Стихотворения и поэмы

«Иссохшие в упряжи солнечной…»

Иссохшие в упряжи солнечной,С дороги уставшие росной –Зрачки, распряжённые полночью,Притягивал ствол венценосный.И, каждым натянутым волосомУчаствуя в пении чисел,Луну поднимала над возгласомДревесная царственность выси.То милует ночь, то горчит онаИ тянет пыльцою болотной.Ты слышал, как иглы сосчитаныИ судьбы подогнаны плотно.1974

«Там бегут заката нити…»

Там бегут заката нити –Красный облачный клубок,Там в незнанье и наитьеЧуток сон и неглубок.Там в прихожей мирозданьяРано память не спала –Пережито всё заранееИ оплакано сполна.Там про будущее шепчут,И багульник на лугу –Я вослед звезде сошедшейПо поляне побегу.1974

«Без ветра я не вижу. Это он…»

Без ветра я не вижу. Это онНесёт навстречу полдень и размеры –Всех ароматов тайный эталон,Рождающий в невидимое веру.Едва к незримой скважине прильну,Я слышу: он, подобно пьющей лани,Подталкивает мелкую волнуИз глубины в каналы обонянья.Фигуры возникают к сентябрюИзбытых судеб – поредевшей бронзы,И я на них сквозь изгородь смотрю,Особенно – когда темно и поздно.1974

«В нотных и высоких классах птичьих…»

В нотных и высоких классах птичьихПо опавшим и плывущим днямУдивлённых учат безразличьюОблака, к безумию клоня.Ветер – неуёмный сборщик дани –Обегает сеть начальных школ.У калитки ждёт похолоданьеИ уводит в прошлое пешком.Всё, что летом вслушаться мешаетИ по зренью бьёт, как футболист, –Отлетает, как настольный шарик,Этикетка и осенний лист.1974

Хранитель

Из цикла

[1]Острые иглы составили нежную хвою,Полдни опали, и памяти мягко пройти.В этой дороге за всё воздаётся с лихвою,Выбери цель, а иначе недвижен твой тир.Выбери образ, чтоб ожил и двигался долго,Лишь не разбей скорлупу ледяную стрельбой, –Пусть он глядит, словно волк из глубокого лога,Пусть, словно коршун, висит высоко над тобой.Много за лето настрижено в гнездах стрижиныхПтичьего пуха. Теперь снизойдёт на меняШестиконечное благословенье снежинок,Благословение дивного Божьего дня.1974[2] ОдиссейМне мысли жёг, томил мне жилы страх –С бесформенной стихией породниться,Но я повис над морем на руках –И пробужденье было, как зарница.Ты яви светлой в чашу мне долей,А вы цветами ложе уберите:Покуда день взошёл – я одолелСедьмую часть блужданий в лабиринте.1974[3] СонЕщё я сам не испытал,Лишь слышал, как другие…Но нарастала высота,Гремела литургия,И дух, безбрежно воспарив,Летя сильней и дальше,Верша безудержный порыв, –Насторожился вдруг, открывВ звучанье ноту фальши,Но поздно: сумрак – и обрыв…1974[4]Напоите её мускатным вином,Умастите её мускатом.И сокройте её под песчаным дном,В той реке за холмом покатым.Слишком бурно бил сок из стволов молодых,На коре было много знаков,И невиданно зрели в тот год плоды,Напоив её – и оплакав.1974

«Полуночи сладка феерия…»

Полуночи сладка феерия,Но в ней болотные огни:Не покидай меня в безверии,В топь золотую не гони,Но клятвой зреющей свяжи меня,И удержи, и заверниВ заветы роз нерасторжимые,В бутонные льняные дни.1974

«И выходит юноша из моря…»

И выходит юноша из моря –Он едва дорогу отыскал,И в зрачки – в чернеющие норы –Возвратилась смертная тоска.Утвердись на суше, всадник пеший,Потерявший пенного коня.Ты – морской, но я тебя утешу,Брат мой, отлучённый от меня.Из Руки, вовеки совершенной,Примешь снова черепаший лук…Созревая в пропасти душевной,Сладко слово, сказанное вслух.1974

