Нормат. Пьески, стишки

У Игоря звонит телефон.

Да я понял, Олег Артемьевич, что сегодня не успели… Конечно, завтра с утра сделаем… Нет, там бюджет уже проведён документально… Пусть тогда Григорьянц и исполнит… А это не моя зона ответственности… Да пошёл ты, Олег Артемьевич… Сам знаешь куда. (Завершает разговор).

Владимир: Ты охренел, герой бюрократии?

Игорь: Ладно, заслуженный либерал России, давай допьём и по домам.

Владимир: Лариса, свет очей моих, посчитай нас.

Разливают, выпивают. Подходит Лариса.

Лариса: Один счёт?

Владимир: Один.

Игорь: Я по карте рассчитаюсь.

Лариса кладёт счёт на стол, уходит.

Владимир: Не ожидал от тебя. Правда. Уволит же тебя твой Олег Артемьевич.

Игорь: Хрен он уволит. У него мозгов не хватит такие схемы придумывать, какие я ему рисую. Переживёт как-нибудь. Тут аптека где-нибудь рядом есть?

Владимир: Понятия не имею, я же не местный. Ты хворый, что ли, распильщик-патерналист?

Игорь: Матери памперсы нужно купить, год уже как лежит. Ладно, дубль-гис гляну.

Владимир: А отец как?

Игорь: Нормально. Окуджаву ей ставит каждый день с Клячкиным. Развлекаются.

Владимир (смотрит счёт, выкладывает купюры): Это тебе, а на чай я в счёт положил.

Игорь (не отвлекаясь от телефона, придвигает деньги к себе): Ладно, будь здоров. Митьке привет передавай.

Владимир: Передам. Пока. (Уходит).

Игорь (набрав номер): Привет, пап… Как вы там?.. Ну и славно… Конечно… Минут через сорок… До встречи.

Подходит Лариса. Игорь рассчитывается картой, одевается.

Спасибо, Лариса, всё было замечательно.

Лариса: Не за что. Приходите ещё.

Игорь уходит.

Лариса стирает на доске слово «СТРУГАДСКИЕ», исправляет «АКУДЖАВУ» на «ОКУДЖАВУ». Включает музыкальный центр, вновь садится за дальний столик с калькулятором.

Из динамиков звучит песня Булата Окуджавы «Ночной разговор».

– Мой конь притомился. Стоптались мои башмаки.Куда же мне ехать? Скажите мне, будьте добры. —Вдоль Красной реки, моя радость, вдоль Красной реки,до Синей горы, моя радость, до Синей горы,– А как мне проехать туда? Притомился мой конь.Скажите, пожалуйста, как мне проехать туда? —На ясный огонь, моя радость, на ясный огонь,езжай на огонь, моя радость, найдёшь без труда.– А где же тот ясный огонь? Почему не горит?Сто лет подпираю я небо ночное плечом. —Фонарщик был должен зажечь, да фонарщик тот спит,фонарщик-то спит, моя радость, а я ни при чём.И снова он едет один без дороги во тьму.Куда же он едет, ведь ночь подступила к глазам…«Ты что потерял, моя радость?» – кричу я ему.И он отвечает: «Ах, если б я знал это сам…»

Медленно гаснет свет.

Омск, декабрь 2018 г.

Между

Обыкновенная история про ужас, летящий на крыльях ночи

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

Сергей Яковлев – писатель

Ксения – его жена

Павел – их сын

Вячеслав Круглов – следователь

Николай Лихонос— журналист

Наталья – однокурсница Яковлева

Валерий – коллега Яковлева

Юрий – литературный агент

Григорий Притуляк – фермер

Елена – жена Притуляка

Лиза – их дочь

Борис, Александр – оперативники

Анатолий Петрович – селянин-пенсионер

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

СЦЕНА ПЕРВАЯ

Небольшой уголок правой части сцены занимают небогатая тахта у проёма окна и прикроватная тумбочка с горящим ночником. Остальное пространство в темноте. На тахте спит Яковлев.

