Стражи времени

Воспоминания, опять нахлынувшие на фон Шлёсса, не мешали созерцать балетное действо. Немецкий журналист-антифашист, Густав Ленц, чудом выживший в гитлеровском концлагере и освобожденный американскими войсками. Вот кем он теперь является для Советов! Настоящий Густав Ленц был мертв. Густав оказался железным парнем. Фон Шлёсс лично застрелил его, но перед этим пытался поговорить с ним. Один на один. Даже обещал ему жизнь, всё бес толку, журналист отказался работать на него. Этот Густав и напечатать-то успел всего несколько статей. Оппозиционная газетенка, куда он писал, почти сразу была разгромлена штурмовиками, подручными Адольфа. Сам господин писатель, побывав в застенках разных ведомств, попал в руки Отто, уже начавшего свою карьеру в «Абвере». Фон Шлёсс всегда беседовал со всеми, кто попадал к нему в руки. Разговор часто шел почти в дружеском ключе, без криков и рукоприкладства. Отто всегда презирал этих мясников, бивших и истязавших людей на допросах. Хитрость и коварство, замаскированные под участие, вот оружие настоящего разведчика. Люди слабые, надломленные часто клевали на его уловку и навсегда попадали к нему в сети.

В начале войны, находясь в войсках по делам службы, Отто узнал о разбомбленном эшелоне русских. Асы «Люфтваффе» потрудились на славу. От состава остался только остов паровоза и кучка горелых досок. То тут, то там слышались стоны смертельно раненных людей и одиночные выстрелы зондер-команды, добивавших несчастных страдальцев. Отто шел вдоль того, что еще пару часов назад было участком железнодорожного пути, и внимательно всматривался в трупы. Погибшие были одеты в рваные фуфайки, телогрейки, какие-то обноски, почти сплошь мужчины.

Отто прошел дальше, чуть поодаль от насыпи лежал молодой мужчина в форме старшего лейтенанта НКВД. Он внимательно осмотрел карманы гимнастерки убитого, удостоверение личности офицера было залито кровью. Прочесть его было невозможно. Отто еще раз тронул тело, расстегнул ворот с тремя кубиками на петличках, приложил два пальца к шее несчастного. Старший лейтенант застонал, еле слышно, но застонал. «Он жив, жив, его еще можно спасти!» – подумал немец. Вскоре советский офицер пришел в себя, застонал, на сей раз громче и, открыв глаза, уставился на немца.

– Что здесь произошло, что это за эшелон, кто в нем ехал, почему одни мужики? Говори, не бойся, мы не воюем с ранеными, скоро тебе будет оказана медицинская помощь, подобающая военнослужащему твоего звания! – Отто говорил на чистейшем русском языке. Не зря он его изучал. Этот язык сейчас очень ему помогал.

Русский сглотнул.

– Я офицер, в эшелоне ехали зэки, кто – воевать, искупить…. Потом побег…. Потом бомбежка…. Один бежал, бежал…. Погиб солдат-охранник. Он его убил, похитил оружие, потом бежал, – хрипел русский. Кровь лилась из его рта, глаза подернулись мутной пеленой.

– Ты кто? – вдруг спросил он, глядя на Отто, – где мой портфель, там личные дела…. Искать… ищи его сейчас же, ищи! Я приказываю тебе найти… – русский стал терять сознание.

– Он находится в прострации, не понимает, кто перед ним. Он даже не заметил, что на мне немецкая форма, приняв меня за своего, – подумал Отто фон Шлёсс.

В общих чертах Отто уже понял, что эшелон вез на фронт зэков, желающих искупить вину кровью и стать солдатами в штрафных батальонах. Их посылают в самые страшные бои, где шансов выжить, практически нет. Но, что за побег, кто бежал, какой портфель с личными делами? Очевидно, русский говорит о личных делах этих заключенных, которые он вез для оформления их на службу. По опыту Отто знал, что в таких делах описан и характер, и привычки, и склонности будущих воинов, а также номера статей, по которым они проходили и краткое описание проступков и преступлений перед законом.

Отто достал из кармана маленький свисток и пронзительно свистнул, что означало для его группы «Все ко мне». Сержант и пятеро солдат тут же прибежали на зов хозяина. Они знали, что Отто не любит ждать, и даже секундное опоздание может превратиться в отправку в действующие войска.

