Неоправданная жестокость

В общем, в то утро все члены семьи ощущали себя единым целым, любили друг друга, а дети были просто в неописуемом восторге – обычно такие строгие родители позволяют над собой измываться.

Потом началась беспокойная возня. Светлана два часа причесывала, одевала и переодевала детей, пока они не обрели удовлетворяющий ее облик. Пару раз она даже позволила себе раздражиться: из-за торчащих волос Вани, которые не желали укладываться, хоть пройдись по ним паровым катком; и из-за Даши, которая вся, без исключения, была плоха и не годилась для годовщины. Она плохо причесалась, платьице застегнула не на ту пуговицу, и вообще, как показалось матери, выглядела нескладной и неуклюжей, так что даже и хоронить ее в таком виде было бы стыдно, не говоря уже о том, чтобы вывести в люди.

За время, пока Светлана доводила до ума детей, Виктор успел побриться и одеть новенький черный костюм. Но жена, разделавшись с Ваней и Дашей, принялась за супруга, несмотря на его слабые протесты. Она нашла тысячу и один недостаток в его внешности, углядела все микроскопические пятнышки и ворсинки на ткани костюма; выяснила, что он не сунул в карман носовой платок, что у него в носу торчат волосы и он неровно подстриг ногти.

Наконец, Светлана привела детей и мужа в божеский вид. Сама она облачилась в красное платье, открывавшее полные голые плечи, накрытые цветастым платком. Волосы с помощью домработницы заплела в русскую косу, и косу эту перекинула через плечо; голову венчала бриллиантовая диадема – подарок Виктора на прошлую годовщину. Накрасила губы и подвела глаза, по мнению Виктора, слишком густо, но он промолчал. Не хотелось в такой день спорить. Свету не исправишь – нет у нее утонченного вкуса, хоть лопни.

Жене было трудно ходить на высоченных каблуках. Виктору пришлось вести ее к машине под руку. Что он и сделал, испытывая не столько мужскую гордость, сколько страх, что жена упадет и он ее не удержит.

День выдался жаркий и солнечный. Дождя не намечалось. Виктор опустил в машине стекло и включил кондиционер, чтобы доехать с ветерком.

Особняк родителей Светланы прятался в самой глубине застроенного девятиэтажками района. По соседству располагались еще с полдюжины коттеджей, как бы скрытых от людских глаз – вы, прогуливаясь по району многоэтажных домов, совсем не ожидали увидеть здесь построенные на заказ жилища состоятельных людей, и вдруг они выпрыгивали на вас из-за очередной типовой новостройки. Виктор много раз предлагал Павлу Сергеевичу жить в их поселке, но тот отказывался, предпочитая жить в центре.

Особняк Тихомировых представлял собой зрелище скромное: бревенчатые стены обложены снаружи кирпичом и обшиты листами рифленого алюминия; двускатная крыша покрыта темно-красной черепицей, окна закрыты приветливыми белыми занавесочками, правда, без кружев. У Виктора аскетизм тестя вызывал уважение, Светлана же возмущалась, заявляя, что «в такую халупу стыдно людей приглашать».

Павел Сергеевич, жесткий и уверенный в делах, но мягкий и беззащитный перед любимой дочерью, оправдывался, что им с матерью, уже пожилым людям, имеющим проблемы со здоровьем, роскошь ни к чему.

Виктор остановил машину на выложенной темно-красной плиткой дорожке.

Других машин не увидел. Значит, гости еще не начали съезжаться.

– Ты зря волновалась, – сказал Виктор Светлане, помогая ей выбраться из машины. – Мы приехали первыми.

– Ничего не зря, – сказала Светлана, с легким пренебрежением оглядывая дом и участок с вишнями, на которых недавно распустились бело-розовые цветки. – Нужно еще поговорить с мамой, помочь на кухне. Дети, вылезаем!

Она открыла дверцу, и дети послушно вылезли: сначала Даша, потом Ваня. Оба застыли, робко оглядывая дедушкин дом, где скоро будет полно незнакомых, страшных людей.

– Мама, – жалобно протянула Даша.

– Что, солнышко? – рассеянно ответила Светлана.

– Я в туалет хочу…

– Ой, господи, подожди, пожалуйста. Сейчас мама тебя сводит.

– Ты будешь на кухне помогать? – спросил Виктор. – В этом платье?

– Фартук надену.

