Макария

Улыбка и сияющие глаза Хлои. Снежинки, мерцая, застыли в воздухе. Они не движутся. Она ловит снег ртом и смеётся. Всё, как в замедленной съёмке. Живая и весёлая женщина стоит напротив меня и пристально смотрит мне в глаза. Кровь льётся из её левого глаза. Хлоя в панике пытается вытереть кровь у себя со щеки, но она всё льётся и льётся. Её руки все испачканы алой жидкостью. Юбка, кофта, волосы – всё стало липкое и мерзкое от багровой жидкости. Она что-то шепчет.

Проснулся я от звука подъезжающей машины. Я очень удивился, выглянув в окно. Уже смеркалось. Я проспал весь день. Через пару минут двигатель заглох, а ещё через пять минут на пороге появился Дэнис. У него в руках была уйма пакетов. Он даже не поленился захватить ящичек для рыбацких принадлежностей, который зажал под мышкой.

– Твой спаситель прибыл! – сказал он, широко улыбаясь и сваливая на стол все пакеты.

– А я смотрю, ты не любишь мелочиться! – смеясь, ответил я, указывая на сумки.

– Ну, так ты же сам сказал, что помираешь с голода. Вот я и решил, что запас еды, который мы обычно берём на троих, нам будет в самый раз и на нас двоих.

Я был рад видеть Дэниса. Мы были с ним знакомы ещё со времён моей учёбы в академии. Он тоже там учился, но его выперли уже через полгода. Он говорит, что во всём виноват его сосед, но я думаю, что Дэнис просто никогда не хотел становиться полицейским и подсознательно искал причину покончить с этим. Зато сейчас у него своя юридическая компания, и, похоже, он счастлив оттого, что помог тогда своему соседу пронести алкоголь и травку в академию.

Дэнис кинул мне банку пива, которую достал из одного из пакетов. Я возблагодарил Господа за то, что мой друг такой понимающий. Хоть я и не говорил про выпивку, но всё же один пакет был полностью забит банками со спасительной жидкостью.

Пару глотков охлаждающего пива слегка облегчили моё состояние. Я надеялся, что Дэнис тоже устал и не захочет сейчас ничего делать.

Он взял банку и уселся на деревянный стул рядом со мной. Какое-то время мы молчали, уставившись на языки пламени, проглядывающие через чугунную дверцу печи.

– Значит, Роберт не приедет, – сказал он спокойно, не отводя глаз от печи.

– Да. Он повёл свою дочь в пиццерию после сногсшибательного дебюта на скрипке.

Дэнис улыбнулся и саркастично сказал: «Вот только этот концерт был две недели назад. Моя жена водила туда Анжелику и видела Роберта и его дочь».

Мы одновременно засмеялись во весь голос.

– Знаю я, в какую пиццерию он пошёл. Это новый ресторан под названием Liberte. Весь последний месяц он водит в него свою якобы дочь. На втором этаже есть отель. Удобно, не правда ли? – всё также смеясь, сказал он.

– Он ничуть не изменился за все эти годы.

– Это точно. Мы с ним редко общаемся. Такое ощущение, будто с возрастом он всё больше и больше впадает в детство, становится совсем безответственным. Мне кажется, будто он боится, что не успеет перепробовать всех легкодоступных женщин до своей старости. Как это терпит Люси?

– Это кризис среднего возраста. А Люси сама виновата. Уже давно бы вышвырнула его.

– И то верно, – сказал Дэнис. Немного подумав, он серьёзно добавил: – я вот раз в жизни ошибся и теперь до сих пор жалею об этом. Смотря на своих маленьких детей и жену, чувствую, что не достоин такой семьи. Меня съедает это чувство изо дня в день.

Он задумчиво вглядывался в огонь. Я был на сто процентов уверен, что если бы ему предоставили шанс вернуться в прошлое и исправить что-то в своей жизни, то он не задумываясь исправил бы именно тот день, когда они отмечали какой-то праздник на работе. Он сильно перебрал тогда и осознал, что натворил, только тогда, когда проснулся дома, обнаружив на тумбочке таблетку аспирина и стакан воды, заботливо приготовленные его женой.

– Дэнис. Я же тоже чуть не совершил ошибку, – решил я признаться.

– И когда же ты успел? – спросил он удивлённо.

– Я встретил свою школьную знакомую, и мы вместе решили посидеть в кафе. Я и не думал ни о чём таком, но она сама стала инициатором. В общем, когда мы собрались ехать к ней, мне стало плохо. Из-за этого я начал соображать о том, что происходит, и мы разъехались по домам. Но я жалею даже об этом. Чувствую, будто окунулся в грязь.

