Косатки

А по вечерам, когда ты ложилась спать, я открывала заложенные тобой страницы и читала те письма, как будто вместе. Чтобы понять тебя. Не знаю, чем тебя пленила такая затея, быть может, той близостью, той ясностью, тем настроением, которые могут создать одни лишь только письма. Той возможностью открыться, рассказать себя, которой не имеет разговор, неминуемо превращаясь в дискуссию, спор, или множеством окольных путей уводя от главного, так и не утолив жажду к личной истине.

И вот вчера я случайно вспомнила об этом. Ты сама мне подсказала: «– Мамочка, я больше не могу ни говорить, ни думать обо всем этом. Но, и не думать, и не говорить, тоже не могу! Что мне делать?».

Я искренне хочу верить, что письма помогут нам. Потому что в них мы имеем силу разговаривать и поддерживать друг друга, даже когда не можем быть рядом. Знаешь, милая, письма всегда пишутся из головы, а значит, делают ее легче.

У меня был всего только один день, чтобы придумать тебе первое письмо, но и его мы целиком провели вместе. Поэтому, как и обычно, я прошу помощи у ночи.

Я буду писать тебе, как взрослой, но ты имеешь право писать мне как ребенок: как хочешь, и о чем хочешь. Болезнь пробует забрать у тебя это право – быть ребенком, но мы ей не позволим, вот увидишь. В этих строчках мы не просто мать и дочь, взрослая и ребенок, здоровая и болезная; мы – отражения друг друга, мы то, что внутри. Мы одинаковые, мы одно.

Мы не будем писать друг другу каждый день, и обязательно ждать ответа. Мы станем свободными в своих словах и мыслях. Если мне вздумается, я напишу тебе рецепт торта, а ты мне про миграцию касаток, когда хорошенько ее изучишь. Или смешной анекдот. Или несмешной.

И ни в коем случае не сдерживай себя, не копи. Так же прямо пиши мне про нашу с тобой болезнь. Каждую эмоцию, каждую мысль. Все-все. Но никогда не забывай, хотя бы в конце писать про касаток. Потому что время будет идти, и болезнь станет отступать. И мысли о ней тоже. А письма по-прежнему надо чем-то заполнять. И ты даже не заметишь, как со временем припадков будет меньше, а касаток больше. А потом вообще останутся только касатки и несмешные анекдоты. – Вот увидишь! – повторяю я.

Верь мне! «Мама всегда права» – мне так моя говорила. И была права.

Придет срок, мы обязательно соберем все наши письма вместе и перечитаем их, радуясь какие мы с тобой сильные. И посмеемся. А если захотим – поплачем. Только уже не от горя, а по горю, которое только на бумаге и осталось. Да и с нее с каждым новым письмом норовит исчезнуть. Это будет наша семейная история, и она будет не хуже, чем у классиков. И такая же настоящая. Я тебя люблю!

Я тебя очень-очень-очень люблю!

Мама».

Освежив в памяти первое письмо, Надежде стало немного стыдно, ведь как раз в нем она обещала дочери когда-нибудь перечитать их переписку вместе. Но именно здесь и сейчас ее одолела острая, как бритва необходимость сделать это одной. Сейчас и наедине, чтобы вспомнить себя и начать забывать. Утром Даша улетит отдыхать, а когда вернется, ее должна встретить новая жизнь.

Женщина трепетно сложила и убрала исписанные клетчатые листки в конверт, а сам конверт положила в самый низ стопки. Теперь можно ложиться спать. Через каких-нибудь шесть часов подъем, и его никак нельзя пропустить. Ей нужно проводить дочь в первое в жизни самостоятельное путешествие.

За окнами старенькой хрущевки под прикрытием ливня и темноты ветер колошматил трещащие недовольством кроны деревьев. Своими огромными лапами они то и дело грозились выбить к черту половину окон всего дома. Грозились, да не выбивали. На улице драма, на кухне мелодрама.

– Самая темная ночь – перед рассветом!» – воспроизвела до полусмерти избитую фразу Надежда, и отправилась спать.

***

«Мамочка, я знаю, что от эпилепсии умирают. И мне кажется, я уже так много знаю про смерть и боль, а про жизнь еще совсем почти ничего. Это несправедливо. У меня не получается больше ни о чем думать.

Касатки – это киты-убийцы.

Я тоже тебя очень люблю!

Твоя дочь, Даша Орфаник».

Даша написала свой первый ответ Надежде.