– Могла бы и отдохнуть в свою годовщину.

– Да мне нетрудно. Салатик нарезать – это что, работа? Я не могу просто так без дела сидеть. Нервничаю. Меня кухня успокаивает. А ты посиди с папой. Вам наверняка есть о чем поговорить.

В гостиной их встретила Мария Петровна, худощавая седоволосая женщина с голубыми глазами. Ее взгляд остро и неприятно резал по сердцу, и казался холодным, даже когда она улыбалась. Мария Петровна была на семь лет моложе мужа, выглядела, меж тем, несколько старше. Виктор приписывал это тому, что мать Светланы не работала – как и дочь, она была лишена карьерного честолюбия. В общественной жизни тоже не участвовала, благотворительностью и покровительством, которые заменяют женщинам в возрасте любовь и карьеру, не увлекалась. Виктор с трудом представлял себе, чем занимается теща. Скорее всего, она слонялась по дому, придираясь к мужу и домработнице, тешила себя воспоминаниями прошлого, может быть, много читала. От такой малоподвижной жизни Мария Петровна не располнела (у нее был скверный аппетит), но постоянно жаловалась на боли в спине. Над ее злосчастной спиной бились лучшие массажисты области, но боли с каждым годом только усиливались.

Мария Петровна расцеловалась с дочерью.

– Здравствуй, мама. Как спина?

– Терпимо. Тихомиров вчера натер мне поясницу «Эспумизаном». Но врач сказал, нужно носить ортопедический корсет. Будто я уже старуха какая-то.

Потом она обожгла Виктора ледяным взглядом. Задала пару вопросов о делах. Виктор неловко отвечал.

Потом женщины отвели детей на кухню, чтобы угостить их пирожными и лимонадом. Виктор, облегченно вздохнув, направился в кабинет Павла Сергеевича.

Стены кабинета были обшиты дубовыми панелями; на полу красный ковер.

Павел Сергеевич, в серых брюках и клетчатой рубашке, сидел на диване с ноутбуком, которым овладел с восхитительной легкостью. Своими все еще ловкими и гибкими пальцами тесть достаточно быстро настукивал текст документа, глядя на экран поверх съехавших на кончик носа половинчатых очков в стальной оправе.

– А, Виктор. – Он мельком бросил на зятя дружелюбный взгляд. – Заходи, я сейчас закончу. Света с матерью?

– Да. – Виктор сел рядом на диван. – Они на кухне ребятишек лимонадом угощают.

– Лимонадом? – Павел Сергеевич улыбнулся, глядя в экран. – Это хорошо. Пару стаканов холодного лимонадику дерябнуть – в такую жару самое то.

– Да. – Виктор снял пиджак.

В тишине под пальцами Павла Сергеевича тихонько щелкали клавиши.

Разглядывая развешанные по стенам морские пейзажи, Виктор думал о том, что сказала девушка, разодетая под бомжиху. Он знал, что Павел Сергеевич разбогател на торговых спекуляциях еще в конце восьмидесятых, и в следующем десятилетии его капитал только увеличивался. Он приватизировал местный стеклозавод, который в девяносто седьмом пришлось продать, чтобы не понести огромные убытки. В девяносто девятом овладел сетью обувных магазинов. В две тысячи третьем продал бизнес молодому честолюбивому дельцу, и почти все деньги вложил в недвижимость, активы компаний различной степени надежности – ну, и в картины подражателей Айвазовского, которые умудрялся скупать в музеях по всей области.

Правда ли то, что говорила девка? Виктор знал, что, кроме него, у тестя было еще несколько деловых партнеров в сфере среднего бизнеса, которым он помогал финансами, советами и связями.

Павел Сергеевич также имел знакомства среди местных политиков. Мог ли он, отправляясь с кем-то из них на деловую встречу, поиметь в машине девочку из приюта? В свете того, что Виктор знал о тесте, это казалось маловероятным. Но он также понимал, что проявления сексуальности человека не всегда совпадают с его характером. Им со Светланой случалось играть в самые невероятные игры, и друзья семьи, даже Андрей, узнав о них, ни за что бы не поверили, что Виктор может вытворять такие штуковины.

Но слова девушки все еще беспокоили его. В такой день Виктору совсем не хотелось беспокоиться, и он чувствовал себя раздраженным.

