Стражи времени

Берия смотрел на Дадуа своим знаменитым взглядом, прищуривая то один, то другой глаз. Смотрел и молчал. Молчал долго, может быть минуту, потом, перестав прищуриваться, посмотрел Вахтангу прямо в глаза.

– Знаете что, товарищ Дадуа? Давайте-ка, каждый будет заниматься своим делом: вы – своим, научники – своим, офицеры ГБ – своим. И давайте не будем «мешать говно с эклерами», товарищ Дадуа. Вы ведь согласны со мной, не так ли?

Ни до этого разговора, ни после, Лаврентий Берия никогда не разговаривал в таком тоне со своим старым другом. В тот день Вахтанг, вернувшись вечером домой, ждал ареста. Но ни в это вечер, ни в последующие дни за Дадуа никто не пришёл. Разговор с Берией Вахтанг расценил как первое и последнее предупреждение наркома. Больше он Берии не перечил, хорошо понимая, что тот ему этого уже не простит. Дадуа и теперь довольно мягко относился к научным зекам, но делал это по-тихому. Часто приносил им еду и папиросы, но старался передавать так, чтобы местные охранники не видели. Чекисты же со своей стороны, зная, что Вахтанг не простой исполнитель воли наркома, а его старинный друг, тоже больше не рисковали доносить на Дадуа. «Раз Берия не наказал друга в случае со стариком-профессором, значит, не будет трогать и впредь» – рассуждали чекисты. Откуда было им знать о жестком разговоре друзей с глазу на глаз. То, что Вахтанг Дадуа вышел из инцидента невредимым, добавило ему очков в глазах режимщиков, теперь они предпочитали с Вахтангом не ссориться.

Вот и знакомый забор. Шарага находится на окраине Москвы. Также здесь располагается несколько промпредприятий. И их институт по внешнему виду смахивает на фабрику или завод. Впрочем, с дороги ничего, кроме сплошного кирпичного забора, не разглядишь. По верху ограждения натянута колючая проволока, через каждые десять метров – фонари. А вот и въездные ворота. Ни таблички с названием предприятия, каких-либо опознавательных знаков не наблюдается. Едва машина Вахтанга приблизилась к воротам, те сразу открылись. Двое рядовых в гэбешной форме придерживали створки, давая возможность Дадуа заехать на территорию объекта. Ворота закрылись, и ничто опять не напоминало о наличии жизни, которая текла за этими глухими, неприступными стенами. Вахтанг вышел из машины. Навстречу ему, печатая шаг, двинулся крепыш с сержантскими нашивками, старательно козырнул.

– Здравия желаю, Вахтанг Георгиевич.

– Здравствуй, – кивнул Дадуа начальнику КПП. – Сядь в мою машину и отгони её к запасному выходу, я буду выезжать через запасные ворота.

– Есть! – сержант опять козырнул, поправил кобуру и, сев в автомобиль, поехал в объезд здания.

– Вот, хитрец! – подумал Вахтанг. – Ведь мог бы проехать через арку, так было бы короче. Но нет, едет вокруг, чтобы начальство увидело, что Дадуа приехал.

Вахтанг бросил взгляд на окна института. Точно! В окне второго этажа, которое, по случаю теплой погоды, было открыто, Дадуа заметил фигуру начальника режима объекта, майора Ялоева. Того самого офицера, который хотел отправить старика-профессора на лесоповал. Секунду он осматривал Вахтанга из оконного проема, потом быстро кивнул ему и задернул занавеску.

