Сашка

– Ну, конечно! – вспылила бабка, – полечу, поклонюсь: приходи кровушку мою допивать. Не дождётся!

– Баба, баба! – крикнул Сашка, тыча пальцем в окно. – Деда идёт! Устал бедненький, с палочкой, дождь, а он в шубе.

Семён переступил порог, потряс бородёнкой и произнёс: «Здрасьте.»

– Здорово, чего не являлся? – без злости спросила Агафья Кирилловна.

– Сторожить надоело, а то бы до зимы не пришёл.

– Батюшки! – воскликнула, хлопнув в ладоши, Агафья Кирилловна. – Ты же целый месяц не мылся, кожа, видать, грязью на два пальца покрылась!

– Я специально не мылся, чтоб принести тебе кое-что.

Он бойко сбросил с себя полушубок, следом – грязный пиджак, грязную рубаху и принялся усердно вытряхивать тряпьё. На пол посыпались вши. Бабка заметалась по кухне, а Семён приговаривал:

– Вот тебе, сука, да чтобы они кровь твою высосали!

Тряс он одежду до тех пор, пока не закончился у него запас ругательств. Анна кинулась сметать веником насекомых на железный лист, прибитый у печи. А Сашка забрался на стол и испуганно таращил глазёнки на деда.

– Баба! – вдруг крикнул. – Вошка залезла тебе на ногу!

Агафья Кирилловна, сбросив вошь, принялась уговаривать старика:

– Угомонись, Семён, не будь дитём малым, и так кучу наколотил.

Она посадила деда на лавку и заперла на защёлку дверь.

– Не закрывай, – сказал, косясь на жену, Семён. – Не удержишь, всё равно уйду.

– Потом, уйдёшь, – спокойным голосом возразила Агафья Кирилловна. – Отдохни чуток.

Пот катился каплями по щекам деда и терялся в бороде.

– Подай, старуха, полотенце! – захрипел он. – От жары сгорю, открой дверь, уморить хочешь? А то в окно выпрыгну!

– На пол пересядь, – подсказала Агафья Кирилловна. – Внизу прохладней.

Дед, послушавшись, сел на пол и поглядывал, как Анна раскалённым утюгом давит вшей.

– Всех не передавишь, – ехидно протянул он. – Вон ещё одна ползёт, да и не всех я повыбил. Ой, тошно мне…– Он застонал и вытянулся на полу.

Сашке показалось, что дед не дышит, и вспомнил, как он говорил: «умру, а не возвращусь!»

– Баба! – закричал он. – Дед помер!

Агафья Кирилловна выскочила из комнаты; вдвоём с дочкой они перенесли Семёна на кровать.

– Ничего не случилось, пошли, Анна, – сказала Агафья Кирилловна. – Отоспится, ещё злей будет.

Семён, щурясь, поглядывал на них.

– Чем старее, тем глупей становится человек, и не втолкуешь такому, что хорошо, а что плохо, – проговорила Анна, подкинув в печь дрова.

Семёна одолевал зуд. По мере того, как жарче становилось в доме, вши ожесточались и становились злыми, как собаки. И то ли слова дочки заставили вскочить Семёна, то ли это из-за распоясавшихся паразитов, но дед возвратился на кухню. Анна засовывала в печку его грязный пиджак. И тут дед обмяк и успокоился. Раздевшись догола, он влез в корыто, залитое тёплой водой.

– Ну, вот, – сказала бабка, натягивая на старика чистую рубаху. – Стал на человека походить.

– Спасибо, старуха! – по-доброму ответил Рязанцев, прихлёбывая чай с молоком. – Сижу в тепле, и душа радуется.

– Я ведь добра тебе желаю, – сказала, улыбнувшись, Агафья Кирилловна, и подлила старику молоко в чай, – а ты волком на меня смотришь.

– Нет, не найти мне такую старуху, – сказал, хитро щурясь, дед.