«Да черт с ним! В конце концов, какое мне дело? Если уж на то пошло, той девчонке заплатили – немалые для нее деньги. Не изнасиловали же! Она за бабки сделала то, что некоторые школьницы в ее возрасте делают бесплатно».

– Ну, вот и все. – Павел Сергеевич закрыл и сохранил файл. Сложив ноутбук, он положил его рядом с собой на диван. – Как семья? Живете дружно?

– Да, спасибо. – Виктор улыбнулся.

Павел Сергеевич снял очки, сложил их и вместе с ноутбуком положил на стол. Снова усаживаясь на диван, сказал:

– Если ты не возражаешь, я хотел бы поговорить с тобой кое о чем.

– Конечно.

Павел Сергеевич, прищурившись, оглядел зятя с головы до ног.

– Ты в политику не хочешь пойти?

– Вот тебе и раз. Это предложение?

Павел Сергеевич усмехнулся.

– Пока еще не предложение. Тут все зависит от тебя.

Виктор покачал головой.

– Даже не думал об этом. Нет, заниматься политикой у меня нет никакого желания. И вообще, о чем речь? Избираться в Законодательное Собрание? Я слишком молод. С чего вам вдруг пришла в голову такая идея?

Павел Сергеевич кашлянул.

– На прошлой неделе мне случилось обедать с Шевелевым и Красиным. Знаешь такого?

– Знаю. – Виктор нахмурился. – Глава городской администрации.

– Мы говорили о судьбе твоего родного города. Шевелев живо интересовался всем происходящим в Демьяновске. Признаюсь, этот человек меня удивил. Он задавал множество вопросов, касающихся самых разных сфер городского хозяйства: ЖКХ, теплоснабжения, водоснабжения, дорог. Я признался, что плохо разбираюсь в этих вопросах, и могу говорить только как рядовой обыватель. Мне, например, непонятно, почему в наших магазинах продают новгородский хлеб, а не тверской или хотя бы вышневолоцкий. Шевелев рассмеялся и с непонятной мне радостью сообщил: «Я думаю, вы не сильно удивитесь, узнав, что в Великом Новгороде продают продукцию вышневолоцкого хлебокомбината!». Не разделив его радости, я спросил, в чем причина. Шевелев пожал плечами: «Производственная необходимость». Мне же кажется, что посредники попросту проводят рокировку внутренних рынков, перебрасывая партии хлеба из одной области в другую, чтобы накручивать цены. Но я, как ты догадываешься, промолчал.

Зато Красин проснулся, и весь вечер разливался соловьем. Он доказывал, что наш городок не деградирует и даже процветает. Я не спорил. Когда Красин закончил свою пылкую речь, я просто изложил факты, как я их вижу.

Я сказал, что в Демьяновске нет учебных заведений, кроме ПТУ, и практически негде работать – а имеющиеся вакансии не обещают никаких перспектив. Способная молодежь толпами уезжает, и никогда не возвращается. За последние десять лет городское население сократилось в два раза. Скоро Демьяновск из города превратится в «поселок городского типа». Стеклозавод я лично закрыл и продал в девяносто восьмом. У нового владельца он стоял без работы девять лет, и в две тысячи седьмом он распродал все по частям: оборудование, технику, материалы. И точно так же мэр на пару с Красиным продают по частям город, а Шевелев – Тверскую область. Общий объем розничной и оптовой торговли за последние три года повысился, но за счет освоения областных рынков компаниями из других областей, а также европейских производителей. Внутренние ресурсы производства области неизбежно сокращаются. Инфраструктура обветшала, а средства в развитие производства никто не вкладывает.

– Ничего удивительного. Для долгосрочных рискованных вложений нужна поддержка государства. И удобная кредитная система. Ни того, ни другого я пока не вижу.

– Вот об этом я тебе и толкую. Что такое русский капитализм? Все продавать и ничего не производить.

– Конечно. – Виктор потер лоб. – Но причем тут я?

Павел Сергеевич, покосившись на дверь (с кухни доносились голоса женщин), наклонился к Виктору и понизил голос:

– Россию спасет только развитие малого и среднего бизнеса. Крупные компании, в девяностые за бесценок купленные бандитами, в сговоре с чиновниками вывозят капиталы в Швейцарию, Германию, Италию, – куда угодно, лишь бы не оставлять свои богатства в России. Монополисты не заинтересованы в развитии. Напротив, все их устремления направлены на сохранение существующего порядка. Они не собираются вкладывать средства в национальную экономику.