«Я был знаком с высоким стариком…»

Я был знаком с высоким стариком.Он говорил: «Встречаешься со всеми –И ничего не знаешь ни о ком:Одни сошли с ума, другие немы.И только раз, очнувшись ото сна,Я удержал далёкие раскатыДней, проведённых с нею… Ведь онаБыла подруга осени покатой –Моих недавних лучезарных дней,От нош ночных ещё не одряхлевших.Мы собирали травы вместе с ней,В кустах и в людях узнавая леших.Она учила, как варить настой,Чтоб шёл январь, а кровь не замерзала,Она была морщинистой, простой,И о себе ни слова не сказала.И вот она приснилась мне теперь,Кивала мне, и пела мне средь света,И открывала облачную дверь,И возвращалась в огненное лето.В тот самый день она и умерла…А то с одним встречаюсь на бульваре,А у него из плеч – два топора,И толпы обезглавленных кивали –Так снилось мне… Растишь и катишь комЗнакомств на этом ледяном обеде –И ничего не знаешь ни о ком.Не помнишь даже, как зовут соседей».1975

Рождение

1Пребыть в Твоей целости,Духом вместившейСияющей смелостиКрик и затишье, –Чтоб, мысленным волосомЗа тьму зацепившись,Меж смертью и голосомНе пасть, оступившись.2Прославляют Херувимы Его,В твёрдой воле духом нежась.Как легко нести НезримогоИ Родившего всю тяжесть!..3Дрожь пред Лицом, голубиный трепет,И на крыле уносит словаТот, Кто подвижные гнёзда лепит,Но умещается в них едва,Кто, словно сладостный воздух, выпит,Слился с душою в слезах, в крови…1975

«И если вырваны страницы…»

И если вырваны страницыИз древней красочной Псалтири,Вовек никто не усомнится,Что царь Давид играл на лире,Вернее – на библейской арфе,Но лира – символ вдохновенья.Плетётся ветер в старом шарфе,Лиловом от ночного треньяИ ставшем гроздьями сирени.Он кашляет, закутав горло,Едва ступает на прохладе,То рассыпается прогоркло,То снова собран, жизни ради,Как слёзы стынут на тетради.Итак, никто не усомнится,Что лучшим в мире был художник,Хотя закапаны страницы,Заглавные заснули птицыИ надписей не стало должных.И по оставшимся деревьямЯ очертанья рук живыеУгадываю, чтобы с левымНе путать правое, с припевом:«Так жили люди Ниневии…» –И чтобы дни сторожевыеПрошли, не опаляя гневом.Иначе шаг ко мне направятСуду покорные микробы,И духи поднебесной злобыКлеймо непоправимой пробыНа серебре моём поставят.1975

«Их знает мой слух-птицелов…»

Их знает мой слух-птицелов –Не песни отдельных созданий,Но души пятнистых стволовИ музыку радуги дальней.Приняв от незримых щедрот,Она, словно хлеб, разделилась, –И чистое множество нотПо кельям лесов расселилось.Пытаюсь отдельно поймать,Для каждой силки расставляю,Но в небе сложились опять –И светятся, не опаляя.1975

«Смирись и прими, как олива с лозой…»

Смирись и прими, как олива с лозой,Замкнувшись, смиряются перед грозой.Воздевшие руки, стоят дерева –Отчизны соцветий, громов торжества.И сад уповает – и тысячью ртовСогласен цвести и увянуть готов.Он знает. Твоё же призванье – молчатьИ в люльке сознанья секунды качать…1975

«И эту птицу к ветке жгучей…»

