Римская сага. Битва под Каррами

– Я вчера долго думал, как поговорить с тобой об этом, – решил сразу начать с главного он. – Дело в том, что Марк Красс предложил мне вчера уехать в Рим… с сенатором Мессалой Руфом. Тот обещал добиться для меня какой-то должности на Сардинии. Обещал решить все проблемы в суде… – в горле запершило, он запнулся, чувствуя, что говорит совсем не о том. – Но я не хочу уезжать. У меня нет сейчас ни дома, ни имения, ни денег, чтобы вернуться в Рим. Сардиния – это болото, понимаешь? Что там делать? Только собирать оливки, ловить рыбу и получать из Рима заказы на хлеб и вино?

– Лаций, – спокойно произнесла Эмилия, – ты это хотел мне сказать? – она замолчала. В воздухе повисла неудобная тишина. Совсем рядом ехала какая-то повозка, и непослушный осёл не хотел везти тяжёлый груз. Хозяин ругался и отчаянно бил животное. Ишак в ответ громко орал и не двигался с места. Лаций в душе ругал себя самыми последними словами, но чувствовал, что не может говорить об их отношениях. Он поднял взгляд на Эмилию, и та увидела в них отчаяние. Она сидела прямо, сложив ладони на коленях. Густые волосы были собраны на затылке в простой узел. Чёрные брови, эти чёрные брови, с которых он не раз стирал краску, чтобы, шутя, испачкать ей щёки, сейчас изогнулись над печальными глазами тонкой дугой страдания и боли.

– Нет, не это, – пересилив себя, наконец, тихо произнёс он. – Я думаю о тебе всё время. И мне без тебя плохо. Я бы хотел, чтобы ты сказала мне: «Где ты, Гай, буду и я, Гайя». Но у меня нет даже дома, где ты могла бы произнести эти слова! Понимаешь? Я не могу вернуться в Рим вот так, как побитая собака, – со вздохом произнёс он. – Я всё знаю. Это ты попросила Мессалу Руфа помочь мне. Но я не хочу такой помощи. И твоей помощи – тоже, – в его голосе невольно прозвучало раздражение. – Не знаю, почему. Но не хочу. Я вернусь в Рим с Крассом, а не с тобой. И ещё… ещё я не хочу быть твоим любовником. Я хочу быть твоим мужем, и мне плевать, что будут об этом говорить.

– Лаций, я тебя ни в чём не виню. И ни о чём не прошу, – покорно произнесла она. Нежная улыбка тронула губы Эмилии, и в глазах засветилось счастье. – Почему ты оправдываешься? Я боялась, что ты соврёшь и не скажешь это, – её голос звучал беззащитно и нежно. Лёгкие оттенки бархатной хрипотцы были едва слышны, и его снова потянуло к ней. Эмилия как-то странно улыбнулась и сложила руки на животе. Внезапно по её лицу промелькнула тень, и, взяв Лация за локоть, она тихо произнесла: – Я была в храме, а потом жрецы провели для меня ауспиции.

– И что? – напряжённо спросил он, предчувствуя неприятные новости. Гадания всегда вызывали у него настороженность и волнение.

– Я скажу тебе ровно половину. Если ты вернёшься в Рим, то я скажу тебе: «Где ты, Гай, буду и я, Гайя». Обещаю тебе! Ты будешь самым счастливым мужчиной в мире! Но только вернись!

– Что за чушь! Почему ты так говоришь?

– Потому что жрица в храме Изиды сказала, что в Красса вселился бог жадности и он приведёт его к гибели.

– Это можно было сказать и без пророчества, – недовольно пробурчал Лаций.

– Наверное, да. Но ещё она сказала, что один человек победит всё римское войско за один день. Совсем скоро. В живых останутся единицы. Поэтому я и прошу тебя быть осторожным.