Складывая криво оторванный листок, ей показалось, что руки снова перестают ее слушаться. Она сощурила глаза и взмолила потолок, чтобы это было не так. В этот раз он внял ее просьбе. Даша не отвечала маме полторы недели – ровно столько, сколько прошло с ее последнего приступа.

С тех пор, как проявления эпилепсии усилились, на уроках ее пересадили на последние парты, к окну. Так было легче. Всем.

Даша писала маме прямо во время диктанта, поэтому в конце занятия сдала работу, в которой были только начало текста и его конец. Когда прозвенел звонок, уже по привычке она сделала вид, что мешкает, собираясь, лишь бы не встречаться лишний раз с нечитаемыми взглядами учителя и одноклассников.

Дети в возрасте десяти-одиннадцати лет очень жестокие. Не злые, а именно жестокие. Злость – это почти всегда осознанный акт, а жестокость вполне может быть неосознанной, особенно если ты еще ребенок, и родители не читали тебе Маяковского. Дети в Дашином классе ото всех остальных ничем особенным не отличались. Поэтому общение с одноклассниками превращалось в хождение по канату: одно неверное движение, неаккуратно сказанное слово, или неосторожный жест могли стать искрой, в момент взрывающей желание одного ребенка обратить на себя внимание других детей самым коротким и верным способом – скандальной шуткой. Маленький Герострат1 живет почти в каждом, а вот маленький Маяковский в редком человеке.

Среди Дашиных одноклассников был как минимум один маленький человек, который знал, что такое – хорошо, и что такое – плохо. Его звали Лиза Лис. Девочка-щепочка в синем джинсовом платье без рукавов и белом хлопковом бадлоне под ним молочно улыбалась выдающимися резцами зубов, и морщила крохотную впадину курносого пятачка.

Радуясь на то, как другие дети бегают по рекреации, завороженные каждый своей игрой, сама Лиза не играла. Она ждала, пока из кабинета русского языка появится ее лучшая подруга – Даша Орфаник.

Когда Даша наконец-то, едва не волочась, показалась в дверях, Лиза мгновенно шмыгнула к ней и, прильнув губами к уху более высокой подруги, стала что-то шептать. Руки в белых рукавах бадлона обхватили худенькие плечи Даши, и та совсем чуть-чуть улыбнулась. Улыбнулась так, что этого бы никто другой в коридоре, кроме Лизы, и не заметил. Семеня, и стараясь не задеть других школьников, они припустили к противоположному концу рекреации, и скрылись за поворотом на лестницу.

В столовой стоял настоящий гам. Большая перемена каждый день собирала аншлаги вокруг буфета с обедами, выпечкой и компотом. Проталкиваясь от прилавка сквозь месиво ребячьих тел, каждое из которых норовило вытянуть через головы остальных ручонку с деньгами и, нацелив страждущий взгляд на буфетчицу, загробным голосом вынуживало: «Возьмите у меня!», «Ну, возьмите!», Лиза в один миг выкупила ожидающую ее Дашу. Та снова спряталась у окна, в дальнем углу. Солнечный свет, проникнув сквозь стекло, маскировал ее ото всех лишних глаз. Он падал на Дашины длинные, пшеничного, как и у мамы, цвета волосы так, что беглому взгляду могло показаться, что место свободно и пригрето лишь мартом.

Лиза положила на пластиковый стол тарелку с пирожками и два компота из сухофруктов. Оправляя платье, она села прямо напротив зачарованной чем-то подруги и сказала:

– Пообещай мне, что не передумаешь!? – в блеске ее глаз читалась такая твердость, на какую можно натолкнуться не в каждом мальчишеском взгляде.

– Обещаю! – Даша почти что струсила давать слово, но выразительного взгляда Лизы она струсила еще больше.

– Вот и хорошо! – расплылась добротой Лиза, – Я тебе верю! Ты ведь ни за что не обманешь лучшую подругу! Я уже предупредила родителей, что к нам в гости приедешь только ты! Все-таки мне исполняется одиннадцать, и кого попало в такой день звать нельзя! – то ли серьезно, то ли в шутку продекларировала Лиза.

Даша загадочно поморщила носик, и спрятала остальные эмоции за питьем компота вприкуску с яблочным конвертиком.

– Значит, не забудь: в субботу, послезавтра у меня дома в три часа. Адрес я тебе на всякий случай напишу на бумажке.

Даша согласно кивала, а ее набитые конвертиком щеки, покраснев от волнения, сами стали похожи на наливные яблоки.