43

Погода изменилась. В небе, насыщенном влажными испарениями, замелькал жаворонок – то вдруг взмоет вверх, то вниз упадёт, то зависнет в пространстве, порхая крылышками. Трава близ дорог, листва тополей и берёз, картофельные поля – всё вокруг сомлело от жары. Давно не было такого знойного августа.

Сашке мучился – то закрывался в кладовке, то забирался в большую железную бочку с водой. А иногда шёл с мальчишками на речку, где плюхался у берега.

Как-то бабка Агафья оставила его одного похозяйничать – Семёна увезли в больницу, а Вовка бегал на улице. Плотно покушав картошки, малыш вышел в сени и подошёл к деревянной кадушке с водой. Отодвинув крышку, он черпнул в ковш воды. Дверь была открыта. Испытывая желание напиться, Сашка увлёкся и не заметил, как стал на крыльцо чужой дядя, с чемоданом в руке. Напившись и зацепив ковш за край кадки, Сашка увидел его. Вздрогнув, он уставился на незнакомца.

– Здорово, карапуз! – сказал тот, и подал Сашке руку.

Сашка почувствовал мягкую ладонь, и увидел на ней ногти блестящие, как будто они намазаны маслом. Дядя глядел на него из-под косматых черных бровей синими глазами. «Длинноносый», – подумал Сашка, но, обратив внимание на густой, с тонкими прожилками седины чуб, решил, что дядя красивый.

– Здесь Рязанцевы живут? – спросил гость.

– Здесь, – улыбнулся Сашка. Он сам не знал, почему улыбается, но так уж получилось.

– Ты Вова Ерёмин?

– Нет, Вовка – мой брат, – ответил Сашка.

– Значит, ты – Саша; а хозяйка где? Мне бы её увидеть.

– Баба придёт, – отвечал малыш, и кивнул дяденьке головой, предлагая идти за ним. – Садись на скамью или на табуретку, только табуретка качается.

– Тогда на скамью.

Незнакомец достал из кармана пахучий платок.

– Душно у вас.

– Зато вода в кадке холодная, хочешь, принесу? – предложил Сашка и, не дождавшись ответа, выскочил в сени и, пыхтя, зачерпнул воды в ковш. Дядя попил и вернул ковш Сашке. Тот допил до дна.

– Много пьёшь, Саша, это вредно, – сказал, покачав головой, гость.

– Вредно? – удивился Сашка. – Да я ещё столько бы выпил, только брюхо полное. – Он приподнял низ рубахи и похлопал себя по животу, не без сожаления добавив: – Не влезет.

Появилась Агафья Кирилловна. Гость поднялся:

– Вы Агафья Кирилловна Рязанцева?

– Ну, я.

Бабка уставилась на гостя.

– Будем знакомы, я Алексей Трофимович Скачков, – сказал гость, протянув ладонь старухе. – Я муж Ксении Семёновны.

Лицо старой Агафьи засветилось.

– Вы от Ксении? – изумившись, выдохнула она. – Жива дочка…

– От неё, – ответил Алексей Трофимович.

– Что же она не приехала – мать ей насолила или дети малые?

Старуха смахнула слезу и заморгала часто.

– Думаю, скоро увидитесь, – ответил гость. – А пока она привет передала – и вам и детям.

Как же хотелось старухе высказать гостю всё, что накопилось у неё за годы, спросить, о чём думала дочь, убравшись от детей. «Видно, хорошо жила, раз о нас сейчас лишь вспомнила» – последнее, что подумалось ей, но сказала другое, вздохнув и голову гордо держа:

– Время трудное пережили, детей подняли, сейчас прожить сможем и без помощи… – Глянула на гостя. – А где вы проживаете, далеко?

– Далеко, пешком полжизни идти, – сказал Алексей Трофимович.

– Это где же?

– На Севере есть полуостров Таймыр, так вот, там город строится, и растёт он не по дням, а по часам, – увлечённо сказал Алексей Трофимович.