Постепенно возникают звуки, сопровождающие быт деревенской жизни. Слева из затемнения проявляется картина заселения семейства в фермерский дом. Почти всё пространство сцены занимает большой двор хутора, стоящего в лесостепи на излучине пыльного профиля. Заметно крыльцо избы и примыкающий к ней большой сарай с широко распахнутыми воротами. У крыльца стоят торшер, стулья, на которых лежат связки книг. В кресле сидит Лиза, рассматривает модный журнал.

Параллельно с этим процессом Яковлев встает с тахты, вынимает из ящика тумбочки полевой бинокль. Наводит его на фермерский двор, внезапно съёживается и прячется за тумбочку.

За сценой хлопает дверь кабины грузовика, заводится мотор и слышен шум удаляющейся машины.

К Лизе подходит Елена Притуляк.

Елена (садится на стул): Две лишних сотни, паразит, выклянчил. Я, говорит, не нанимался вам вещи из кузова подавать. Моё дело баранку крутить, а на подай-принеси грузчиков из города выписывать нужно было. Это их, значит, сюда за пятьдесят километров притартай, потом назад отправь да работу оплати. Может, для городских три-четыре тыщи и лишние, а у нас этот номер не пройдёт. Мы уж сами как-нибудь, потихоньку… Отец-то куда подевался, Лиза?

Лиза кивает в сторону дома.

Чего он там копошится? Тут вещей-то осталось всего ничего. А мне ещё обед готовить на новом месте. (Уходит в дом).

Яковлев кладёт бинокль, крадучись перемещается во двор. Заглядывает в окна дома, заходит в сарай, трогает стены, оглядывается. Выходит во двор, стоит за спиной у Лизы.

Внезапно распахивается дверь дома, и на крыльцо выскакивает Григорий Притуляк с бутылкой пива в руке. Яковлев замирает в неловкой позе.

Григорий (в открытую дверь): Ты знаешь что? Ты, эта. Я ведь по такой жаре только пива взял. А мог бы Лёху с Петровичем позвать – куда ловчее бы управились. Ну, и новоселье бы отметили, не без того. (Поворачивается к Лизе с Яковлевым, замолкает). Это ещё что?! (Забирает у Лизы журнал). Ты у меня такое ни в жисть не наденешь, ясно? Не хватало нам с матерью ещё здесь замечания из школы получать.

Лиза: Здесь до райцентра два километра. Разбежались учителя к тебе ноги бить, жаловаться.

Григорий (пододвигает стул к креслу, садится спиной к Яковлеву, обнимает Лизу): Я ж все понимаю, доча. Тебе ж теперь в новую школу ходить, новых друзей заводить – непросто это. Но в посёлке-то подружки у тебя все такие оторвы были, прости господи. Мы ж ещё и от них тебя сюда увезли, а то начала б на мотоциклах с парнями кататься каждой ночью, как Танька твоя. Греха потом не оберёшься.

Яковлев аккуратно выпрямляется, начинает уходить на цыпочках в сторону своей комнаты, затем возвращается на прежнее место, откашливается. На него никто не обращает внимания.

Лиза: Какого греха, папка? Юбку короткую надела – уже согрешила, да? Ну что вы за люди такие? Будет нужно, я и здесь себе мотоциклистов найду и спрашивать никого не стану.

Григорий (допивает пиво, ставит пустую бутылку на землю): Не выдумывай. Райцентр хороший, автобус школьный мимо дома будет ездить. Ты учись только. А мы пока обживёмся – скотину вот купим, хозяйство наладим. За пару лет денег накопим тебе на институт.

Лиза: Ага, старайтесь, животноводы.

Во время диалога Яковлев ходит перед Григорием и Лизой, пощёлкивая пальцами, хлопая в ладоши. Потом берёт стул и садится рядом с ними. На крыльце появляется Елена.