Прозвенел звонок, и девочки упорхнули на урок.

***

Суббота принесла оптимизм третьего к ряду солнечного дня. Для жителей большинства регионов в этом повторении нет ничего примечательного. Так бывает сплошь и рядом: что для одних обыденность, для других откровение. И, с одной стороны, хорошо, когда в твоей жизни солнечных дней больше, чем пасмурных – это огромная радость. Но с другой, стабильная радость, как правило, обречена никогда не обернуться полноценным счастьем. А радость редкая, пусть и обыденная для всех других, легко прорастает в нечто большее.

Вот почему, собираясь к Лизе на День Рождения, Даша испытывала что-то близкое к счастью, на которое никто другой, скорее всего, не обратил бы достойного внимания. Три дня солнца и почти две недели без приступов – чем не повод одеть свои любимые желтый и бледно-розовый банты.

Надежда с самого утра кружила вокруг дочери. В глубине души она, несомненно, боялась отпускать свое чадо на целый день под присмотр людей, которых до этого видела всего несколько раз на родительских собраниях. С другой стороны, как педагог, Надежда понимала: позволить Даше уйти в гости без видимых нервов – значит, дать им обеим поверить в свои силы и то, что их жизнь ничем не отличается от других.

Поэтому учительница хлопотала незаметно, а свои переживания прятала за бытовой заботой: хорошо ли они уложили Дашины волосы, и нет ли на выходном платьице незамеченных ею складок или пятнышек.

Все последнее время, начало которого не разглядеть из настоящего, обе дамы привыкли к единственному виду важных сборов – сборам к врачу. А тут праздник. Да, чужой. Но все-таки праздник. Сколько же одновременно надежд живет в этом слове.

Седьмой этаж, слева железная дверь с глазком, закамуфлированным под глаз миньона. Надежда встала за спиной дочери, положив тягучие руки ей на плечи. Обе нервничали, и когда с обратной стороны двери, отщелкивая замком, кто-то закашлялся, они одинаковым взглядом, в котором читалось хулиганское желание убежать, посмотрели друг на друга, но остались стоять на месте.

Дверь распахнулась, и все семейство Лис нацелило свои обезоруживающие улыбки на беззащитных гостей.

– Здравствуйте! Проходите! Раздевайтесь! Разувайтесь! – перекрикивая друг дружку, настаивали они.

Волнение отшатнулось. Бывают такие люди, которым не надо выставлять напоказ свою доброжелательность, она просвечивает из них сама, при любом освещении. Лис, несомненно, находились в авангарде этого скромного отряда добродышащих светляков.

В коридоре приятно пахло гуталином, и легкими мотивами женских духов вперемежку с сытным запахом крабового салата и каким-то рыбным блюдом, запертым в духовке.

Даша, все еще немного робея, раздевалась как можно ближе рядом с мамой. Хозяева перехватили ее курточку, обменяв на тапочки. Надежда стояла, не разуваясь. Она тоже слегка стеснялась, объясняя родителям Лизы, что не может остаться даже на лишнюю минутку, потому что дома ее ждут горы непроверенных домашних заданий и контрольных работ. Внутри себя взрослые понимали, что ходить в гости на Дни Рождения в семьи своих учеников – не слишком этично с точки зрения педагогики. Не стоит превращать детский праздник во внеочередное родительское собрание.

Даша торжественно вручила Лизе подарок, и тогда внимание всех присутствующих переключилось на процесс его распаковывания. Большая коробка была завернута в несколько слоев подарочной бумаги. Лиза покачала ее в ручонках – тяжелая.. это уже интересно! Именинница ловко состригла ленту и, даже не пытаясь быть аккуратной, с аппетитным хрустом рвала упаковочную бумагу. Добравшись до жесткого картона коробки, она снова схватилась за ножницы, и стала потрошить ее так же нещадно, как один великий комбинатор потрошил чьи-нибудь стулья.

Спустя несколько минут азартной возни, Лиза явила на всеобщее обозрение роликовые коньки. Она взвизгнула от радости и принялась целовать, обнимать и благодарить Дашу с Надеждой. Родители совершенно не ограничивали дочь в проявлении столь открытых эмоций. Так же от их внимания не ускользнуло то, какими радостными, но все же вязкими взглядами на мгновение сплелись их гостьи, когда Лиза добралась до содержимого коробки, и восторженно закричала: «Ухх-тыы!».