– М-да. Но ты всё равно самый святой из нашей троицы, – произнёс Дэнис, улыбаясь во все свои тридцать два зуба.

Мы ещё долго так сидели у очага и общались о том, о чём не могли говорить с нашими семьями. Теперь я окончательно успокоился и больше не думал о том, что вчера произошло. Это просто был сон. Меня это не касалось. Это больше не было моей проблемой. По крайней мере, пока.

Проснулся я в обед. Все мышцы ныли с ещё большей силой, а желудок выворачивало от голода. Я совсем забыл поесть вчера. Еду Дэнис разложил вчера в небольшой комнате, похожей на кладовую, где зимой можно было хранить продукты. Она не была утеплена, и холод свободно проникал туда с улицы. Это было что-то вроде нашего холодильника. Я отправился прямиком к этому холодильнику. Найдя жирную курицу гриль на полке, я снова возблагодарил судьбу за такого друга.

Спустя полчаса я наслаждался чувством тяжести в желудке. Если бы ни ноющая боль во всём теле, напоминающая о случившемся, то я бы назвал себя сейчас счастливым.

Послышался хруст снега на улице. Я насторожился. Через мгновение я вспомнил про Дэниса и тут же вздохнул с облегчением.

Надев куртку и захватив с собой шапку, я вышел на крыльцо. Дэнис, оказывается, уже надул лодку и притащил её к озеру.

– Доброе утро, спящая красавица! Чем ты вчера занимался? Лодку не надул, снасти не приготовил! Ты что, вчера только печку затопить успел?

– У меня вчера была какая-то апатия, уж прости, – крикнул я в ответ, надевая шапку.

Он толкнул последним рывком лодку к самому краю озера и, разогнувшись, пошёл прямиком ко мне.

– Артур! Ты лжец! – ответил он, подойдя совсем близко. – Для чего тогда тебе понадобилась деревянная лодка? Ты вчера уже успел порыбачить? Я видел кровь на днище. Ты поймал огромную рыбу, не так ли? Куда спрятал?

Меня бросило в пот. Какая кровь? Я же всё проверил. Неужели кровь просочилась через уйму слоёв пакетов, которые я захоронил вместе с трупом?

– Нет, что ты! – сказал я осипшим голосом. – Дело в том, что я вчера по пути сюда сбил на трассе дворняжку. Я взял её тело с собой, чтобы похоронить. Она оказалась тяжелее, чем я думал. Пришлось соорудить из лодки что-то типа саней, чтобы дотащить беднягу подальше в лес. Сам знаешь, волки могут учуять кровь. Они могут прийти полакомиться собачатиной. Лучше быть подальше от них в этот момент. А то мало ли, вдруг они решат, что их устроит и человеческое мясо.

– Что-то я не понимаю, Артур. Для чего ты тащил её сюда? Не слишком ли много заморочек из-за какой-то псины?

Да, заморочек было и впрямь многовато. Да и стоило мне озвучить свою легенду Дэнису, как она показалась мне совсем не убедительной. Но другого объяснения я не придумал. Я был слишком взволнован в тот момент, чтобы придумать что-нибудь более правдоподобное.

Я сказал Дэнису, что не мог оставить тело просто валяться на дороге. Нужно было закопать её, а лопаты у меня с собой не было. Мне было жалко собаку. В этом я ему не соврал.

Меня даже не удивило то, что смерть собаки меня огорчила больше, чем смерть Хлои. Может быть, это было всё из-за того, что я уже давно привык видеть трупы людей. Или из-за того, что собаку-то убил именно я и теперь чувствую вину из-за этого. А может, и из-за того, что животных я всегда любил гораздо больше, чем людей. И ведь это легко можно объяснить тем, что я вижу в каждом человеке пороки, которых нет у животных. Знакомясь с новым человеком, я мысленно приписываю ему тот грех, который он совершил или мог бы совершить. В любом случае я рассматриваю людей как заведомо провинившихся созданий. Мы все червоточина, не запланированная Всевышним творцом. Мы как черви, изъедающие нашу планету. Даже хуже. Мы те, кто пожирает друг друга. Мы все грешны. Мы все омерзительны в разной степени. Будь то священник, собирающий подаяния с наивных людей и покупая на эти деньги новые серёжки для своей любимой жёнушки. Или десятилетний ублюдок, который топит котят в миске с хлоркой, чтобы увидеть ещё больше мучений крохотного животного. Или возьмём, к примеру, благовоспитанную миссис Роуз, которая является святой для своих соседей. Она готова отдать последнюю рубашку нищему и участвует во всех благотворительных вечерах. Но никто не знает, что этот ангел закапывает у себя в саду уже третий нежелательный плод своей похоти.