И эту птицу к ветке жгучейПритянет сад –Я понял это много лучше,Чем век назад.Тогда от молний ложной вестиЯ принял гром,Что смысл – во всех растеньях вместе,А не в любомСтволе, и корне, и соцветье.Но сны сошлись –И стал виновен я в наветеНа каждый лист,И взором юного астрологаК стеблям приник,Когда услышал: «Стань надолгоОдним из них».И я спускался. Было скользкоСреди червонных гнёзд –И их стада встречало войскоПодземных звёзд.Я слышал: буква убивает…А вот –  онаИ под землёй растёт, живая,Любви полна.1975

Сознание

Там, внутри, плодоягодный жар, и не глуше,Чем во внешнем саду, пробиваются дни.Только зренье, как нищий, ночует снаружи,И ему наливные стволы не видны.Там раздумья, средь сумрака снов хорошея,Капли памяти пьют, чьи черны черенки.Кто же зренье, как странника, выгнал взашеи,Чтоб его вместо крыльев несли сквозняки?Пламенея, всмотрись сквозь глухие ворота –И заметь управителя злого следы:Там, скрывая лицо, меж дорожками кто-тоТопчет сад, пилит сосны, срывает плоды.Сколько летних недель он удерживал с визгомПересветы зениц на краю пустыря!Но синицы слетаются, если он изгнан,И в зрачки невечерняя глянет заря.1975

Сад

Каким он был,Когда судьбыПрекрасный ливеньЖивил и бил –И зимние отверз гробыИ почкам, и цветам счастливым!..Каким он стал,Когда устаИстаяли в сожжённых крикахВ чертогах яблонь ясноликих,И в тех местах,Необитаемых и диких,Где даже страхПолучит рану или вывих, –Он весь в улитках, как в живых уликах,У безвоздушных плах!..1975

«И снилось мне, что каждый строил дом…»

И снилось мне, что каждый строил дом –И, возведя, селился в нём навечно:В норе подземной делался кротом,Иль возносился, Путь построив Млечный,Иль, вырыв русло, делался рекой, –Что начал, то заканчивал без риска.А я ушёл настолько далеко,Что стал бездомным, возвратившись близко.1975

«По лестнице-ели…»

По лестнице-ели,Минуя за ярусом ярус,То в вихре, то в теле,То в радость впадая, то в ярость, –До облака-блика,До стога, до рога оления,До цели великой –До полного отождествления…1975

Вавилон

Жильцы бульвара, в летнем истощенье,Стенали – от корней и до вершин.Асфальт, в рекламном красном освещенье,Кишел, гудя, нарывами машин.И размышленья, как елей на раны,Несомые целительным дождём,Являлись тихо, как воспоминаньяТого, кто на недвижность осуждён.И по больному городскому телуОн к центру шёл, где фары в полутьмеСновали в страхе, потеряв пределы,Как мысли в обезумевшем уме.Он шёл и думал: «Стоит ли стараться?Влюбляйся в город, бойся и спеши –Но после трёх тяжёлых операцийЛишишься лёгких, сердца и души.Иль на попранье создан я и на смех,Иль только кожа – щит мой и броня,Чтоб скальпель пляской рассечений властныхЗа гранью дней ощупывал меня?Нет, преданный некровным этим узам,Я тихий свет предвижу впереди, –Осмотрен всеми и никем не узнан,Я в лучший мир готовлюсь перейти…»Был город жив – без слова и без жеста,Одним накалом бьющихся огней…«О Ты, навек оставивший блаженствоДля боли крестной! Снизойди ко мне.Я по любви тоскую в веке тёмном,А Ты на смерть сошёл с крутых высот.Услышь того, кто в городе бездомном,Тебя не зная, лишь Тобой живёт!В рогах драконьих, в камне гордых башен,Ряды окон – лукавые уста…Я не от мира: он мне чужд и страшен.Я в детстве слышал о любви Христа…»И вдруг, среди сверкания и жути,Взбурлили воды в чаше восковой –И он узрел пути и перепутья,Увидел узел жизни вековой,И, просиявши на заглохших тропах,Взыграла речь невиданных зарниц:Он слушал Свет – и тайны смертных сроковЧитал в раскрытых книгах встречных лиц.В леса скорбей, в кустарник сердца дикийВошла любовь – и дымом вышел страх:Он слушал Свет – и пел хвалу ВладыкеНа незнакомых миру языках.1975

