Первая кровь осени

– Если честно, да, вы могли бы мне помочь. Мне нужно, как же там было-то… выйти за пределы обыденности, вот. Там прячется кое-кто, с кем я хочу поболтать.

– Мы этим не торгуем, – сказала рыжая, демонстративно сложив руки на груди. Пока она сверлила взглядом посетителя, наверняка отметив его потрепанный вид и двухдневную щетину, тот подошел к вертикальной стойке с книгами.

– О, а вот и она, значит, долго объяснять не придется. Полупрозрачные сферы заполнили воздух и все такое.

Книжка Дэвида красовалась точно на уровне глаз, между руководством по гаданию на Таро и карманным путеводителем по графству. Новенькая, не то, что потрепанный томик у него в кармане, который еще и промок теперь, наверное.

– А, так вас книга интересует, – девушка улыбнулась, несколько расслабившись, и Мэтт отметил, что она довольно хорошенькая.

– Книга у меня уже есть, – с ответной улыбкой он продемонстрировал свой экземпляр. – Мне бы теперь автограф получить.

– У нас как раз здесь проходила встреча с автором, – похвасталась рыжая. – Но вряд ли мне удастся уговорить его на еще одну, знаете, он очень занят…

– Не сомневаюсь, – Мэтт тщательно следил за своим голосом, чтоб в него не просочилось и капли сарказма. – Но не думаю, что он откажет одному читателю в такой скромной просьбе. Человек, который столь глубоко понимает… ну, знаете, все эти скрытые мотивы. Ну, вы понимаете, о чем я. Связи и все такое.

Искусство блефа явно удавалось ему лучше в те времена, когда физиономия его была чисто выбрита и не несла отпечаток жизни в психушке. Во взгляде собеседницы появилось сомнение.

– Знаете что, если вы оставите мне книгу, думаю, я смогу добыть для вас автограф. Мистер Киллоран-О’Хэйс иногда заходит к нам…

– Спасибо за предложение, но мне бы очень хотелось с ним увидеться. Я специально приехал издалека, понимаете?

Продавщица все еще колебалась, и пристально рассматривала его, словно пытаясь проникнуть взглядом за неказистую оболочку докучающего ей бродяги и прочесть его тайные намерения. Мэтту вдруг стало не по себе – а ну как у нее получится? Он отвел глаза, притворившись, что рассматривает бредовые картины на стене, пакеты с травяными сборами и подвески с разноцветными камнями, снабженные табличками в строгом соответствии со знаками Зодиака. Похоже, мода на весь этот языческий нью-эйдж докатилась и до сельской глубинки… а впрочем, разве не прячется в таких вот глухих городках дикая смесь народных верований – с незапамятных времен, когда ныне распиаренный церковью святой еще не изгнал с острова всех эльфов вместе со змеями?

– А давайте-ка узнаем, – неожиданно предложила девушка, – суждено вам с ним встретиться или нет?

Словно в подтверждение мыслей Мэтта, она вынула из-под прилавка мешочек из грубой ткани и с серьезным видом запустила в него руку.

– Руны – это древнейший инструмент общения с судьбой, – пояснила она. – Или с богами, если ваши чувства не заденет подобная трактовка… Ой!

На раскрытой ладони юной прорицательницы лежала гладкая прямоугольная дощечка размером не больше сувенирной монеты.

– Руна Вирд, – продавщица удивленно рассматривала дощечку. – Нечасто она выпадает…

На взгляд Мэтта, там и вовсе не было никакой руны. Он наклонился ближе, пытаясь что-нибудь разглядеть.

– Это пустая руна, и она означает… – девушка слегка нахмурилась, припоминая. – Либо что у человека нет своей судьбы… либо, что все в руках богов, и бесполезно пытаться что-то изменить. Но я, если честно, спрашивала о другом…

– Лиэн, душенька, как же там льет! – донеслось от дверей. Там шумно возилась весьма крупная пожилая дама, отряхиваясь и сворачивая огромный зонтик.