– Это – невозможно! Жрица ошиблась! Ты знаешь, что такое сорок тысяч человек? Кто их здесь может победить? Кто? В Азии нет такой силы? Не то что силы, здесь просто нет столько людей. Ни в одной армии. Поверь мне…

– Ты меня не слышишь, – Эмилия положила руку ему на плечо. – Я прошу тебя вернуться живым.

– А что сказали жрецы по ауспициям?

– Они сказали, что мы больше никогда не увидимся. Ты должен это знать. Вот видишь, я рассказала тебе почти всё. Но я хочу, чтобы ты вернулся! Ты слышишь?

– Да. Но что они предсказали?

– Что Квирин накажет Красса и весь его род. Что Квирин заберёт Красса к себе и никто никогда не найдёт его ни живым, ни мёртвым. Они сказали, что его ждёт чёрное золото.

– Бр-р-р, – передёрнулся Лаций. – Чёрное золото? Как-то всё мрачно и неприятно.

– Поэтому я и прошу тебя быть внимательным. Ты слышишь? Может, ты всё-таки изменишь своё решение?

– Что, что я могу тебе обещать? Ведь я – воин! – он покачал головой и замолчал, чувствуя, что ему действительно нечего сказать. Интуиция подсказывала, что боги пытаются предупредить его о чём-то опасном, но он уже настолько запутался во всех их предзнаменованиях, что не хотел больше об этом думать. – Прости, я останусь здесь.

– Наверное, ты – прав. Но мне всё равно было очень, очень хорошо с тобой. Даже когда ты рассказывал о мечах и кинжалах, – со вздохом произнесла Эмилия, как будто приняла в глубине души какое-то важное решение. – Пусть они тебя берегут! Берегут для меня, – она подняла на него полные слёз глаза, и Лаций увидел, что там поселилась тоска. – Завтра мы отплываем. Я поеду с Мессалой Руфом. Не надо приезжать к кораблю. Думаю, в этом больше нет необходимости. Мне будет больно видеть тебя на берегу, – она поджала губы и опустила голову. Лаций набрал воздух, чтобы ответить, но не смог найти правильные слова.

– Подожди! – он схватил её за руку и крепко сжал.

– Мне больно, не надо, – Эмилия потянула руку к себе. – Я не рассказала тебе ещё одну новость. Наместник на Сицилии отдал свою жену Виргинию под суд из-за измены с вольноотпущенником и слугой Красса. Ты должен был его знать. Его звали Оги Торчай.

– Оги? И что дальше? – с замиранием сердца спросил Лаций.

– Да, я знаю, что он был твоим другом, – с сочувствием произнесла Эмилия, и Лаций с удивлением заметил в её голосе эту новую интонацию. – Он пошёл на смерть из-за любви… к жене наместника на Сицилии.

– Да, я помню Фабия Кантона.…

– Они убежали в Египет, но их поймали и вернули на Сицилию. Однако наместник оказался настолько глуп, что решил отвезти их в Рим и судить.

– Это из-за её родственников. Он не мог судить их сам на Сицилии. Ему бы не простили.

– Наверное. Суд должен был состояться через месяц после ухода армии Красса. Но когда за ним пришли, было уже поздно. Суд был не нужен. Бедняга был при смерти. У него было жёлтое лицо, такое всё страшное, опухшее, как будто в голову налили целую амфору оливкового масла.

– Не может быть, – нахмурился Лаций, представляя себе Оги Торчая в таком виде. – Он, что, сильно болел?

– Не думаю. Ты знаешь, что он сказал мне перед смертью? Что благодарит Лация Корнелия Сципиона и будет ждать его в городе, где умер самый страшный враг Рима.

– Что?! – Лаций от изумления откинулся назад. – Как он мог это тебе сказать?

– Не знаю, почему, но за несколько дней до его смерти ко мне пришли два эдила и цензор. Они сказали, что Оги Торчай хочет поговорить именно со мной.

– Не может быть!

– Да, так. Так вот, он передал мне эти слова. Он сказал, что ты меня любишь и что он знает обо мне всё. Ещё он добавил, что обязан тебе жизнью. И зачем-то попросил передать, что Оги Торчай будет ждать тебя в городе, где умер самый страшный враг Рима. Кто это? Я точно знаю, что этот человек умер. Как он может ждать тебя в каком-то городе? Ты можешь объяснить?