Живое

Светляки затерялись в потёмках,Но и ночь не погасит никакЭтих мыслей, зажжённых на тонкихИ жестоко живых фитильках.Я их видел. До времени скрытоЗа печатью звезды от меня,Сквозь какое просеяны ситоЭти падшие дети огня:Бьются волны, скалу прорывая,И в теснинах застывшей землиБьётся плазма, безумно-живая,Чтобы мы ещё плакать могли.1975

«Всё, что я вижу, есть Ты…»

Всё, что я вижу, есть Ты.Но когда устаёт моё зреньеТкать – из ночей лучевых –Жизни бескрайней лицо, –Пёстро в зрачках, и садыВижу. На них Ты распался,Чтобы тем ближе сиялОбраз Твой прежний во мне.Вновь собираю – и вотЛик в забытьи созерцаю…1975

«Выздороветь от города…»

Выздороветь от городаХочет стеснённый клён,Как из перины вспоротой –Пухом надежд ослеплён.Вылечиться от мнимостиЖаждет сырая мгла,Чтобы вкусить в немилостиСкорбь и людские дела.Птица взлетит, проклюнувшиМёртвых зрачков кору,Воздух печальным юношейСтанет опять поутру.Только один из выжившихРад про себя вполне,Нет занавесок выцветшихТолько в одном окне:Улочкой ходит узенькойСредь городских утехОн – собеседник музыки,Самый больной из всех.1975

«И так опустошился и устал я…»

Е. С.

И так опустошился и устал я,Что в лёд готовлюсь обратиться талый,И краски мира смешаны почти.Уже рисуют город этой смесью,В его безличье потеряюсь весь я,Но ты письмо с любовью перечти.И посети места, где быт наш грешныйЧередовался с тучей и скворешней,Где небо ты показывала мне,И где, рассветным увлечён рассказом,Срывал плоды бессмертья краткий разум –И храм провидел в хаосе камней…Тебе в глаза пусть краски бьют ключами,С твоими многоцветными ночамиМощённые безмолвием поляПо милости небес – да разминутся…Прочла? Так не замедли улыбнуться:Пока писал, вдруг выздоровел я.1975

Сгущенье

Даже сны без видений – гуще,Чем октябрьский воздух гор,Возвещающий и дающийМудрость – ветру, уму – простор.Но его соберут морозы,Как букет предрассветных астр,И сгустятся в душе вопросы,Превратив её в алебастр.И – хрустальной свободы линза –Этот воздух, зимой дарим,Будет пристальным зреньем признан,Созерцаем, как царь долин.И покроет любые сани,И заслонит любую щель. –Овевавший лицо, он встанетЦитаделью вокруг вещей.1975

«В ту пору сонную, когда…»

В ту пору сонную, когдаМолчанье – это точка зренья, –Листа над пропастью пареньеИ нежилые города –Собратья речи. А за нею,При каждом слоге на посту,Стоит, от крови сатанея,Заворожённых дней пастух.1975

Поэты

Я увидел – в разных странахНа бинтах бумаги – перья,Как пинцеты в чистых ранах,А слова, являясь, пели –Альт, и тенор, и сопрано –В кабинете, в зале, в келье.Я увидел, как, раскинувСотни пальцев музыкальныхПо больной клавиатуре,Свет лечил друзей опальных –И, сойдя, лежал на спинах,На ковре, соломе, стуле…1975

