Буран 2.0

Европу в двадцатом веке обескровили – а я сейчас повторяю общеизвестные истины – двумя мировыми войнами, десятком революций, гражданских войн и разными междоусобицами. И всякий раз Россия – а мы ведь говорим о России – велась на эту, как говорят в некоторых кругах, шнягу. Позволила ввергнуть себя во все мировые войны, допустила революции, а позднее, на излёте века, допустила новый, тотальный распад сложившегося общественного устройства, что бы о нём ни говорили – плохого или хорошего. И, как выясняется потом, всё и всегда – под чужую дудку. И сейчас, в пору очередного обострения отношений между нашими странами, как вы думаете, кто кого переиграет? На чьей стороне шансы? Под чью дудку пляшут россияне, и что изменилось в мозгах большинства россиян? По большому счёту, очень немного – почти ничего. Всё те же легкомыслие, шапкозакидательство, квасной патриотизм со стороны одних и непреодолимое желание продать страну за гамбургер и банку колы со стороны других. Одни жаждут твёрдой руки, не желают видеть очевидного и не хотят думать, другие смотрят на страну через кривое зеркало и не хотят ничего делать. Остальные, циничные и хитрые, предпочитают ловить рыбку в мутной воде. И то, и другое, и третье явления (я не говорю «точка зрения», потому что точка зрения подразумевает работу мысли и стремления души, а в вышеописанном нет ни того, ни другого) отвратительны, хотя и в разной степени. И в том и другом случае есть нежелание или неспособность извлекать уроки из прошлого. Как будто эта, нынешняя, относительно спокойная и более-менее сытая жизнь не оплачена кровью предыдущих поколений, и не было тех десятков миллионов погибших за весь двадцатый век. А правительству как будто того и надо – вместо того чтобы – перефразируя классика – устранять разруху в сортирах, оно культивирует её в головах. Но об этом можно говорить бесконечно и приводить всё новые и новые примеры, что мы все, собственно, так любим делать. Но давайте попытаемся смотреть в корень. Учитывая, что возможности США больше примерно в 10 раз, и то, что ребята из американских правящих кругов уверенно настроены на победу или, по крайней мере, не хотят проигрывать без боя, прошу всех здесь присутствующих взглянуть реалистично на очень вероятный результат этой борьбы. И – всё-таки надо быть реалистами – этот вероятный результат, увы, не в пользу нашей страны. Но это взгляд узкий, сугубо прагматический. Так проще считать и делать прогнозы. Но, как я выше упоминал, совсем не единственный. И в истории немало случаев, когда объективные расчёты опрокидывались иррациональными факторами, которые невозможно прогнозировать. Последний крупный пример – Великая Отечественная война. И хотя по всем расчётам – как гитлеровским, так и заокеанским – у СССР не было шансов на победу, решающим фактором этой победы, как всем известно, стали не только и не столько ресурсы, танки и самолёты, сколько невероятный дух советского народа, проявившийся в связи с трагическими событиями тех лет. И заплатившего реками крови за эту победу. И если взглянуть правде в глаза, если на что и приходится надеяться, так это на духовный подъём в трудный для страны период. Но нельзя, или даже преступно, строить на этом расчёты.

И если подытожить: население планеты растёт в геометрической прогрессии, а оставшиеся на планете ресурсы небесконечны. В связи с этим конфликты среди мировых правящих кругов будут усиливаться. Мы в преддверии невиданного кризиса планетарного масштаба. При этом России принадлежат четверть мировых запасов всех ресурсов и седьмая часть суши. Многие это считают несправедливым. Особенно если учесть, что население России – всего два процента от мирового. С почти полной уверенностью можно говорить, что давление на Россию будет только возрастать по всем направлениям. И учитывая всё вышесказанное, для того, чтобы просто выжить, очень велика вероятность того, что России опять придётся умыться кровью. И одними военными приготовлениями ситуацию спасти будет невозможно. Вспомните Советский Союз: он имел всё мыслимое и немыслимое оружие, гигантскую армию. И что – это спасло его от смерти? Считается, что нужно развивать экономику, и отчасти это верно. Но какую и как? Если американского образца, то это неизбежно ведёт к кризисам и не дай бог к войнам, что не раз было доказано, а если сталинскую – то к лагерям и репрессиям. Поиски «золотой середины» приводят к установлению шаткого равновесия, готового в любой момент рухнуть, и к деградации населения, теряющего цели существования и зачастую закрывающего глаза на многие нарушения закона ради сохранения своего status quo и поддержания зыбкого комфорта…

9.