– Мне все это прекрасно известно. Чего вы от меня хотите? Чтобы я все изменил?

– Я не говорю о федеральном уровне. – Павел Сергеевич говорил тихим вкрадчивым тоном, пристально глядя на Виктора. – Только о региональном. Помочь области. Городу. Ты можешь представлять в Законодательном Собрании интересы малого и среднего бизнеса. Он нуждается в поддержке. В две тысячи восьмом – сколько народу погорело? А в две тысячи одиннадцатом – еще больше. Критского помнишь? Он еще держал на паях цветочный магазин.

– Помню.

– И где он сейчас?

– Работает грузчиком в продуктовом магазине. – Виктор поморщился – он сам был в шаге от подобной перспективы. – И дворником в профучилище. А должен был стать миллионером.

– И он не один такой. Ты мог бы…

– Мог бы! Не знаю, чего я мог бы. В России есть проблемы поважнее интересов бизнеса. Русский народ – это не только бизнесмены.

– Народу помочь очень просто. Создай для них рабочие места – вот и помощь. И создавать их нужно быстро и много, и для этого нужно открыть дорогу среднему бизнесу. А для того, чтобы открыть дорогу среднему бизнесу, нужно облегчить процесс создания этого бизнеса, выдачу лицензий, создать налоговые льготы, в общем, избавить толковых людей от ненужных проблем. Современный российский бизнесмен не любит вкладываться в рискованные проекты, а почему? Потому что экономика нестабильна, и он может в любой момент обанкротиться. Тем более, бюрократическая машина тормозит любые начинания. В итоге, он вынужден спешно вкладываться в проекты, способные быстро принести прибыль, часто совершая незаконные сделки – так и надежнее, и эффективнее. Но долгосрочные проекты на перспективу – скажем, с нуля построить, оборудовать, раскрутить предприятие – полезны для страны, и могут принести огромную прибыль. Но только в стране со стабильной экономикой, где для бизнеса делается все возможное. При нынешней системе страдают все – и страна, в которой нет развития технологий, бизнесмены, которые живут в состоянии постоянного ужаса, и потребители, которые получают продукцию низкого качества за накрученную цену.

– И вы хотите, чтобы я все это изменил?

Павел Сергеевич поднял палец и покачал им из стороны в сторону.

– Не все, во-первых. Во-вторых, не изменил, а усовершенствовал. И мы с тобой говорим только о регионе. Крупный бизнес на пару с госаппаратом и федеральными судами всегда работали против народа. А корпорации всегда будут давить частное предпринимательство. Бизнесмен в России – а это тот, кто может поспособствовать развитию страны – загнан в угол. Все против него – государство, чиновники, бандиты, налоговые службы, банки и даже «простой русский народ». В итоге он полон страха перед будущим, и думает только о себе. Он не готов сотрудничать с государством, потому что ему это невыгодно. А надо сделать так, чтобы для него это было выгодно.

– Как?

– Поощрить его и снизить финансовые риски. Понизить по области торговые пошлины, снизить налог на землю и аренду помещения, если дело касается производственного предприятия. Облегчить выдачу кредитов и снизить процентную ставку. Нужно идти бизнесу навстречу и оказывать ему услуги. Тогда рано или поздно бизнес окажет услугу государству.

Виктор покачал головой.

– Даже если и удастся сделать все это в пределах нашей области, в целом по стране мало что изменится.

– Витя, не думай о стране в целом! Главная проблема российского политического устройства – слабое развитие местного самоуправления. Посмотри на Штаты – там законодательство штата имеет большую силу, чем федеральное, а какой-нибудь губернатор обладает большей властью, чем президент.

– В Штатах политики вообще не имеют никакого веса. Реальную власть там имеет только финансовая биржа и акционеры крупных компаний.

Павел Сергеевич закивал.

– Верно. И политика Америки ставит главной своей задачей охрану интересов бизнеса. А бизнес, в свою очередь, поддерживает политиков. Это разумная система, мировой опыт. Россия должна идти этим путем. Нужно поощрять деловые инициативы.

– В первую очередь нужно бороться с коррупцией. – Виктор поерзал на диване, поневоле вовлекаясь в нежеланный для себя разговор. – Именно из-за взяточников богатые ресурсы страны не используются. Тверская область не дает и половины тех прибылей, которые могла бы дать.