– Ты и ты – рявкнул Отто, от его участия не осталось и следа. Когда не надо, можно не церемониться, особенно с этими двумя увальнями, кроме недюжинной физической силы, ничем больше не примечательными. – Взять русского, положить на шинель и осторожно, говорю вам еще раз, осторожно перенести его в машину. Потом быстро, я говорю, быстро везите его в госпиталь и поместите в отдельную палату. Доведите до сведения старшего медперсонала, чтобы ухаживали за ним также хорошо, как если бы к ним попал я. Все ясно? Смотрите у меня, если, что-нибудь сделаете не так, и он умрет, или ему станет хуже, я лично расстреляю вас. Все! А вы, сержант, – голос Отто стал мягче, – обыщите все вокруг, вы должны найти портфель этого русского, там важные бумаги. Ищите, ребята, я на вас надеюсь.

Через два часа сержант принес портфель. Отто же в течение этих двух часов разыскал обер-лейтенанта, одутловатого рыжего тюфяка, руководившего зондер-командой, которая добивала раненых и поставил ему задачу:

– Во что бы то ни стало прочесать окрестности и найти беглого русского зэка, который бежал с эшелона, убив охранника, прихватил его оружие. Все нужно исполнить быстро и качественно! – нравоучительно выговаривал обер-лейтенанту абверовец, размахивая перед его носом своим удостоверением.

Сам же Отто открыл портфель, вытряхнув из него землю, набившуюся при бомбежке, и принялся изучать личные дела зэков, их было около пятидесяти. Но только на одном из них стояла пометка красным карандашом, сделанная наспех. Она гласила: «Совершил побег, убив охранника ефрейтора Мигуна, завладел его оружием.». Число, подпись неразборчивы, время – примерно пара часов назад. «Недалеко ушел» – подумал Отто фон Шлёсс, переворачивая страницу на самое начало. Вот и фотография. На ней молодой симпатичный парень, лицо чуть портили глаза. Даже с черно-белой фотографии взгляд казался жестоким и циничным. «Тот еще мерзавец» – подумал Отто фон Шлёсс, прочитав имя – Василий, фамилию – Борзяк, Отто кликнул командира зондер-команды.

– Как вас зовут? – строго, посмотрев тому в его глупую физиономию, спросил Отто рыжего вояку.

– Людвиг Кнопф, – ответил офицер.

«Этот Кнопф – мужик недалекий, настоящая деревенщина, наверняка из унтерофицеров выслужился, с такими нужно держаться построже, по-другому они не понимают» – сразу решил Отто

– Обер-лейтенант Кнопф, я приказываю вам немедленно начать розыск бежавшего с воинского эшелона русских. Вот его фотография, правда, не очень четкая, – Отто ткнул в лицо рыжему фотографию из личного дела Борзяка.

Кнопф внимательно осмотрел фото Борзяка и отрапортовал:

– Слушаюсь, герр майор»!

– Подождите же! Вы не дослушали приказ, нельзя быть таким солдафоном, обер-лейтенант. Иначе, до конца вашей карьеры вы так и останетесь в этом воинском звании…. Так вот! – продолжал фон Шлёсс. – Этот русский очень важен для «Абвера». Он должен быть найден, во что бы то ни стало. Мне он нужен живым. Если беглец окажет вооруженное сопротивление, стреляйте ему в ноги. Не вздумайте убить его. Он бежал с поезда еще до обстрела эшелона нашей авиацией. По моим расчетам он где-то в радиусе восьми-десяти километров от места, где мы с вами находимся. Учитывая характер пересеченной местности, наш русский не мог уйти далеко. Задействуйте все силы вашего подразделения, Кнопф. В случае удачи – награда, в случае провала, вы, обер-лейтенант пожалеете, что появились на свет. Начинайте операцию немедленно! – для пущей убедительности гаркнул фон Шлёсс.

«Проклятый абверовец, разговаривает со мной через губу. Презирает меня, сразу видно – аристократ, небось, сынок богатых родителей. С такими лучше не связываться, такие не лезут под русские пули. Такие только отдают приказы простым немецким парням, вроде меня. Попробуй не угодить ему, мигом наживешь себе беду. Вот теперь придется ловить какого-то мерзавца, гонять себя и своих ребят, рискуя погибнуть» – тоскливо подумал обер-лейтенант.

– Курт! – позвал своего сержанта фон Шлёсс. – Я попрошу вас отправиться на поиски русского беглеца. Держитесь в арьергарде отряда. Ни в коем случае не ввязывайтесь в бой, если он начнется. Предоставьте действовать этим животным из зондер-команды. Когда эпопея с поимкой закончится, свяжитесь со мной. У этого рыжего Кнопфа есть рация. Наши позывные вам известны. Жду! – и Отто хлопнув по плечу Курта, двинулся в сторону автодороги, по которой нескончаемым потоком двигалась немецкая техника.