Варшавский цадик

На самой дальней из окраин,Где год великим шёл постомИ мор садился как хозяинПри редкой трапезе за стол,Служил у мельника Иосиф.Порой, мешок с мукою сбросивСредь поля с неокрепших плеч,В страданьях слуха не утратив,Он видел ангелов-собратьевИ слышал сбивчивую речь:«Поют, скрипя, дверные петли,Светильник полдня не погас,Ступай за нами – и не медлиОт смерти спрятаться средь нас!Пока, голодный, по морозцуБежишь – и близится метель,Твой Сад Заброшенный разросся,С тобой свиданья захотел…»Он отвечал: «Я грохот слышуСолдат-губителей. Всё ближеИ неизбежней с каждым днёмСестёр и братьев избиенье…Народ, скажу я, внемли пеньюИ засели нездешний дом!..Я приурочен к злому часу,И если в страхе отступлю –Какие волны хлынут сразу?Кого из вас я утоплю?Творенье длится. Если сброшуМешок судьбы средь бела дня, –Один из вас поднимет ношу,Его пошлют сменить меня!»…И светлый сонм, охвачен дрожью,Бежал, как искры от огня…1975

Чтенье книг

О чтенье книг – немое построеньеЗаиндевевших замков изо льда!..И неприметно улицы старенье,И то, что шаг затверженный солдатСтал неуверенней, и то, что вовсеИсчез сосед, как слово из стиха,А годы разбредаются, как овцы,В твоём лице утратив пастуха, –Ты не заметишь, строя лучевыеКварталы зданий, гаснущих тотчас.Но выйдешь вдруг на улицы живые –Занять у них дыханья, истощась, –И встанет ель в дверях, как хмурый леший,И, распахнув бесшумную метель,Войдёшь в кирпичный город, побелевшийОт снегопада множества смертей…1975

Поэты

Из цикла

[1] КольриджВнезапно расцветает море,Обвито зарослями рук,Вздымаясь в бунте и крамоле,И над водою дышит Дух.И в отрешённом ранге флотскомПред Небом шкипер предстоит,И завещанье пишет лоцманДля развлеченья Нереид.И слышен шторма взмах последний:Над вознесённою волной,Над шлемом бурь, на самом гребне –Сразился Ангел с Сатаной!1976[2] ГётеБыть в сумраке – светомИ тьмой – поутру,В метели – раздетым,Одетым – в жару,На Западе – шахом,А в бездне – летатьИ каверзным взмахомПространства взметать…Творить – и лениться.Мелькнёт эполет –Учтиво склониться,И плюнуть вослед!1976[3] НизамиВ светлейших долинах лежал твой удел,Но сам ты в один из семиТех дней невечерних слететь захотел,Как лист, и ослепнуть с людьми.Ты вышел, покинув бессмертный простор,Гремя золотыми дверьми,Вослед не послышался окрик: «Постой!» –С небес безразличных семи.Но, если стыдишься стать братом вещам,Моё увещанье прими:Я родину душ по ночам посещал, –И ты посети с Низами!1976[4] ПетефиЗеркальное застывшее пространство,Родные колосящиеся степи,Вода и свет, обнявшиеся страстно, –Свежа, недвижна родина Петефи.Но, недруг сердца и мечты союзник, –Душой кляни, а языком приветствуй, –Со свитой чисел, офицеров грузных,Шагает Время мимо строя бедствийИ говорит: «Я честью заклинаю:Исполни долг, а после славы требуй –Верни всю кровь бурлящему Дунаю,А весь порыв – безоблачному небу!»1976

Улица будущего

В начале – тихий дом, и здесьЖивут герои Ариосто:С них смерть навеки сбила спесь,У них бесхитростно и простоЦветёт блаженство на лице.А близ провала – там, в конце,Есть особняк героев Кафки,И каждый мыслит: «Как я целОстался средь вселенской давки?..» –И не решит никто задачи……На протяженье мостовой –От Дома смеха к Дому плача –Подземный мерный пульс живой,И крови полная отдачаИ поит, и во всей красеСырую землю содрогает…С тем сердцем, словно ОдиссейС сиренами, мой слух играет.1976

«Был мальчиком кудлатым…»

Был мальчиком кудлатым,И у корней, где мох,Как рядом с тайным кладом,Стоять часами мог:Там муравьи копали,Фундамент возводя,И маленькие пальмыЛоснились от дождя.И жил народ любезныйВ стране лесов и вилл,А он, как дух небесный,Над нею волен был.Но мальчик стал подростком –И ощутил, скорбя,В садах, под корнем скользким,В такой стране – себя.И только много позже,Покинув путь кривой,Внезапно понял с дрожью,Кто смотрит на него…1976