– Ганнибал… – задумчиво произнёс Лаций. – Слушай, а у него был на лбу шрам? – неожиданно спросил он.

– Шрам? – Эмилия на мгновение замолчала, но потом отрицательно покачала головой. – Нет. Точно нет. Он был лысый. Эдилы сказали, что у него от темноты и болезни выпали все волосы. Сами они боялись к нему приближаться. Говорили, что у него заразная болезнь. Но он сказал, что у него болит бок и эта болезнь не заразная. Ещё он сказал, что я буду с тобой счастлива.

– Правда? А что с Виргинией? – Лаций постепенно начинал догадываться, что произошло на самом деле.

– С женой наместника? Она умерла от прокола пузыря.

– Умерла?

– Да. Она была беременна от Оги Торчая и хотела избавиться от ненужного плода. Я слышала, что так посоветовал ей поступить сам Помпей. Он обещал помочь на суде, даже дал денег. Помпей собирался подкупить судей, чтобы освободить её, но Оги Торчая, как изменника, надо было казнить.

– Откуда ты всё это знаешь? Помпей рассказал?

– Нет, он бы не рискнул. Но если надо, я умею быть ласковой и со слугами, – добавила она.

– Виргинию убили?

– Не думаю. Она умерла сама. Плод не вышел, он остался в животе. Плёнку яйца прокололи, но он застрял, и она истекла кровью. Я видела её. Страшная смерть. Лицо всё чёрное, как родинка на щеке. Большая родинка, – Эмилия провела по ладони пальцем, показывая, каким было родимое пятно. – Не понимаю, как он полюбил такую уродливую женщину.

– Родинка? – вырвалось у Лация, и Эмилия с удивлением посмотрела на него, не понимая, почему он так волнуется. – Но у Виргинии не было родинок!

– Да? – теперь настала её очередь удивляться.

– О боги! Неужели… Старый добрый Сцинна, – расплылся в улыбке Лаций. – Теперь мне всё понятно. Это был он.

– Сцинна Торчай? Это был он?!

– Конечно, он! Он ведь давно болел. А умершая женщина – точно не Виргиния. У неё никогда не было родинок.

– Как же я сразу не догадалась! – воскликнула Эмилия. – Мне всё время казалось, что здесь что-то не так, но я никак не могла понять. Значит, его брат жив?

– Да. Скорей всего, он вместе с Виргинией уехал из Рима.

– В тот город, где умер Ганнибал? Это далеко?

– Да, в Вифинии, – задумчиво покачал головой он.

– Лаций, дорогой, любимый! – неожиданно с жаром произнесла Эмилия и обняла его за плечи. – Умоляю тебя, давай всё бросим и уедем туда вдвоём, прямо сейчас! Вифиния недалеко отсюда. Прошу тебя! Никто не будет знать, где мы. Но я не хочу тебя терять! Я никому не говорила этого, но сейчас моё сердце готово разорваться от боли, потому что… – она уже хотела раскрыть ему свою тайну, но, взглянув в глаза, осеклась. В них она увидела непримиримую решительность и суровость.

– Эмилия, я тоже никому не говорил таких слов. Я тоже хотел бы, чтобы ты стала матерью моих детей, несмотря ни на что! Не плачь, подожди… Ты сама знаешь, сколько великих римлян совершали поступки, из-за которых потом не могли жить спокойно. Я не хочу, чтобы надо мной смеялись. Я хочу быть победителем, и не хочу бояться вернуться в город, в котором вырос. Я не смогу жить на чужбине. И я люблю тебя. Ради тебя я готов покорить весь мир. Но без победы и денег я не смогу смотреть в глаза тебе и детям.

– Лаций, Лаций, что ты говоришь?.. – шептала Эмилия, не в силах успокоиться и чувствуя, что не может больше терпеть эту муку. – Прости. Я тебя понимаю. Но знай, я всегда буду ждать тебя.