«Вот мерзавец! Такому, человека сгноить, ничего не стоит» – неприязненно подумал Вахтанг, взлетая через две ступеньки по лестнице в лабораторию профессора Ивана Фридриховича Линке. Этого человека и отстоял, в своё время, Вахтанг, спас от лагеря. Правда, касаемо возраста профессора, Дадуа ошибся и ошибся значительно. Позже, Вахтанг поднял личное дело Линке и обомлел – профессору было всего пятьдесят три года, а выглядел Иван Фридрихович на два десятка лет старше. Жизнь у Линке сложилась трагически. После революции он с семьей пытался эмигрировать из большевистской России, но планам не суждено было сбыться. Большевики профессора не выпустили, жена и дочь, в принципе, могли бы покинуть страну, но без главы семьи ехать отказались. С тех пор несчастья посыпались на голову бедного Ивана Фридриховича. Новая власть объявила обрусевшего немца в пособничестве белобандитам. На самом же деле аристократ-профессор слабо разбирался в политике. Путал эсеров с кадетами, большевиков с меньшевиками. Вся его провинность перед Советской властью состояла в том, что родной брат Линке, будучи блестящим морским офицером, не принял революцию. На службу в Красную армию не пошёл, зато подался в лагерь противника. За активную контрреволюционную деятельность Александр Фридрихович Линке был расстрелян. Заодно досталось и Ивану Фридриховичу. Профессор был арестован вместе с супругой. Маленькую дочь профессора Таню отправили в спецприют для детей-сирот, расположенный, где-то в российской глубинке. Там следы Тани терялись. То ли умерла, то ли затерялась где-то на просторах огромной неспокойной страны. Супругу профессора вскоре выпустили на волю из-за слабого здоровья. Она вернулась в Москву. Новая власть даже выделила ей комнатку в переоборудованном под рабочее общежитие, бывшем купеческом доме. Вскоре в Москву вернулся и Иван Фридрихович. Большевики решили, что ученый, занимаясь научным трудом, сможет принести стране гораздо больше пользы, нежели, если бы умирал от голода и холода в одном из лагерей, быстро плодящихся на территории бывшей Российской империи.

Теперь Иван Фридрихович получил большую светлую комнату в коммунальной квартире. Воссоединился с женой, работал во вновь открытом институте, занимаясь любимым делом и искал свою Танечку. Обращаясь в различные ведомства, профессор то терял надежду, то обретал ее вновь. Но все усилия были тщетны. День за днем, месяц за месяцем, год за годом Иван Фридрихович бился в глухую стену чиновничьей чёрствости.

Как же так? Ведь не может человек, тем более маленькая девочка, взять и бесследно исчезнуть, пропасть, сгинуть! – вопрошал профессор то в одном, то в другом кабинете. – Если она умерла, сообщите, где она похоронена. Если не её саму, то могилу ее отыщите!

Но различные комиссии, подкомиссии, ведомства и управления молчали, перестали приходить даже отписки. Один из людей в сановном кабинете, куда Линке в очередной раз пришел со своей бедой, пообещал посадить докучливого интеллигента, если тот не перестанет доставать занятых людей своими просьбами и жалобами. Вот тогда профессор отступил, он испугался, не хотел обратно в лагерь, откуда не так давно вернулся, не успев по-настоящему прочувствовать всю тяжесть положения советского заключенного. Линке понял, что требовать что-нибудь от власти бесполезно. «Плетью обуха не перешибешь» – подумал профессор. Тем временем супруга профессора болела все чаще, а приступы сердечной хвори становились все страшней и продолжительней. Иван Фридрихович помогал, выхаживал супругу, но что он мог сделать, когда даже врачи разводили руками, говоря: «Развился тяжелейший порок сердца. Очевидно, жизненные обстоятельства дают о себе знать». Жена уже почти не вставала с постели, когда Линке арестовали снова. На сей раз ему вменили в вину участие в террористической организации, ставящей своей целью свержение советской власти, а также передачу результатов секретных научных исследований, проводимых его лабораторией, на Запад. Все кругом без исключения понимали, что эти обвинения – полный бред. Просто государство решило создать ученым новые условия труда.

– К чему платить им зарплаты, выделять жильё, отправлять летом в санатории к морю? Все это напрасная трата государственных средств. Можно организовать шараги, предоставить им койку и сносную пайку. Пусть работают на родную страну, нечего время тратить на походы домой. Пусть живут и работают в одном и том же месте. Сразу возрастет научный потенциал Родины, а какая экономия? – вопрошали на своих закрытых совещаниях высшие чины НКВД. – А будут проявлять недовольство – мигом окажутся в настоящих лагерях, где условия содержания на порядок хуже.

Вахтанг Дадуа не был в восторге от идеи создания подобных учреждений. Он искренне полагал, что рабский труд малопроизводителен. И только, оставаясь свободным, человек трудится с полной отдачей. Но также, будучи реалистом, Вахтанг понимал, что возражать бесполезно и принимал существующие правила игры. Вахтанг искренне жалел Линке, восхищался его трудоспособностью, честностью, широтой спектра научных интересов и быстротой мысли. Линке мог решить практически любую научную задачу, поставленную перед ним руководством института. Профессор любовно собирал и доводил до совершенства различные приборы, мог своими руками починить практически любую установку для проведения необходимых ему опытов, содержал в идеальном порядке исследовательский инструментарий. Являл собой в одном лице и исследователя, и техника, и лаборанта. Жена профессора умерла год назад и, теперь Линке всецело принадлежал науке, жил ею, так как других интересов в жизни у него не осталось.