Елена: Вы долго прохлаждаться собираетесь? Гриша, ты ж мне ещё погреб сегодня обещал докопать. Иди уже, мы тут с Лизой сами все затащим. Давай, доча, помогай.

Елена с Лизой уходят в дом с поклажей. Григорий достаёт из сарая лопату. Во двор заходит Анатолий Петрович, прислоняет велосипед к завалинке.

Анатолий Петрович: Здравствуйте, хозяева!

Григорий: Доброго здоровья.

Анатолий Петрович: Пять лет дом пустовал. Теперь, значит, вы его купили.

Григорий: Выходит, так.

Анатолий Петрович: Анатолий Петрович меня зовут.

Григорий: Григорий.

Анатолий Петрович: И правильно, Гриша, хороший дом, обстоятельный. А у меня вон тот, заколоченный. Сам-то давно уже в райцентр перебрался, но огород здесь держу. Вот, помидоры с огурцами приехал полить. Жара-то нынче какая стоит, а?

Григорий: Давно такой весны не припомню. Вода-то нормальная здесь, не засолённая?

Анатолий Петрович: И даже не сомневайтесь. У меня в колодце считай что родниковая. Да и Валентина никогда на воду не жаловалась. Как она там в городе? Уехала – и с тех пор ни слуху, ни духу.

Григорий: Кто?

Анатолий Петрович: Так Валентина Герасимовна. Вы ж у неё хозяйство покупали?

Григорий: А, нет. Объявление в газете нашли, позвонили какому-то ротвейлеру, что ли, который квартирами с домами торгует. У него и купили.

Анатолий Петрович: Ну да, ну да. Валентину, значит, не видели. Сами-то городские, нет?

Григорий: С посёлка.

Анатолий Петрович: Ну, считай что наши, деревенские. Земли у Валентины много было, постройки опять же. Чем тут жить собираетесь?

Григорий: Поросей хочу купить.

Анатолий Петрович: Не поздновато? Лето скоро наступит.

Григорий: Лучше пораньше было бы, конечно, но так уж получилось.

Анатолий Петрович: Ну да, ну да. Так картошечку у меня прикупайте свинушек кормить, пока свою не вырастили. Тут прямо за забором деляна моя.

Григорий: Это уж как водится, по-соседски.

Анатолий Петрович: Вот и ладненько. А Валентину, выходит, не повидали, жалко. Узнать хотел, как там у неё с девочками – нашлись ли, нет? Семья-то большая у тебя, Гриша?

Григорий: Жена с дочерью.

Анатолий Петрович: И большая дочка-то?

Григорий: Пятнадцатый пошел.

Анатолий Петрович: Вот, значит, как. А у Валентины двое было: Насте тринадцать и Вере пятнадцать. А тут горе такое.

Григорий: Случилось чего?

Анатолий Петрович: Случилось, как не случиться. Пять лет назад осенью и случилось. Валентина в город к сестре поехала на выходные с утра в субботу, а девчонки после школы должны были вслед за ней отправиться на автобусе. Только сели они, говорят, не на автобус, а в какую-то машину на автостанции – и всё, пропали с концами. Не слышали разве? Розыск объявляли, по телевизору показывали, портреты во всех газетах были…

Григорий: Погоди-ка, как тебя, Петрович, погоди. Сейчас я. (Поднимается на крыльцо, кричит в открытую дверь). Мать, поди сюда! Поживей давай, и Лизу позови… Подожди, сосед, моим тоже знать нужно.

Из дома выходят Елена с Лизой.

Елена: Здравствуйте.

Лиза: Здрасьте.

Анатолий Петрович: Здравствуйте, девушки. Вот какие красавицы теперь на хуторе жить будут! Глядишь, за вами и другие потянутся. В Перфильевке, неподалеку, сразу две семьи из города переехали. Не поверишь, они у себя…

Григорий: Это чья затея была здесь дом купить?

Лиза: Ваша, ваша. Мне и в посёлке хорошо было.