Она встала, сложила ладони на животе и улыбнулась в последний раз. Потом развернулась и, ничего не говоря, вышла из беседки. Он ещё некоторое время сидел на краю лавки, потом встал и направился к воротам. Эмилия стояла на портике за колонной и смотрела ему вслед, гладя живот и не замечая, что слёзы продолжают катиться по щекам.

– Ты не хочешь пройти в дом? – раздался за спиной голос новой рабыни. Эмилия ничего не ответила, только отрицательно покачала головой. – Хочешь воды? – девушка протянула ей неглубокую чашу. Эмилия взяла её, но пить не стала. Рабыня вздохнула. – Твой мужчина убивает тебя, госпожа, – кротко произнесла она. – Он делает тебе больно.

– Да, – тихо согласилась она. – Ты – права. Но эта боль почему-то приятна… Как сладкий яд. Понимаешь, что гибнешь, но остановиться не можешь. И хочется пить ещё и ещё, – она замолчала. Рабыня, не зная, что ответить, стояла рядом и чувствовала, что после этой встречи с красивым мужчиной её госпожа резко изменилась и теперь уже вряд ли будет такой, как прежде.

ГЛАВА ВОЛООКАЯ ЕГИПЕТСКАЯ РАБЫНЯ С КОЖЕЙ ФИНИКОВОГО ЦВЕТА

Путешественники и сенаторы уехали. Вместе с ними уехала и частичка родного Рима. Никто больше не рассказывал о знакомых местах, не шутил об известных патрициях и их жёнах, не рассказывал последние новости и не возмущался глупостью магистратов. Холодный ветер с востока дул, не переставая, целую неделю, и Лаций впервые в жизни почувствовал, что ему стало одиноко и скучно. Даже оружие не радовало его. Хазор сделал действительно отличный меч, а ножи были, как стрелы, – тонкие и острые. Только почему-то цвет металла был чёрный. Старый кузнец сказал, что это цвет золы и крови чёрной змеи и беглого раба, в которой он закалял лезвия. Для этого беглеца заставляли бегать по кругу до изнеможения, а потом делали надрезы на горле и руках, чтобы слить розовую кровь. Она закаляла железо лучше всего.

Лаций целый день рубил всё, что попадалось под руку, прошёлся по десятку чучел и столбов, разбил в щепки створку ворот лагеря, показывая Варгонту, какие у него ножи, потом обсуждал с Атиллой новый шлем, но уже через день ему снова стало скучно. Что-то было не так, и он не хотел признаваться, что дело было в Эмилии. Сердце ныло и страдало, а занять себя было нечем. Ехать к кузнецу за шлемом не хотелось, потому что всё там напоминало, что они были в кузнице вдвоём. Поэтому Лаций ждал, пока Хазор сам пришлёт гонца. Так прошли две недели.

Однажды на рассвете он проснулся полный решимости закончить дело со шлемом и после бритья отправился в город. Слуг и ликторов брать с собой не хотелось – они обычно только мешали и привлекали много внимания. Несмотря на прохладные ночи, днём было уже довольно жарко. Дорога до города заняла полдня. Подъехав к кузнице, Лаций какое-то время постоял на углу, вспоминая о том, как они выносили жену старика, и вдруг ему стало плохо: голова закружилась и к горлу подкатила тошнота. Он решил вернуться в лагерь, не встречаясь с Хазором. Развернув лошадь, Лаций проехал несколько улиц и, доехав почти до самых городских ворот, почувствовал, что сейчас его стошнит. Накануне поздно вечером Атилла и Икадион притащили откуда-то мёртвого барана, зажарили несколько кусков и пригласили его присоединиться к трапезе. Видимо, мясо было плохим, потому что от одной мысли о еде Лация сразу же скрючило пополам, и, как только ноги коснулись земли, угощение друзей тотчас покинуло его желудок. Когда всё закончилось, он хотел встать, чтобы найти воду и умыться, но мир вдруг перевернулся, и Лаций без сознания упал под ноги коню, прямо спиной в пыль. Он не видел, как выбежавшие из дома люди какое-то время спорили между собой, что с ним делать, но потом быстро подхватили под руки и занесли внутрь. Так он оказался в доме небогатого купца-сирийца, где повстречал там странную рабыню-египтянку, которая на какое-то время отвлекла его от мыслей об Эмилии. Но только на время…