– Вот именно. Наша с тобой земля, как и вся Россия – шлюха, раздвинувшая ноги для западных инвесторов. Наверху могут сколько угодно талдычить о том, что стране это, мол, выгодно. Но мы-то с тобой понимаем, что наш рынок захвачен западными фирмами, и это невыгодно абсолютно, с какой стороны ни гляди. Российский бизнес такое положение вещей просто губит. Мы проигрываем собственный рынок, он даже на десять процентов не заполнен нашими товарами.

Павел Сергеевич положил свою все еще твердую руку на плечо Виктора.

– Кто-то должен изменить ситуацию, Витя. По крайней мере, дать толчок переменам. Ты сильный человек. Что еще важнее, ты честный человек. Таких людей я за свою долгую жизнь видел очень немного. Ты один из тех, кто может помочь своей стране.

Он откинулся на спинку дивана, и с улыбкой ждал ответа.

– Я не собираюсь идти в политику, – сказал Виктор. – Никогда не собирался, и мне, по большому счету, нечего там делать.

Помолчав, он добавил:

– Я восемь лет работал без выходных, чтобы обеспечить своей семье достойный уровень жизни, а себе – репутацию. Иногда мне приходилось идти против совести. Пожимать руки и улыбаться людям, которые мне омерзительны, о которых я знал такие вещи, что меня выворачивало. Два раза я был на грани банкротства, один раз мне угрожали. Я прошел через все это потому, что знал – впредь я ничего подобного делать не стану. Я пробивал дорогу в жизни – с вашей помощью и благодаря Светиной любви, ради своих детей, – а это всегда связано с унижением и самопредательством, потому что в начале пути ты слишком слаб, и зависишь от тех, кто сильнее. Я делал вещи, о которых сейчас не могу вспоминать без досады, только для того, чтобы оказаться там, где я сейчас, и стать тем, кто я есть.

Сохраняя на лице улыбку, Павел Сергеевич поднял руки.

– Я сдаюсь – к чему ты клонишь?

– К тому. – Взгляд Виктора стал суровым. – Я достиг всего, чего хотел. И совсем не намерен снова ввязываться бог знает во что.

Павел Сергеевич пожевал губами.

– Значит, все было ради простого обывательского счастья?

– Вы удивлены? Все к этому приходят. Даже студенты теперь уже не стремятся менять мир.

– Они молодые, их не должна интересовать политика. Но ты многое видел и многое понимаешь. Ты, как я уже говорил, всегда был сильным человеком. И сейчас ты становишься еще сильнее. Твоя воля на глазах крепнет. Сейчас самое время для важных решений.

– Я принял свое важное решение.

– Разве ты из тех, кто думает только о себе? Тебя совсем не волнует судьба твоей страны?

Виктор усмехнулся. Тон его стал раздраженным:

– Моя страна не очень-то пеклась о моей судьбе. Вы сами недавно об этом говорили. Павел Сергеевич… – Он вздохнул, провел рукой по лицу. – Нельзя ли поговорить об этом чуть позже? Сегодня наша годовщина, и я…

– Понимаю, понимаю. – Павел Сергеевич похлопал зятя по руке. – Но ты все-таки подумай над моими словами.

– Да тут и думать нечего! – воскликнул Виктор, против воли вновь включаясь в разговор. – Как мне выдвигать свою кандидатуру на выборах? У меня ни партийной принадлежности, ни политической программы, – ничего! За год я все это подготовлю?

– Самое главное у тебя есть. – Павел Сергеевич встал, подошел к столу. – Безупречная репутация. Ты успешный бизнесмен, примерный семьянин. У тебя чудесная жена, дети, в твоей биографии ни одного темного пятна. Твоя благотворительная деятельность обеспечит тебе поддержку избирателей. С такой женой, как Светка, будет не стыдно показаться на любом митинге.

Старик выдвинул ящик стола, достал пузырек с таблетками. Высыпал на ладонь две, бросил в рот. Наполнив стакан водой из графина, начал пить ее большими глотками. Кадык его судорожно дергался, как зоб у голубя.

Поставив стакан на стол, Павел Сергеевич с трудом отдышался.

– Вступить в партию – дело нехитрое, – сказал он, опершись руками на стол. – Окажи одной из них финансовую помощь, помоги провести пару митингов, да месяц-другой поагитируй. Тебя все примут с распростертыми объятиями, даже коммунисты и нацболы.

