Лик Победы

– Да их всех один галеас на дно пустит и не заметит, – вмешался красивый моряк с черной косынкой на шее. – Вы, Монсеньор, на суше любого заломаете, спору нет. Со стеной у вас лихо вышло, но на море свои игры.

– Увы, – кивнул Муцио, – нам нужен талигойский флот, а эти… эти, извиняюсь, лодки пусть здесь и остаются.

– Ах, господа, господа, – покачал головой Ворон, – неужели вам не хочется прокатиться на «ызарге»?

– Прокатиться? – закатил глаза здоровила со шрамом. – Да они до открытого моря не доползут!

– Да уж! Отличился наш мастер! Сотворил, отворотясь не отплюешься!

– Ему-то что! Деньги свои получил…

– Я на этих…ых ни ногой! – плюнул коротышка. – Якорь мне в задницу!

– Дерра-Пьяве! – рявкнул Джильди. – Ты мне поупирайся – и получишь! Именно якорь и именно туда!

– Уж лучше в банях тазов набрать! – огрызнулся Дерра-Пьяве. – Тоже без мачт!

– Мало над нами «дельфины» смеются. Еще и это!

– Да будь я проклят, если…

– Спокойно! – От неожиданности Валме вздрогнул. Виконт знал, как Рокэ убивает, но не как он рычит. Странное дело, разбушевавшиеся моряки смолкли и, набычившись, уставились на талигойца.

– Вам не нравятся эти корабли? – Рокэ снова говорил вполголоса, но вокруг стояла тишина. – А сидеть в бухте и смотреть на «Морскую пантеру» нравится? Может, хватит корчить из себя раков в ведре? Альмейду нам еще ждать и ждать, а «ызарги» могут идти в бой немедленно.

– Для начала хотелось бы знать, где мастер Уголино взял столько сухого дерева, – произнес Муцио, явно пытаясь сменить тему разговора. – Я не думал, что на верфях такие запасы.

– Правильно не думал, – одобрил собрата Джильди. – Строили из сырого.

– Тогда эти лоханки через день развалятся, – вскинулся высокий моряк.

– Ну и… с ними, – Первый маршал Талига залихватски подмигнул, – главное, чтобы до вечера продержались. Мачт нету, говорите? А они нужны сейчас, эти мачты?

– Оно так, – честно признал кто-то с кольцом в ухе, – штили стоят собачьи…

– Именно, – Джильди хлопнул себя рукой по бедру. – Зато на «ызаргах» мы к «дельфинам» подберемся в лучшем виде. Те и охнуть не успеют.

– Точно, – в глазах Дерра-Пьяве зажегся огонек, – правильно, что серые они. Если тучи, не заметишь, пока под носом не выскочит.

– А выскочит такая страсть, так в штаны и наложат, – добавил окольцованный.

– Дожиха и наложит!

– А в брюхе у них что?

– Брюхо брюхом, пушки на них есть?

– Ваше слово, мастер, – Рокэ вежливо поклонился горбуну. Уголино вышел вперед.

– Тридцать четыре галеры вооружены, – сообщил он, – пятью носовыми пушками, тремя мортирами и четырьмя станковыми арбалетами. Еще шесть не имеют вооружения и начинены порохом, серой и железными гвоздями. Корабли снабжены усовершенствованными носовыми и кормовыми таранами, позволяющими ломать весла противника. Прошу заметить, при необходимости тараны можно оставить в корпусе вражеского корабля и отойти. От картечи и мушкетных пуль галеру защищает кожаная броня, она же препятствует применению зажигательных снарядов. Броня держится на каркасе. Внутри каждого судна, – Уголино упорно не желал называть свои детища ызаргами, – находится клетка – каркас, – в которой закреплены колья.

– А в чем они? – с подозрением осведомился Дерра-Пьяве. – Что за отрава?

– Ядовитая, стало быть, зверюга, – расплылся в улыбке красавец с косынкой.

– Колья не отравлены! – возмутился горбун. – Такое количество стойкого быстродействующего яда сделало б их воистину золотыми.