Добравшись до трассы, фон Шлёсс остановил первую же попавшуюся легковушку. Сидевшему в ней офицеру Отто предъявил свои документы и, ни мало не интересуясь, куда до этого следовала машина, приказал вести себя в госпиталь, который был недавно развернут для оказания медицинской помощи солдатам и офицерам рейха.

Советские войска, постепенно приходившие в себя после сокрушительных поражений первых дней войны, дрались все яростнее и ожесточеннее. А посему, госпиталь быстро заполнился ранеными. Отто смог убедиться в этом, посетив его. Тяжелый дух, кровавые пятна на полах и стенах, кучи гнойных бинтов, сваленные, где попало. Все это неприятно поразило офицера. Один солдат без обеих ног непрерывно орал на одной ноте, как заведенный, другой с забинтованной головой не прекращая, стонал. К ним никто не подходил. Палат, как таковых, не было. Все, и легко, и тяжело раненые находились в одном большом помещении. Молодой санитар в окровавленном фартуке носился между ранеными, не зная, кому из них помогать в первую очередь.

К Отто вышел начальник госпиталя майор-медик. Не выспавшийся, всклокоченный и злой, он, едва взглянув на документ фон Шлёсса, начал выговаривать ему:

– На каком основании я должен помещать вашего русского протеже в отдельную палату? Почему, отказывая немецким солдатам в своей помощи, я должен выхаживать этого ублюдка?

– Где у вас отдельная палата? – не слушая его претензии спросил Отто и закурил, табачный дым помогал не так остро чувствовать зловоние, царившее вокруг.

– Офицерская палата занята. В ней семнадцать раненых, шесть из них – фактически мертвы, – еле сдерживая ярость, отвечал медик. – У меня есть одна свободная комната в крестьянской избе по-соседству, но я держу ее на самый крайний случай и не собираюсь отдавать ее вам, майор!

– Считайте, что этот крайний случай настал, – Отто говорил нарочито спокойно, хотя этот невротик-медик сильно раздражал его. – Немедленно ведите меня к моему русскому раненому! Да, и тот час распорядитесь подготовить отдельную палату. Это хорошо, что она будет расположена в отдельно стоящем доме. Соседство с вашим свинарником, где одни орут не переставая, а другие мочатся прямо под себя, просто невыносимо.

Медик провел его по коридору госпиталя, зайдя в какой-то закуток, он остановился. На тощем матрасе, постеленном прямо на полу, лежал русский. Лицо его стало еще бледнее, он так и не пришел в себя.

– Что с ним? Как от себя чувствует? – спросил Отто у врача.

– Контузия довольно тяжелая, травма головы, посекло спину осколками. А самое поганое то, что он потерял много крови, – отвечал медик.

– Он выживет? – Отто из последних сил крепился, чтобы не вцепиться врачу в глотку, настолько он его раздражал.

– Откуда я могу знать? – врач смотрел равнодушно. – Во всяком случае, повинуясь вашему приказу, мы будем выхаживать его с огромным рвением, обделяя вниманием наших парней, отдавать все силы этому русскому, который так важен для вас, господин фон Шлёсс. – врач уже открыто хамил абверовцу. Медик был одиноким, пожилым человеком, и ничего и никого уже не боялся в этой жизни. Отто почувствовал это и перестал давить на старика.

– Господин доктор! – начал фон Шлёсс, как можно любезнее. – Я попрошу Вас об одной вещи, пусть она покажется странной, но, пожалуйста, исполните ее.

– Что еще? – врач смотрел на Отто, как на исчадие ада.

– Не говорите с ним, он не должен понимать, что находится у нас. Пусть думает, что лежит в палате советского госпиталя. Это очень важно для нас, для Германии, для наших ребят, которые сейчас бьются с советскими войсками. У разведки свои законы! Не обижайтесь на меня, господин доктор, я знаю, как вам нелегко и искренне сочувствую вам, поверьте! – Отто прижал руку к груди. Сейчас он сменил тактику и разыграл перед врачом раскаяние за свою грубость и хамство. Когда было надо, фон Шлёсс умел быть и вежливым, и убедительным.

– Да ладно, чего там, – медик был смущен. – Сделаем все, как надо. Не догадается, ручаюсь! Вот только мои санитары, как они будут с ним разговаривать? За ним ведь нужен уход. А мои люди не знают русского языка.

