесу. Ночь все никак не хотела заканчиваться, и в лесу было темно. Только слабый свет луны, пробивавшийся сквозь развесистые лапы елей, освещал мне дорогу. Я знала, где и что искать, поэтому сочные побеги аргон-травы нашла быстро. Свежий сок этой травы снимал лихорадку, и я порадовалась тому, что нашла именно ее. Бежала обратно я сломя голову. Ветки хлестали по лицу, но я не обращала на них внимания. Пару раз спотыкалась о выступавшие коренья и падала. Но, не думая о боли в голых ногах, я бежала. Хорошо, что земля в лесу была мягкая, усыпанная старыми иголками и прошлогодними листьями.

За время моего отсутствия ничего не изменилось, чему я была неимоверно рада. Положив в лоскут ткани аргон-траву, я начала выдавливать ее сок в его приоткрытый рот. Он никак не отреагировал, но я упрямо повторяла свои действия, пока не увидела, как кадык мужчины дрогнул и он проглотил сок. Я облегченно выдохнула и стерла выступивший пот со лба. Так, что дальше? Его нужно охладить. Оглянувшись вокруг, я поняла, что если сброшу его с подмостков, то он скорее всего утонет – наглотается воды, а я не успею его подхватить. Остается только как-то дотащить его до берега и уже там постепенно опускать в воду.

Я осмотрела мужчину и вздохнула. Он был большой и весил, наверное, немало. Придется тащить волоком. Я сняла свой сарафан, оставшись только в одной нижней рубашке, укороченной до самых бедер, и подложила его под спину Ярима. Тянуть придется аккуратно: мостки деревянные, жалко будет расцарапать всю его спину. Почему он, интересно, без рубашки?

Не знаю, откуда у меня взялись силы, но я каким-то чудом дотащила его до берега, переборов смущение, стянула с него штаны и волоком затащила за собой в воду. Села на небольшой камень, видневшийся над водой, и погрузила его тело в озеро, положив голову себе на колени. Вода была прохладная и почти закрывала мне колени. Я крепко держала его голову, не допуская того, чтобы его лицо погрузилось в воду.

Вскоре я почувствовала, что жар начинает спадать и он дышит ровнее. Дыхание стало более глубоким. Я сидела и рассматривала его, пытаясь впитать в себя его образ. Легкими движениями пальцев скользила по его высокому лбу и высоким скулам, провела большими пальцами по густым бровям, погладила нос, впалые щеки и замерла у губ, не решаясь прикоснуться. Спустилась ниже, обвела четко вычерченный волевой подбородок и скользнула по мускулистой шее. Я уже не могла остановиться. Его кожа манила, блестя мокрыми каплями в лунном свете. Кромка воды плескалась на его плоском животе, и я могла рассмотреть его грудь. Широкая, мускулистая, она вздымалась от каждого его вздоха, и я с замиранием сердца положила на нее ладошки. Погладила, наслаждаясь ощущениями от твердых мышц. Огладила плечи и вернулась к лицу. Меня манили его губы, и пальцы в нерешительности замерли у уголков его рта. Потом как-то сами собой очертили их контур и погладили. Вдруг я почувствовала, как его губы захватили мой палец и горячий язык дотронулся до него. От этого жаркого прикосновения разряд удовольствия промчался по всему телу. Я посмотрела в его глаза, которые оказались открытыми, и утонула в их серебре. Глаза обжигали, манили, и было в них что-то такое, от чего любой порядочной девушке нужно было бежать, как от огня. Но я не шелохнулась. Наверное, нужно было убрать руку от его губ, но я и этого не сделала, а только опустила взгляд на его губы, которые теперь поочередно целовали мои пальцы. Нежно, волнующе. Иногда его язык проходился по подушечкам пальцев, и меня снова бросало в дрожь. Разве такое возможно? Получать такое удовольствие от этой простой ласки! Я услышала легкий всплеск – это он поднял руку из воды и, взяв мою руку в свою, прижал ее к своим губам и замер, шумно втягивая воздух.

– Поцелуй меня, – слабым голосом попросил он.

Его глаза смотрели на меня с такой нежностью и тоской, что я не смогла противиться и несмело наклонилась к нему. Он протянул руку и нежно провел ею по моей щеке, задержавшись большим пальцем на моих губах, слегка погладил и переместил руку на шею, подталкивая меня. Я не возражала и, склонившись еще ниже, коснулась губами его губ. Они были слегка шершавые, но теплые и нежные. Я никого до этого не целовалась и не думала, что это может быть настолько приятно. Его губы ответили мне, легко и невесомо целуя в ответ. Стало горячо, и тело охватила странная волна жара. Но все быстро закончилось, и он отстранился, заглядывая мне в глаза.