Елена и Сергей заподозрили что-то такое, что людей обычно не касается. Что-то, что можно понять, но никогда – объяснить. О Дашином недуге они могли разве что только догадываться. По крайней мере, она взяла с Лизы обещание, и была уверена, что та ни за что не раскроет ее тайну без разрешения. И это было правдой. Родители Лизы ни о чем таком не знали. Как не могли знать, что такой дорогой подарок уже полгода как носил свой торжественный статус – подарок. Только первый раз его подарили как раз-таки Даше, на ее прошлый День Рождения прислали по почте дальние родственники. Настолько дальние, что весть о серьезном недуге веточки их древа закопалась где-то в бескрайнем бездорожье. Даше в тот год стукнуло десять – первый в жизни юбилей, поэтому иногородние тятеньки с дальнего востока поднапряглись, и решили поздравить племянницу за все предыдущие годы вместе взятые. Но вместо радости шикарные ролики не нарочно вызвали расстройство и слезы, да так и остались лежать в антресолях на целых полгода. В преддверии Лизиного Дня Рождения решение передать ролики было принято почти мгновенно обеими Орфаниками. Надежд на скорое выздоровление не было никаких, детские ножки растут, и скоро коньки осядут в антресолях навсегда, так вообще никому на свете и не доставив радости. Почему бы не передать их во владение человеку, который заслужил это своей бескорыстной дружбой? К тому же лишних денег в семье нет, а ролики – возможность сэкономить на подарке.

Такую историю невозможно засечь в чужом взгляде, но можно прочитать о том, что есть что-то глубокое, нечто большее, чем просто поздравление в настолько щедром подарке обыкновенной учительницы и ее до замкнутости скромной дочери. И Сергей с Еленой это прочитали. Прочитали и невольно, по своей многодушной натуре, стали чутче, внимательней и мягче, чтобы узнать, о чем на самом деле был взгляд их гостей.

А для Даши с Надеждой расставание с роликами стало символом очередного прощания с нормальной жизнью, новая обрезанная ниточка, каждую из которых они пообещали друг другу связать заново. Если получится.

Гостеприимные хозяева больше не навязывали Надежде уговоров остаться. И чтобы развеять небольшую неловкость своего категорического отказа, учительница преподнесла Лизе и ее родителем еще один небольшой, но важный сюрприз. Уже на пороге она обратилась к девочке:

– Лизонька, я надеюсь, ты помнишь, в пятницу мы писали контрольную работу по древнему Китаю? – Надежда старалась выглядеть максимально дружелюбно, но Лиза все равно опешила от ее вопроса:

– Да.. Надежда Алексеевна.. помню..

– Ну не пугайся ты так! – учительница положила ладонь на затянутые в тугой хвост волосы девочки, – Твою работу я проверила самой первой! Ты молодец! У тебя твердая пятерка, так что сегодня тебе сам бог велел отмечать праздник, и ни о чем не думать!

Все семейство Лис и Даша гордо улыбнулись, а Надежда зацокала набойками тысячу раз чиненных сапог по лестнице, к лифту.

– Надежда Алексеевна! Вы тоже ни о чем не беспокойтесь! Вечером мы все вместе проводим Дашу домой! – мягким басом окликнул уставшую учительницу Лизин папа, когда та уже зашла в лифт, и его двери затворялись.

– «Хорошо. Пусть так и будет!» – подумала Надежда в ответ, но промолчала. Это ведь неэтично – кричать через двери на весь лестничный пролет.

В уютной, салатовых тонов комнате Лизы от количества гелиевых шариков всевозможных цветов было не разглядеть потолка, а на занавесках, прикрепленная на булавки, висела длинная открытка «С Днем Рождения!». Даша заохала от восхищения такой красотой. Обе девочки красовались нарядными платьями с кружевными оборками на вороте и рукавах, и каждая заметила обворожительность своей подруги. Настроение Даши подлетело еще выше, она думать забыла о всяких страхах.

На столе девочек ждали холодные закуски с напитками. Родители накрыли на четверых, но обещали не мешать им слишком долго.

– Мы с вами немного посидим, а потом пойдем к себе, чтобы не смущать молодежь! – подшучивая заверила мама, а папа согласно закивал, жуя подворованные со стола виноградины.

Давайте уже садиться! – попросил он, – А то у меня желудок бунтует! Требует любимый итальянский салатец! – он опустил взгляд на Дашу и, проведя круговыми движениями руки по животу, подмигнул ей, – На тете Лене стоило жениться как минимум за ее кулинарные таланты! – как бы шепотом насплетничал Сергей.