Но хуже всего, что человек убеждает себя в том, что он хороший. Он придумывает себе оправдание и прикрывается покаянием.

Человек априори злое существо. Особенно по отношению к другим людям. Если мы помогаем человеку, попавшему в беду, то только лишь для того, чтобы потешить своё самолюбие. Для того чтобы чувствовать себя лучше. Вроде как загладить вину за прошлые свои ошибки. Но что интересно, если мы помогаем попавшему в беду животному, то мы не думаем про спасение своей души. Мы просто хотим спасти это существо и чувствуем облегчение только тогда, когда узнаем наверняка, что судьба этого животного теперь в безопасности. Глубоко в душе мы знаем, что это безгрешное создание, несомненно, нравственно выше всех нас. Может быть, именно поэтому некоторые люди так жестоки к ним. Потому что чувствуют, что сами являются морально более низкими существами.

Можно сказать, что людей я и вовсе ненавидел. Я знаю, что это неправильно, но я ненавидел всех, кого не знал. Для меня все незнакомые мне люди выглядели либо как агрессивно настроенные личности, либо как безнадёжно тупые и ограниченные потребители.

Легко ненавидеть человека, которого не знаешь, так как его поступки всегда кажутся нелепыми и абсурдными, а слова – смешными и несуразными. И я уверен, что для других людей я выгляжу так же нелепо, как и они для меня. Мы все ненавидим друг друга, пока не познакомимся поближе. Если ты не занимаешь более-менее значимую часть в жизни человека, то он так и остаётся сволочью по отношению к тебе. В его сознании ты человек, которым можно пожертвовать ради достижения своей цели, через чью голову можно переступить. Но парадокс в том, что стоит узнать его немного ближе, и он, в принципе, уже не такой и безмозглый, а его общество теперь более-менее терпимо. И вообще, чем ближе к тебе человек, тем меньше ты видишь в нём неразумного. Ну, или подсознательно пытаешься не видеть этого и, конечно же, оправдываешь его.

Естественно, я ненавидел не всех людей. Хоть я и знал, что никто не безгрешен, но от Мари и Софи я никогда не видел лицемерия и притворства. Их я любил безмерно.

Итак, Дэниса вроде удовлетворило моё объяснение, хоть он и посмотрел на меня с нескрываемой насмешкой. Видимо, он считал, что какая-то дворняга недостойна того, чтобы тратить столько времени и усилий на неё. Но это было его мнение, и я не собирался переубеждать его. Нужно отдать должное Дэнису, он также не стал комментировать моё поведение.

Мы не стали долго рыбачить. Раньше мы втроём засиживались до позднего вечера, не замечая за разговорами, как проносится время. Но сегодня каждый из нас просто хотел провести время в спокойствии и желательно без лишних телодвижений. Каждый думал о своём. У каждого были свои проблемы. А мне, ко всему прочему, ещё и было неимоверно тяжело двигаться. По большей части именно эта ноющая боль вновь и вновь возвращала меня к вчерашнему дню, заставляя моё сердце замирать от ноющей тревоги.

Мы с Дэнисом успели поймать пару рыб, которых сразу же приготовили на мангале. После мы устроились у печки, поедая всё съестное, что у нас было, и запивая это прохладным пивом. Мы много разговаривали о своих семьях. За то время пока мы не виделись, у каждого в жизни произошло многое, что можно было бы обсудить. И мы открыто рассказывали друг другу все подробности своих приключений, не переживая о том, что они могут дойти до кого-нибудь ещё. Я доверял ему в этом плане, а он доверял мне.

Так мы и просидели пару часов до того, как не стемнело.

Хорошенько прибравшись, и разложив всё по своим местам, мы начали собираться. Нам нужно было выдвигаться по домам. Отдых закончился. Пора возвращаться в реальный мир.

Когда я отъезжал от озера, на душе у меня не было тяжести. Более того, я чувствовал, будто сбросил эмоциональный груз с плеч. Но чем ближе я подъезжал к своему дому, тем больше чувство тревоги накрывало меня. Уже дома я понял, что попросту боялся смотреть в глаза Мари.