– Ты, наверное, замерзла? – сказал он заботливым тоном. – Давай выбираться отсюда, мне уже немного лучше.

Мы с трудом перебрались обратно на мостки и оделись. Мельком я заметила его обжигающий взгляд, который прошелся по моей фигуре, плотно облепленной мокрой рубашкой. Но, поймав мой ответный взгляд, он быстро отвел глаза и стал натягивать штаны. Своей наготы он, по-видимому, не стеснялся, а я всеми силами старалась не смотреть в его сторону.

Закончив с одеванием, он растянулся на мостках и, когда я подошла, потянул меня за руку и уложил рядом с собой, удобно устроив мою голову на своем плече и обняв за плечи. Мы молча смотрели в звездное небо, и мне было так уютно в его объятиях, что хотелось плакать от счастья. Разве я могла знать, что объятия мужчины могут быть такими правильными и до дрожи нужными? И пусть это все не по-настоящему, но я-то это чувствую! Чувствую его тепло, его сильную руку, что сжимает меня и поглаживает. Да пусть это хоть сто раз сон! Мне все равно! Я знаю, всей своей душой ощущаю, что это правильно. Правильно для меня и для него. Мы как будто связаны друг с другом, и я физически ощущаю эту нить, что вьется сейчас между нами. Как так получилось, что мы можем видеться во сне? Может, это какая-то магия, неизвестная мне? Или последствия того, что я кошка? Ведь недаром их считают ведьмовскими отродьями, способными на хвосте приносить с собой несчастья или удачу – кому как повезет. А может, это его магия? Может быть, у него так проявляется остаточная магия, которая выходит наружу только во сне? Не знаю. Да и хочу ли знать? Чем мне это поможет? И, устав размышлять, я решила насладиться остатками этой такой беспокойной, но в то же время такой трепетной ночи. Но желанию моему не суждено было сбыться. Я вдруг почувствовала, как что-то тянет меня, и поняла, что пора просыпаться. Грустно вздохнув, я повернула к нему голову, чуть задрав ее вверх, и тихонько сказала:

– Мне пора.

И тут же почувствовала, как напряглась на моем плече его рука, еще крепче прижимая меня, и он как-то обреченно спросил:

– И я никак не могу тебя удержать?

– Нет, – уверенно ответила я, сама не понимая, откуда взялась эта уверенность.

Меня все сильнее тянуло, хотя я сопротивлялась этому, за что почувствовала боль в висках.

– Ты придешь еще? – спросил он, с надеждой глядя мне в глаза, с трудом приподнявшись на локте.

– Да, – тихонько ответила я.

Да, я приду еще раз, а затем еще столько раз, сколько смогу. Вся моя прежняя решимость этого не делать растаяла, как хрупкий лед на осенних лужах при первых лучах солнца. Разве смогу я удержаться после того, как увидела, как он смотрит на меня и просит прийти? Посте того, как поняла, что сама хочу этого не меньше. Разве вправе я лишать нас этой радости, так нечаянно нагрянувшей в нашу не самую радостную жизнь? Будь что будет, но я приду снова.

Об этом я размышляла, уже лежа у него на груди и ласково потираясь о нее мордочкой. Ярим уже не так сильно горел. Он спокойно спал, и только неровное дыхание выдавало его болезненное состояние. Я снова напоила его из тряпицы и решила, что мне пора заняться моей добычей, которая так тяжело мне досталась. Выскочила на улицу и зажмурилась от яркого света. Утро было уже в полном разгаре, и день обещал быть теплым и солнечным. Прибежав в свой тайник, я долго сидела перед грибами и размышляла, каким же образом мне отдать их Яриму. Приготовить отвар из них я сама никак не могу, значит, он должен их найти сам. Но ведь не на крылечко мне ему их выложить? Сразу поймет, что дело нечистое. Он ведь бывший маг, может и догадаться, а нам это сейчас ни к чему. Решение пришло неожиданно, и я приступила к его выполнению, пока Ярим спал. Как же приятно знать его имя!