– За это не беспокойтесь! Я пришлю сюда своего человека. Это мой помощник, он фольксдойч, переселился в Германию незадолго до войны. Раньше жил в Прибалтике. По-русски говорит отлично. Заранее благодарен вам, господин доктор! – вытянув руку в нацистском приветствии, Отто вышел прочь из смрадного помещения госпиталя.

На улице его уже ждала машина, на которой его подчиненные везли раненного русского офицера. Солдаты стояли рядом с автомобилем и курили.

– Как вы посмели курить в присутствии вашего начальника?! – заорал на них Отто. – Ты! – он ткнул в грудь одного. – Немедленно заводи машину, мы едем домой. А ты, – Отто ткнул в грудь другого солдата. – Сейчас же берись за наш передатчик. Курт должен выйти на связь и доложить обстановку.

Говоря, «едем домой», Отто имел в виду небольшую опрятную избу, которую он сам выбрал себе для постоя на ближайшее время. Там его уже ждал ужин, приготовленный хозяйкой. Фон Шлёсс любил и ценил комфорт. Даже находясь на войне, он не собирался отказываться от своих пристрастий.

Умывшись и скинув надоевший за день китель, Отто набросил на плечи любимую домашнюю куртку из мягкого бархата. Он уже усаживался за стол, когда раздался еле слышный стук в дверь.

– Кто там еще, на ночь, глядя? – недовольно пробурчал немец, на всякий случай, доставая «Вальтер» из кобуры.

– Староста местный пришел. Он еще днем приходил, да вас не застал, – доложила Марфа, хозяйка избы, где квартировал фон Шлёсс. – Пустить прикажете?

– Ну что ж, проси, – разрешил Отто.

– Хай Гитлер! – гаркнул вошедший представитель новой сельской власти, нестарый еще мужик с черной окладистой бородой. – Здравия желаю, ваше превосходительство! – подобострастно кланяясь, продолжил приветствие староста.

– Здравствуйте, здравствуйте, Иван Фокиевич, кажется? – слегка поморщившись, поздоровался и Отто.

– Так точно, Конюков Иван Фокич, я, – староста обрадовано закивал головой.

– Выпьете, Иван Фокич, закусите? – Отто фон Шлёсс приглашающим жестом указал на накрытый стол. – Да раздевайтесь же, присаживайтесь, экий вы нерешительный, – Отто приоткрыл дверь. – Марфа, еще один прибор для нашего гостя, уважаемого Ивана Фокича!

«Теперь вот придется ужинать в обществе этого вонючего скота. Интересы службы обязывают тесно общаться с подобным контингентом» – подумал про себя немец, продолжая приветливо улыбаться гостю.

– Ваше превосходительство, я уж сразу к Вам, все знают, что Вы тут самый главный начальник, не то, что этот господин Кнопф, комендант наш, – льстиво начал староста.

– Да вы пейте, пейте, закусывайте, господин староста. Немецкий шнапс плюс русская, как это у вас говорится, закусь? Точно, закусь! Этот симбиоз заставляет организм работать, как часы. А так же наполняет наше усталое тело энергией жизни, – рассуждал фон Шлёсс, наливая в рюмку старосте вместо шнапса самогон. Шнапс Отто берег исключительно для себя.

– Так вот, Ваше превосходительство! – староста был ободрён, что его усадили за стол и потчуют, как дорогого гостя, – Пришел доложить Вам, что сын Евдокии Мироновой, Петька, с партизанами якшается. Как ночь наступит, он, сейчас, со двора шмыг, и к лесу бегёт. Я, Ваше превосходительство, сам наблюдал, лично, как говорится, проверил. Два раза туда он шастал, точно вам говорю. В лесу у них шайка-лейка краснопузая действует. Так вот, этот Петька, сопляк двенадцатилетний, все этим разбойникам доносит, чего у нас в округе деится. Подрывает, щенок, основы нового порядка нашего. Вот значится как, ваше превосходительство! Форменный шпиён, а ведь по виду не скажешь, пацан совсем! – староста закончил и, шмыгнув носом, уставился на пачку немецких сигарет, которую Отто извлек из кармана куртки, собираясь закурить.

– Дозвольте одну сигареточку, Ваше превосходительство, уж очень они ароматные у вас. Как курнешь, будто одеколону какого нанюхался, – староста, выпив уже третью рюмку, смотрел на немца с подобострастием.