«И такого человека эти «дуболомы» в погонах хотели, оторвав от любимого дела, сослать на верную смерть в лагеря. Они прекрасно знали, что Линке не имеет известий о дочке, заботится об умирающей жене и просто не может в данный момент думать о работе. Знали, но продолжали гнобить учёного. Нет, хорошо, что я вступился за него тогда, – думал Дадуа, открывая дверь лаборатории. – Кто кроме Линке, поможет мне разгадать эту головоломку в Свердловской области? Вот кого нужно, не мешкая, взять с собой, только бы он оказался в добром здравии». Последнее время Иван Фридрихович часто болел. Вахтанг заходил проведать его в местный лазарет, приносил ему продукты и папиросы. Медперсонал смотрел сквозь пальцы на эти передачи, хотя подобные действия должны были пресекаться, согласно правилам содержания заключенных в лечебных учреждениях.

Зайдя в лабораторию, Вахтанг прошёл в маленькую, отгорожённую от остального пространства помещения, комнатку, служившую профессору кабинетом. Все пространство кабинета Линке занимали стеллажи с научными приборами, колбами, какими-то маленькими баночками. Отдельно стоял обшарпанный шкаф с книгами. Дверцы на этой мебельной рухляди отсутствовали, но, несмотря на это, книги и брошюры не вываливались из шкафа, ибо были расставлены ровными рядами. Рукописные листы тонкой некачественной бумаги, на которых Линке записывал результаты своих исследований и опытов занимали отдельную полку и были сложены аккуратными стопками. Стол профессора тоже был старым и облезлым. Сверху крышка стола была накрыта куском обыкновенного стекла, вырезанного четко по периметру столешницы. Под стеклом – какие-то клочки с пометками, маленькая фотография, молодая, красивая женщина в строгом темном платье держит на руках грудного ребенка. Рядом стоит профессор с букетиком цветов. «Семья профессора! Жена с дочкой еще живы, все еще счастливы. А теперь! Бедный профессор»» – Дадуа закурил, задумался. Сколько раз Вахтанг пытался узнать о судьбе дочери Линке, просил знакомых, весьма влиятельных людей. Те только головой качали – ничего сделать нельзя! Сколько времени прошло.

– Вахтанг Георгиевич, здравствуйте, – прервал воспоминания Вахтанга хрипловатый голос профессора Линке. Навстречу, протягивая руку, шел Иван Фридрихович. – А я в библиотеке был, справочник одни понадобился.

– Иван Фридрихович! – пожимая руку профессора, Дадуа сразу же перешел к делу. – Нужна ваша помощь, дело срочное и малопонятное. Необходимо срочно вылететь на место. Там и разберемся, что к чему. Давайте-ка, собирайтесь, Иван Фридрихович! Я пока в режимную часть зайду, оформлю документы. А вы пока, не мешкая, соберите все, что необходимо.

– Вахтанг Георгиевич! Чтобы собрать все, что необходимо, я должен хотя бы в общих чертах знать суть вопроса.

– А профессор прав, – Вахтанг бросил взгляд на часы. Время неумолимо бежало вперед, Дадуа опаздывал на аэродром и опаздывал сильно, наверняка тамошнее начальство, предупрежденное Берией о его, Дадуа, отправке в Свердловск отзвонилось и сообщило, что вылет задерживается по вине самого Вахтанга, до сих пор еще не прибывшего на аэродром. – Ну и черт с ними, со всеми. Задержусь еще немного, введу Линке в курс дела.

Дадуа рассказал профессору все, что знал сам, ничего не утаивая. Профессор слушал внимательно, не прерывая, по окончании рассказа Линке вскочил.

– Как вы понимаете, Вахтанг Георгиевич, воздействие на сознание людей – это не по моей части. Мой удел – точные науки, в крайнем случае, прикладные исследования. Вот здесь, я думаю, буду вам полезен. А чтобы выяснить, что к, необходимо тщательно осмотреть место падения инопланетного тела! Нужно сделать кое-какие замеры, опыты, взять на исследования пробы грунта и все такое прочее, – профессор взволнованно потер руки. – Но мне необходимы будут помощники, ассистенты, так сказать! По крайней мере, двое. Поднести что-нибудь, собрать образцы, произвести необходимые замеры.

– Ассистенты у вас будут, Иван Фридрихович! Я сам с удовольствием буду помогать вам. В крайнем случае, привлечем Антона. Он офицер ГБ, мой помощник. Участие кого-либо еще, кроме нас, крайне нежелательно. Дело секретное, находится на контроле у самого товарища Берии. В случае утечки информации, нам всем мало не покажется.