Он положил ладонь Сашке на голову и сказал:

– Лес там, Саша, крохотный, словом, тундра. Там и строится Норильск, где твоя мама живёт и ждёт тебя, хорошего мальчика. – Он улыбнулся, и добавил: – Ну, что, поедем, Саня? Сначала на поезде, потом на пароходе. Поедем?

Сашка слушал дядю, широко открыв рот, и ему казалось, что он может долго-долго слушать этого дядю.

– А когда мы поедем, дядя Лёша? – выпалил он, очнувшись.

– Не торопись, – вмешалась Агафья Кирилловна. – Дай отдохнуть человеку. А вы идите в комнату, полежите, или поспите, а я покушать приготовлю, – вежливо обратилась она к гостю, направляясь к печке.

Гость удалился; но вскоре из комнаты послышалось:

– Мамаша, чемодан откройте, в нём продукты, так вы пустите их все в дело.

Услышав это, Сашка подбежал к чемодану и, не обращая внимания на кулак бабулькин, который замаячил, открыл чемодан.

– Баба, чего только нет! – воскликнул.

Он стал извлекать кульки с конфетами, банку свиной тушёнки и банки консервные. Бабушка, стоя рядом, поражалась богатому ассортименту продуктов. А Сашка продолжал доставать из волшебного чемодана сливочное масло, свиной окорок, в синих баночках сгущённое молоко и кофе. Бабка Агафья тут же конфисковала у внука продукты, даже конфеты, оставив ему всего-то одну. Сашка хотел было пожаловаться дяде на неслыханный грабёж, но когда переступил порог, то увидел, что тот лежит на дедушкиной койке. Он громко заорал:

– Дядя Лёша, там много вшей!

Алексей Трофимович вскочил, как ошпаренный, и стал отряхиваться. Бабушка, красная от смущения, начала оправдываться:

– И никаких вшей нет.

Она выпроводила Сашку из комнаты, но тот на ходу промямлил, что недавно поймал сам две жирные, однако, взглянув на грозное лицо бабули, замолчал.

На другой день Алексей Трофимович решил отправляться в путь.

– Могу с собой взять обоих, – сказал он.

– Нет, Вова не захочет покидать нас, – грустно глянув на Сашку, сказала Агафья Кирилловна.

– Тогда нам вдвоём придётся в путь пускаться, – сказал Скачков. – Мне задерживаться нельзя.

Сашка ликовал, наблюдая, как баба собирает его в дорогу. Ему хотелось быстрей отправляться в путь, туда, где растут крохотные ели и строится красивый город. Сборы были быстрыми. Дядя написал что-то в блокноте, потом выложил кучу бумаг, в том числе и деньги. Агафья Кирилловна, склонив голову, тихо всхлипывала. Малыш слез с табуретки и подошёл к ней; сказал:

– Не плачь, бабушка, ты же к нам в гости приедешь?

– Приеду…– вздохнула Агафья Кирилловна.

Сашка сел за стол и смотрел с участием на дядю, который скоро повезёт его к маме.

– Значит, так, Сашок, – сказал дядя Лёша, – едем до Красноярска, дальше на пароходе, это ещё несколько суток – так?

Сашка понимающе кивнул головой.

– В Красноярске долго проторчим: на пароход билеты не взять с ходу, – продолжил он рассуждать. – Ничего, хватит денег и на билеты, и на питание. – Ну, Сашок, одевайся, до поезда недолго осталось.

Он отсчитал несколько новых десятирублёвок и отдал их Агафье Кирилловне:

– Это, мамаша, вам.

– Зачем? – пыталась возразить Агафья Кирилловна. – Вам нужней в дороге.

– Ничего, я подсчитал, хватит и нам, а у вас ещё один внук на руках.

Агафья Кирилловна поблагодарила Алексея Трофимовича и вытерла мокрые от слёз глаза. «Видать, не забыла нас дочь» – подумала она. Добрые мысли о непутёвой дочери были в новинку, и оттого показались особенно приятными. А зять, почесав затылок, сказал:

– Правда, жене не куплю то, что просила, но, думаю, так будет справедливей.