Быстро сделав все во дворе, я прихватила корни илангока и побежала к дому. Вот с ними мне предстоит помучиться. Пробравшись в дом, я удовлетворенно отметила, что Ярим все еще спит. Обтерев о мокрую холстину корни илангока, потащила их за печку. Он не должен видеть, если проснется, что именно я делаю. А делать я буду совершенно безумную вещь. Надеюсь, после этого я не лишусь языка. Стащив зубами со стола маленькую деревянную плошку из-под соли, которую высыпала на стол, я побрела за печку, где меня ждали корни илангока. Набравшись храбрости, я надкусила первый корень. В прошлые времена я бы их мелко нарезала и измельчила в ступке до полной кашицы и уже потом добавила бы в мазь. Сейчас же я была лишена такой возможности и поэтому принялась усердно откусывать и жевать их, выплевывая кашицу в деревянную плошку. Язык жгло, на глазах выступили крупные слезы. Рот я уже не чувствовала, но продолжала упорно жевать, думая о том, что это должно помочь Яриму хоть немного. Как ни странно, но закончила я с несколькими корешками довольно быстро: они были мягкие и сочные. Я от всей души порадовалась этому и побежала к кадушке с водой – нужно было срочно прополоскать рот. Закончив и убедившись, что он все еще спит, замотала плошечку с драгоценным грузом в холстину и вцепилась в ее концы зубами. Осталось совсем чуть-чуть. Прыгнула на стол, а оттуда на узкую полку с травами и горшочками, где нашла нужный. Стянув лапой завязанную веревкой плотную ткань, служившую крышкой, я, аккуратно держа в зубах плошку и помогая себе лапой, вывалила ее содержимое в мазь и, быстро засунув туда лапу, тщательно все перемешала. Мазь приобрела неяркий синий цвет. Облегченно выдохнув, я постаралась вернуть все на свои места, как было, и поплелась к кадке с водой. Язык опух и приобрел ярко-синий цвет, это я видела, даже не глядя в отражение в воде. Теперь неделю нужно держать рот на замке, чтобы он не увидел.

Утро уже подходило к своему концу, а Ярим все еще спал. Я бесцельно бродила по избе, ожидая его пробуждения. Что случилось за то время, что меня не было? Почему он так сильно заболел? Ведь мне казалось, что он шел на поправку. Совсем чуть-чуть, но становилось лучше, а не хуже. От размышлений меня отвлек шорох со стороны его топчана, и я подбежала к нему. Ярим лежал, повернув голову в мою сторону, и улыбался мне слабой вымученной улыбкой.

– Синеглазка, ты вернулась! – прошептал он и тут же закашлялся.

А я с большим трудом сдержала порыв помчаться к кадушке с водой и притащить ему мокрую тряпицу. Он очнулся и вскоре сможет сам дойти до нее. По крайней мере я на это надеялась.

– Иди ко мне, – сказал он и слегка похлопал рукой рядом с собой. – Я искал тебя. Сначала в лесу. Так боялся, что тебя загрызли звери. Потом дошел до города и поискал тебя в той подворотне и рядом с ней. Подумал, может у тебя там был дом, а я унес тебя оттуда. Мне просто хотелось убедиться, что с тобой все в порядке. Я так рад, что ты цела и вернулась ко мне.

Он улыбнулся так широко, как только смог, и еще раз поманил меня рукой.

Я застонала про себя от чувства досады. Ну зачем? Зачем он пошел меня искать? Теперь понятно, что он либо простыл, либо успел подцепить какую-нибудь новую заразу в городе. Теперь мне и от нее нужно будет искать ему лекарство. И тут же в душе встрепенулось и выпустило хрупкие ростки другое чувство. Радость. Он искал меня. Не забыл, как о чем-то временном и неважном, а искал. Думала я недолго. Запрыгнула к нему на грудь и потерлась о нее мордочкой. Он поднял обе руки и сжал меня в объятьях так крепко, что еще чуть-чуть, и мои кости начали бы трещать. А потом начал меня гладить и укоризненно приговаривать:

– Где же ты была, Синеглазка? Ушла, оставила меня одного. А я скучал, искал тебя. Но ты вернулась. Как же хорошо, что ты вернулась. Правда, придется тебя снова купать. Ты только посмотри на себя? Вся в грязи и в колтунах, – приговаривал он, поглаживая меня.

Он был рад моему возвращению и даже не пытался этого скрыть, и мне в который раз пришлось признаться себе, что я тоже очень рада его видеть. И не просто рада, а наслаждаюсь его обществом и готова пойти на многое, чтобы остаться с ним рядом.