– Но «дельфины» этого не знают, – засмеялся Джильди, – а у страха глаза велики.

– Точно! – коротышка с восторгом хлопнул себя по ляжке. – Укуси меня зубан, если они рискнут на абордаж.

– На абордаж пойдем мы, – веско произнес Фоккио Джильди. – Осадка галер позволяет пройти через мели Граколи и выйти в тыл бордонскому флоту.

– К тому же, – добавил Алва, – наши друзья-«дельфины» не отличат обычного «ызарга» от «ызарга»-брандера.

– …..их… через… чтобы оно лаяло, таяло, реяло в…ый! – заключил некто особенно красномордый и топнул ногой: – Закатные твари, да мы эту дожиху… с ее… через… четыре раза!!!

– Вы уверены, что, увидев эту даму вблизи, вы захотите исполнить свое намерение? – поинтересовался Рокэ, поигрывая цепью с сапфирами. Моряк замер, выпучив глаза, а потом неистово заржал.

2

С палубы «Морской пантеры» открывался роскошный вид на длинный ряд галер с убранными парусами. Корабли вяло покачивались на спокойной воде, а отведенные к корме и чуть приподнятые весла напоминали наполовину сложенные веера, которые Зоя Гастаки терпеть не могла, равно как и другие женские финтифлюшки. Сестра самого влиятельного из бордонских дожей признавала лишь мужское платье и дорогое оружие, она была рождена для сражений, а не для балов и заигрываний с мужчинами! В юности Зоя этого не понимала, пытаясь быть как все девицы, но на нее клевали одни охотники за приданым, она же принимала их сюсюканья за чистую монету. До сих пор стыдно! Особенно за Георгиоса Гаккоса, которому она сказала «да», а через два часа застукала в саду с размалеванной кузиной. Они обсуждали, как будут водить за нос «эту глупую корову». Сволочи…

Зоя с ненавистью глянула на желтеющий берег, к которому один за другим причаливали капитанские вельботы. Тысяча проклятий, что о себе возомнил этот Капрас?! Кто он такой, что запретил ей участвовать в военных советах?! Он даже не бордон! Сам виноват, не разглядел такой простой ловушки! Если б штурм стены готовила женщина, Приморский тракт перерезали бы уже давно, но Капрас медлил, и фельпцы под носом у гайифского недотепы заминировали скалы. Дурак! Не понять, что на стене нет защитников, и полезть в западню! Она, да что она, Поликсена и та б раскусила замысел дуксов, но что взять с мужлана, который вбил в свою дурную башку, что он великий полководец?! Хорошо хоть в море не лезет! Сухопятые боятся моря! Море не терпит дураков и мямль! Зоя потянулась, разминая мускулы, и медленно пошла вдоль борта, в который раз любуясь своим галеасом.

Жаль, остатки фельпского флота торчат в бухте, «Морская пантера» живо бы передавила уцелевшие галеры! Пусть эскадрой командует Пасадакис, но вражеский флагман утопила она, Зоя Гастаки, и никто другой! Слава Создателю, ей удалось избавиться от мужчин-офицеров, которых навязывал братец. Мужчина на корабле, раз уж он создан сильным и тупым, должен грести, подносить ядра, ставить и убирать паруса, но не распоряжаться!

Капитан Гастаки поднесла к глазам зрительную трубу, обозревая вход в бухту. Ширина чуть больше тысячи бье. Слишком мало! Было бы недурно ворваться внутрь и задать дуксам жару, но форты на скалах расстреляют любой корабль, рискнувший сунуться в узость. Что ж, подождем деблокирующего флота, она не прочь помериться силами с пресловутым Альмейдой. Слишком много про него болтают, а на деле наверняка такая же гниль, как Джильди с Капрасом, да и много талигойцы навоюют со своими линеалами в здешних водах! Зоя убрала трубу и оглядела верхнюю палубу. Зря она вспомнила про Георгиоса и его змеюку, теперь до вечера тошно будет. Сколько лет прошло, а нет-нет да и накатит, хотя радоваться надо. Выйди она замуж, и кем бы она стала к сорока? Глупой наседкой. Сидела бы в четырех стенах и квохтала, пока красавчик Георгиос скакал по чужим постелям! Тварь, лживая, похотливая тварь!