Даша смущенно хихикнула.

Все расселись по местам. Лиза во главе компании, Даша напротив и родители по краям. Папа разлил сок, а мама наполнила тарелки угощением.

– Итак! Первый тост! – резко поднявшись, деловито произнес Сергей, – мама Лена, говори!

Мама Лена поднялась, источая каменную невозмутимость.

– Ну что, доченька! – она поцеловала Лизу в темечко, – Любимая наша девочка! Ты уже совсем взрослая!.. по крайней мере взрослее своего остроумного папули, – Елена и Сергей перекрестили азартные взгляды. Один – один, – У нас сегодня получаются очень скромные посиделки. Можно сказать, в кругу семьи. Еще больше я удивлена, что именно ты сама попросила об этом! Для меня это знак – моя дочь знает цену близким и друзьям, и понимает – товарищей много, а настоящих друзей единицы! – Елена заметила, как Даша покрывается багрянцем, – У нас растет умная, добрая и красивая дочурка, и я желаю тебе оставаться такой же, и идти еще дальше за своим умом и сердцем! Мы с папой тебя очень любим!

Все ударились стаканчиками, Елена обняла и еще несколько раз поцеловала дочь. А заодно и глумящегося над ее речью Сергея и, конечно, горящую красными ушами Дашу.

Ура! Ура! Ура! – по-армейски заголосил Сергей, – Мам, да ты у нас не только повар, а оказывается, еще и превосходный оратор! Нужно будет тебя все-таки как-нибудь умаслить съездить с нами на рыбалку! У нас там острый дефицит таких ценных дуалистов! – два-один.

Елена провела отвлекающий маневр, изобразив попытку дотянуться до стоящей возле Сергея тарелки с канапе. И вдруг резко, пока самодовольная улыбка не исчезла с его физиономии, треснула ему кухонным полотенцем прямо по шее.

– Дуалистов? Декарт бы вообще тебя убил! – два-два.

В первый миг Даша растерялась, а потом засмеялась вместе со всеми.

В продолжение празднования все участники застолья под чутким руководством Сергея по очереди говорили речь. Сам Сергей снова отчебучил какую-то инопланетную шутку, Лиза благодарила родителей, всех целовала и заверяла, что мамины слова были правдой – сегодня у них дома собрались самые близкие ей люди. Даша сначала жутко смутилась, так что слова не лезли на язык, но приободренная мамой Леной, поблагодарила всех за честь быть в кругу такой замечательной семьи. Девочка заверила дружелюбных Лис, что давно так хорошо не проводила время и, признаваясь Лизе в дружеской любви, пожелала навсегда-навсегда, до самого конца оставаться самыми близкими подругами.

Все хлопали, соглашались и девочки непременно обнялись, скрепляя тем самым свои обещания. А потом родители, сдержав слово, оставили именинницу и ее гостью вдвоем. По крайней мере, пока не будет готово горячее. Уходя, Лизин папа заверил:

– Обещание – есть обещание! И слава мне, что своему желудку, я наперед вас обещал, что сегодня в нем будет плавать горячая форель! Мама, как там наше горячее? – бросил он в коридор и следом вышел сам.

Девочки остались вдвоем, Лиза села на кровать и подманила за собой Дашу. Все без исключения дамы любят секретничать. И Лизе не терпелось пошептаться с подружкой так, чтобы родители их не слышали. Она включила на компьютере сборник каких-то песен современной эстрады и, сложив руки трубочкой, приблизилась к уху заинтригованной подружки.

– Знаешь, что мне родители на День Рождения подарили?

– Нет! – призналась Лиза.

– Путевку в Диснейленд! Это в Париже. Завтра утром улетаем на целую неделю, на все каникулы! – глаза Лизы горели первобытным детским счастьем, – Можно будет даже уроки не делать! Папа сказал, взять с собой книги и тетради, а потом замолчал и добавил – вдруг у нас в номере у кровати ножка сломана будет. Он сказал, чтобы ее правильно подпереть учебник по геометрии – самая незаменимая вещь. И засмеялся! Хорошо, что мама не слышала.. Вот бы ему влетело!

Лиза потерялась взглядом где-то в Дашином виске, она изучала профиль лучшей подруги. Девочка знала, что ее история может расстроить, ни разу не бывавшую ни в Диснейленде, ни где, кроме деревни Дашу. Но она всего лишь одиннадцатилетний ребенок, да еще именинница, а в таких условиях невозможно сдержать в себе настолько значительную радость.