– От самого холма Сид я бежала, с вершины настоящий водопад. Этак, пожалуй, старый дом О’Хэйсов скоро совсем водой снесет, говорила вот я Мэдди, когда она еще жива была, пусть укрепят фундамент…

О«Хэйс, значит. Дэвид, внезапно уйдя из полиции в писатели, столь же неожиданно присоединил к своей фамилии и девичью фамилии матери. Черт его знает, зачем, хотя ходили слухи, что дело в некоей давней имущественной тяжбе, вроде как без этого он не мог получить какое-то наследство. А теперь вот поселился в глуши… Мэтт сложил в уме кусочки головоломки и быстро повернулся к новой посетительнице.

– Простите, вы ведь о доме писателя, верно?

– Ну конечно, – воскликнула толстушка. И только после этого присмотрелась к собеседнику. – Ох! А мы с вами еще не знакомы?

– Я тут проездом, – пояснил Мэтт. – Значит, за холмом он, да?

– Да, за городом, на выезде… – дама вконец растерялась, увидев, что продавщица отчаянно подает ей какие-то знаки.

– Не беспокойтесь, я не собираюсь ему досаждать, – обернувшись, Мэтт подмигнул рыжей Лиэн. Он надеялся, что это выглядело не слишком угрожающе, с его-то нынешней рожей. Но, уже отойдя от магазина на десяток шагов, зачем-то обернулся, и успел увидеть за стеклом встревоженное лицо в обрамлении огненных локонов. Девушка следила за ним, но, встретившись взглядом с объектом слежки, поспешно отпрянула вглубь помещения.

«Все в руках богов, верно?» – усмехнулся Мэтт. Если бы он был способен хоть на секунду поверить в гадания и предзнаменования, он сказал бы, что боги выразили свою волю достаточно ясно, прислав ему местную тетушку-болтушку с нужной информацией.

За большим и лишь с одной стороны пологим холмом городок действительно заканчивался, и начинались столь милые сердцу поэтов вересковые пустоши.

«А знаешь, Дэйв, чей дом всегда стоит на отшибе в твоих любимых народных сказках? Колдуна, конечно».

Одинокий дуб на склоне выделялся ярким пятном, неохотно отдавая ветру ярко-желтые листья.

«Желтый, – сказал себе Мэтт, запоминая то неясное чувство, что цвет вызывал в сознании. – Значит, дальше – зеленый».

А зеленого в пейзаже было предостаточно, этот остров зеленел зимой и летом, и поэтому выкрашенный бледной зеленой краской дом словно терялся, прятался за изгородью из пестрого кустарника.

Зеленый – спокойный цвет, он умиротворяет и дарит душевное равновесие, так говорили в китайском квартале, где промышляла проститутка по имени Ли, почти как Лиэн, только короче. Он приходил к ней под видом клиента, прижимал ее к стене в темной подворотне за рестораном и слушал, как она шепотом на ухо выдает ему секреты местных мелких дилеров, очаровательно коверкая слова. Ли знала фэншуй и даже, кажется, японское искусство икебаны, но это ей не помогло. Однажды ее нашли со свернутой шеей, телу было уже несколько дней, и оно местами уже приобретало «умиротворяющий» зеленый оттенок…

Мэтт понял, как он устал, и осознал, что буквально грезит наяву, только когда увидел дом совсем вблизи. Словно, дойдя до цели, позволил телу расслабиться наконец, вспомнить, что он давно не спал по-настоящему, что ослаб за месяцы обитания в четырех стенах, что почти распрощался с собственным «я» в наркоманском бреду, что, в конце концов, ничего не ел черт знает сколько времени. Он едва переставлял ноги, цепляясь за колючий кустарник и безжалостно обдирая руки о шипы. А оказавшись перед дверью, долго пытался вспомнить, что надо делать. Кажется, стучать.

– Да ладно, – сказал Дэвид, увидев его на пороге. – Серьезно, что ли?