– Тогда вопрос снят, – профессор достал стремянку и ловко стащил с верхнего яруса стеллажа большой продолговатый деревянный ящик – это для моего инструментария. Пока вы будете ходить по начальству, подписывая разрешение на мой выход с объекта, я соберу все необходимое для исследований.

– Очень хорошо, – Дадуа покинул лабораторию и направился к начальнику режима предприятия, майору Явлоеву.

Явлоев находился у себя в кабинете. Всякий раз, заходя сюда, Дадуа поражался той роскоши, с которой было обставлено обиталище режимника. Отличная Дубова мебель, мягкие кожаные кресла, на стенах портреты Сталина и Берии мирно соседствовали с репродукциями картин русских художников.

«А кабинетик-то у майора по убранству ни чуть не уступает наркомовскому, разве, что чуть поменьше, чем у Лаврентия» – без всякой зависти, просто констатируя факт, подумал Вахтанг.

– А я вас видел из окна час назад, – изобразил радушие майор. – Что же, думаю, Вахтанг Георгиевич, ко мне никак не зайдет. Уже сам ходил вас искать по институту, да не нашел.

Вахтанг бросил взгляд на Явлоева. Режимник по-восточному хитро улыбался.

– Настоящий азиат! Улыбается, а сам зарезать готов. Сегодня, стоя в проеме окна, он был настоящий. Взгляд холодный, губы сжаты в тонкую жесткую линию. А сейчас надел маску благодушия, – подумал Дадуа, молча протянул майору заранее заготовленную бумагу.

Явлоев прочитал, улыбнулся еще шире.

– По личному указанию Лаврентия Павловича действуете? Очень хорошо! Сейчас пропуск Линке на выход с объекта оформлю, – майор убрал бумагу Дадуа в папку и принялся выписывать необходимые документы. Закончив, подождал, пока высохнут чернила, и лихо шлепнул печать, которую осторожно извлек из бронированного сейфа, сработанного еще до революции. Выполнив все необходимые манипуляции, Явлоев отдал документ Дадуа. Вахтанг взял бумагу, скрепя сердцем, пожал протянутую ему узкую, но твердую, как дерево ладонь режимщика и, облегченно вздохнув, направился к профессору.

Со времени стычки Явлоева и Дадуа прошло довольно много времени, но Вахтанг, несмотря на это, продолжал тихо ненавидеть этого восточного царька. Явлоев, судя по всему, платил ему той же монетой, внешне выказывая почет и уважение.

Войдя к профессору, Дадуа увидел, что тот уже закончил собираться. На полу стоял почти полный ящик, все инструменты и приборы. Линке любовно обматывал ветошью, чтобы в дороге уберечь их от порчи и поломок. Тщательно закрыв ящик, Вахтанг отстранил профессора, порывавшемуся самому нести свое добро, и, крякнув от натуги, поволок тяжеленную ношу к машине. Выйдя из здания, Дадуа и профессор расположили ящик в ногах, рядом с задним сидением авто. Усадив Линке рядом с сидением водителя, Вахтанг выехал с объекта через запасные ворота, предварительно отдав пропуск, подписанный Явлоевым, часовому.

Разогнав автомобиль почти до предельной скорости, Вахтанг поехал к дому Антона, но по пути остановился у ресторана.

– Зайдемте, профессор, пора пообедать, – Дадуа подошел к наглухо закрытой двери ресторана. «Мест нет» – гласила табличка на двери заведения. Из-за стекла на них безучастно смотрел сытомордый швейцар. Вахтанг достал из кармана красный прямоугольник служебного удостоверения и поднес его к стеклу, прислонив ниже уровня глаз сытого бугая. Бугай, нагнувшись, и рассмотрев документ, сразу же открыл дверь. Впустив гостей, швейцар, проявляя неожиданную для своей комплекции прыть, бросился в зал, подозвав официантку, указал гостям на столик с табличкой «Занято».

– Для директора молзавода держим. Он тут у нас обедает завсегда, – льстиво поклонившись, вещал бугай. – А сегодня вы у нас, дорогие гости, обедать будете. Зоя, давай неси все самое лучшее! Дорогие товарищи, кушать хотят!

Не прошло и пяти минут, как стол был накрыт по высшему разряду. Выплывший со стороны кухни дородный метрдотель лично принес на подносе графин водки и блюдце с черной икрой.