Безрассветный край

Вблизи гнездящихся меж мыслейДомов, гнетущих и квадратных,Близ газовых заводов, близ лиОрудий пахотных и ратных, –Не знаю, только в гиблом местеТолпятся ночью под покровомЧернеющих, как дым, известий:Не жди рассвета в мире новом!Его не будет. Проходи же.Привыкни к жизни одноцветной! –Но смотрят вверх. И небо ближе.Росою пахнет предрассветной.1976

«Мне прежде яви открывалось…»

Мне прежде яви открывалосьВ широком сне:Деревья стягами взвивались,И крепостями надмевалисьЛеса к весне.И снился ты: твои полёты,Паденья крик, –Цветущих яблонь повороты,Вперёд смотрящий, с видом Лота,Седой цветник.И только так могло случиться,Слетевший лист:В преддверье смерти – чем лечиться?Предначертанье ветра – чисто,И сам он чист.1976

Балкон

Внезапною зарёю раннейРазбужен мальчик. Он взволнованЦветным сверканием собранийИ бесконечно звёздным, новым,Слепящим небом. Там, над домом,Всё ожило – и смотрят людиВслед лицам, некогда знакомым,И взглядам, гаснущим в салюте.И на балконе замер мальчик:Под ним – в сибирский лес длиною –В обрядовых застыла плачахТолпа зарезанных войною.Но вдруг – средь мёртвых – вдох и выдох:Из них один стоит всех выше,Один из некогда убитыхНад городом внезапным дышит…И понял он, что без порезовПрожитых жизней – жив не будешь,Что прошлое не схватишь трезвоИ только опрометью – скрутишь.1976

Чайка

Из цикла «Песни безумца»От облака к облаку перелетаяИ всё оставаясь внизу,Ты, острая чайка, ты, чайка крутая,Зачем накликала грозу?Иль думала ты – урагана порывыПокажут бескрылому мнеСверкание громом разбуженной рыбыНа чёрной от дыма волне?Покажут, как в лаву кипящую рельсы,Состав ослепив, перешли,Как рушатся грады, взметаются весиИ кровь вопиёт от земли?Покажут, как, страны в созвездья взметая,Впадает Земля в забытьё, –Ты, лютая чайка, ты, чайка литая,Ты, мёртвое время моё…1976

«В солнце птицы стреляли, как в цель…»

В солнце птицы стреляли, как в цель,Затащив беззащитное за реку.Вдруг – дыханье Его на лице:Я горел. Он держал меня за руку.В торопливой, толпливой водеОн не дал, по наитью единому,Обезмолвиться в мире людей,Стрекотать средь полей по-звериному.Но и зрячим поёт поводырьИ прозренье надёжное дарит нам –Ярче сада, бурливей водыИ заката священней и памятней.1976

«Красота безропотна. На всём…»

Красота безропотна. На всём –Отпечаток боли и терпенья.Поле, заселённое овсом,Готика куста, чертог репейный –Не ответят, если запоёшь.И молчанием неразделённымВсё полно. А сожаленье – ложь,Словно плач царя над разорённым,Поступь дыма по овражным склонам,И умершим – долгожданный дождь…1976

«Сколько листьев! Сколько душ…»

Сколько листьев! Сколько душ,Вырванных из тела,Взелениться в эту глушь,Прорасти успело!Сколько плача в городах,На ветвях – рождений,Из подвала на чердак –Сколько восхождений!Сколько судеб, сколько дольВ узенькую долькуОбратил лесной король, –Сколько листьев! Сколько…1976