Два человека, один из которых был в белом халате, молча наблюдали за бесчувственным телом. Тело принадлежало крепкому темнокожему мужчине в белой форменной рубашке и с пустой кобурой на поясе, посаженному на стул с руками, заведёнными за спину и схваченными там полицейскими браслетами. Тело безмолвствовало и лишь только издало чуть слышимый стон, как тот, что в белом халате, привстал с кресла и поднял за подбородок голову арестованного. Убедился, что взгляд того начинает принимать осмысленное выражение, и сухо произнёс не оглядываясь:

– Он приходит в себя… остальных зовите.

Второй, в невзрачно-тёмном костюме, повторил эти слова по рации. Минуту спустя в помещение с пуленепробиваемыми окошками под потолком вошли несколько седовласых и представительных мужчин.

– Ну что?

– Секунду. – Тот, что в белом халате, со шприцем наготове оглянулся на руководство и, получив кивком разрешение, стянул темнокожему здоровяку жгутом руку повыше локтя и внутривенно ввёл содержимое шприца. Мужчина судорожно вздохнул, медленно выдохнул и неожиданно резко поднял голову:

– Где я? – Он попробовал встать, но намертво прикрученный к полу стул и наручники смирили его порыв. Он обвёл взглядом окружающих:

– Что происходит?

Один из присутствующих, в котором арестованный узнал своего непосредственного начальника, спросил:

– Вы можете назвать своё имя и место работы?

– Ричард Джексон, служба охраны президента. Мистер Макларри, почему вы спрашиваете, я ведь работаю под вашим началом уже пятый год! Что, чёрт возьми, происходит?

Вместо ответа темнокожему охраннику снова был задан вопрос:

– Эти джентльмены – из отдела ФБР по спецрасследованиям. Можете ли вы нам объяснить причины своих действий?

– Каких действий, мистер Макларри? Я не понимаю.

– Мистер Джексон, вы хорошо себя чувствуете?

– Нормально, только голова болит очень, но сейчас уже проходит…

– Мистер Джексон, вы можете сказать, что вы делали последние полтора часа?

– А сейчас сколько времени?

– Сейчас одиннадцать тридцать семь.

Темнокожий охранник задумался:

– Ровно в девять я заступил на свой пост. Помните, мистер Макларри, мы ещё поприветствовали друг друга…

– Дальше, что было дальше?

– Обычная процедура сдачи-приёма смены с напарником, визуальный осмотр. Эти вечные туристы за забором да манифестанты с плакатом, потом… потом…

– Мистер Джексон, манифестанты были вчера, и то ближе к вечеру. Постарайтесь вспомнить, что было сегодня.

– Как вчера? Манифестанты были сегодня! Простите, сэр, но я никогда на память не жаловался.

– Ну хорошо, потом что?

– Потом… – Джексон долго молчал, вспоминая. – Потом я открыл глаза и увидел всех вас. Я что, потерял сознание на жаре?

Он снова поводил сильными руками, стиснутыми стальными браслетами. Дальнейший допрос стал проводить седовласый джентльмен в золотых очках, которого ни Джексон, ни Макларри раньше не видели.

– Значит, ровно в девять вы заступили на смену?

– Верно.

– Приём-сдача смены и прочие формальности – это примерно двадцать минут?

– Да, примерно так.

– Затем вы с напарником обсуждали вчерашний матч – вчера ведь был матч?

– Да, точно. Как вы узнали? Наши «Буйволам» накостыляли! Там ещё…

– Хорошо, с футболом понятно. Вернёмся к работе. Что происходило дальше?

– Дальше… Эти… как их… манифестанты. Подошёл мистер Макларри и попросил меня выйти на улицу к ротонде, чтобы пресечь возможное хулиганство или провокации.

Макларри вмешался:

– Ричи, это было вчера.

Джентльмен в очках дал знак ему помолчать.

– Мистер Джексон, что вы сделали дальше?

– Что сделал… я обычно всегда выполняю указания начальства, особенно на такой работе, как наша.

– Поточнее, мистер Джексон.

– Я вышел на крыльцо ротонды перед лужайкой и встал за колонной, чтобы наблюдать за манифестантами.