Старая обида требовала выхода, но капитану галеаса не пристало орать, как глупой матроне, застукавшей мужа со служанкой. Капитан должен быть невозмутим и справедлив, а справедливость требовала поощрить Спиро, он и вправду был хорошим боцманом. Порядок на «Пантере» немного поднял настроение, и Зоя махнула рукой, подзывая замершую у борта Поликсену. Девчонка со всех ног бросилась к своему капитану. Зоя усмехнулась:

– Принеси касеры и морские карты!

Поликсена умчалась, просияв огромными глазами. Зоя сама не понимала, довольна она троюродной племянницей или нет. Поликсена не просто была преданна, она обожала свою знаменитую родственницу. Это льстило, тем более малявка, несмотря на редкую красоту, и не думала заглядываться на мужчин, как эти кошки София и Клелия. К несчастью, все окрестные кобели делали на Поликсену стойку, что не могло не бесить. Стоило козявке сойти на берег, как стадо офицеришек принималось заигрывать с черноглазой пусей, а на прошлой неделе Зое подкинули рисунок, где за опоясанным абордажной саблей гиппо́по бежал олененок с кинжалом. Была и стихотворная подпись, за которую Зоя убила бы неведомого поэта на месте!

Самым мерзким было то, что Поликсена и в самом деле была Зое по грудь, а капитанским поясом ее можно было обвязать раза три. Нет, нужно сменить адъютанта, но на кого? Старший офицер не может быть на побегушках, а корнетов на «Пантере» всего пять. Ариадну и Латону надо гнать взашей, они думают не о войне, а о том, что у мужчин пониже пояса, София немногим лучше. Клелия? Эту тростинкой не назовешь, но уж больно любопытна. Никуда не денешься, до конца кампании придется терпеть Поликсену, но потом заменить ее девицей покрупнее. Может быть, Хриза наконец поумнеет. Хотя куда там! Сестрица выросла крольчиха крольчихой, ей подавай тряпки да мужа, а не сталь и славу! Да и что будет делать Поликсена на берегу? Родители продадут ее тупому уроду в штанах, а малявка уже знает настоящую жизнь, каково ей придется в клетке! Ладно уж, от насмешек еще никто не подыхал, но превратить малиновку в курицу Зоя Гастаки не даст. Гиппопо так гиппопо, те, кто смеется, не видели этих тварей в деле, для них потопить лодку, что петуху кукарекнуть.

– Мой капитан, – Поликсена держала на вытянутых лапках поднос, – ваша касера!

– Давай, – Зоя подхватила серебряный кубок, подержала его в руке, чтоб видело побольше народа, и глотнула. Касеру Зоя терпеть не могла, предпочитая тинту и ликеры, она вообще любила сладкое, но капитан галеаса не может потакать таким прихотям. Сладкое жрут домашние курицы, а морские волки пьют неразбавленную касеру и закусывают всем, что плавает! Зоя изо всех сил блюла морской обычай, но в тайнике хранила запас ликеров и конфет. Касеру же, если подворачивался случай, выплескивала за борт, а затем с наслаждением слушала, как моряки «Пантеры» хвалятся, что «наша» пьет и не пьянеет. Немного портила настроение присказка «хоть и баба», но отучить от нее Спиро и его помощничков не получалось. Оно и понятно – слишком долго женщины сидели по гнездам и квохтали, вот и приходится отдуваться за чужое ничтожество.

– Мой капитан, – доложила Поликсена, – карта!

Зоя приняла объемистый фолиант и сунула девчонке пустой кубок. После касеры буквы расплывались, но читать она и не собиралась. Зачем? Проще пролистать несколько страниц, задержаться на одной и помянуть всех морских демонов. Подчиненные должны видеть, что капитан начеку, даже если дела нет и не предвидится. Сорок тысяч демонов! Разрубленный Змей! Сейчас – разгар лета, сражение будет не раньше Осенних Ветров, за это время она от безделья сбесится!

