Классический либерализм и будущее социально-экономической политики

Однако поставить под сомнение релевантность общего равновесия так, как это сделано выше, не значит сделать вывод, что это понятие бесполезно. Требуется отказ не от равновесия как идеи, а от тех подходов, которые рассматривают равновесные состояния либо как описание реального мира, либо как описание того, какого способа функционирования мира можно и должно добиться. Более плодотворным применением понятия равновесия является использование его в качестве идеального типа. Как отмечает Бёттке (Boettke, 1997), задача идеального типа состоит в том, чтобы достичь понимания последствий, возникающих при отклонении от идеала. Отклонения от условий идеального типа фокусируют внимание на том, как различные институты справляются с действительными условиями, характеризующими «реальный мир» человеческих взаимодействий. Будучи рассмотренной в этом свете, задача робастной политической экономии состоит не в том, чтобы подчеркивать неспособность социальных или экономических институтов достигать состояния «совершенной» координации, а в том, чтобы давать институционально обоснованные объяснения той степени координации, которую мы видим на деле.

Использование равновесия в качестве идеального типа формирует базис робастного применения сравнительного институционального анализа при выработке государственной политики. Прежде чем констатировать, что тот или иной набор институтов «провалился», аналитики должны предложить объяснение того, как и почему альтернативный набор институтов покажет лучшие результаты в разрешении «проблемы знания» и «проблемы стимулов». Именно таким образом классический либерализм для демонстрации относительной робастности свободных рынков пользуется открытиями Хайека и его школы, а также достижениями школ прав собственности и общественного выбора. В рамках этой аргументации разрабатывается институциональное объяснение того, почему рыночные процессы могут быть лучше приспособлены для решения проблем несовершенного знания и несовершенной мотивации, чем системы государственного планирования и вмешательства.

Хотя рассуждения в рамках сопоставления различных институтов составляют ядро классического либерализма, этот подход к государственной политике многими не понимается. Нигде это не является столь очевидным, как в случае продолжающегося использования теории «провалов рынка». Хотя сомнительно, что на рост государственного вмешательства напрямую повлияла экономическая теория провалов рынка, существует мало видов вмешательства, для защиты которых в тех или иных случаях не приводились бы доводы на основе «провалов рынка». На представления экономистов по этому вопросу оказали влияние две отчетливо выделяющиеся теоретические волны. Первая последовала за спором 30–40-х годов XX в. об экономическом расчете при социализме; она включает теории несовершенной конкуренции и положения, развитые в теории экстерналий и коллективных благ. Вторая волна стала разрабатываться в 70–80-х годах с появлением «экономической теории информации» и теориями сетевых экстерналий. С точки зрения классического либерализма ни один из этих подходов не удовлетворяет критериям робастной политической экономии. В последующих разделах приводится защита аргументации в пользу классического либерализма от возражений со стороны как «старой», так и «новой» теории провалов рынка и таким образом высвечиваются по-прежнему не устраненные дефекты теоретических рассуждений в экономическом анализе, использующих понятие равновесия.

Классический либерализм против «старой» теории провалов рынка: наследие спора об экономическом расчете при социализме

«Старая» теория провалов рынка и спор об экономическом расчете при социализме

Современная аргументация в пользу рыночной экономики, основанная на сравнительном анализе институтов, возникла из спора об экономическом расчете при социализме, происходившего в 30–40-х годах прошлого века. В ходе этого спора Оскар Ланге и сторонники «рыночного социализма» доказывали, что аналитическая техника неоклассической экономической теории дает прочную основу для строительства «плановой» экономики. Ланге и его последователи утверждали, что нет никаких теоретических различий между теми способами, которыми решают экономическую проблему капиталистическая и социалистическая системы. Они согласились с доводом Людвига фон Мизеса (Von Mises, 1920), что эффективная экономическая система, вопреки Марксу, не может обойтись без процесса денежного расчета при оценке производственных планов. Без ценовых сигналов, указывающих на относительную редкость производственных благ, лица, принимающие решения, будут не в состоянии определить, какие именно комбинации исходных благ будут производить продукцию, обладающую наибольшей ценностью. Но рыночные социалисты придерживались мнения, что социалистическая система способна порождать соответствующие ценовые сигналы по меньшей мере столь же эффективно, как и экономика, основанная на частной собственности на производственные активы.