Григорий (Елене): Ты не отмалчивайся. Кто здесь поросей мечтал завести?

Елена: И что? Пасеку тебе нужно было купить в Поливино? Так на мёде разве ж проживешь? Им вон в городе все рынки завалены. А на свинину всегда спрос есть, её каждый сейчас берёт – хоть ты татарин, хоть еврей.

Григорий: Да погоди ты со своей обрезью. Послушай лучше, что Петрович говорит.

Анатолий Петрович: Я и сам обрезь. Мне в малолетстве отец обрезание устроил. Выпивали они с Хайрулкой-татарином, заспорили. Тот за муллой сбегал: чик – и готово. Теперь мне хоть в Иран, хоть в Израиль можно. Везде за своего примут.

Григорий: Ты чего там, еврей начинающий, про девчонок здешних рассказывал?

Анатолий Петрович: Евреи – это те, кто русский народ спаивает. Или там зубные врачи. А нам это ни к чему. У мусульман хоть жён можно менять чуть не каждый вторник. Там, читал я, мужчина может выйти на улицу, в ладоши хлопнуть и три раза крикнуть: «Развод!». Всё, считай что охолостел. А ты попробуй так с еврейкой развестись – она ж первая тебе холостяцкий холокост устроит. Будь ты хоть русский, хоть чучмек. Думаю, не зря на этот Израиль арабы косятся. Я бы на их месте…

Григорий: Дед, политинформацию в другой раз дочитаешь.

Анатолий Петрович: Так, а чего? Я и говорю: жила тут до вас Валентина Герасимовна с двумя дочерьми. Пять лет назад девчонки пропали. Их и спасатели искали, и милиция с собаками, и местный народ помогал – всё без толку. Шумная история была, что ты! Валентина потом в город подалась – вроде как туда они на чужой машине поехали. Чем дело кончилось, не знаю, врать не буду. Да поди если б нашлись, то вернулась бы. Хозяйство тут у неё знатное было и дом отличный до сих пор. Так что не прогадали вы, точно говорю.

Елена: Вот беда-то. Помню я эту историю. Их, значит, дом.

Анатолий Петрович: Их, милая, их. Ладно, спасибо за разговор, за компанию. Приятно вам обустроиться. Поеду я. Даст бог, часто видеться теперь будем.

Лиза: До свидания, дедушка.

Анатолий Петрович уходит с велосипедом.

Григорий (после паузы): Такие, выходит, дела. То-то мне этот твой ротвейлер сразу не понравился.

Лиза: Риелтор.

Григорий: Да хоть рубильник! Как он этот дом расписывал, на машине своей сюда возил, скидку дал чуть не вполовину. А я говорил, пасеку нужно было покупать, пасеку!

Лиза: Ага, чтобы пчёлы нас там всех закусали.

Григорий: Ты слышала, что тебе тут сейчас рассказывали? Ни на шаг у меня одна из дома, поняла? Ни на шаг!

Елена: Ох, Гриша, кто же знал-то?

Григорий: Ладно, что теперь. Давайте с вещами заканчивать. Квас есть?

Елена: Тёплый только. Ты ж погреб еще не выкопал.

Григорий: Тьфу ты! Пошли.

Лиза с Еленой несут вдвоём в дом кресло. Григорий подходит к стулу, на котором сидит Яковлев. Тот вскакивает, Григорий берёт стул, связку книг и уносит их вслед за домочадцами. Яковлев ходит по двору. Забредает в сарай, садится на скамейку и замирает.

Григорий выходит из дома, берёт лопату, точит несколькими движениями бруска и направляется в сарай. Вскочивший на ноги Яковлев наблюдает за ним в безотчетной, звериной панике.

Григорий всаживает заступ в землю. Быстро и ловко выбрасывает грунт из аккуратного квадрата под погреб, погружаясь все глубже. Яковлев напряжённо чего-то ждёт.