Служанку с кожей цвета спелого финика звали Тхао. Её руки, шея и лицо, казалось, были политы тёмным оливковым маслом, поэтому глаза выглядели большими и невероятно красивыми. Тонкие, ровные губы никогда не покидала лёгкая улыбка, как будто она была рада любому человеку, с которым разговаривала, при этом Лаций видел в её взгляде искреннюю заботу и внимание. Тхао помогла ему прийти в себя и ухаживала весь вечер. После этого он провёл в доме купца ещё пару дней. Рабыня разговаривала с ним на греческом языке, хотя немного понимала и римский. По вечерам они вели беседы о Риме и Египте. Оправившись, Лаций предложил хозяину продать Тхао за десять серебряных монет и ещё сдать ему комнату для проживания. Комната была не нужна, но он хотел таким образом отблагодарить хозяина за оказанную помощь. Тот охотно согласился. Цена была слишком хорошая. Лаций предусмотрительно никому не сказал об этом, но по благодарным глазам Тхао понял, что сделал это не зря.

Три месяца вынужденного безделья в зимнем лагере приятней было проводить с египетской рабыней, чем с ликторами в палатке. Теперь он меньше бывал в легионе, переложив заботу о подготовке пехотинцев на Варгонта Рукумона и Атиллу Крония, которых Красс к этому времени уже повысил в звании, назначив трибунами легиона. Кроний в тот день чуть не умер от счастья, но Варгонт спас его, не дав тому в одиночку выпить все запасы вина из обоза Мария.

Красс не заставлял свою армию готовиться к предстоящим битвам и почти всё время проводил в поисках сокровищ в тех городах и храмах, которые оказались в его ведении как наместника, устанавливал там новые правила сбора пошлин с кораблей и обкладывал новыми налогами купцов. При этом он сам следил за сбором этих податей, чем удивлял даже своего сына Публия. С Лацием консул почти не общался, заявляя на советах, что на таких легатов, как он и Октавий, можно полагаться без слов. Но Марк Красс всегда был непредсказуемым человеком…

Вынужденное бездействие высвободило у Лация достаточно времени, чтобы проводить его вместе с Тхао. Она знала так много интересного, что он удивлялся, как и когда эта юная рабыня успела всё это узнать и запомнить. Оказалось, что родом она происходила из семьи служителей храма в Мемфисе, но о родителях почему-то вспоминать не любила. Лаций с удовольствием слушал её греческий, иногда поправляя и помогая найти нужные слова. Она только смеялась, но старалась всё запоминать. Если бы он только знал, что когда-то ему тоже придётся учить чужой язык, ничем не отличаясь от этой рабыни-египтянки!

В один из жарких дней наступившей весны они сидели под навесом и изнывали от жары, которая даже в тени заставляла людей и животных превращаться в бесформенные, растёкшиеся по пыльной земле туловища. Верблюды неподвижно лежали у стены с открытыми ртами, из которых торчали большие жёлтые зубы. Их глаза были плотно закрыты мохнатыми веками, и только вечерняя прохлада могла заставить их изменить положение тел.

– А у римлян есть кошки? – неожиданно спросила Тхао.

– Да, есть, – ответил Лаций. – А что?

– В Египте кошки – священное животное. Они ловить мышей и охранять еду на складах.

– Ловят, а не ловить!

– Хорошо, они ловят страшных змей, и люди жить спокойно. Их, как и людей, провожать в дальний путь, когда умирать. Тела кошек специальные люди готовят семьдесят дней, их надо пропитывать специальными травами. Эти травы должны сохранять тело долго. И моя семья была тоже с богиней Баст.