Согласно Ланге, если удовлетворены условия, на которых основана неоклассическая модель равновесия, то социалистические плановики смогут эффективно размещать ресурсы путем вычисления соответствующего набора «учетных цен» (Lange, 1236a, 1936b). В условиях полной информации те же самые данные, которые в неоклассической модели предполагаются доступными для участников рынка, будут доступны и плановикам в правительстве. Поэтому они смогут выполнять функцию «вальрасовского аукционера», корректируя цены вверх или вниз до тех пор, пока не будет достигнуто равновесие между спросом и предложением на всех рынках. С точки зрения Ланге, такие процедуры будут более эффективными, чем система, основанная на частной собственности, поскольку существующие «в реальном мире» рынки не удовлетворяют критерию наличия полной информации и совершенной конкуренции и требуют сложной, включающей множество деталей системы контрактов, в которых, как он полагал, не будет необходимости в государственно-административной системе.

Ланге и его последователи внесли свой вклад в нараставший поток теоретических работ о «провалах рынка», появившихся как в довоенный, так и в послевоенный период, которые ставили под сомнение способность системы частного предпринимательства удовлетворить критериям оптимальности, установленным в неоклассической модели. Продолжающийся рост больших акционерных компаний и исчезновение многих предприятий, находившихся в семейном владении, на первый взгляд служили подтверждением если и не марксистских представлений о тенденции к «самоуничтожению» конкуренции и «усиливающейся концентрации промышленности», то, по крайней мере, позиции тех, кто подвергал сомнению релевантность рынков с совершенной конкуренцией для «реального мира» (Chamberlin, 1933; Robinson, 1933; Чемберлин, 1996; Робинсон, 1986). Аналогично начало депрессии 30-х годов XX в. и ее продолжительность явным образом вступали в противоречие с информационными допущениями модели, которая утверждала, что рынки представляют собой самокорректирующиеся механизмы. В этой связи предполагалось, что социалистический строй может осуществлять расчеты, необходимые для достижения вальрасовского равновесия, но без тех проявлений неэффективности, спадов и концентрации власти, которые свойственны капитализму.

Еще больше подорвала авторитет классической либеральной позиции разработка теории экстерналий и коллективных благ в годы, последовавшие за Второй мировой войной. Эти теории, первоначально сформулированные А. С. Пигу и развитые в 50-х годах Джеймсом Мидом, Френсисом Бейтором и Полом Самуэльсоном, пришли к выводу, что из-за широко распространенного поведения по принципу «безбилетника» нерегулируемые рынки не могут предоставлять некоторые взаимовыгодные блага и услуги в надлежащих количествах. Если акторы могут перекладывать издержки на других или получать выгоду, ничего не платя, то ценовые сигналы, генерируемые децентрализованным рынком, не способны полностью отражать ценность, придаваемую соответствующим услугам обществом в целом. С точки зрения теории провалов рынка ряд услуг, от предоставления услуг общественных парков и маяков до контроля над загрязнением окружающей среды промышленностью, дает твердые основания считать, что паттерн размещения ресурсов может быть улучшен с помощью адресного воздействия государства.

«Проблема знания»: Хайек и доводы в пользу рынков, основанных на частной собственности

Экономические работы Хайека могут быть проинтерпретированы как ответ на эту теорию провалов рынка первой волны (Caldwell, 2004). В 40-х годах XX в. Хайек выступил автором серии статей, доказывающих, что претензии, выдвинутые социалистами в ходе «спора об экономическом расчете», скорее демонстрируют слабость неоклассической парадигмы, нежели позволяют сравнить робастность «реальных» рынков и социалистической экономической системы. Согласно Хайеку, признание Ланге формальных правил, которым необходимо следовать, чтобы достичь вальрасовского равновесия, ничего не говорит об относительной способности различных систем приблизиться к чему-то, хоть как-то напоминающему этот стандарт.

Согласно позиции Хайека, невозможно исходить из допущения, что информация, необходимая для экономической координации, может быть получена независимо от институционального контекста (Boettke, 1997). Допущение о существовании объективно «данного» знания означает игнорирование того, как достигается релевантное знание об относительной редкости ресурсов. Тезис Хайека заключался в том, что знание, необходимое для определения содержания ценовых сигналов, используемых для экономического расчета, не может генерироваться социалистической системой централизованного учета – по крайней мере, столь же эффективно, как это делает система, основанная на обмене объектами частной собственности. В основе своей этот аргумент представлял собой утверждение сравнительного институционального анализа, сводящееся к тому, что рыночные процессы лучше приспособлены к тому, чтобы действовать в мире, в котором отсутствуют условия, сформулированные в неоклассической модели (Boettke, 1997). Есть несколько аспектов критики Хайеком неоклассической теории, каждый из которых указывает на институциональное превосходство либерального рыночного порядка.