Заглубившись по пояс, Григорий попадает лопатой по доскам. Несколько раз раздается глухой деревянный звук. Яковлев идёт к себе в комнату, падает на тахту и накрывает голову подушкой.

Григорий пытается разбить лопатой невесть откуда взявшиеся под землёй доски. Наклоняется, раздается треск разламываемого дерева. Пауза.

Вдруг Григорий резко выпрямляется.

Григорий: О, бля! Ни хера себе!

Суматошно выбирается из ямы, невнятно ругаясь и крестясь, бежит в дом, захлопывает дверь. Раздается звук свалившейся мебели и разбившейся посуды. И почти сразу громкие неразборчивые крики семейства Притуляк.

Резко гаснет свет и прекращается шум. Сцена освещается только ночником на прикроватной тумбочке.

Через несколько секунд звонит будильник. Яковлев медленно просыпается, выключает звонок, садится на тахту, оглядывается и массирует грудь.

Яковлев: Вот же. Чуть не задохнулся. Хорошо-то как.

Открывает форточку, дышит полной грудью.

Свежо.

Выходит из комнаты. За кулисами раздается звук включённого душа.

СЦЕНА ВТОРАЯ

В правой части сцены Яковлев и Наталья сидят на лавочке в сквере, едят мороженое.

Наталья: Вчера Руфика в кафе встретила. Лысый совсем стал. Поболтали.

Яковлев: Как он?

Наталья: Нормально, замдиректора фирмы-какой-то. С Алёнкой развелся лет пять назад. В порядке, на джипе. В гости звал.

Яковлев: Сходи.

Наталья: Зачем?

Яковлев: Поболтать.

Наталья: Ты дурак, Яковлев. У нас с Рудольфом были совершенно романтические отношения на первом курсе – и ты это отлично знаешь.

Яковлев: Джип, говоришь? Японский?

Наталья: Не знаю. Большой.

Яковлев: Он же рохлей был – ты помнишь? Но однажды вызвал меня в шестом корпусе на серьёзный мужской разговор. Очки так по-смешному поддёрнул и говорит: «Мне, Серёга, спросить у тебя кое-что нужно. Пойдём на крыльцо, покурим». А там народ между пар толпится. Ну, решили прогулять лекцию, отправились в парк. Я чувствую, что разговор о тебе будет: и неловко как-то, маетно – ну что я ему могу ответить? А он, знаешь, только одно сказал: «Сделай так, чтобы Наташка была счастлива всю оставшуюся жизнь. Пусть с тобой – но чтобы счастлива». Вот так.

Наталья: А ты?

Яковлев: А что я? Пообещал, конечно. Потом на хоккей переключились, чемпионат мира как раз шёл. Чего-то вдруг вспомнилось.

Наталья: Ты не рассказывал.

Яковлев: Да я и забыл тут же. Что мне этот Руфик, мы и приятелями-то с ним никогда не были.

Наталья: Обещания нужно выполнять, не находишь?

Яковлев: Нахожу. Теряю и нахожу, нахожу – теряю. Ну чего ты, Наташ? Нормально же всё.

Наталья: Нормально. Ведь ты же никогда не обещал сделать меня счастливой. Мне не обещал, я и не настаивала. А обещания другим не считаются: я-то здесь причём? Это ваши с Руфой дела.

Яковлев: У меня нет с ним никаких дел, к сожалению. А неплохо было бы Руфика подтянуть спонсором на книжку.

Наталья: Тебе очередное издательство отказало?

Яковлев: Кому сейчас нужен психологический роман? Детективы писать я не умею, постмодернизм не понимаю, лавстори и пробовать не буду.

Наталья: Конечно. Какие уж тут лавстори.

Яковлев: Ты же понимаешь, о чём я.

Наталья: Ты тоже понимаешь.

Яковлев: Наташа, для меня очень важно напечатать этот роман. Это настоящее – я чувствую, знаю. Первая книжка больше, чем первая любовь. Потом будет проще, потом можно вступить в Союз писателей, найти литературного агента. Главное сейчас пробиться к читателю: он оценит, я верю. Столько бездарного кругом, а у меня – живое, тёплое… Тебе же понравилось, или ты из вежливости?