– Кто это? – спросил Лаций.

– Баст – богиня кошек. Она – женщина с головой кошки. Мой отец служил в храме Баст, когда я быть ещё маленькая. Я плохо помню, что было. Люди говорили, что в храме кто-то убил всех кошек. Мой отец быть хранитель этих священных животных. Все люди в городе тогда выбрили себе брови от горя. Это было ужасно. Обычно такое происходит в одной семье, когда там умирает кошка – и люди брить брови. Но тогда было плохо всем людям. Это было большая беда для всех жителей в городе.

– Да, я тоже помню очень странную историю. Мне рассказывал её один друг, Марк Серпипий Румий. Ну да ты его не знаешь. Он был в Египте семь лет назад. Там римский возница случайно переехал кошку, и, представляешь, какой-то египетский солдат убил его на месте. Это невероятно – убить римского гражданина! Из-за какой-то кошки! – Лаций вспомнил эту историю, но, судя по лицу Тхао, сочувствия у неё не вызвал. – Ладно. Рассказывай, что же потом произошло? – спросил он. Темнокожая рабыня опустила глаза.

– Отца убили в храме. Как жертву Баст. А нас продали. С тех пор я здесь. Но я не жалуюсь. На всё есть воля великого Ра. Он есть наш свет, и он всё видеть на земле. Он дать жизнь всему, и он править наша судьба. А ещё у нас есть священный глаз бога Гора. У меня на руке есть. Смотри, – она показала ему плечо. На тёмной коже красовался небольшой чёрный глаз. – Мы носим на шее круглые камни с глазом, которые оберегать нас, потому что они похожи на глаз Гора. У меня здесь тоже такой, – Тхао показала ему ожерелье, и Лаций увидел, что один из шариков действительно был голубоватого цвета и напоминал человеческий глаз. – Ты можешь сделать себе такой на плече, – Тхао показала Лацию на свою татуировку.

– Нет, спасибо, – поблагодарил он. – У меня – свой. Мои боги берегут меня по-другому.

– У тебя чёрный амулет. На шее. Очень странный. Я такой никогда не видела.

– Да, он очень старый. Из далёкой страны. Но для тебя это неважно. Что ты там говорила про бога с глазом?

– Это – не бог, это – глаз бога, – поправила его Тхао.

– Какая разница? Наши боги дружат. Вот, видишь, даже тебя послали мне, – он улыбнулся и потрепал её по голове. Тхао опустила взгляд и замолчала. Этот римлянин нравился ей всё больше и больше. Но даже ночью, когда она жалась к нему всем телом, он думал о другой. Она это чувствовала и во всём винила странный амулет с завитушками. Это он мешал ей. И она мечтала, чтобы Лаций снял его хоть на одну ночь! Тогда Тхао смогла бы покорить его сердце навсегда.

Она рассказывала ему много легенд своего народа, и вместе с ней Лаций уносился в древние страны, удивляясь совпадению её историй с преданиями римлян. Через несколько месяцев, когда Красс неожиданно решил начать подготовку к походу против парфян, Тхао заболела, и Лацию пришлось продать её почти за бесценок жившему в соседнем доме купцу Талакубу. Однако он был уверен, что, заплатив деньги, расчётливый торговец не бросит девушку и будет о ней заботиться. Для таких людей всегда было важно, чтобы деньги не пропали даром. Как показало будущее, в этом Лаций оказался полностью прав.

ГЛАВА ЗЛОВЕЩИЕ ПРЕДСКАЗАНИЯ СТАРОЙ ГАДАЛКИ МАРКИЛИИ

Ещё задолго до своей болезни Тхао не раз уговаривала Лация зайти к одной старой гадалке на рыбном рынке, чтобы узнать свою судьбу. Однако он не верил в предсказания этих восточных Фурий и в душе посмеивался над ними. Его оберегали Марс и Аврора, поэтому он прислушивался только к их знамениям. Но Тхао была так настойчива, что однажды он согласился. Что может быть страшного в этой гадалке? Какая разница, гадалка на рынке или жрец в храме Изиды, Афины или другом месте? Лаций не раз слышал их непонятные завывания в храмах палестинских и финикийских городов и открыто посмеивался над ними. Однако времени было много, и он согласился. И ещё ему не хотелось видеть расстроенное лицо Тхао.