«Значит, это не её забота, а чужого человека» – подумала Агафья Кирилловна. И пронзило её сердце болью. «Куда я отправляю внука? Хорошо ли подумала? Вдруг он им в тягость будет?». С тревогой проводила она меньшего внучка с новоиспечённым зятем до калитки и с грустью долго смотрела им вслед. Сашка одной рукой вцепился в ручку дядиного чемодана, а другой махал бабуле. Она вернулась домой; ноги её отяжелели, на тело накатилась слабость. Недоброе предчувствие сдавило ей грудь. Если бы только знала, что уже скоро предчувствие её оправдается. Она села к столу, и подпёрла голову ладонями.

Появился Вовка.

– Где был? Не попрощался с братом.

– Простился, они навстречу шли, – с обидой протянул Вовка.

– С чужим дядей внука отправила…– склонив голову, шепнула бабка.

– Не плачь, баба, – стал утешать её Вовка. – Саша поехал к маме, и мне бы хотелось глянуть на неё.

– Глянешь, внучок, – погладила ему волосы Агафья Кирилловна, думая, что поедет на Север, но только в гости, ведь в город перебрался сын Васька, и теперь старикам есть, на кого опереться.

44

Жизнь забурлила в шахтёрском городке. На улицах появились машины, на окраинах и в центре вырастали школы, детсады, магазины, поликлиники.

Василий Рязанцев ожидаемо связал судьбу с Одинцовой. В родной город перебрался по личной просьбе. Приехал сюда с женой и малышом, Петей. От горкома его семья получила квартиру в кирпичном доме – «сталинке».

Автобус проехал мимо трёхэтажного здания, где располагался горком и исполком. Василий, сидя в автобусе, глянул в окно на большое здание. Он отработал здесь полгода, но уже с завтрашнего дня назначен парторгом большого завода. Жена о назначении не знает.

Лучи солнца проникали в окно автобуса и скользили по лицам пассажиров, заставляя их морщиться, и было не понятно, хмур человек или весел. Проехали киоск «Союзпечать». Рядом лотошница торговала пирожками. Тут же лавочки. «Хорошо придумано: взял газету и пирожок, садись, кушай и читай» – подумал Василий. В автобус вошла старушка. Василий уступил ей место. И невольно вспомнил о матери. «Подлец я! – подумал. – Прикрываюсь делами. А мог бы хоть раз в неделю наведываться к родителям». Подумал он и о том, что прежде жена напоминала ему о необходимости черкнуть письмо родителям, но, когда они переехали сюда, уже и она, занятая интересами семьи и собственными, поступив в институт на заочное отделение, перестала напоминать ему о том, что пора наведаться к родителям.

Кондуктор назвала остановку. Василий шёл в задумчивости по тротуару. Уже не радовало его назначение, которое окончательно отнимет у него свободное время, и наверняка некогда будет ходить по гостям. Дома жена, взглянув на него, спросила:

– Почему злой и рано?

– Не злой я, тут другое, – Василий, обняв жену, сообщил о назначении.

Жена, услышав новость, не обрадовалась, наоборот, спросила, справится ли он с новой работой. «Сидеть в кабинете – одно, а работать в большом коллективе, отвечая за план, успехи и неудачи всего завода и каждого коммуниста – другое» – подумала она, но смолчала. Не стала озвучивать и другие, более тревожные для неё мысли, суть которых: будет ли теперь время у супруга для семьи. Василий же, обедая, думал о бабушке в автобусе.

– Зоя, как считаешь, подлец я или нет? – спросил он.

– Ты про что, Вася?

– А вот про что, – решил он высказаться. – Я ехал в автобусе, думал о назначении, о тебе, о сыне, смотрел в окно, и тут бабуля вошла. Естественно, я место ей уступил, а она, представь, на меня так глянула, будто я подвиг совершил.

– Ну, и что? – улыбаясь, спросила жена. – После этого ты вспомнил о маме?