Наталья: Понравилось, Серёжа. Ты правда очень талантливый, а талантливый человек талантлив во всем. Книжка, значит, больше, чем любовь? Молодец, умеешь. Ты и дома афоризмами разговариваешь?

Яковлев: Ладно, я не сделал тебя счастливой. Напиши об этом в газету.

Наталья: Твоё дело писать. Моё – тебя любить… (После паузы). Нежная какая нынче осень – солнышко, теплынь. Всё, я вернусь минут через двадцать: Юлька наверное уже ждёт с ключами. Не скучай, у нас впереди замечательный вечер.

Наталья уходит. Яковлев задумчиво курит. Затем откидывается на спинку лавочки и закрывает глаза.

Медленно освещается уже знакомый двор хутора. У дверей сарая на земле под полиэтиленом угадываются очертания двух тел. Рядом стоят Борис и Александр.

Борис: Опять шумиха поднимется: «Найдены тела пропавших школьниц», «Маньяки среди нас», «За что мы платим деньги полиции?». Начальство будет нервничать и требовать результат.

Александр: Пять лет прошло, какой результат?

Борис: Мгновенный, как водится. Трупы появились, дело вновь откроется, общественность воспламенится. Всё как обычно.

Александр: Тебе привыкать, что ли, крайним быть?

Борис: Нет. Но противно.

Яковлев встаёт со скамейки, спокойно идет во двор, садится на завалинку. Вслушивается в разговор оперов, не видящих его в упор.

Александр: Следак новый, дотошный, говорят. Будет землю рыть. Чудеса бывают.

Борис: На чудеса надейся, а сам не плошай. Хорошо бы, конечно, эту сволочь прищучить.

Александр: Вспомни Червя. Преподаватель, кандидат наук – милейшей души человек, а вон чего вытворял. Только ведь через три года его взяли. Глядишь, и этого урода найдем.

У Бориса звонит мобильный телефон.

Борис: Да, товарищ майор. Осмотр места провели, хозяев опросили. Сейчас возвращаемся в райцентр, там будем работать по машине. Криминалисты уже освободились. (Выключает трубку). Пора, поехали.

Борис с Александром уходят со двора. Слышен звук отъезжающей машины.

Яковлев подходит к телам, присаживается на корточки. Идёт в сарай, заглядывает в раскоп, потом находит колченогий стул, выносит его на улицу, садится спиной к сараю.

Из дома выходят Круглов и Григорий Притуляк.

Григорий: Не, он фамилию не говорил, только имя-отчество. Вежливый такой, ага, услужливый. Скидку большую дал, чтоб меня. Найдёте вы его, не сомневайтесь. Там одна эта контора по недвижимости, весь первый этаж занимает… И что ж будет-то теперь?

Круглов: Шумно тут у вас будет. Ничего, через неделю всё утрясётся. Живите спокойно.

Григорий: Как же спокойно-то? Нет, говорил ведь пасеку нужно было покупать в Поливино – принёс сюда черт.

Круглов: Ну, дело ваше. Вот моя визитка на всякий случай. Ступайте, домашних успокойте. Кажется, труповозка едет.

Григорий уходит в дом. Стихает шум двигателя, и во дворе появляется Лихонос.

Круглов: Началось. Здравствуйте, Николай.

Лихонос: День добрый, Вячеслав Алексеевич.

Круглов: У вас, журналистов, смотрю, чем больше трупов, тем добрее день.

Лихонос: Извините, работа такая.

Круглов: Бог простит. Но комментариев не будет.