Он расхохотался, Виктор невольно рассмеялся вслед. Старик, впрочем, тут же раскашлялся. Виктор встал и похлопал тестя по спине. Тот поблагодарил. Виктор сел, и Павел Сергеевич продолжил, все более увлекаясь:

– Выбери любую устоявшуюся партию – не зеленую, а начавшую при Ельцине – умеренно правого или правоцентристского толка. Социал-демократическую, народно-демократическую, фашистско-демократическую. Главное, чтобы в названии было слово «демократическая». И не суйся к либералам. От них все беды. Ни в одной стране мира, ни в одну историческую эпоху либералы не сделали ничего полезного, от них один вред.

Будь с народом честен, если хочешь, но главное – обещай им сильную власть. Ни в коем случае не свободы. Защищая в дебатах свои тезисы, не приводи в пример опыт Запада – только русскую историю. О Европе говори с пренебрежением. Жалуйся на переизбыток экспорта.

– Это будет лицемерие. В моих магазинах полно европейских товаров.

– Народ не будет разбираться. Главное – убедить их на словах. Рыть под тебя будут только журналисты, и то по заказу твоих соперников. Но им ты можешь объяснить, что это необходимость вызванная тем, с чем ты собираешься бороться – превосходством западных производителей.

– Вы говорите так, словно мы все уже решили.

Павел Сергеевич остановился в центре кабинета. Пригнув голову, он посмотрел на Виктора и мягко сказал:

– По-моему, ты просто должен.

Виктор, поиграв желваками, вскинул голову и выпалил:

– Вы не понимаете. Никакой политической карьеры не будет. Я даже не уверен, что доживу до следующей годовщины.

Павел Сергеевич нахмурился.

– Почему?

– Мне и моей семье угрожают, – с трудом ответил Виктор. – Я не знаю, кто. Об этом я и хотел с вами поговорить.

Тесть некоторое время стоял с изумленным видом. Потом сел на диван.

– Выкладывай.

Виктор рассказал все, начиная с того дня, как их со Светланой сфотографировал темноволосый мускулистый парень.

Закончив, Виктор с облегчением выдохнул.

– Что вы об этом думаете? Есть догадки, чьих рук это дело?

– Это не Литвинов. Ты можешь быть уверен.

– Почему не он?

– Если бы этот человек хотел что-то от тебя получить, он бы сразу пошел на крайние меры.

– Но кто тогда? Кто мой враг? Я знаю, что не вы. Потому что…

– Потому что та девка наплела тебе про меня гадостей? – расхохотался Павел Сергеевич. – Будто бы я насилую маленьких девочек из приюта? А значит, я не мог послать ее к тебе? В этом есть логика. Но, поверь, захоти я напугать тебя, я пошел бы и на такое. Это сложный ход, который сразу отвел бы от меня подозрения.

– Тогда кто?

Павел Сергеевич поднял глаза к потолку.

– Это не Андрей. Не Слава. Не Миша Светлов и не твой конкурент. Твой враг вообще не из деловых кругов. Скорее, из низов общества. Он не обладает ни властью, ни влиянием. Потому и подбирается к тебе так робко и осторожно. Думаю, он даже не подозревает, как ты напуган.

– Я не напуган.

– Ну, ладно – встревожен.

Павел Сергеевич встал, снова подошел к столу и налил в стакан воды.

– У меня два варианта. Первый: вашу семью преследует какой-то псих. Ему просто нравится пугать людей, и он выбрал вас совершенно случайно.

Второй: у тебя есть враг, которому ты когда-то насолил, даже не подозревая об этом. И он, спустя годы, решил отомстить.

Павел Сергеевич подошел к окну. Мелкими глотками отпивая из стакана, он смотрел в сад. А Виктор, обхватив голову руками, напряженно обдумывал его слова.

– Я не знаю, кому бы мог так насолить. Кажется, за всю жизнь я не причинял никому такого вреда, чтобы мстить за это моим родным.

– Это еще ничего не значит. Во-первых, как я уже говорил, можно нанести человеку вред, не заметив этого. Сказал или сделал что-то – кажется, ничего особенного, просто пошутил. Но человек может в этот момент находиться в таком подавленном состоянии – из-за каких-то своих личных проблем, – что твоя шутка глубоко ранит его.

Виктор усмехнулся.

– Для человека, который мстит мне за то, что я сделал, может быть, семь лет назад, я нисколько не изменился. Да?