– Колонна круглая – с какой стороны колонны вы остановились? Вспоминайте, мистер Джексон, вы утверждали, что не жалуетесь на память.

– Ммм… справа.

– Почему?

– Потому что там тень – наблюдать удобнее, солнце не слепит. Мистер… не знаю, как к вам обращаться… почему я арестован, и в чём меня, в конце концов, обвиняют?

– Вы точно уверены, что справа?

– Так же, как то, что вы сейчас стоите передо мной.

Седовласый вздохнул.

– Понимаете, мистер Джексон, то, о чём вы сейчас сказали, происходило, по вашим словам, утром – от девяти до десяти утра, верно?

– Да.

– Дело в том, что солнце в это время суток даёт тень с другой стороны, и чтобы укрыться в тени, вы должны были занять позицию не справа от колонны, а слева. Я не хочу уличать вас в неточностях, просто мистер Макларри прав: манифестанты были вчера и указание наблюдать за ними он давал тоже вчера… Доктор! – вдруг всполошился седовласый.

С арестованным случилось странное: голова его упала набок, правый глаз смотрел со смертельным ужасом, а левый бессмысленно потух, и зрачок его скатился куда-то в сторону, под веко. Открытый левый уголок рта безжизненно опустился, и из него тотчас потекла длинной тягучей каплей слюна. Арестованный пытался что-то сказать, но изо рта выходили только нечленораздельные мычащие звуки.

Всем стало не по себе. Подскочил доктор. Бегло осмотрев бывшего охранника, только и сказал, разведя руками:

– Похоже на паралич – обычно такое бывает при обширном инсульте…

А седой следователь в золотых очках разочарованно вздохнул и, обойдя вокруг стула с арестованным, медленно констатировал:

– Опять не успели. Ну что ж, засекаем время.

И вдруг чем-то заинтересовался:

– Мистер Макларри, насколько я знаю, на работу по охране первых лиц не берут людей с татуировками?

– Нет, мистер… э-э-э....

– Это не важно. Продолжайте.

– Пирсинг и татуировки строго запрещены контрактом.

– Теперь снимите с него наручники. Он не опасен. Уже.

Макларри щёлкнул браслетами, освобождая руки беспомощному арестованному. Следователь подхватил повисшую как плеть левую руку и притянул её к себе. Рука была тяжела и податлива.

– Макларри, взгляните сюда. – Следователь двумя руками приподнял и вытянул её поближе к свету. На кисти, на тыльной стороне ладони, в ложбинке между большим и указательным пальцами сквозь шоколадную африканскую кожу просматривались ещё более тёмные не то символы, не то буквы. Было понятно, что татуировка очень старая и её пытались выводить, но, судя по всему, неудачно – силуэты сохранились, хотя и недостаточно чётко. – Что это?

Сказать, что Макларри был удивлён, значит ничего не сказать:

– Этого не может быть… у него не было никаких татуировок!

– …В сторону! – Это к доктору прибыло подкрепление с каталкой, капельницами и ассистентами. На раз-два-три перекинули больного на каталку. Кто-то держал руку на пульсе, кто-то закреплял на капельнице прозрачный пакет с физраствором. Следователь флегматично следил за секундной стрелкой на своих часах.

– Макларри, хотите фокус?

– Фокус? Какой ещё фокус?

Но тот его не слушал:

– Начинаем обратный отсчёт: четыре… три… два… один… ноль. Готово! И?

Однако ничего не произошло. Следователь удивлённо поднял голову на пациента, и тут прибор, отвечающий за частоту сердечных сокращений, поднял тревогу. Медики всполошились:

– Остановка сердца!..

– Дефибриллятор!..

– Адреналин…

– Давление…

– Пульс…

Надо отдать им должное: вели себя и действовали они чётко и слаженно – достойно профессионалов. Но всё было без толку. Сердце не запускалось. И после пяти минут очередных безуспешных попыток медики оставили эту затею, признав своё поражение. Арестованный умер. Все молчали. Медики ждали решения начальства: увозить ли тело в морг или с ним будут проводиться следственные действия прямо в комнате для допросов. Двое из спецотдела ФБР молча отвернулись и вышли за дверь, а седой следователь снова обратил внимание начальника охраны к полустёртой татуировке на руке умершего.