«Вот ведь, что ксива гэбешная творит. Даже не успел ничего сказать, глядь, а все уже само сделалось» – думал Вахтанг. Сам Дадуа был к еде совершенно равнодушен, мог сутками сидеть на чае с сухарями. Он и в ресторан заехал, чтобы Ленке, впервые за долгое время, мог по-человечески поесть. И профессор воздал еде должное. Ел он, не торопясь, ловко орудуя ножом и вилкой, тщательно пережевывал пищу, закрывая глаза, одобрительно кивал головой. Насытившись, Линке аккуратно вытер губы салфеткой.

– Все съел я один, – виновато посмотрел на опустевший стол профессор. – Сто лет так не пиршествовал.

Дадуа, за весь обед, выпивший лишь рюмку водки, положил на угол стола несколько купюр. Выйдя из ресторана, и усадив слегка разомлевшего от обильной трапезы профессора в машину, Вахтанг поехал к дому Антона. Тот, выйдя из подъезда, уже поджидал их. У ног Зубарева стоял новый щегольской чемоданчик, на котором лежала утепленная форменная тужурка. Захватив офицера, Дадуа, наконец-то, поехал на аэродром. Военный аэродром «Букино» располагался недалеко от Москвы. Пока Вахтанг посвящал Антона в подробности предстоящей командировки, показались знакомые голубые ворота с нарисованными на них красными звездами. КПП. Приехали, наконец-то. Въехав на территорию аэродрома, Дадуа поставил автомобиль на стоянку и, вместе с Линке и Зубаревым направился к взлетно-посадочной полосе, на которой стоял личный самолет наркома. Рядом с самолетом прохаживался личный пилот Берии, подполковник Виктор Рогозин.

– Здравия желаю, Вахтанг Георгиевич! – козырнул подполковник.

– Приветствую, Виктор! – Вахтанг с удовольствием пожал протянутую руку летчика, Рогозин был отличным парнем и превосходным пилотом. – Ты уж нас извини, Бога ради, ждать тебя заставили: дела, понимаешь, раньше никак не могли.

– Ерунда, Вахтанг Георгиевич, Лаврентий Павлович, вот только беспокоится. Звонил лично прямо на аэродром, узнавал, почему до сих пор не улетели. Вы бы с ним связались.

Пришлось Вахтангу идти к начальнику аэродрома, чтобы из его кабинета позвонить в приемную наркома. Соединили лично с Берией, тот попенял другу на нерасторопность и велел держать в курсе дела, а по прибытии явиться на доклад.

Вернувшись к самолету, Дадуа отметил, что багаж профессора погружен, а торе мужчин ждут только его возвращения. Рогозин приставил к люку лестницу-трап и пассажиры поднялись по ней в нутро самолета. Салон поражал простотой и удобством. Небольшой столик и стул были прикручены к полу, лампа, стоящая на столе тоже была прочно закреплена. Прямо перед столиком компактно располагались несколько откидных кресел. Через двадцать минут стальная птица, разбежавшись, взмыла в воздух и взяла курс на Уральский хребет. Антон и Иван Фридрихович сразу же заснули. Вахтанг, закрыв глаза, намечал дальнейший план действий.

Полет прошел нормально, покидая борт, Вахтанг еще раз от души пожал руку Рогозину, поблагодарив его за быструю доставку. Тут же обозначилась и встречающая их группа. Дадуа еле слышно выказал недовольство. Ну, что за ненужная помпа! К прибывшим подъехал «форд». Через несколько минут к «форду» присоединилась полуторка. В кузове, по меньшей мере, два отделения солдат.

Вахтанг Георгиевич? – обратился к Дадуа толстячок в чине майора. – Разрешите представиться! Командир особого полка войск госбезопасности, майор Скворцов, а это мой зам – капитан Грошев.

– Здравствуйте, товарищи офицеры, – Дадуа пожал руки обоим. – Ну, к чему такое беспокойство? Можно было бы и одну полуторку с водителем прислать. Неудобно, ей Богу, вас от дел отрывать.

– Не каждый день к нам из Москвы товарищи приезжают, – майор приглашающим жестом указал на «форд». – Садитесь, пожалуйста.

Профессор и Зубарев забрались в легковушку. Двое бойцов погрузили в кузов полуторки профессорский ящик.

– Я с бойцами в кузове поеду, проветрюсь немного, – Дадуа проворно вскочил в грузовик и уселся на свободное место. Рядом с ним на лавочке восседал круглолицый сержант.