Наступившая весна раскрасила виноградники и редкие кусты ярким зелёным цветом, после чего их листья стало нещадно палить солнце. Лацию казалось, что весна от лета здесь почти не отличается. Только вода в море была весной холоднее, а летом – теплее. И ещё летом было больше караванов с верблюдами, которые, качая изогнутыми шеями, медленно тянулись по дороге в направлении берега и обратно, всегда навьюченные мешками и всегда безразлично спокойные.

Лаций и Тхао вышли из дома ближе к вечеру, когда зной немного спал и можно было спокойно дышать. В центре города, сразу за рынком, они свернули на узкую улочку, в конце которой виднелась толпа мужчин. Гони громко что-то обсуждали, наблюдая за боями скорпионов, и делали ставки. Лаций попросил Тхао ненадолго остановиться. Здесь собрались непохожие друг на друга люди, одетые в разные одежды, высокие и низкие, толстые и худые, говорящие на разных гортанных языках, но тем не менее понимающие друг друга, потому что всех их объединяло одно общее чувство – азарт. Сгрудившись вокруг небольшой площадки, зрители смотрели вниз, на землю, где была выкопана яма локоть глубиной и три локтя шириной. Именно там происходили основные события.

Обычно два конкурента договаривались о правилах с толстым судьёй, тот принимал от них монеты и после этого спорщики, развязав свои кожаные мешочки, аккуратно вытряхивали в яму скорпионов. Когда Лаций и Тхао приблизились к толпе, на них никто не обратил внимания. Держатель залогов поднял на мгновение взгляд, оценил их и сразу же забыл, переключившись на события в яме. Первым на дне оказался большой чёрный скорпион, которого, судя по выкрикам, все считали его победителем. Вторым туда попал его маленький собрат жёлтого цвета, который казался безобидным и не таким грозным, как его противник. Он был в два раза меньше чёрного и вёл себя так, как будто совсем не собирался сражаться.

Наконец большой скорпион выдвинулся вперёд, держа над собой изогнутый, как лук, хвост. Он стал угрожающе помахивать им над головой и один раз почти коснулся жёлтого малыша. Но тот даже не пошевелился. Наконец, чёрный гигант подполз на такое непочтительно близкое расстояние, что почти упёрся головой в своего неказистого соперника. Зрители почувствовали близость развязки и замолчали. Никто не хотел пропустить этот захватывающий момент. Сгрудившись над ямой, они, затаив дыхание, смотрели на чёрного великана, который уже отвёл хвост назад, готовясь нанести смертельный удар. Лаций стоял на носочках, вытянувшись вперёд как можно дальше, и не спускал глаз с двух противников. В тот момент, когда чёрный скорпион собрался рвануться вперёд, его жёлтый соперник опередил его, выбросив вперёд свой маленький короткий хвост. Это произошло так быстро, что почти никто не заметил, куда попало жало. Лацию показалось, что удар пришёлся прямо в голову. Большой скорпион замер, его хвост, занесённый для страшного удара, на какое-то мгновение завис над телом, а потом медленно опустился на землю. Над толпой пронёсся вздох удивления и разочарования. Через мгновение зрители взорвались криками и стали взбудоражено размахивать руками, тыча себя пальцами в лоб. Хозяин чёрного скорпиона никак не мог поверить в гибель своего любимца и осторожно переворачивал того короткой палочкой с одного бока на другой. Второй игрок, спрятав маленького победителя в кожаный мешок, с явным удовольствием получал выигрыш, смешно раздувая от удовольствия пухлые, потные щёки.