– Вы можете определить, что здесь было изображено? – Перед тем, как привлечь мистера Макларри, он щёлкнул изображение на свой телефон и проделал с ним какие-то манипуляции. Затем распорядился:

– Фотографа сюда… быстро!

И снова обратился к начальнику охраны президента:

– Мистер Макларри, вы можете определить, что это за символы?

Начальник охраны, потрясённый случившимся, безоговорочно подчинился. Он склонился над татуировкой и сказал:

– Первая – это, скорее всего, заглавная буква «би» (В), или «пи» (Р), или маленькая b. Скорее всё-таки заглавная «би». Второй символ очень похож на литеру «эй» (А). Третий – это, несомненно, литера «эйч» (Н), ну а четвёртый – это заглавная R, только перевёрнутая. Знаете, так любят делать подростки в некоторых кругах – переворачивать зеркально букву R.

– И что получилось?

– Смотрите. – Макларри извлёк из кармана блокнот и перевёл на него результат. – Литеры «би», «эй», «эйч» и перевернутая «эр» – ВАНR. Что это? Аббревиатура какой-то спецслужбы?

– Помечать агентов, чтобы их было проще узнать и разоблачить? Это несерьёзное предположение, мистер Макларри. Тем более десять минут назад вы были готовы поклясться, что у бедняги никогда не было никакой татуировки, – это ведь запрещено контрактом.

– Да, верно, но откуда же она взялась? Не мог же он её вчера нанести?

– Татуировка старая; кроме того, от неё пытались избавляться, и тоже очень давно. И ещё. Вчера, как мы знаем, играли наши с «Буйволами». Мистеру Джексону было не до татуировок – он был прикован к телевизору.

– Это очень странно: а утром он взял оружие и пошёл совершать покушение на первое лицо государства. А до этого – пять лет безупречной службы и безграничного доверия. Что происходит с этим миром, мистер спецагент?

– Это я и пытаюсь понять, мистер Макларри.

Появился фотограф-криминалист. Равнодушно поглядел на тело, поинтересовался у начальства:

– Всё как обычно?

– Да, и отдельно кисть левой руки с татуировкой.

– О’кей.

После того, как фотограф сделал несколько полагающихся по случаю снимков и медики получили команду забирать тело, фэбээровец спросил у начальника охраны:

– Мистер Макларри, вы могли бы мне устроить завтра встречу с президентом? Если возможно, то напрямую, минуя полагающуюся для этого процедуру? Эта встреча не входит в мою задачу, и я в курсе, что мои коллеги проводят сейчас все необходимые следственные мероприятия, но в интересах безопасности господина президента мне необходимо уточнить ряд нюансов произошедшего у него лично.

10.

За дверью находился стол с настольной лампой, за столом сидела пожилая тётка, которая что-то спросила. Ванька, не поняв ни слова, было замялся, но Бес в ухо ему сказал: «Просто кивни и иди дальше». Он так и сделал. Аватар ощущался иначе, чем то, к чему он привык в своём теле. Ванька был худой и жилистый, но спортсменом никогда не был. А тут каждой клеточкой чувствовалось крепкое натренированное тело, хотелось идти пружинистым шагом с лёгкой циничной улыбкой супермена и зубочисткой в зубах. «Рожу попроще сделай, ты не Шварценеггер!» Это Бес в ухо сказал. Навстречу попалась эффектная блондинка в деловом костюме и с папкой для бумаг. И когда они поравнялись, как-то странно на него посмотрела. «Быстро улыбнись!» Ванька так и сделал. Блондинка остановилась и стала смотреть ему вслед. «Сука, кажется, чего-то заподозрила». – «Видишь дверь с порталом? Спокойно заходишь и, пока одной рукой открываешь-закрываешь дверь, второй достаёшь пушку. Если тебя не грохнут за эти оставшиеся метры – считай, дело сделано. У босса своего оружия нет». По спине струился пот. «Ваня, не ссы, она только смотрит». – «Бля, рацию достала». – «Всё. Ты уже пришёл. Быстро заходи». Ванька повернул ручку двери и оказался внутри. Большой ковёр с американским орлом на полу, пара диванов дорогой коричневой кожи, журнальный столик по центру со свежими цветами в вазе и много старинных портретов на стенах. «Вот он, у окна».