Мэтт хотел ответить что-то столь же едкое, но горло перехватило. Качнувшись вперед, он шагнул через порог, и тут его «повело». Он ухватился за ближайший устойчивый предмет, которым, как ни странно, оказался Дэйв. Голубая джинсовая рубашка была не слишком яркой, но как-то умудрилась мгновенно заслонить весь мир, закрыть все расплывающееся поле зрения, а потом, безбожно нарушая стройную палитру цветов, пришла чернота, и Мэтт позволил ей забрать себя целиком, без остатка.

Возвращаться из счастливого небытия в мир овеществленных форм не хотелось, но кто-то настойчиво пытался привести его голову в вертикальное положение, и пришлось открыть глаза, чтобы, как минимум, выяснить, что происходит.

Внешний мир рассыпался на фрагменты, не желая собраться в единую картину. Вот рука Дэвида держит его голову, вот стакан у его губ – пахнет молоком и чем-то еще, а внимательный взгляд будто лазерным лучом обжигает кожу.

– Пей же, черт возьми. У тебя явная гипогликемия и обезвоживание. Сколько дней ты не ел?

– Разве может быть обезвоживание, когда все время идет дождь? – прошептал Мэтт. А может, едва шевельнул губами, но его услышали.

– Пей и не выебывайся. Все равно ничего больше нету. Какого хрена вообще у тебя вид, как у восставшего мертвеца?

– Пошел ты, – с удовольствием произнес Мэтт. Он долго носил эту фразу с собой, берег, как самый драгоценный дар. Вот и пригодилась.

– Ты, блин, рухнул в обморок, как только я открыл дверь, считаешь, это нормально?

Молоко было с привкусом меда и каких-то трав. Мэтт мельком подумал, что в жизни не стал бы пить такую гадость, если бы не… что? Если бы не Дэвид. Черт бы его побрал.

– Увидел твою мерзкую рожу, и не смог устоять на ногах, – проворчал он, невольно вспоминая те времена, когда они преимущественно вот такими вот подколками и общались.

– А выглядело так, будто ты приполз помирать на порог моего дома. Символично, мать твою.

– Поздно горевать, я уже умер, – прошептал Мэтт, откидываясь назад.

Движение это оказалось бесконечно долгим, он падал, падал и только вяло удивлялся – куда еще падать, ведь он и так уже на самом дне. А потом вдруг возникло встречное движение, сквозь его тело снизу вверх прорастало дерево, распускало ветки, одевалось листвой. В листве танцевала рыжая Лиэн, одетая лишь в ожерелье из молодых весенних почек. Корни омывал невидимый в тумане океан, на берегу тумана сидела старуха и перебирала свои сети, вылавливая оттуда белесые шарики глаз с разноцветными пятнами радужки, вяло шевелящие тонкими нитями-щупальцами окровавленных нервов.

– Пришел за новыми глазами, да? – спросила она, и улыбка трещиной прорезалась на морщинистом лице. – Дружок твой вон, сразу с такими родился, спроси его, много ли счастья это ему принесло? Ну да воля твоя, забирай!

С ее ладони будто стрела сорвалась, вонзилась в голову Мэтта раскаленным металлом, начала ветвиться, прорастая в глазницы и виски. Он застонал, не в силах разомкнуть губы. На лоб его опустилась прохладная ладонь, и где-то далеко и одновременно рядом возник голос Дэвида, который шептал знакомые и незнакомые слова, странно искажая их, точно в старых-старых песнях:

– … пусть три смерти они заберут… пусть три жизни тебе вернут…

«Да пошел ты», – в последний раз попытался ответить ему Мэтт, но все закрыл туман – молочно-белый, не оставляющий места иным цветам, только вкусу молока на губах.

Он проснулся окончательно несколько вечностей спустя, под теплым шерстяным одеялом, и долго пытался сфокусировать взгляд перед собой, пока не осознал, что смотрит в потолок, где по скрещенным балкам змеится причудливый узор – то ли руны, то ли просто старинные буквы.