– Куда едем, товарищ Дадуа? – спросил Скворцов. – В штаб полка или сразу в Большие Борщи?

Сейчас вечер уже, давайте сразу в деревню, – ответил майору Дадуа, удобнее устраиваясь на лавке. Машина, взревев, тронулась с места, фары вырывали из синей темноты бетонное полотно взлетно-посадочной полосы. Выехав за пределы аэродрома, полуторка начала подпрыгивать на ухабах грунтовой дороги. Было довольно прохладно, Вахтанг поднял воротник шинели и извлек из кармана пачку «Казбека».

Закуривайте, ребята, – Дадуа пустил пачку папирос по кругу. – Долго ли ехать до ваших Борщей?

– Часа три ехать придется, – за всех ответил круглолицый сержант. – Сейчас дорога получше будет, побыстрее дело пойдет.

– А есть ли среди вас кто-нибудь из этой деревни родом?

– Я сам борщёвский, – степенно, не торопясь, ответил сосед Дадуа, наслаждаясь «Казбеком».

– А что, Андрея Андреевича Копылова, участкового тамошнего, знаешь? – Вахтанг мысленно похвалил себя за то, что предпочел тряску в кузове полуторки комфортному нутру офицерского «форда». Информация сама шла к нему в руки, лучше жителя этой деревни никто не расскажет про личность местного милиционера.

– Как не знать, знаю, конечно. Копылов – мужик надежный, честный, работящий и по службе у него полный порядок. Всех пьяниц да бузотеров местных приструнил. Он, вон, за три села отвечает, так везде люди ему благодарны, никто и слова худого по Андрея Андреевича не скажет.

А я слышал, у него жена не так давно умерла, – Дадуа придал голосу нарочито скучающий тон. – Так от после этого выпивать начал, мерещиться ему всякая ерунда стала…

– Да кто вам такое мог сказать? – сержант щелчком выкинул за борт окурок папиросы. – Да Андрей Андреевич в рот ни капли не берет. Что до смерти жены, что после! Любил он жену сильно – это да! А выпивка – это не про него. А что мерещится что-то, возможно. Там вся деревня чумная ходит с некоторых пор. Рядом с болотом, с неба камень огненный свалился, метеорит, по-научному, называется. Вот с тех пор и началась ерунда всякая. А вы разбираться туда едете?

Да, разбираться едем, – Дадуа узнал все, что его интересовало. – Ты сержант, не рассказывай, кому ни попадя про то, что в Борщах творится. Сам знаешь, время, какое нынче.

– Это точно, – сержант подобрался. – Враги кругом! Мы всё понимаем, политинформации регулярно слушаем. Врагов народа и шпионов иностранных выявлять надобно, да к стенке ставить без суда и следствия.

«И этот туда же! К стенке ставить» – с тоской подумал Дадуа. Достав из кармана папиросы, Вахтанг протянул их сержанту:

– На, кури и товарищей угощай.

– Спасибо! Уже почти приехали, товарищ начальник.

– Какой, говоришь, дом у участкового?

– Вот сейчас у сельсовета остановимся. Второй справа дом и есть Копыловское жилище.

Вахтанг выбрался из кузова грузовика и подошел к «форду», который прибыл несколькими минутами ранее.

– Товарищ майор, – обратился Дадуа к Скворцову. – Завтра к семи утра в Больших Борщах должен быть батальон бойцов из вашего полка. Так же, мне понадобится грузовой автомобиль без шофера.

– А квартировать где будете? – поинтересовался майор.

– Мы остановимся у участкового, – решил Дадуа. – Пусть ваши люди доставят ящик с оборудованием к дому Копылова.

– Слушаюсь. – Скворцов вытянулся в струнку.

– Тогда, спокойной носи! – Вахтанг повернулся и, взяв с собой Антона и профессора, пошел к дому Копылова. Впереди них двое бойцов, пыхтя, тащили ящик Линке.

– Во, хлыщ, – Скворцов сдвинул фуражку на затылок. – Москвич, нас за валенков держит, к бабке не ходи.

– Ты с ним поосторожнее, – остудил пыл начальника Грошев. – Я слышал, что он при Берии советником числится.

– Да! Это точно. С таким ухо востро нужно держать. – Скворцов полез в «форд». – На хрена ему батальон бойцов? Он, что, воевать собрался, что ли?

– Делай, что велят! Им в Москве виднее. Небось, из-за метеорита этого прикатили. Плюхнулся он тут, на нашу голову. – Грошев тяжело вздохнул, и уселся в машину.