Близ окна за старинным резным столом, нахмуренно и характерно выпятив чуть вперёд губы, изучал бумаги мастерски прорисованный бот, как две капли похожий на энергичного, хоть и весьма пожилого человека, которого американский народ избрал своим руководителем. Бот оторвался от бумаг, поднял удивлённое лицо и – Ванька был готов поклясться – сразу всё понял. Ваня взял его на мушку и подошёл к столу на расстояние гарантированного попадания. На столе стояло несколько семейных фотографий. Президент не шевелился и смотрел ему в глаза. Потом схватил со стола какой-то предмет и с яростью швырнул в Ваньку, в его смертельный пистолет, в его черномазую харю. Ванька, не опуская оружия и даже не глядя, поймал этот снаряд, удивлённо подумав о своём аватаре: «Фигасе, ловкий какой попался – сам бы я так не смог!» и автоматически убрал трофей в карман. А Бес в ухо надрывался: «Давай, сука, стреляй!» Но Ванька медлил. Он сам не понимал, что ему мешало выстрелить: то ли запах цветов в кабинете, то ли детские фотографии на столе. Прошло ещё сто тысяч лет этой пытки, пока Ванька не решил, что стрелять не будет. Бес со злостью, но уже спокойно сказал: «Мудак! Всё, доигрался – сюда уже бегут. Я тебя выключаю…»

11.

Следующим утром, почти ровно через сутки после попытки покушения, агент спецотдела ФБР сидел в кресле для посетителей и с любопытством рассматривал интерьер Овального кабинета, знакомый лишь по фотографиям и телерепортажам. (Когда ещё снова придется побывать!) Президент стоял возле окна, отодвинув рукой портьеру, и отрешённо всматривался вдаль, словно пытаясь разглядеть что-то очень важное.

– …Я работал. Вот за этим столом. – Он кивнул, не поворачиваясь, на легендарный «Резолют». – Я много думал о произошедшем. И вчера, и сегодня. Подспудно любой человек на этом посту понимает, что в любой момент может стать жертвой покушения. И я не исключение. Невозможно быть хорошим для всех. И вы это лучше меня знаете – за это вам и платят. Люди не меняются, и я всегда чётко понимал, что должность президента – это мишень. Но знаете, что меня беспокоит больше? Непостижимая странность произошедшего. Я этого охранника хорошо знал. Вчера утром его видел. Мы даже поприветствовали друг друга. Так принято. А через полчаса он вошёл ко мне в кабинет с оружием в руках… В моём представлении это не вяжется.

Президент замолчал. После паузы заговорил фэбээровец, спросил:

– Господин президент, про момент появления Джексона расскажите максимально подробно. Вы упомянули про некую странность. В чём она состояла? Может быть, вам удалось что-то вспомнить, о чём вчера вы не сказали? Может быть, у вас за ночь возникли какие-нибудь мысли по этому поводу, или предположения, пусть даже самые невероятные? Мне важна любая деталь.

Президент оторвался от разглядывания пейзажа за окном и посмотрел на следователя:

– Сам Джексон был странным.

– Простите, а в чём эта странность проявилась?

– То, как он шёл и как себя вёл. Джексон – бывший «морской котик», у него походка подтянутая, как у любого военного, а вчера он шёл иначе: осторожно и неуверенно. Кроме того, он, хоть и держал меня на мушке, но глазами вертел по сторонам, словно впервые попал в Овальный кабинет и раритеты на стенах ему в диковинку. Как и вам, к примеру.

Следователь смутился:

– Простите, но я первый раз в Белом доме – вряд ли когда-нибудь придётся побывать здесь снова.

– Вот-вот, в первый раз… Вы не смущайтесь, это особое место – здесь все в первый раз ведут себя с любопытством. И он также… Смотрел кругом, словно ничего этого никогда не видел.

– И?

– Вы знаете, страха не было. Я почему-то сразу понял, что происходит. Эмоций не было вообще. Говорят, в минуту смертельной опасности у человека вся жизнь перед глазами проходит. У меня не так. Всё было спокойно, как сейчас, но только тогда на меня был ещё направлен пистолет. Да, вот что! Вчера в суматохе я этого не осознавал, а агентов, что восстанавливали картину нападения, волновали внешние детали, да и мне то, что я хочу сейчас сказать, представлялось вчера несущественным и казалось результатом стресса.

Президент снова замолчал, что-то обдумывая или вспоминая.