Лихонос: Кто бы сомневался. Значит, так. На ферме, что в двух километрах от райцентра, обнаружены тела двух девочек, которых наши доблестные органы бездарно искали пять с лишним лет. Трупы случайно обнаружил новый владелец дома, купивший его по объявлению в газете. Семья фермера находится в шоке, правоохранители в прострации. Общественность возмущена бездеятельностью должностных лиц. Я ничего не забыл? Примерно такой текст и выйдет в завтрашнем номере. Там ещё много чего будет, но основной посыл вот такой. Материал на полосу, не обессудьте.

Круглов: Валяйте.

Лихонос: Тогда я пошёл? Редактор ждёт с нетерпением.

Круглов: Послушайте, Лихонос. Вы же понимаете, что сейчас у нас появилась точка отсчёта. И вы понимаете, что мы теперь нароем очень много. И что шансы найти ублюдка теперь более чем реальны. Зачем вам лить на нас помои?

Лихонос: А затем, что наш читатель вас не любит. И он в своем безусловном праве.

Круглов: Меня?

Лихонос: Выключайте уже дурака, Круглов. Вас, которые в погонах. И я читателя хорошо понимаю.

Круглов (потирает лоб): Хорошо. Я дам вам всю фактуру по делу, вы исполните нейтральный текст: событие, органы работают, все дела. В дальнейшем будете получать максимальную оперативную информацию и давать ее дозированно, по согласованию с моим руководством. Дело нескорое, но перспективное. Ваш читатель будет доволен. Ну?

Лихонос: И фотографии.

Круглов: И фотографии.

Лихонос: А полномочия на это у вас есть?

Круглов: Выключайте дурака, Лихонос. И да, вы ведь тоже будете всерьёз копать эту тему, не сомневаюсь. Предлагаю честно делиться информацией на взаимной основе. К обоюдной выгоде.

Лихонос: Ваша выгода понятна, а моя в чём? Мы будем вынуждены давать лишь ту информацию, что потребна вам.

Круглов: А выгода ваша, Николай Леонидович, в том, что эта тварь перестанет жить на свободе. Или просто жить. Такие дела.

Лихонос: Резонно. Ладно, готов пойти на сделку с дьяволом в вашем лице.

Круглов: Вы настоящих дьяволов ещё не видели. При всём моём уважении. Мне пора на отчёт к начальству.

Лихонос: Да и мне.

Уходят.

Яковлев встаёт со стула, медленно возвращается на скамейку в сквер. Его будит Наталья.

Яковлев: Что?

Наталья: Ты так тут смешно спал, стонал даже. Пошли?

Яковлев: Пошли.

СЦЕНА ТРЕТЬЯ

В квартире Яковлевых на тахте сидит Ксения, на журнальном столике горит лампа. В углу детская кроватка. Входят Яковлев с Валерием, снимают пальто.

Яковлев: Прости, педсовет затянулся. Спит?

Валерий: Ксюша, привет.

Ксения: Спит. Нормальный у вас педсовет, гляжу. Прямо пахнет от вас этим педсоветом.

Валерий: Это всё я.

Ксения: Ну а кто ещё-то?

Яковлев: Да мы по пятьдесят всего в рюмочной. Ну невозможно же после этой нудятины стресс не снять.

Ксения: Педагоги-алкоголики. Обычное дело.

Валерий: Ксюха, давай поцелуемся?

Ксения (чмокает Валерия в щёку): Эх, Валерка. Ну что, картошку жареную разогреть? У меня и селёдка есть.

Яковлев: Вот у кого есть такая жена? Ни у кого нет такой жены. А у тебя вообще никакой нет.

Валерий: Я старый больной педагог. Меня девушки не любят.

Ксения уходит на кухню.

Яковлев: Не ври мне, тебя Клепикова любит из 10-го «б».

Валерий: И Аронова из 9-го «а».

Яковлев: Ну и вот. Неси уже.

Валерий: Ага.

Валерий достаёт из кармана пальто початую бутылку водки, Яковлев приносит из кухни рюмки, придвигает журнальный столик.

Яковлев: Мы по чуть, Ксюша! Чтоб не скучно было картошку ждать.