Когда я доехал, дочь уже спала. Мари сидела в гостиной, подняв ноги на диван, и смотрела телевизор. Она не заметила, как я зашёл. Свет от телевизора мерцал в темноте на её спокойном лице. Увидела она меня лишь тогда, когда я присел рядом с ней на диване. По телевизору шёл какой-то чёрно-белый фильм, смысл которого я не уловил. Она молча опёрлась на меня своей спиной так, что я видел только часть её лица.

– От тебя пахнет, – произнесла она своим медовым голосом.

– Ты хотела сказать воняет, – усмехнувшись, ответил я.

– Тебе Клайд звонил. Он не смог дозвониться до тебя вчера.

Меня будто по голове ударили. Я забыл о Клайде. Нужно было позвонить ему вчера и рассказать всё, что я узнал. А что, если Мухтади уже улетел из страны? Это был единственный шанс спасти Акифа. Но сейчас уже поздно звонить. Ночью мы, опять же, ничего не решим. Оставалось надеяться, что араб ещё не сбежал.

– Ты же знаешь, что на озере совсем нет связи. Мы поговорим с ним завтра утром. Думаю, ничего страшного не произойдёт, – изрёк я как можно более спокойно, хоть и сердце моё билось неимоверно.

Скорее всего, она почувствовала, что моя уверенность является напускной, так как плечом она упиралась прямо мне в грудь и могла чувствовать, как моё сердцебиение участилось. А это верный признак лжи. Она не подала даже вида, что заметила это. Как, впрочем, и всегда.

Она продолжала совершенно спокойно смотреть телевизор. Хоть я и смотрел кино вместе с ней, но так и не услышал ни единого слова из фильма. Я был полностью погружён в мысли об Акифе и моём промахе.

Мари пробудила моё сознание тем, что поднялась с дивана и, поцеловав меня в лоб, молча отправилась спать. Я и не заметил, как фильм уже закончился.

После душа я сразу пошёл в спальню, где она уже тихо посапывала в нашей постели. Вся усталость, обретённая за эти дни, разом навалилась на меня. Я заснул сразу, несмотря на всю тревогу, бурлящую у меня в душе.

Глава 5

Всё утро на работе я мучился от головной боли. Настежь открыв дверь кабинета и приоткрыв окно, я сотворил таким образом сквозняк. Таблетка ещё не помогла, поэтому я сидел не двигаясь, обхватив голову обеими руками. Упёршись локтями на стол, я размеренно сдавливал виски большими пальцами. Это облегчало пульсирующую боль в голове. Так как остальные пальцы закрывали мне обзор, то я не мог знать, кто ходит рядом с моей дверью. Я узнавал людей по голосу, когда те здоровались со мной. Так я сидел долго, опустив голову и бессознательно рассматривая документы, лежавшие на столе.

Лора уже дважды заходила ко мне в кабинет. Не получив ответ в первый раз на своё милое замечание о том, что кто-то вчера перебрал с алкоголем, за которым следовало продолжительное хихиканье, она решила прийти ко мне с таблеткой обезболивающего, которое положила перед моим лицом с напускным сочувствием. После этого она ходила возле моей двери каждые десять минут, спрашивая, как я себя чувствую.

Сегодня она раздражала меня как никогда раньше. Я бы с удовольствием прибил её, если бы весь мужской род не ополчился бы на меня после этого, бегая с факелами и вилами за мной.

– Это как понимать! – завопил Клайд.

Я так и подпрыгнул от неожиданности. Он застал меня врасплох, пользуясь тем, что я не мог видеть, кто заходит ко мне в кабинет.

– Клайд, если ты хоть чуть-чуть веришь в Бога, то не ори ты ради него. У меня голова вот-вот лопнет!

– Я-то как раз верующий! А вот ты, Артур, не прикрывайся Богом! – возмущённо ответил он.

– А то что? Буду гореть вечным пламенем в Аду? – простонал я.

– Ты-то точно окажешься там, атеист проклятый, – с еле заметной улыбкой произнёс этот внезапно объявившийся святой.

– Ада нет, Клайд. Мы итак уже в нём живём. Он на земле. Ты прекрасно знаешь, что я по поводу всего этого думаю.

– Ну, если ты не веришь в Ад и Рай, то это не значит, что их не существует. Это твоё личное и, между прочим, ошибочное мнение.

– А я и не говорил никогда о том, что не верю в Рай. Я не верю в Ад. И в церковь. И в религию. И в то, что ты способен отстать от меня сейчас.

– Удобная вера у тебя, Артур. Чтобы человек не совершил, его ждёт вечный покой на небесах! И никакого наказания!