– Мне вчера показалось, что время остановилось. Или чудовищно замедлилось. Перед столом Джонсон остановился, и мы долго, бесконечно долго смотрели друг другу в глаза. Так долго, что я не выдержал этой пытки, схватил со стола то, что под руку попалось, и бросил в него… Стоп! Может быть, всё же… – Президент повернулся к столу и пошарил по вороху бумаг, что в беспорядке – видимо, со времени покушения – были разбросаны по столу. Медленно сел в президентское кресло, попеременно открыл один за другим ящики стола и так же медленно произнёс:

– Нету.

– Что случилось, господин президент?

Вместо ответа президент ещё раз переворошил бумаги со стола, переставил с места на место телефон правительственной связи.

– Печать.

– Что печать?

– Я бросил в него большую печать Соединённых Штатов.

– Ту самую? Реликвию?

– Ту самую, с двумя оттисками. А что мне оставалось делать? Безропотно ждать смерти, как агнец на заклании? Наверное, да. А так схватил, что попалось под руку.

– Понимаю… А он что?

– Он мой снаряд поймал и почему-то медлил, не стрелял. Потом опустил пистолет и явственно произнёс слово «СЕТЬ». Что это значит – ума не приложу. И сразу его взгляд потух, и он как подкошенный рухнул прямо перед столом. Началась суматоха, прибежали люди. Подбежали, спрашивали, всё ли в порядке. Я охране показываю на него, говорю: «У него печать». А стали его обыскивать – нет ничего. Себя я чувствовал, как механическая кукла, – мыслей нет, эмоций нет. Попытался выйти из-за стола, но не смог – колени подгибались…

– От сильного стресса – такое не редкость, господин президент.

– …Мне помогли встать, по требованию охраны мы спустились в бункер. А печать так и не нашли. Обшарили весь Овальный кабинет, потом весь дом. Печать, да ещё в футляре – это не иголка.

– В карманах арестованного тоже ничего не было.

– Я знаю: его обшарили первого, сразу. И эта подозрительная, нелепая смерть…

– Как раз это в порядке вещей. От исполнителей избавляются. Всегда. Вспомните Ли Харви Освальда.

– Да, но того пристрелили, а здесь что случилось? Он был отравлен? Что за препарат ему ввели?

– Абсолютно безопасное сильное тонизирующее средство. Дело не в препарате. Этого человека просто отключили.

– Как это?

– Отключили от жизни за ненадобностью. У него не было шансов. Он при любом раскладе был бы убит. И если бы покушение удалось – к счастью, этого не произошло, – или же, в нашем случае, как не оправдавшего ожиданий. Мы сталкиваемся с таким уже не первый раз.

– «Мы» – это кто?

– ФБР. Точнее – наш отдел. Есть указание всем отделам, всем подразделениям полиции, что, если где-то люди умирают при странных обстоятельствах, или происходят события, которым нет логического объяснения, или в случае внезапного кардинального изменения поведения адекватных в прошлом людей (как вчера, к примеру), то отправлять информацию к нам. Мы собираем статистику и пытаемся систематизировать полученные данные, чтобы в конечном итоге понять, что происходит.

– И что, много в нашей жизни такого… э-э-э… необъяснимого?

– Не хочу вас расстраивать, господин президент, но работы нам хватает. Правда, много информационного шума, но сейчас мы научились его фильтровать, и база собранных фактов достаточно объективна.

– На основании собранных данных можно ли делать уже какие-нибудь выводы? Объяснить, как человек, которому безоговорочно доверяли, решился на убийство? И куда пропала печать? Возврат этой реликвии – это вопрос государственной важности. Она пропала здесь. Хотя по регламенту должна находиться у госсекретаря. Он хранитель большой печати. Я боюсь, что это нарушение может нам обоим стоить карьеры, но это просто мелочь по сравнению с последствиями, которые могут наступить, если она не отыщется.

– Мистер президент, версия, которой я придерживаюсь, несколько фантастична для человека, не знакомого с реальным положением вещей. И в подобную трактовку событий очень трудно поверить, но это напрямую касается как вашей безопасности, так и безопасности страны. Именно поэтому я настоятельно просил о встрече с вами. Кстати, прежний президент считал себя сторонником научного прогресса (в его понимании, конечно), с недоверием относился к нашей работе и считал, что мы напрасно тратим государственные деньги…