– Конечно, конечно, Иван Фокич, берите всю пачку, а вам завтра еще распоряжусь прислать. Вы – представитель нового немецкого порядка, не к лицу вам самокрутками чадить. Вы же не голодранец какой-нибудь колхозный, – Отто поднялся из-за стола и приоткрыл окно. В комнате становилось душно. – А позвольте узнать, Иван Фокич, что же вы с Кнопфом–то не поделили? Вы же ко мне явились, а, по идее, могли бы и ему всё доложить. Он же комендант местный, и в его обязанности входит работа с местным населением.

– А я, Ваше превосходительство, ходил, ходил, а как же не ходить. Мы власть местную уважаем. Да, я ему про Таньку Петелину рассказал. У ней брат – командир в Красной армии. В том годе, на Первомай приезжал, в форме по деревне шлялся, капитан он, ваше превосходительство, точно вам говорю. Я к Кнопфу пришел, а он там с переводчиком, учителем нашим школьным, в шахматы играет. Я ему докладываю, ну, про Таньку и брата ее, командира красного, а переводчик переводит, значит. Ну, думаю, сейчас он мне рейсмарок выдаст, как по закону новому положено, за информацию о врагах рейха, значит.

– А он? – Отто уже начал уставать от этого зануды-старосты, хотя и выслушал его с пользой для себя. В голове Отто уже рисовал свой новый план, план очередной операции.

– А он, ваше превосходительство, засмеялся и выгнал меня взашей, еще свиньей русской обозвал. Ни единой рейсмарочки не дал, а я так старался, – староста, чуть не плакал от обиды.

– А теперь вы, уважаемый Иван Фокич, желаете получить награду, вполне заслуженную, замечу, награду, которой вас лишил обер-лейтенант Кнопф?

– Так точно, ваше превосходительство, – староста переминался с ноги на ногу, явно не собираясь уходить.

– Хорошо, я завтра распоряжусь, получите за две новости сразу. Хотя, ладно, я сейчас напишу записку с требованием выплатить вам установленную законом сумму, – фон Шлёсс взял карандаш.

– Ваше превосходительство, простите меня, дурака, но известий-то было три!

– Как три, помилуйте Иван Фокич? Вы донесли на некую Татьяну Петелину. Брат, мол, ее красный командир, год назад ходил по деревне в форме. Ну ладно, пусть это будет первая новость. Вторая – это про связника партизанского отряда, сына Евдокии Мироновой, Петьку. А где же третья новость?

– Как где? – предатель чуть не плакал. – А про партизанский отряд в лесу? Это разве не информация?

– Но помилуйте, Иван Фокич, об этом отряде вся округа знает. И мы тоже прекрасно осведомлены. Сейчас нет времени их уничтожить, а скоро этому отряду придет конец. Так что, за отряд великая Германия платить отказывается, – Отто уже почти смеялся.

– Ваше превосходительство, – не унимался староста.

– Ну что еще? – немцу уже надоел этот жадный мужлан.

– Ваше превосходительство, дозвольте в счет оплаты за верную службу забрать одну из коров. Ее зовут Зорька. Беленькая такая, с черными пятнами по бокам. Она сейчас стоит на сборном пункте для скота, туда со всей округи коров согнали. Я там недавно был, сразу её приметил.

– Да забирайте вы, хоть Зорьку, хоть Ночку, хоть самого дьявола! – уже не сдерживаясь, заорал фон Шлёсс. Он схватил бумагу, черканул записку и сунул ее в руки старосты.

«За одного паршивого мальчишку-связника выторговал себе целую корову. Не зря его назначили старостой» – зло подумал Отто.

– Спокойной ночи, Иван Фокич, – немец почти вытолкал старосту за дверь.

Наконец-то избавившись от назойливого визитера, немец кликнул Марфу, велев ей убрать со стола остатки ужина. После этого он написал донесение вышестоящему командованию о халатном отношении к несению службы обер-лейтенанта Кнопфа, командире зондер-команды, являющимся так же начальником местной комендатуры. В донесении было отмечено то, что обер-лейтенант не ведет работу с населением, не обращает должного внимания на сигналы, поступающие от старосты и других местных жителей. Часто обсуждает и критикует приказы вышестоящего начальства. А качество их исполнения оставляет желать лучшего. И, наконец, довел до сведения вышестоящего руководства, что обер-лейтенант Кнопф в служебное время нередко пьянствует, распутствует и играет в шахматы с местным переводчиком комендатуры. Довольный собой, Отто фон Шлёсс запечатал донесение служебной печатью, намереваясь утром отправить его по команде.