За окном была все та же молочно-белая пелена, что окружала его во сне. Возникло жутковатое ощущение, будто дом повис в пустоте, и Мэтт на всякий случай подошел вплотную к окну, пытаясь рассмотреть в тумане хоть какие-то признаки того, что он еще на земле, а не в неведомой бездне. С облегчением выдохнул, обнаружив вдалеке смутные очертания холмов. Просто комната на втором этаже дома, вот сходу и не разглядеть земли.

В доме было слишком холодно, чтобы разгуливать только в штанах и майке, так что Мэтт, недолго думая, завернулся в одеяло. Так и спустился по лестнице, внимательно следя, чтоб не наступить на полы импровизированного «плаща».

– Кажется, мне не приснился запах кофе, – хрипло прокомментировал он, увидев Дэвида с чашкой. Тот расположился за низким столиком в гостиной, щелкая по клавишам ноутбука, однако при виде друга сразу отвлекся и захлопнул крышку, отправляя машину в «спящий» режим.

– Не уверен, что тебе сейчас можно кофе.

– Почему это, интересно?

Дэйв смотрел на него пристально, точь-в-точь как детектив на подозреваемого. Или как врач на пациента. Этот вариант Мэтту уже порядком надоел за последние месяцы.

– Я говорил с твоим врачом. Из клиники.

– Вот как, – Мэтт не нашелся, что сказать. Уселся в ближайшее кресло, безуспешно пытаясь укутать пледом ноги. – Здесь отопления нет, как я понимаю? Холод жуткий…

– Есть камин. Не уходи от темы. Первым делом я позвонил Мэл, чтобы узнать, какого хрена. Она мне все рассказала. Я не поверил и позвонил на работу. Они мне дали телефон клиники. Твою мать, Мэтт, так какого хрена?

– Что именно тебя интересует? Зачем я приперся? Буду честен – хотел занять у тебя денег. Ты ж теперь, как-никак, модный писатель и все такое. А меня и в магазин охранником не возьмут, после клиники и всей этой херни. Но я что-нибудь придумаю, наверное. И все верну, не сомневайся.

Ложь срывалась с губ с невообразимой легкостью, совсем как недавний фальшивый акцент. Да и почему сразу ложь, просто рационализация. Мозг наконец включился и заработал, перебирая варианты дальнейшего выживания. И действительно, зачем один взрослый мужик прется через полстраны к другому в гости? Не за чашкой же молока. И не за тенью потерянной дружбы, о господи, мы же не в дешевом сериале для домохозяек, где даже мужики поголовно сентиментальны, как стареющие бразильские шлюхи.

Дэвид сорвался с места, шагнул к нему, угрожающе нависая, еще немного – и двинет в морду, не иначе.

– Меня интересует, какого хрена ты сделал со своей жизнью!

– А что мне было делать? – перейти на повышенные тона оказалось проще простого. На тебя орут, ты орешь в ответ. Можно еще кулаком в грудь себя бить, для убедительности. Канал «Дискавери», сюжет из жизни диких обезьян. – Ты сбежал, не сказал никому ни слова, а я остался в этом змеином гнезде. Меня перевели в отдел к О'Райли, можешь себе представить? Повышение, да. За особые заслуги. Ни одной хоть немного тронутой интеллектом рожи, поговорить не с кем! И все, каждая сука у кого-нибудь да берет на лапу, ты понял? Патрульные покрывают уличных торговцев, инспектор покрывает их поставщиков, а шеф департамента пьет виски из личной коллекции их босса! Куда ни плюнь, везде чья-то территория, и тебе намекают «не суйся»… а я один, понимаешь, один против всей этой блядской системы, а ты меня бросил! Мой напарник меня бросил, да!

Ах ты черт, не вышло все-таки без соплежуйства. Привет вам, старые бразильские шлюхи, одолжите мне боа из перьев, возьмите с собой на карнавал. На карнавале можно прятать лица, и тогда не страшно говорить правду.

– Твоим родителям стоило завести второго ребенка, – неожиданно спокойным тоном сообщил Дэвид и отошел. Полез в шкаф за второй кружкой, оставив собеседника давиться продолжением фразы, хлопать глазами, беззвучно глотать воздух с мыслью: «Что?..»