Во-первых, согласно Хайеку, «исходные данные», которые влияют на формирование цен в рыночной экономике, в их полноте не «даны» никакому агентству, а разделены между множеством акторов, составляющих соответствующий рынок. Система частного предпринимательства с помощью рыночной цены непрямым образом транслирует составные части этого «разделенного знания». Индивиды и организации торгуются за ресурсы на основе своего знания о личных предпочтениях, доступности заменителей и предпринимательских инноваций, известных только им самим, но в ходе этого они вносят свой частичный вклад в формирование цен, транслирующих их «порцию» информации тем, с кем они обмениваются. Последние могут изменять свои собственные решения о покупке и продаже с учетом этих данных и таким образом передавать информацию последующим агентам, подобно тому, как рябь распространяется по поверхности пруда. Так, действия находящегося на большом удалении предпринимателя, предложившего более высокую цену за олово в качестве реакции на новый источник спроса, транслируются по всему рынку, поскольку все те, кто использует олово и его заменители, начинают экономить в ответ на повышение цены. Важно, что для того, чтобы изменить характер своего производства и потребления в соответствии с новой ситуацией (например, отказываясь от более дорогих вариантов в пользу более дешевых), рыночным акторам не нужно иметь полной информации о сложной цепи событий, которая привела к росту или снижению цены, – им достаточно знать, что цены, с которыми они имеют дело, изменились. Итак: «Целое действует как единый рынок не потому, что любой из его членов видит все поле, но потому, что их ограниченные индивидуальные поля зрения в достаточной мере пересекаются друг с другом, так что через многих посредников нужная информация передается всем» (Hayek, 1948c: 86; Хайек, 2011: 103–104).

Согласно Хайеку, социалистическая система была бы неспособна достичь аналогичной координации, поскольку никакое отдельное агентство не имеет возможности охватить все меняющиеся условия спроса и предложения, с которыми сталкивается множество рассредоточенных социальных акторов. Следовательно, в сравнении с рынком, основанным на частной собственности, система устанавливаемых правительством цен приведет к нерациональному использованию ресурсов.

Второй аспект возражений, выдвинутых Хайеком против неоклассической теории, касается допущения, что «порции» информации, которыми обладают рыночные агенты в отношении планов их партнеров по обмену, с необходимостью являются достоверными. Это допущение очевидным образом содержится в понятии полной информации, которым пронизаны неоклассические модели и которое часто приводит к требованиям устранения «провалов рынка» в случаях, когда информация является «неполной». С позиций, разрабатывавшихся Хайеком, такие модели изначально исключают из рассмотрения процессы, посредством которых индивиды и организации со временем повышают точность своих ожиданий. Задача достижения координации возникает в условиях, когда информация зачастую является противоречивой (Hayek, 1948b, 1948c, 1944d; Хайек, 2011). В рыночной экономике индивиды и фирмы предлагают за ресурсы цены, отражающие их собственные субъективные интерпретации, и именно через образование прибылей и убытков эти ожидания проходят проверку объективными фактами поведения других людей, проявляющегося в решениях о покупке или продаже по тем или иным ценам. Именно сигналы в виде прибылей и убытков, порождаемых столкновением конкурирующих идей, обеспечивают условия для обучения посредством проб и ошибок, поскольку участники подражают успешным предпринимателям и учатся не делать тех ошибок, которые совершили неуспешные предприниматели. Рынки никогда не находятся в равновесии, но сигналы в виде прибылей и убытков, генерируемые в состоянии неравновесия, стимулируют перемещение ресурсов в направлении более высокого уровня координации, чем было бы в противном случае (Kirzner, 1992, 1997). Согласно Хайеку, государственные плановики (будь то демократически избранные или какие-то другие) никогда не смогут установить цены, отражающие восприятие экономических возможностей, распределенное между мириадами акторов, обладающих свободой обменивать титулы собственности на рынке.