«Смесь вранья и правды выглядит намного достовернее самой правды» – частенько говорил отец юному Отто. Сын хорошо усвоил отцовские уроки. Уже отходя ко сну, абверовец имел в голове четкий план действий и мысленно возблагодарил Бога за то, что тот надоумил Отто выслушать этого мерзавца-старосту. Его информацию о связном фон Шлёсс собирался использовать в своей очередной комбинации.

Глава 6. Побег

Эшелон несся по рельсам, стараясь, как можно быстрее доставить на фронт людей, решившихся сменить лагерные нары на окоп пехотинца. Пять дней назад, после обеда, состоящего из куска плохо пропеченного хлеба и миски баланды, зэки были построены на плацу перед зданием администрации лагеря на митинг. Настроение у контингента было хуже некуда. Голод, болезни, царящая кругом антисанитария ужасали. При всем при этом плана по выработке никто не отменял. Зэки рубили уголек в шахте. Работа с каждым днем шла все хуже и хуже. Силы покидали лагерный народец. Частенько из забоев доставали мертвых заключенных. Кого-то косила болезнь, кто-то кончал жизнь самоубийством, не выдерживая скотских условий. Робкая попытка не выйти на работу закончилась для зэков трагически. Администрация подавила бунт в зародыше, расстреляв согласно законам военного времени десяток самых активных бузотеров. На днях начальник лагеря огласил контингенту распоряжение об уменьшении рациона питания, скудные пайки зэков подверглись урезанию. Именно поэтому, построившиеся по отрядам заключенные не ждали ничего хорошего от предстоящего митинга. Из административного здания вышли зам. начальника лагеря с незнакомым человеком в форме старшего лейтенанта НКВД.

Первым выступил зам. начальника:

– Граждане заключенные! Гитлеровские захватчики рвутся к Москве, сердцу нашей Родины! Красная армия бьется из последних сил. Враг, неся тяжелые потери, продолжает наступать. Кто из вас хочет помочь своей Родине? Вы все осуждены, народ кормит вас и поит. Пока вы сидите здесь на нарах, бойцы и командиры Красной армии, преодолев временные трудности первых дней войны, бьют фашистских гадов. Вам предоставляется возможность кровью смыть свой позор. Для вас организованы штрафные батальоны, вступив в них, вы сможете послужить Родине! Может быть, вы погибните в бою, но вы умрете, как солдаты, а не как заключенные. Вы снимите позор с себя и с членов ваших семей. Ваши родные смогут гордиться вами. Кто желает пойти на фронт – шаг вперед!

Среди зэков поднялся неясный гул. Каждый говорил своё, переваривая только что услышанное. Политические заключенные почти сразу вышли вперед. Их построили в колонну и увели, оставили только несколько стариков, которых забраковали по возрасту. Среди стоящих на плацу остались почти сплошь уголовники. Офицеры никого не торопили, отойдя в сторону, они курили, бросая недобрые взгляды на сильно поредевшие шеренги. Наконец, один из заключенных, сделал шаг вперед. За ним еще и еще. Борзяк, стоящий в последней шеренге, хлопнув по плечу впереди стоящего товарища, тоже стал пробираться к зекам, изъявившим желание повоевать.

– Гляди, Шалый, там ведь и закатать могут, – шепотом пытался предостеречь его худющий, длинный как жердь зэк по кличке Верста.

– Там закатать могут, а здесь, на такой шамовке, того гляди, сам закатишься, – Борзяк оглянулся назад. – Счастливо оставаться, братва, не поминайте лихом.

Вышедших из строя уголовников, зам. начальника лагеря разделил на два отряда. Первый, большей численностью, сразу увели. Второй же отряд остался стоять на плацу. Борзяк осмотрелся, пересчитал оставшихся. Вместе с ним было ровно пятьдесят человек. Через полчаса появился сам начальник лагеря, полковник, и пристально оглядел стоящих в шеренге зэков.

– Этих, полста самых борзых, отдельно вези, мало ли чего учудят. Деятели еще те, – обратился он к старшему лейтенанту.

– Так точно, товарищ полковник, – отозвался старший лейтенант. – У меня для них и спецвагон в наличии имеется. А остальных в теплушках повезем, тех, которые поспокойнее.

– Добре, старший лейтенант, гляди в оба, – полковник взглянул на зэков. – А вам хлопцы, хочу пожелать, фрицев побольше наколотить, и в живых остаться!