С этого дня для меня все стало так просто и очевидно. Я хотела только одного: чтобы он был со мной рядом, и не важно, кошка я или человек. Я ластилась к нему и не отходила далеко, а он не гнал и в любой удобный момент старался погладить меня или взять на руки. Мое лечение давало плоды: он уже ходил более уверенно, кашель отступал, язвы уже покрылись тугой синей коркой, значит, скоро кожа начнет восстанавливаться. Я вспомнила тот день, когда он впервые намазался улучшенной мною мазью. Сначала он долго стоял и крутил в руках горшочек, принюхиваясь и примеряясь к нему. Он заметил изменения, произошедшие с мазью, но решил рискнуть. И как же он ругался, когда через пару часов покрылся ярко-синими пятнами. Это было до того смешно, что сдержаться я не могла и, когда увидела его, начала фыркать, не переставая. А он стоял и смотрел на меня с прищуром, видя, как я пытаюсь скрыть свой смех, но все мое тело сотрясает легкая дрожь, выдавая меня.

– Смешно тебе, Синеглазка? – нарочито строгим голосом спросил он. – А не ты ли тут постаралась? И как мне, скажи, теперь на люди показаться?

Я не смогла удержаться и огляделась по сторонам: мол, где ты видишь тут людей? Он в ответ не удержался и тоже засмеялся. Смех у него был красивый, глубокий, низкий и такой заразительный. Как же мне хотелось, чтобы он смеялся так почаще.

– Твоя правда, Синеглазка, свидетелей моего позора тут не так и много. Ты да я, ну, может, еще коза, но, думаю, ее не сильно заинтересует мое преображение, а мы с тобой потерпим.

Дни, наполненные неспешными домашними делами, походами в лес и вечерними посиделками в кресле-качалке у печи, текли медленно. Ярим чувствовал себя все лучше и лучше. Помогала настойка из грибов, которые мне пришлось выкапывать у него на глазах прямо под деревом у дома. Разумеется, я сама их туда заранее закопала и теперь с важным видом выкапывала обратно. Он был поражен моей, якобы, находкой и радовался, как ребенок, нашедший клад. Он знал, что с ними нужно делать, и так же, как и я, питал надежду на то, что с их помощью сможет восстановиться.

И если дни проходили не спеша, то, казалось, ночи бегут стремительно. И так хотелось замедлить их ход. Я приходила в его сон каждую ночь, и он всегда откликался. Или все было наоборот, и это он приходил в мой сон? Мне это было совершенно не важно, главное, что каждую ночь я была окружена его лаской и нежностью. Сначала мы не спешили, знакомились друг с другом, разговаривали о многом, сидя на теплых деревянных подмостках и любуясь окружающей нас безмятежностью. Он рассказывал о себе и о службе. Я же не могла ответить ему той же искренностью, поэтому молчала и на все его вопросы говорила, что не могу ему ничего рассказать. Он не настаивал, хотя было видно, как для него это важно.

Но нам быстро перестало хватать только общения – каждый помнил ту ночь и мимолетный поцелуй. Сначала были нежные касания рук, объятия и робкие поцелуи. Они были так волнительны, потому что мы оба понимали, что они всего лишь предвестники чего-то большего, того, от чего замирало сердце и сбивалось дыхание. Мы наслаждались этим ощущением, когда балансируешь на грани и знаешь, что внизу тебя ждет чудо, стоит только сделать шаг. И однажды мы вместе смело сделали этот шаг. Это было как буря, как огонь, что сжигает все на своем пути. Никаких страхов и ограничений – только он, я и это волнительное чувство, пропитанное ощущением нереальности. Все было таким естественным и необходимым. Только прикосновения. Нежные и страстные, заботливые и требующие, изучающие и дарящие успокоение. И ночь за ночью мы погружались в этот притягательный мир и уже не могли остановиться.

Однажды вечером, когда лето уже перевалило за свою половину, мы сидели на крылечке и любовались уходящим за макушки елей солнцем. Ярим сказал:

– Мне нужно в город, Синеглазка, – он задумчиво поглаживал мне спинку, а я насторожилась. – Знаю, это не безопасно для меня, я только начал поправляться и могу там насобирать себе новых хворей. Но я так больше не могу.

Столько боли было в его словах, что я вздрогнула.

– Я должен знать, что за девушка мне снится. И сон ли это? У меня есть знакомые, которые могут мне помочь. Я должен найти ее. Понимаешь, Синеглазка, должен. Она мне необходима, я люблю ее.