– Да, – продолжил Василий, – представь, вспомнил о ней и подумал, что давно не был у родителей. Но ведь навещать родных, интересоваться, не нужна ли им помощь, справляться о здоровье их так же естественно, как уступать старикам место. А для меня это простое дело превратилось в подвиг. Неужели я так занят?

– Чем много об этом говорить, завтра же проведаем твоих, отнесём им гостинцев, денег, и примем за правило – посещать их раза три в месяц, – с лаской проговорила жена.

Василий с нежностью посмотрел на супругу и сказал:

– Да, надо бы мне и в этом деле навести порядок.

Закончив обед, супруги уложили малыша спать и перебрались на диван, куда жена предусмотрительно положила подушку. Василий, освобождённый женой от навязчивых дум, обнял её…

Часть вторая

С мамочкой

Материнская неприязнь – непосильный груз для души маленького сына малыша.

1

Вагон задрожал. Сашка посмотрел на перрон сквозь мутно стекло. Люди кому-то махали руками или шли за поездом.

– Есть захочешь, скажи, – отвлёк Сашку дядя Леша.

Сашка сморщил нос, этим показывая, что дядя мешает смотреть. А за окном поплыли огороды, дома, знакомая Сашке однопутка.

– Дядя Лёша! – вскрикнул Сашка – Дом наш, глянь!

– По-моему, он не в этой стороне.

Сашка продолжал смотреть на маленькие домики, на детей, похожих на муравьёв, на крохотную машину. Картинки сменялись, будто он листал страницы книжки.

– Дядя Лёша, нам далеко ехать?

– А тебе что, уже надоело в поезде?

– Нет, мне ехать нравиться.

Сашке стало жаль, что рядом нет Вовки. Но вспомнив, как Вовка однажды отлупил его, решил, что без него лучше. Зато воспоминание о доме отвлекло его. Поезд затормозил. Сашка увидел четыре дома и небольшое здание с колоколом на стене.

– Маленькая станция! – воскликнул Сашка.

– Это полустанок, – рассеяно ответил дядя, погружённый в раздумья.

На него нахлынули воспоминания, какие бывают с людьми, когда у них дел нет, зато свободного времени хоть отбавляй. Он вспомнил, как, будучи студентом Ленинградского машиностроительного института, влюбился он в студентку Машу Ярову. О, Маша! Девушка среднего роста, блондинка, с пышными волосами. Они спадали на лоб ей. Но главная её красота – это, конечно, синие глаза с чёрными ресницами. Он тонул в омуте их, уходил в них головой и сердцем, они обжигали ему всю душу, очаровывали разум. Маша в таких случаях, улыбаясь, спрашивала: «Лёша, что с тобой?».

Его раздумьям помешал Сашка, попросивший кушать. Алексей Трофимович достал из сумки масло, хлеб и ветчину. После трапезы он предложил Сашке поспать. Поезд остановился на станции. Надев пиджак, Алексей Трофимович, глянув на лежащего Сашку, вышел из купе. Оставшись один, Сашка заволновался. Паровоз свистнул. Вагон дёрнулся. Потом дёрнулся ещё раз, у Сашки защемило сердце. Такого волнения он ещё никогда не испытывал. Он посмотрел в окно, но перрон закрыл товарный состав. Сашка собрался пустить слезу, но вошёл Алексей Трофимович, в руке держа бутылку вина.

– Испугался? – присаживаясь рядом, спросил дядя. – Зря – я не маленький, чтоб отстать. Вообще-то думал, что ты спишь.

Сашка с благодарностью посмотрел на дядю, пальчики рук его дрожали от волнения.

– Да ничего не случилось, – продолжил успокаивать его дядя. – Всё хорошо, ложись и спи.

– Не хочу спать.

Скачков вынул из сумки стакан и плеснул в него немного вина.

– Выпей, – подмигнул. – Уснёшь сразу.

Малыш понюхал.

– Это вино? Оно сладкое?

– Должно быть.

Малыш выпил и ещё немного поел; после этого и уснул.