Знание рыночных возможностей и несоответствий распределено нерегулярным и неравномерным образом, и именно благодаря неравенству, возникающему в результате процесса конкуренции, предприниматели выясняют, каким производственным моделям нужно следовать, а каких нужно избегать. Таким образом, в соответствии с описанием Хайека, конкуренция никогда не бывает «совершенной». Как раз благодаря тому, что некоторые фирмы обладают бо́льшим влиянием на рынок, чем другие, приводится в движение процесс обучения через имитацию. Предпринимательская прибыль, которой не существовало бы в условиях совершенной конкуренции, является символом, сообщающим о наилучшем способе обслуживания рынка. Конкуренция есть динамический процесс, который не может быть отражен в модели, по условиям которой все акторы имеют в своем распоряжении одни и те же данные и пассивно реагируют на объективные стимулы, с которыми сталкиваются. Таким образом, в условиях, когда существуют многочисленные продавцы и покупатели однородных видов продукции, отсутствие совершенной конкуренции представляет собой не «провал рынка», а существенную характеристику процесса, в ходе которого люди осуществляют творческую деятельность по обнаружению новых сочетаний исходных факторов производства и произведенной продукции, и эти эксперименты подвергаются «проверке» на решениях потребителей. Напротив, в условиях «совершенства» «реклама, сбивание цен и улучшение (“дифференциация”) производимых товаров и услуг – все это исключено по определению; “совершенная” конкуренция и в самом деле означает отсутствие всякой конкурентной деятельности» (Hayek, 1948e: 96; Хайек, 2011: 116).

Рынки имеют шанс приблизиться к «совершенству» в неоклассическом смысле, когда нет почти никаких разногласий и нет никакого нового знания, которое нужно было бы распространять. Например, в случае рынка такого товара, как зерно, где трудно различать разные партии товара и где методы производства хорошо известны, маловероятно, чтобы на цены мог существенно повлиять один-единственный актор (Hayek, 1948e: 103; Хайек, 2011: 123–124)[3]. Но когда продукция может производиться разными способами, когда существует целый ряд потенциальных заменителей и когда требуется гораздо больше времени, чтобы найти подходящую комбинацию ресурсов, методы управления и организационные формы, те, кто создаст наиболее подходящие методы, могут получить существенную прибыль прежде, чем остальные окажутся в состоянии воспроизвести их практику. Эта прибыль отражает лучшее предпринимательское предвидение в условиях неопределенности. Там, где фирмы соперничают друг с другом, организуя кампании по снижению цен, разрабатывают новые продукты, чтобы открыть для себя рынки, и разрабатывают новые формы организации, предпринимательская деятельность зачастую приобретает характер «установления цен» или «влияния на цены» [price-making]. Что в действительности требуется для действенности конкуренции – это чтобы существующие участники рынка не были защищены от вызовов со стороны новых участников, предлагающих лучшие возможности, чем всё, что прежде было доступно. Альтернативой такому «несовершенству» является не «совершенная конкуренция», а попытки административно устанавливать цены и регулировать вход на рынок с помощью органов лицензирования и их аналогов. С точки зрения позиции, сформулированной Хайеком, такое регулирование подавляет эволюционный процесс, который дает людям возможность находить методы производства, требующие наименьших издержек, и акторов, в наибольшей степени способных их применять (Hayek, 1948e: 100; 1978b; Хайек, 2011: 120–121; 378–393). Система регулирования из одного центра не может ни воспроизвести, ни заменить этот процесс открытия, поскольку результаты его не могут быть известны в отсутствие действительной конкуренции, сколь бы «несовершенной» она ни была.

Третья и заключительная составляющая хайековской критики сосредоточивается на предпочтениях участников рынка. Для Хайека представление о знании как о чем-то «данном» неадекватно не только из-за наличия ошибок в интерпретации спроса на различные блага и в оценке методов производства, но и потому, что содержание предпочтений людей также подвержено динамическим изменениям. Рыночные агенты обращают внимание на заранее не предвиденные вкусовые предпочтения и организационные практики и усваивают их в ходе самого процесса рыночной конкуренции. Рыночный процесс способствует научению в условиях «радикального незнания», когда акторы как со стороны спроса, так и со стороны предложения узнают такую информацию, о существовании которой они прежде даже не подозревали. Этот тезис содержится в утверждении, что участие в рынках подобно «разведке, путешествию в неведомое» (Hayek, 1948e: 101; Хайек, 2011: 121). В этом смысле Хайек предвосхитил идею Шумпетера о капитализме как о «созидательном разрушении», когда конкуренция в форме новых технологий и методов производства «наносит удар по основаниям и самому существованию» имеющихся на рынке фирм. Статические понятия равновесия не годятся для понимания этого процесса обновления и эволюционного изменения (Lavoie, 1985).