3

Гран-дукс ничего не знал. Генералиссимус со старшим адмиралом тоже, а Марсель Валме знал, и это было ужасно приятно. Виконт сидел между Джильди и Скварцей, слушая, как Ворон рассуждает о багряноземельских обычаях. На прошлом приеме Алва развлекал отцов и слуг города Фельпа поэзией Дидериха, на сей раз речь шла об охоте на черных львов. Главу прайда полагалось убить одним ударом копья, причем не кому-нибудь, а самому нар-шаду, после чего шады уничтожали львиц и детенышей, а шкуры посылали врагам, объявляя таким образом о войне. Сами же мориски по такому случаю меняли повседневные белые одеяния на багряные, что, видимо, и дало название заморским землям.

– Весьма поучительно, – протянул генералиссимус, когда Алва замолчал, – весьма… Значит, язычники охотятся на львов только перед войной?

– На черных львов, – уточнил Ворон. – Они раза в полтора больше обычных, и грива у них растет не только у котов, но и у кошек. Кстати, господа, я должен решить с вами одно дело. Мне нужно сотни две галерных рабов, но не пленных корсаров, а фельпцев, в крайнем случае урготов.

– Создатель, – гран-дукс казался ошарашенным, – зачем они вам?

– Я намерен поручить им одно дело, – сообщил Рокэ, разглядывая мозаику за спиной Гампаны, – важное и очень тайное.

– Фи, – скривил губу старший адмирал, – этому сброду нельзя доверять.

– Отчего же, – блеснул зубами Рокэ, – я дам уцелевшим свободу, им это должно понравиться.

– Вы слишком доверчивы, герцог, – генералиссимус отечески улыбнулся. – Эти мерзавцы продадут вас через минуту после того, как вы снимите с них цепи.

– Вы так полагаете? – Алва продолжал улыбаться, но в синих глазах появился нехороший блеск. – А как же эсператистское и прочее милосердие и «Поучения о единожды оступившихся»? Мы дадим грешникам возможность обрести не только свободу, но и уважение. Исполнив свой долг перед Фельпом, они вернутся в родной город не изгоями, а героями.

– Монсеньор, – хмыкнул адмирал Кимароза, – вы не на место Андреатти избираетесь, вы воюете. Доверять каторжникам глупо.

– Возможно, – в голосе Алвы отчетливо слышался металл, – но вы наняли меня для того, чтоб я разбил бордонов. А для этого мне нужны каторжники и право дать им свободу. Разумеется, если они исполнят то, что от них требуется.

– Да забирайте, – махнул рукой генералиссимус. – Но мы вас предупредили.

– Я это понял, – Рокэ говорил спокойно, но Валме не сомневался: у гран-дукса и военачальников под роскошными одеждами забегали мурашки. – Что ж, разрешите откланяться. Я могу на Галерном дворе сослаться на ваш приказ?

– Разумеется, – пожал плечами старший адмирал, – но ваши мориски и то надежнее, тем более вы можете с ними объясняться.

– Могу, – подтвердил Алва, – но в данном случае корсары не годятся. Впрочем, к шадам мы вернемся. После осады.

– А все же, – не удержался гран-дукс, – для чего вам понадобилась целая галера негодяев?

– Я решил помочь им искупить свои преступления. – Алва поднялся, грациозно придержав шпагу. Валме второй месяц пытался повторить этот жест, но у него почему-то не получалось.

4

Сотни три полуголых каторжников угрюмо глядели на нежданных визитеров. Разбойники пребывали под дулами мушкетов, и все равно Марсель чувствовал себя неуютно. Из всех их похождений это было самым неприятным: рабы казались опасными и злыми, а окружающие запахи настоятельно требовали защитить нос надушенным платком, от ношения каковых, следуя совету Савиньяка, Валме отказался.

– Все здешние, – угрюмо доложил кривой капитан, – как вы хотели. Воры, убийцы, разбойники.

– Фельпцы, – поправил Рокэ, – граждане города Фельпа, остальное сейчас неважно.