– Ну, почему же?! Рано или поздно нас всех ждёт наказание на земле. Мы уже наказаны тем, что живём на земле. Знаешь, что такое карма? Вот я в карму ещё верю. Но я не верю в то, что на небесах сидит бородатый мужик и ведёт учёт каждого человека, который посещает церковь в воскресенье. А тем, кто не молится перед едой, ставит минус в таблице успеваемости. Это всё до безумия тупо, Клайд. В вашей горячо ценимой Библии говорится, что все равны. Так? – спросил я его и сразу же ответил сам. – Так! А также, что все должны любить и прощать друг друга. Так? Так! Но по факту даже та же самая церковь является иерархической пирамидой. Патриархам подчиняются митрополиты, митрополитам – епископы, епископам – священники, а им, в свою очередь, дьяконы. И где же здесь равенство? А в самой низине находитесь вы – верующие. Безвольные существа, которые обязаны нести пожертвования в церковь, за счёт которых обеспечивают свою жизнь патриархи и архиепископы. Вы обязаны жить по их законам и соблюдать их правила. А насчёт прощения я вообще молчу. Существование церковного суда само по себе абсурдно! Как там говорится: «Не суди, да не судимым будешь»?

– Да, да, да! Я в курсе, что ты самый умный, в отличие от всех нас. Мы все такие бестолковые овощи, а ты уникальнейший человек, – саркастично произнёс он, – но знаешь что? У нас, в отличие от тебя, в самые трудные моменты нашей жизни есть поддержка в виде нашей веры.

Похоже, его задели мои слова. Брови у него нахмурились, а рот скривился. Он был прав: я уникальный человек. Я умудрился разозлить такую вечно позитивную личность.

– Но ты прав, я не отстану от тебя! Почему ты не перезвонил мне? Что там было? Ты встретился с Оливией? – спросил он, всё также хмурясь, но уже немного успокаиваясь.

– Да, виделся. Мы с ней мило поболтали. В следующий раз я заставлю тебя поехать к такой вот старушке. Я даже разговаривал с тем самым арабом. Это всё выдумки старой одинокой женщины, – ответил я, тяжело выдохнув.

Я поднялся из-за стола и закрыл окно. Продолжил говорить я только после того, как закрыл дверь перед носом у Лоры. Она в очередной раз пришла узнать, как у меня дела. Но я успел закрыть дверь раньше, чем она откроет свой рот. Если эта выходка её не обидит, то я даже не знаю, есть ли у неё гордость вообще.

Клайд удивлённо уставился на меня, но ничего не сказал.

– Мужчина просто приехал на заработки. Он говорит, что почти не бывает дома. Он много подрабатывает. У него было много вещей, разбросанных по комнате, что говорит о том, что у него было мало времени навести порядок. Это подтверждает то, что он редко бывает дома. К тому же я заметил на стуле рабочую форму мусорщика. А на тумбочке у него стояла рамка с фотографией сына. Он рассказал, что они с семьёй живут небогато, поэтому он и летает сюда зарабатывать деньги. Жену же с сыном на время оставляет с родственниками.

Что мне было ещё сказать? Если бы я признался, что это тот самый человек, который убил семью Акифа, то мне уже не придумать веского оправдания, из-за которого я не сообщил ничего. Наверняка Мухтади уже улетел. Сейчас мне нужно было думать о себе.

Я долго размышлял о судьбе Акифа. Даже если его оправдают, то ему уже не ради кого будет жить и работать. Его жизнь уже сломана, а моя – ещё нет.

По лицу Клайда было видно, как его уверенность сменялась разочарованием. Он понял, что ошибся. Точнее, я заставил его так думать.

– А что насчёт того, что говорила её подружка? Они же утверждали, что человек, ошивающийся у подъезда одной, и человек, живущий в квартире другой, это один и тот же человек, – он пристально взглянул на меня.

У него ещё была надежда на то, что я ошибся, хоть и уверенности в голосе поубавилось.

– Они всё придумали и сами же в это поверили. Это бедный район. В тот вечер я встретил как минимум троих мужчин, подходящих под описание. Мухтади не был там никогда. Он в это время работал в другом конце города. Эта теория натянута за уши, Клайд. А я зря потратил время на это.

Испустив из груди неопределённый рык то ли разочарования, то ли злости, Клайд сел напротив меня. Он непроизвольно посмотрел в окно, опёршись на спинку стула и скрестив руки на груди.