Страх

1Бежит, не убегая,Закатная река,Её, не убивая,Пронзает луч клинка,А в ней, в траве-короне,Простившись с белизной,Лежит, не похоронен,Зелёный царь земной.2Чем дольше я смотрел, тем твёржеБыл убеждён, что это – зверь:От скул с нетерпеливой дрожьюДо хищных складок у ноздрейИ влажных глаз нечеловечьих,В которых шаткий ум дремал…Но, убеждённый льстивой речью,Я забывался – и внимал…1976

Позднее

Все волненья обмелели,Забывается недавнее.Словно постоялец в теле,Суетой душа не сдавлена.Думал: в ум стучится гибель,Это лето – не во сне ж егоМир летящий залпом выпил,Чтобы стать снежнее снежного?Расцветали, опадали,Созревали, чтобы выстелитьПуть белеющих сандалий,Проложить смертями чистыми –Тем, сходящим свыше, тропы,Чьи ступни не свыклись с трением,И они прошлись для пробыПо снежинкам, как по терниям,И поют: «Мы тоже снимемУгол с высохшими розамиВ помещенье этом зимнемС облетевшими вопросами…»1976

«Снова лампа зажжена…»

Снова лампа зажжена,Ждешь любви и сил прилива,Как в родные времена –Под ночной немой оливой,Где лампада боязливоГасла с приближеньем сна.Это ты? А если нет –Отчего же так похожиМысли грушевая кожа,Чувства персиковый цвет?Почему приходит то жеСлово через сотни лет?Это ты? А если да –Я люблю тебя, как раньше,И меня твой стих звенящийУвлекает, как вода,Сквозь смертельных бедствий чащи –Вот на этот луч, сюда.1976