Эта критика допущения о знании как «данности» одновременно ставит под вопрос восходящее в Пигу представление о том, что действия государства могут легко «скорректировать» несовершенства рынка, проистекающие из проблемы экстерналий и коллективных благ. Попросту говоря, издержки и выгоды, связанные с экстерналиями, имеют субъективный характер и лучше всего выявляются через действия людей в ситуации, когда они сталкиваются с рядом конкурирующих альтернатив и когда существуют сигналы в виде прибылей и убытков, транслирующие содержание соответствующих вариантов выбора. Подобно тому, как правительственные плановики в общем случае не в состоянии получить доступ к информации, достаточной, чтобы установить цены на уровне общественного оптимума, они могут оказаться неспособны установить экологические налоги, субсидии и регулятивные нормы на надлежащем уровне. Это не означает, что невозможны подлинные «провалы рынка», ограничивающие возможность даже «несовершенных» решений. Могут быть некоторые блага, предоставление которых просто-напросто невозможно осуществлять в рамках процесса конкурентного открытия. Однако идеи Хайека приводят к выводу, что по крайней мере бремя доказательства должно сместиться в сторону тех, кто поддерживает бо́льшую степень государственного вмешательства.

«Проблема стимулов»: теория общественного выбора и провалы государства

В то время как работы Хайека поставили под сомнение теорию провалов рынка, возникновение и развитие школы общественного выбора привлекло внимание к целому ряду других вопросов. Аргументация Хайека против социализма не предполагала никаких допущений насчет мотивации лиц, принимающих государственные решения, – например, ею не ставилась под сомнение идея, что политики и государственные служащие «движимы заботой об интересах общества», и она сосредоточивалась на «проблеме знания» при планировании в условиях сложной реальности. Напротив, анализ общественного выбора отказался от жесткого допущения о мотивированности общественными интересами. Бьюкенен и Таллок (Buchanan and Tullock, 1962; Бьюкенен и Таллок, 1997) возражали против «раздвоенного» представления о человеческой деятельности, неявно присутствующего в моделях провалов рынка, которое описывает людей как действующих исходя из эгоистических интересов в контексте коммерческого обмена, но в то же время приписывает им мотивы, «учитывающие интересы других», как только речь заходит о людях на политической арене. Тем временем Демсец (Demsetz, 1969) доказывал, что теории провалов рынка впадают в «ошибку нирваны» [nirvana fallacy]. Они сравнивают «неэффективность», возникающую в результате экстерналий и информационных проблем на рынке, с точно не определенной альтернативой, в рамках которой, как предполагается изначально, таких проблем не существует. Согласно Демсецу, подход на основе сравнения институтов требует анализа сильных и слабых сторон «реальных», хотя и «несовершенных» институциональных альтернатив. Например, работа Коуза показывает, что рынки «терпят провал», когда транзакционные издержки интернализации экстерналий посредством спецификации прав собственности оказываются слишком велики (Coase, 1960; Коуз, 2007: 92–149). Однако работа Коуза демонстрирует и то, что такие издержки существуют в условиях любых институтов (Dahlman, 1979; Medema, 1994). Таким образом, вопрос сводится к сравнению относительных размеров транзакционных издержек в рамках «несовершенных» рынков с теми транзакционными издержками, которые возникают при «несовершенном» государственном вмешательстве. Именно в этом контексте вирджинская школа общественного выбора доказывает, что проблемы экстерналий и высоких транзакционных издержек, порождающие провалы рынка, могут быть еще более ярко выраженными в условиях демократического политического процесса.

Теория общественного выбора признает, что передача ответственности за коллективные блага из частного в общественный сектор не устраняет поведения по принципу «безбилетника» и, более того, может создавать еще более серьезные проблемы, чем те, которые препятствуют функционированию частных рынков (Buchanan and Tullock, 1962; Mitchell and Simmons, 1994; Бьюкенен и Таллок, 1997). В частности, поскольку результаты демократического процесса часто обладают свойством неисключаемости, люди могут в качестве «безбилетников» использовать политические усилия других. Получение выгоды от политического процесса требует коллективных действий, но чем больше число людей, которые могут выиграть от такого действия или нести связанные с ним издержки, тем больше стимулов для поведения по принципу «безбилетника». Политические меры, которые приносят выигрыш относительно небольшому числу акторов, могут оказываться привлекательными для хорошо организованных лобби, у которых сравнительно невысоки издержки выявления и наказания «безбилетников». Напротив, меры, выгоды от которых рассредоточены среди больших групп, из-за высоких издержек ограничения поведения по принципу «безбилетника» в ситуациях с большим числом участников не могут породить организованной поддержки, пропорциональной количеству заинтересованных людей (Olson, 1965; 1982; Tullock, 1994; Олсон, 1995; 2013). Соответственно политический процесс может быть захвачен организациями, представляющими особые интересы, и в частности отдельными группами производителей, которые могут сосредоточить в руках своих членов монопольные привилегии и льготы, одновременно перекладывая издержки вовне, на сегменты населения, не имеющие подобных организаций.