– Прости меня, – сказала Лиза, – Я очень-очень рада этой поездке! – она опустила глаза, когда Даша обратила на нее понимающий взгляд, – Жаль, что мы не можем полететь туда вместе. Я бы очень хотела.. Честно-честно..

– Правда? – Даше было очень важно услышать от подруги это признание, оно помогло радости за Лизу победить печаль за себя.

– Правда-правда..!

– Я никогда не бывала в других странах. И на самолетах не летала! – вздохнула Даша.

– Это очень классно, – ответила Лиза, – Мы еще обязательно с тобой полетим куда захотим! Вместе. Я очень-очень хочу, – шептала именинница, – Ты только выздоравливай, пожалуйста!

– Обещаешь? – испуганно переспросила Даша, – Мы вместе полетим в Диснейленд, или на море? – от восторга ее зрачки расширились и стали походить на кольца Сатурна.

– Обещаю! Только ты тоже обещай! И выздороветь пообещай! Иначе мама тебя ни за что не пустит! Еще целых сто лет подряд! – Лиза говорила с выражением уверенности, что люди живут бесконечно. Но правда, только первые сто с копеечками лет детской бесконечности стоят того.

– Я обещаю! – Даша осеклась и потом, выдохнув две трети своего энтузиазма, продолжила – Я постараюсь.. Я всегда старалась..

Между девочками затесалась непрошенная грусть.

– Точно!!!

Зрачки Лизы расширились, как надувные. Она вскочила с кровати, волоча за собой на пол половину покрывала, схватила два стакана с недопитым соком, и в три прыжка вернулась к ошарашенной Даше, почти насильно впихивая один из стаканов в ее руку.

– Я же сегодня именинница! И могу загадать желание! – пояснила заведенная девочка, – И я хочу загадать твое выздоровление! Это правда-правда самое большое мое желание! Остальные итак сбываются! – Лиза снова вспомнила о путевке в Диснейленд, – Тогда мы сможем вместе бывать, где угодно и делать, что угодно!

Даша испугалась:

– Тссс! Ш-ш-ш! Ты чего? Нельзя же желание вслух загадывать, они так не сбываются!

– А я пока еще и не загадывала! – подмигнула Лиза, – Просто поделилась планами с лучшей подругой.

Как взрослые, девочки потянули свои худенькие ручки со стаканами друг к дружке. Все это время, боясь быть подслушанными, они разговаривали в полутонах. И только в момент соударения посуды по комнате впервые за двадцать минут пробежал живой, звонкий звук.

– А теперь можно загадывать желание! Но я тебе его не скажу!

– А как же торт? А свечи? – снова испугалась Даша.

– Аааа… торт… его не будет!

– Как это? Почему?

– Дашка, ну мы же с тобой леди! Нам нужно скрывать свой возраст и соблюдать диету. Я не хочу быть тяжелее своего принца!

– А-а-а… Ясно…

– Ну, а еще папа с утра почти весь торт съел, сказал пирожных будет достаточно! – Лиза закатила глаза, – Это его слова про леди и все такое.

Девочки азартно засмеялись.

Во время приема горячего родители довели до сведения подруг:

– С минуты на минуту придет фокусник!

– Настоящий фокусник!? – обрадовались дети.

– Ну, фокусник или клоун! А какая разница.. Спросите у мамы, это ее идея! – метнул стрелку папа.

– Да, девочки, настоящий! Клоун. Почти такой же настоящий, как наш папочка! Правда он у нас круглые сутки клоун, а тот только на праздниках! – кольнула мама.

Сергей не успел сочинить ответную остроту, как в дверь позвонили. Девочкам запретили выходить.

– Клоуну надо подготовиться! – объявила мама.

– Нам всем, видимо, тоже! – ехидно буркнул Сергей.

Минут десять подруги сидели в предвкушении. Где-то за межкомнатной дверью были слышны шебуршания одежды, переговоры, топот. А единственный незнакомый голос совершенно не подходил под стереотип голоса шутника и повесы, скорее он мог звучать из уст уставшего продавца лотерейных билетов, от которого все ждут чуда.

Девочки нарочито наигранно выдохнули и переглянулись, когда клоун наконец-то появился. А Сергей как бы в пику ему, что есть мочи дунул в свисток. Тот мгновенно размотался и шлепнул свистуна по лбу. Девочки развеселились, а папа открыл в уме новый личный счет: Сережа – один, наемный шут – ноль.