От его последних слов в груди разлилось тепло и накрыло жаркой волной все тело. Он любит! Любит меня! Какое счастье! Но радость мгновенно сменилась тревогой. Ему нельзя в город! Если он туда пойдет, то все мои усилия пойдут насмарку. Он снова заболеет, а ведь осталось совсем чуть-чуть до выздоровления. Его кашель почти прошел, язвы сходят, оставляя за собой небольшие рубцы, которые тоже понемногу сойдут. Силы возвращаются к нему, он окреп и начал обрастать мышцами. До конца лета он мог бы уже попробовать восстановиться, и тогда пусть идет, куда хочет, но не сейчас. Паника захлестнула меня. Нужно его остановить. Я должна что-нибудь придумать.

Но сколько бы я ни думала, понимала, что есть только два варианта. Можно рассказать ему все, как есть, и надеяться, что он не кинется меня спасать даже ценой собственной жизни. Этого я не смогу принять никогда. Значит, остается только второй вариант: попрощаться с ним и уйти так, чтобы он больше не искал меня. От этой мысли боль ударила в грудь и дыхание остановилось. С шумом выдохнув, я приняла именно это решение.

Тянуть больше нельзя: я и так достаточно насладилась не принадлежащим мне счастьем, буквально выкрала его у судьбы. Зачем теперь горевать? Я ведь с самого начала знала, что так будет, но все равно решилась, а сейчас пришло время расплаты. Моей расплаты, не его. Для него еще все возможно. Пройдет время, он поправится, забудет меня и уйдет из этой избушки. А я навсегда уйду и из его жизни, и из его снов. Даже если он возьмет меня с собой как кошку, смогу ли я смотреть, как он обнимает другую? Называет ее своей, растит с ней детей. И лишь иногда, проходя мимо меня, невзначай потеребит по шкурке. Нет, я так не смогу. Даже от этих мыслей становится нестерпимо больно. Я должна его отпустить.

В эту ночь я пришла к нему в последний раз. Стоя на подмостках и любуясь ночным пейзажем, который так и не успел мне надоесть за все эти дни, я ждала. Ждала его с таким нетерпением и страхом, что сердце колотилось в груди, как безумное. Тук-тук, тук-тук, тук-тук. Так хотелось плакать, и жгучие слезы уже набежали на глаза. Я запрокинула голову вверх, чтобы не пролить их, судорожно сглотнула. Луна ярко светила в небе, и мне не хотелось думать о том, что больше не будет этих волшебных ночей, немой свидетельницей которым она была. И слезы все-таки не удержались и промчались двумя дорожками по моим щекам.

Я обняла себя за плечи в попытке успокоиться и тут же почувствовала теплые и такие знакомые руки, обнявшие меня сзади, и горячее тело, прижавшееся к моей спине. Как же хорошо чувствовать его тепло и эти руки, обвивавшие меня! И я обмякла в его объятиях, откинув голову ему на грудь, подставляя для поцелуев шею. Ее тут же опалило горячее дыхание. Он уткнулся в нее носом и шумно втянул в себя воздух. Провел горячими губами вверх по шее и нежно, чуть прикасаясь, поцеловал меня за ушком. Ощущение блаженства накрыло меня волной, и все тело стало таким легким и невесомым. А он коснулся губами моего ушка и прошептал:

– Я скучал.

Эти два простых слова легли в мою душу, как легкие пушинки первого снега на черную осеннюю землю. Такие же нежные, хрупкие и такие прекрасные. И от того, что я их больше не услышу, мне хотелось выть и кричать во все горло. Хотелось выпустить все потоки жгучих слез, которые сейчас сдерживала моя такая хлипкая плотина контроля. Но это наша последняя ночь, и я хочу провести ее, наслаждаясь его ласками, а не роняя слезы ему на грудь. Собрав все силы и сглотнув тугой ком в горле, я тихо ответила ему:

– Я тоже скучала.

Он чуть крепче сжал меня в объятиях и прижался лицом к ямке между шеей и ключицей. Его дыхание приятно щекотало мне кожу, руки поглаживали плечи; я могла бы, наверное, всю ночь стоять вот так, чувствуя его дыхание и легкий мужской аромат. Но я развернулась в его объятиях и, вскинув руки, обхватила ладонями его лицо. Я всматривалась в него, пытаясь запомнить каждую его черточку. Больше всего я боялась, что когда-нибудь придет время, и я не смогу вспомнить, как он выглядел, как горели его глаза, когда он смотрел на меня, и какими нежными были его руки. Я так хочу запомнить все это, хочу впитать в себя его образ, чтобы в те немногочисленные и нерадостные дни, что останутся у меня, я могла закрыть глаза и представить его себе, как наяву.