Дождь

Поэма

Средь войск земли – благословенна будь,До неба ростом – армия морская!Тысячекратно преграждая путьИ снова беспрепятственно впуская,Поёшь: «Воскресни – и из тучи пей!»И вновь – у губ, и вновь свистишь поодаль…Бубенчики распавшихся цепейИ путы с неба спущенной свободы!Когда в гробницу страха жизнь легла,Когда безумье было облегченьем, –На ум, как на спалённые поля,Вы низошли пророческим реченьем!Вы пели властно, к вечности будя,У времени на густохвойных склонах.Спою и я, за струями следя.И терем без единого гвоздя –Да будет крепче кровию скреплённых!..…………………………………Был вечер густ. Играл бессонный Рихтер.И, выйдя в мелочь свежего дождя,Суть музыки запамятовал Виктор.Она взошла в сознанье погодя –Когда во всю ревущую длину,Устав от запахов вокзальных, поездОбрушился в вечернюю волну –И пел, во тьме мелкопоместной моясь.И в тамбуре мелодию однуЗрачки твердили, станции встречая.И в ней стакан недопитого чая,И лишний, осчастлививший билет,И дама, поводившая плечамиОт скуки, и концерты прошлых лет –Кружат весенней сорванной листвой,И каждый лист – живой в многоголосье,И длится равновесья торжествоКак чудо в их нахлынувшем хаосе.И это – Бах и музыка его……Одиннадцать мелькнуло полустанков.Шлагбаумы с расцветкой арестантовВпускают поезд. Виктор видеть рад,Как на плакате два бойца из танковВстречают прошлой осени парад.Дождь, бывших пассажиров подхватив,Как опытный носильщик чемоданы,Уносит их. И в суете мотивНа станции сиротской долгожданнойТеряется, свой скользкий луч скрестивС берёзовыми мокрыми ветвями.И Виктор ищет, шевелит бровями,Но нет – не вспомнить. И темно притом.Здесь только пьяный хвалится правами,Да туча ловит мир открытым ртом.И свет заката тает восковой,А через рощу путь ещё не близкий, –Да ну его, мотив. Ведь не впервой.Ведь он не паспорт: выбросишь без риска……Большим плащом накрывшись с головой,Уходит Виктор в воинскую чащу.…И жизнь с дождем несут сквозь лес журчащийЕго, как полуспящее дитяОтец усталый, засыпая, тащит…Забывшись, словно медленно летя,Он шёл меж веток, не заметив, как,Мелодию тропинки прерывая,Фонарь в дотоле незаметный мракВонзился и сгустил его, киваяДубов косматых тенью. Лай собакПрошёл, как дрожь, по утреннему лугу.И вдруг, подобно вспугнутому кругуНа камнем растревоженной воде,Расплылся бас: – Привет душевный другу!Здорово, Виктор! Пропадаешь где?Дождь, пробуждая, падал на лицо…Всмотревшись, он вскричал: – Откуда, Яков?! –И под навес на ветхое крыльцоВзошли. – Во всём и всюду одинаковИ сызмальства считаясь подлецом,Ты опоздал часочков этак на семь…И на крыльце запахло пятым классомИ окриками школьного двора…– Вчерашним чаем эту полночь скрасим!– Я так подумал – дверь открыть пора……Возня с замком, каникулярный смех,Скрип, запах чая и сырой фанеры.– Полдня в кустах скрывался ото всех,И только ливень действовал на нервы.– Переоденься! Не соболий мех,Но рубище, достойное дервиша…Строй дождевой маршировал по крыше…– Так от кого ты прятался? Ответь!– За стенкой кто? Соседи? Можно тише?– Там Васька. Расхрапелся, как медведь.– А, это тот, что восемь лет назад…Он жив ещё? – Как слышишь. – Снова стонет?Он, видно, жизни и во сне не рад:По крикам судя – и горит, и тонет…– Что ж, получил по долгу службы, гад…Так что ты? Не по этому ли делу?– А разве так не видно? Не в беде ли,Ушедши из дому, под ливнем ждут,Пока душа не отсыреет в теле,Глядясь в стекло стекающих минут?А в чемодане – шесть любимых книг,Электробритва, рижский хлеб и вафли…Сидишь – и поджидаешь каждый мигГостей незваных… Ну скажи – не граф ли?– Так ты боялся, чтобы не настигТебя закон карающий на даче,Притом не на твоей? – Могло б иначеВсё обойтись, не так, как в прошлый раз…Я верю в Бога, только не в удачу.Два года ссылки. Бог от срока спас……Вдруг свет погас. Тогда в беседу ихВключился дождь, безмолвно-говорливый,И от его признаний Яков стихИ сидя задремал, почти счастливый……И был рассвету дорог каждый штрихДождём густым расчерченного сада,И он решил: художнику не надоМешать, а рядом тоже места нет –И за садовых влажных туч оградуОн скрылся, седоватый сея свет…– Я утром, дом разыскивая твой,Названье слышал – «Воинская роща»…Неужто там, прикрытые листвой,Стоят ракеты? Объясни попроще, –Спросил, очнувшись, Яков, чуть живойОт сновидений тягостных без счёта.– Там, кажется, в войну стояла рота, –Василий врал. – Не помню уж сейчас.Иль просто так – назвали в честь кого-то:Помещика… Пошли туда, как раз!..…А дождь к утру немного отдохнутьНамерился, друзьям предоставляяСвою замену мелкую и путьВ глухом лесу, хранившем запах чая.Им воздух и теснил, и полнил грудьПредчувствием полётов небывалых,Им жизнь в сменяющихся покрывалах –В зелёных, голубых – входила в кровьИ пела им, как могут на привалахПеть воины очищенных миров:«Средь скал и садов твоих –    Как вихрь,    Олени, олени!Сквозь сорок слепых поколений –Ты сердцем лови их!Здесь – полночь и полурассвет:В родстве с глаголами вещих,Там – дети убитых, воскресших –В сиянье, в игре, в торжестве!Прислушайся и пойми –    В семи    СвечахТвой фитиль зачахший    И воск    Твоих войск    ЗажжёнМоленьем мужей и жён –И пламя вскипает в чаше!Кому во врата вступить –    И солнечной кровиУ мёртвых веков в изголовье    Горстями испить?Средь скал и садов,Средь оленьих следов –От света миров замри!Там луч, не ломаясь, длится,Там грозных Ангелов лица –    В границах    Новой земли!..»1976