– Единственный ребенок в семье получает слишком много внимания, – Дэвид спокойно развивал свою мысль, чем-то наполняя кружку.

«Если это опять молоко, то я его придушу нахрен».

– … и вырастает капризным, эгоистичным и эгоцентричным говнюком вроде тебя. Смотри-ка, его бросили, оказывается! Тебе не приходило в голову, что у твоего напарника могут быть свои проблемы? Свои причины бросить эту чертову работу? И я что-то не припомню, чтобы приносил клятву у алтаря, что-нибудь вроде «клянусь ходить с этим засранцем в патруль, пока кого-нибудь из нас не пристрелят».

Он изобразил торжественную клятву, прижимая к сердцу ладонь и размахивая кружкой в другой руке. Мэтт невольно фыркнул, наблюдая эту клоунаду.

– Впрочем, ты же читал мою книгу, – неожиданно закончил Дэвид. – Значит, примерно понимаешь, почему я сбежал, да? Тем более, не так уж далеко я уехал. И оставил адрес Мэллори, между прочим.

– Вот это новость, – Мэтт покачал головой. – Она мне ничего не говорила. Но, знаешь… может, забыла… я в больнице провалялся тогда долго, в конце концов…

– Я ей никогда не нравился, верно? Думаю, она считала, что я плохо на тебя влияю, – Дэвид усмехнулся и поставил перед ним кружку.

– Мне что, по-твоему, три года? – вяло возмутился Мэтт, обнаружив там молоко.

– С кофе пока рисковать не будем. А нормальной еды в этом доме давно не водится. Я смотаюсь в город, куплю чего-нибудь. Тебе надо нормально питаться, а у меня тут одни консервы и концентраты.

– Спасибо за заботу, – Мэтт с гримасой отвращения отставил кружку. – Но я здесь надолго не задержусь.

– Никуда ты не поедешь, – категорично сказал Дэвид. Даже сделал неосознанное движение к двери, будто собрался стать в проходе и не выпускать гостя. – Пока я не увижу, что крыша у тебя на месте. Пока что до этого далеко.

– С чего это ты решил, интересно?

Он не успел ни заметить перемещения Дэвида, ни толком среагировать. Да, реакция ни к черту, после долгих месяцев на транквилизаторах и антидепрессантах. Мир порою распадается на статичные картинки. Вот бывший напарник еще стоит у двери, а вот он уже рядом, стискивает его запястье железной хваткой, развернув руку так, чтоб были видны шрамы на предплечье. Когда пытаешься зубами перегрызть себе вены, следы остаются некрасивые, правда. Как он тогда еще инфекцию не занес и не помер от сепсиса – уму непостижимо.

– А. Ну да, – Мэтт безразлично пожал плечами.

– Удивительно, что тебя вообще выпустили после такого.

– Это было один раз, в самом начале. Во время ломки еще и не такое творят. – Мэтт наконец высвободил руку из захвата. Он только сейчас понял, что на нем чужая футболка с короткими рукавами. Вроде у него таких не водилось. – А ты, значит, воспользовался моим бесчувственным состоянием, и нагло глазел на мое прекрасное юное тело?

– Я выкинул твою рубашку, там спина вся в крови. И на башке у тебя нефиговая ссадина, между прочим. Вполне могло быть сотрясение.

– Ага. Это был дальнобойщик номер один, – зачем-то пояснил Мэтт.

Дэвид все не отходил. Положил ладонь ему на затылок, смотрел сверху вниз с непонятным выражением лица.

– Какого же хрена… – тихо повторил он, явно не ожидая, впрочем, внятного ответа.

Мэтт качнулся вперед, уткнувшись лбом ему в грудь. Кажется, персонаж сериала на этом месте должен был хотя бы секунд пятнадцать порыдать на груди товарища. Потом режиссер милосердно переключит план и покажет зрителю других второстепенных героев.