Тук-тук, так-так мерно стучали колёса. За окном темнело. Алексей Трофимович пил вино и глядел в ночь. На небе не было звёзд; но вот одна сверкнула. «Так и в жизни, – подумал. – Счастье у человека одно, и его не просто найти – свою звезду среди других, но если она и отыщется, то в любое время её закрыть могут облака». Он выпил остаток вина и подумал, что его звезда погасла. А ведь было всё так хорошо: на последнем курсе института они с Машей подумывали о свадьбе, и он себе представлял, какой карапуз будет у них. Думая так, Алексей Трофимович посмотрел на Сашку. «Нет, такого сынка у меня не будет – наверное, не будет».

Хорошо или плохо, но он встретился на Севере с Ксюшей. Только в ней он увидел сходство с Машей. За это, наверно, и полюбил, хотя простой, не романтической любовью. Может быть, она даже спасла его, когда ему приходилось видеть, как достойные люди и всякое отребье хлебали одну баланду и зубами плевались, заболев цингой. Он положил голову на стол, опустевшая бутылка скатилась на пол. Но Скачков этого не слышал: он спал.

2

В тридцать девятом году его арестовали на нелегальном студенческом собрании и отправили с группой таких же молодых людей этапом на строительство заполярного города металлургии, Норильска. В деле у каждого значился северный порт Дудинка, металлургический комбинат. Поместили осужденных в тесный трюм баржи. Тридцать шесть арестантов, студенты, повидавшие в жизни ещё мало. Правда, были с ними двое пожилых арестантов – профессор, бойкий в свои лета, и преподаватель иностранного языка.

Плыли, плыли, наконец, услышали, что впереди Карские ворота. Значит, до порта Дудинка осталось недалеко. Так представляли себе путь заключённые.

В те дни Скачков старался меньше думать о том, что его ждёт, перебивал тревожные мысли воспоминаниями о студенчестве и, конечно, о глазах Маши. «Ради них он выживет, пусть и тяжёлыми будут испытания» – укреплял он себя такой мыслью. Минуло с тех пор уже много времени, но он в ночных снах, похожих на кошмар, всё видит минуты ареста, дни заключения и допросы. И, конечно, вспоминает слова девушки: «Лёша, помни, ты всегда здесь, в сердце…». Эти слова ему были светом и в камере, и в хаосе этапов и пересылок, заглушали стук каблуков часовых.

Жизнь и на свободе не баловала его: мама умерла, когда было ему девять лет; умер и отец, правда, позже. Доучивал его старший брат, окончивший Вуз и работающий на стройках. Есть у него и сестра, но она, замуж выйдя, уехала куда-то. Текущие события были стремительны, сестра и брат, которого переводили со стройки на стройку, вряд ли знают что-нибудь о нём, и узнают ли?

3

Сашка проснулся. Дядя, стоя с полотенцем на шее, позвал его пойти в туалет, умыться. Мыться Сашка не любил. Поняв это, дядя сказал, что быть грязным очень плохо. Сашке пришлось с дядей согласиться. Но туалет оказался занятым. Мимо прошли два мужика – высокий и низкий. Низкий улыбался, чтобы, как подумал Сашка, окружающие увидели его зубы.

– Дядя Лёша, – сказал он, – видел, какие у него зубы?

– Золотые.

– А почему у тебя не такие?

– Мне не нужно.

– А я, когда вырасту, то у меня будут такие, как у дядьки, чтобы сверкали на солнышке.

Дядя Лёша промолчал. Из туалета вышла тётя. День в купе полетел скоро. Завтракали вкусно, еду запивали пивом, которое Сашка в первые попробовал. В купе вошли тётенька и девочка с курчавыми волосами. Волосы у девочки вылезли из-под голубой шапочки, делая её красивой, похожей на Зину. Сашка смотрел на пассажиров, но больше на девочку. Но когда она сняла шапочку, на неё стало не интересно смотреть. Сашка уставился в окно, обрызганное каплями.

Наконец, дядя собрал вещи и помог одеться Сашке. Потом взял чемодан, сумку, они вышли из купе. В коридоре столпились пассажиры, все с вещами. Поезд остановился.