– Ну что, Артур, это было единственной возможностью помочь нашему несчастному, – тихо сказал он, – будем надеяться, что адвокат ему попадётся не бесчувственная сволочь, как это почти всегда бывает.

Он ушёл, оставив меня с новым угрызением совести. В моём наборе уже было угрызение совести за смерть Хлои, за дикое желание изменить Мари и за убийство собаки. Теперь ко всему этому добавилось ещё и угрызение совести за намеренное сокрытие преступника, которое повлекло наказание невиновного.

В этот день я толком ничего не делал. Большую часть времени я провёл за бестолковой писаниной. Сосредоточиться я всё равно не мог, поэтому решил уехать с работы ещё в обед. Я даже не стал объяснять мой ранний уход. Лора и так сама всем разболтает, что мне всё утро было плохо. И, естественно, все будут думать, что я уехал домой из-за похмелья.

Первым делом я поехал в автосалон. Нужно было как можно быстрее заказать чехол на сиденье. Мне было некомфортно видеть постоянное напоминание о случившемся в виде синего пледа, накинутого на переднее сиденье автомобиля.

Чехол пообещали привезти через неделю. На лучшее я и не надеялся. Придётся потерпеть ещё немного.

Я долгое время ездил по городу, бесцельно проводя таким образом своё время.

Мне не хотелось ехать домой. Я всё также боялся смотреть в глаза своей жены. Я чувствовал, будто она знает, что у меня что-то не так. Но она не расспрашивала меня ни о чём. Её молчание действовало хуже, чем если бы она допрашивала меня с упрямым сволочизмом, которое свойственно всем ревнивым женщинам.

Подъезжая домой, я увидел машину Мориса. Меня даже не удивило это. Я уже привык замечать её везде, где бы то ни было. Но теперь я знал, что этот человек не просто издевается надо мной, он ещё и хотел посадить меня в тюрьму. Теперь я точно был уверен в том, что не сын Мориса убил ту женщину. Эта сволочь хочет обезопасить себя раз и навсегда.

Гнев мгновенно закипел во мне. Я резко остановил машину на обочине. Выскочив из автомобиля, и даже не захлопнув дверь, я стремительно направился к Морису. Я видел, как он испуганно начал заводить свою машину.

– А ну стой, сволочь! – заорал я во всё горло.

Я и сам не заметил, как уже бежал за отъезжающим автомобилем. Остановившись, я смотрел ему в след. Сообразив, что я нахожусь на своей улице и осознав, что соседи могут увидеть меня, я оглянулся по сторонам. Меня никто не видел. Улица была пуста. Как же было бы дико увидеть соседям меня, гоняющегося за машиной священника. Да ещё и с проклятиями в его адрес. Это было бы очень сложно объяснить.

Гнев постепенно угасал. Я и сам не понял, зачем погнался за ним. У меня ещё будет время наведаться к нему домой. Нужно это сделать без лишнего шума.

Чертыхаясь, я сел в машину и доехал до своего гаража. Софи тоже была дома. Я это понял, увидев в коридоре её мужеподобные ботинки. Сняв куртку и шапку, я направился на кухню. Они ужинали. Увидев меня так рано, они даже замерли на пару секунд.

– Что? Я так плохо выгляжу? – попытался пошутить я.

Помыв руки и поцеловав дочь в лоб, я уселся за стол. София улыбнулась и продолжила есть. Мари ничего не сказала. Она молча поставила передо мной тарелку с вилкой и снова села за стол.

– Было мало работы? – спросила она, энергично нарезая у себя в тарелке отбивную.

Я тем временем накладывал себе пюре.

– Что-то типа того. Да и голова целый день раскалывается. Ничего делать не могу. К тому же нужно было ещё заехать сегодня в автосалон и заказать чехол на сиденье.

Мари замерла, держа насаженные в мясо вилку с ножом. Она смотрела сквозь тарелку.

– Зачем тебе новый чехол? – спросила дочь, одной рукой орудуя вилкой, а другой – печатая что-то у себя в телефоне.

– Я нечаянно сбил собаку по пути на озеро. Не мог бросить её на дороге, поэтому положил её на переднее сиденье, чтобы закопать на озере. Чехол сильно испачкался кровью, – ответил я, проводив взглядом Мари.

Моя жена с обеспокоенным видом встала из-за стола и удалилась из комнаты. Она слышала, что я сказал перед тем, как она вышла из комнаты, но ни на секунду она не заинтересовалась этим. Зато дочь сразу оторвала взгляд от телефона. Она взволнованно посмотрела на меня.