Слез не было, в голове был только вездесущий белый туман.

– Извини, – сказал Мэтт, сам точно не понимая, за что. Наверное, за неудавшуюся мелодраматическую сцену.

Дэвид осторожно потрепал его по волосам, прежде чем отстраниться.

– А еще из твоей куртки выпала моя книга, – сказал он, усмехнувшись. – Надо же, ты с ней таскаешься, как с Библией.

– Я вообще не помню, откуда она у меня взялась, – признался Мэтт, снова кутаясь в плед. – Купил, наверное, во время очередного «прихода». Знаешь, я ведь ее не читал.

– Серьезно? – Дэйв выглядел обиженным. – Но почему?

– Из-за страха, наверное, – подумав, заключил Мэтт. – Это означало бы смириться с существованием в мире, где ты больше не мой напарник, с которым мы ходим в патруль, в бар и на рыбалку примерно с одинаковым результатом… а какой-то, понимаешь ли, писатель.

– Но тебе надо ее прочитать. Ты тогда все поймешь. И почему я сбежал, и все мои, как ты всегда говорил, странности.

– Что вообще за дурость, – проворчал Мэтт, – если у тебя есть проблема, ее надо обсудить с другом, потом нажраться с ним вместе и забыть благополучно, а ты предпочел уехать жить в глуши и писать о ней книги! Кто вообще так делает, америкосы? Стивены Кинги всякие? Ты вообще ирландец или кто?

– О, немного махровых национальных стереотипов от потомка янки, отлично, то, что нужно с утра, – рассмеялся Дэйв. И это было так похоже на их прежний треп, что у Мэтта внезапно защипало в носу. Ну вот, приплыли наконец.

– Я ее вынул из кармана и подумал, а не поехать ли к тебе, – пояснил он, хватаясь за кружку с молоком, чтобы хоть этой гадостью перебить ностальгическую горечь воспоминаний о лучших временах. – Все равно других вариантов не было.

– Между прочим, Мэл сказала, что просила сестру встретить тебя на машине. Но ты ее не дождался.

– Сестру, – Мэтт скорчил рожу. – Ты помнишь Хелен? В последний раз, когда мы виделись, она была ярой вегетарианкой. Но все равно съела бы мой мозг еще на полдороге. Если бы Мэл по-прежнему считала меня своей семьей, приехала бы сама. Нет, там все кончено, и говорить не о чем. Она сказала, что запретит мне видеться с детьми, и я ее не виню. Я не лучший пример для них, это точно.

– Может… может, еще все наладится, – Дэйв исчез на мгновение в прихожей, и вновь появился, застегивая кожаную куртку. Мэтт критически посмотрел на него. Не похож он был на «модного писателя». Скорее, на еще чудом не спившегося фермера. Еще и лохмы отрастил – в косу заплетать, подражая викингам, еще рано, но от форменной стрижки не осталось и следа.

– Я сгоняю в магазин, – пояснил Дэвид, – тут недалеко. Заодно заскочу к местным представителям закона, пусть удостоверятся, что я живой. А то они приезжали вечером, пока ты дрых. Предупреждали, что меня ищет какой-то маньяк с небритой рожей и в синей куртке.

– И что ты им сказал? – фыркнул Мэтт.

– А что я мог сказать? Спрятал за спину окровавленную синюю куртку, которую как раз собирался кинуть в стирку, и сказал «Все в порядке, офицер».

– Это все Лиэн, – рассмеявшись, проговорил Мэтт. – Та девчонка… из лавки…

– Да, похоже, ты ее чем-то напугал. Она вообще-то не из пугливых, странно это.

– Она сама себя напугала, – пожал плечами Мэтт. – Стала мне гадать на каких-то дощечках, вытащила пустую и уставилась на нее, как на откровение от Иоанна…

– Руна Вирд, значит. Да, необычно.