Серый вокзал показался малышу необыкновенно большим. Внутри его суетился народ. Чтобы не отстать и не потеряться, Сашка держался за ручку чемодана. Покидали вокзал в другие двери. Сашка удивился и сказал:

– Батюшки, проходной двор!

Так говорила бабушка, когда с братом они входили в двери, а выпрыгивали в окно, чтобы сразу попасть в огород.

– Город Красноярск, – оглядываясь по сторонам, сказал дядя Лёша.

Таких высоких зданий Сашка никогда не видел. Он взирал на них из автобуса, когда они ехали по улице, которой, казалось, не будет конца. За окном сыпал дождь, по тротуару катились, как мячики, жёлтые листья. От большой улицы отделялись улочки, по бокам которых стояли домики, такие, как в городе, где жил Сашка. Далеко, у горизонта, стояла белая башенка. Когда вышли из автобуса, Сашка показал дяде на неё. Дядя сказал:

– Это часовня.

Они остановились у кирпичного здания. Отсюда хорошо была видна часовня. Дождь престал моросить, небо превратилось в голубой просвет. Часовня, освещённая до шпиля, выглядела так, будто её нарисовали красками. Алексей Трофимович смотрел задумчиво на контраст полутьмы и света у горизонта и на часовню.

– Что мы стоим? – вдруг очнулся он. – Пойдём в гостиницу.

В гостинице им дали ключи от комнаты с широким окном и жёлтыми шторами. В ней стояли три кровати, столик и три стула; к каждой кровати примыкала тумбочка, накрытая салфеткой, на которой стеклом блестели графин и три стакана.

– Ну, вот, – сказал дядя Лёша, присев на стул, – здесь отдохнём, сил наберёмся, чтобы продолжим путь. Хотел тебя на самолёте прокатить, но дешевле будет на пароходе.

Сашка был согласен и на пароходе плыть, лишь бы скорей попасть туда, где растут крохотные деревья. Они спустились на первый этаж, в столовую. Кушанья дядя взял много, сам же всё налегал на пиво. Сашка плотно наелся и начал щипать живот. Но дядя продолжал угощать его:

– Кушай, дружок, кушай, съешь котлету и колбасу, а картошку отодвинь.

Малыш старался, но ничего уже не лезло ему в рот. Заметив это, дядя поднялся. Но не мог Сашка оставить на тарелке сочную котлету. Он запихал её в карман. В раздевалке тётя подала дяде Лёше плащ, а Сашке пальто, местами прошитое белой ниткой. У пальто хорошим был лишь воротник, который Сашка поднимал в ненастную погоду, но и у него шерстинки торчали во все стороны.

Дядя повёл малыша в дом, где стояли за стёклами ненастоящие тёти и дяди в красочной одежде. Это был магазин, на прилавках которого лежали рулоны материала. Здесь продавалась так же детская одежда. Дядя велел примерить Сашке коричневое пальто. Сашка с радостью оделся и посмотрел на дядю, ожидая одобрение. Но дядя предложил ему примерить другое пальто, чёрного окраса.

– Вот это подойдёт, – сказал.

Они вышли из магазина. Но направились не к гостинице, а в автобусе поехали к окраине города. Потом шли по узким улочкам, отыскивая сухие места, но ноги всё равно попадали то в лужу, то грязь. Дядя сказал Сашке, что они направились к приятелю его отца.

Ноги у малыша промокли, ботинки отяжелели, но он старался не отставать от дяди. Наконец подошли к дому с зелёными воротами и низким забором. С боку ворот стояла лавочка. Сашка присел на неё, потому что устал. Но дядя вошёл в ограду, и пришлось Сашке идти за ним. Перед крыльцом с перилами, выкрашенными в зелёную краску, лежал кусок толи. Сашка вытер ноги о толь и за дядей вступил в сени. В нос ему ударил запах кваса. На лавке стояли вёдра, на гвозде висело коромысло, а под лавкой торчало корыто, в которое Сашка затолкал старое пальто.