– И ты еще этой хренью интересуешься? Ну понятно, выход за пределы реальности и все такое… Что это значит хоть? Она сказала что-то вроде «твоя судьба в руках богов»…

– Это один из вариантов, – Дэвид задумчиво потер подбородок. – А еще это может значить, что у тебя нет судьбы. Вроде как, тебя стерли из «книги жизни». И это очень выгодная позиция, потому что дальше ты сам можешь выбирать, куда пойти. Это как ноль, точка отсчета, понимаешь?

– Я понимаю, что ты стал настоящим писателем. С ходу выдаешь лекции на философские темы, – рассмеялся Мэтт. – Впрочем, помнится, в пабе по пятницам ты еще и не такое выдавал… Это вот в таком духе у тебя книжка написана?

– Ты прочти сначала, – загадочно сказал Дэйв. – Я второй раз все равно так ясно не сформулирую. Там все описано. Потом обсудим…

Рев машины за окном быстро стих, удалившись в сторону поселка. Мэтт поднялся наверх, прихватив по пути ту самую книгу, валявшуюся на столе. Туман за окном чуть рассеялся, открыв взгляду все те же однообразные холмы – лишь на одном из них виднелись серые камни каких-то древних развалин. Смотреть все равно было не на что, оставалось и вправду засесть за чтение бестселлера, раздвигающего границы и бла-бла-бла так далее. Вообще-то Мэтт предпочел бы прямой и честный разговор с другом, но раз уж тот настаивает… ладно. В конце концов, это просто книжка. Не перевернется же мир от того, что он ее прочтет, верно?

2. Подвал на Тока-Куэй-роуд

Осенью все иначе. Всегда смотрю и поражаюсь, каждый год одно и то же, а никому и в голову не приходит, что причина у них под носом. Причина их депрессий, обострения хронических болезней, причина того, что в несколько раз возрастает уровень бытовых убийств. Статистика – штука суровая, и могу вас заверить, за годы службы в полиции я ни разу не видел, чтобы осенняя статистика подводила.

Хотите, раскрою секрет?

Я ношу его в себе долгие годы, лет с шести, наверное. Вот когда я впервые понял, что со мной что-то не так. Я вырос в городе, и это меня спасло; страшно подумать, кем бы я стал, останься мои родители в глуши, в деревенском доме, среди холмов и древних развалин. В городе много людей, слишком много, чтобы разбираться, кто из них жив, а кто – уже не очень. Случаются, конечно, казусы. Как-то раз я ехал в автобусе и рассматривал парня напротив – очень уж он бледный был, ни кровинки в лице. А потом в салон зашла женщина и села на то же место. Села прямо сквозь него, понимаете?

Когда случается такая фигня, волей-неволей начинаешь задумываться. О том, откуда все эти страшные сказки и поверья, что мы изучаем в школе как «фольклор», и почему твоя семья несется в церковь по любому поводу, и почему бутылка со святой водой у мамы всегда наготове. Мы не говорили с ней об этом, но я думаю, она тоже их видела. Или знала, что я вижу.

Ну вот, не обошлось без воспоминаний о детстве, а зарекался ведь начинать книгу с такой банальщины. Последнее дело это – выбивать сочувствие у окружающих, жалуясь на тяжелое детство. «Я был изгоем, я чувствовал, что отличаюсь от других детей, и пока они простодушно грелись под лучами ласкового солнца, моя туманная звезда где-то за облаками всегда манила меня идти тропами, недоступными прочим, наполняя и явь, и сны тревожными образами и лицами, что так неохотно затем стираются из памяти…» Ну, или что-то в этом роде, я не запомнил дословно, прежде чем протрезвел, а записи на салфетке из бара наутро превратились в бессмысленные каракули. Это было бы чертовски хреновое начало для книги, признаем же честно, так что оно и к лучшему. Правда в том, что я умел быть «как все», мне пришлось этому научиться, и если я порой и молчал больше, чем другие, зарабатывая славу тугодума, так это потому, что опасался заговорить ненароком о вещах и явлениях, окружающим недоступных. Есть какая-то высшая истина в том, что нормальному человеку не лезут в глаза призраки и прочие непостижимые твари, и не мне с ней спорить.