Кривой возражать не стал, но Марсель не сомневался: затею талигойского гостя он не одобряет. Отец тоже бы не одобрил: старый греховодник любил повторять, что разбойникам место на виселице, а дураком папеньку еще никто не называл. Марсель покосился на Ворона – маршал спокойно разглядывал каторжников, причем на красивом лице не было и следа обычной ядовитой ухмылки. Молчание затягивалось. Наконец Рокэ шагнул вперед и преспокойно положил унизанную перстнями руку на плечо кого-то одноухого с седой щетиной:

– Кто ты, добрый человек?

Обращение застало каторжника врасплох, он с оторопью посмотрел на странного господина и буркнул:

– Лоренцо, сударь.

– Моряк?

– Ходил на торговом судне, – встрял охранник, – по сговору с хозяйским сыном убил хозяина и его вторую жену.

– Вранье! – взвился каторжник, но сразу как-то сник: – Хотя кто мне поверит…

– Возможно, я, – совершенно спокойно сказал герцог Алва.

– Смеетесь, сударь! – в глазах одноухого полыхнул злой огонек.

Лицо Рокэ стало вдохновенным.

– Смеюсь?! Лоренцо, сейчас в этом городе не до смеха! Я не знаю и не желаю знать, кем вы были в прошлой жизни и как очутились на галерах. Забудьте все, что было до этого дня. Виновные пред Создателем и людьми, вспомните, что нет греха, который нельзя искупить! Невинные, простите обидчиков и палачей, они нуждаются в вашем милосердии. А всего сильней в вашем милосердии нуждается Фельп. Вы знаете, не можете не знать, что на пороге враг. Коварный, жестокий, злобный. Бордон всегда ненавидел Фельп, всегда завидовал его славе и наконец напал. Да, к нам идет помощь, но она слишком далеко. Сейчас Фельп может рассчитывать только на преданность своих детей, какими бы они ни были! Сегодня перед лицом Создателя, перед лицом вашего города все равны. Больше нет дуксов, адмиралов, каторжников, воров. Нет богатых и бедных, нет почтенных граждан и нет отверженных, все мы прикованы к фельпскому кораблю одной цепью – цепью любви и верности, и эта цепь дороже золота и крепче стали!

Марсель не узнавал Алву. Так маршал никогда и ни с кем не говорил. Валме не был фельпцем, но даже его тянуло немедленно броситься в бой. Пусть он чужак, но он спасет ждущий помощи город или умрет с честью под его стенами. Но они не умрут, они победят! Виконт поймал взгляд Луиджи. Молодой капитан слушал Ворона, открыв рот. Он не был каторжником, но смотрел так, словно каждое слово было обращено к нему. Вот так войны и стирают границу между сыновьями адмиралов и клеймеными преступниками.

– Те, кто готов забыть обиды и встать на защиту родного дома, – неожиданно просто сказал Ворон, – выйдите вперед, и с вас снимут цепи.

Три сотни разбойников, грабителей, убийц шагнули навстречу синеглазому чужаку, позвавшему их на помощь.

Кривой капитан с недовольной рожей подошел к талигойцу и что-то зашептал. Рокэ отстранил надсмотрщика с брезгливой миной:

– Ваше дело не советовать, а снять с них цепи, накормить и одеть.

– Монсеньор, – громко и упрямо сказал фельпец, – как хотите, но я все ж таки скажу.

– А тебя не спрашивают, – крикнул высокий разбойник, – скотина!

– Сам небось не воюет, – подхватил другой, – за чужими спинами отсиживается…

– Эх, попадешься ты нам еще…

– Ночью!

– Хватит! – прикрикнул Алва. – Ваше дело – исполнять приказы. Снять цепи, да побыстрей, время не терпит.

– Я эту погань не первый день пасу, – окрысился надсмотрщик. – Если расковывать, лучше на берегу, перед выходом, а то мало ли…

– Зачем цепи? – засмеялся Алва, обращаясь не к начальнику Галерного двора, а к замершим каторжникам. – Зачем надсмотрщики? Мне довольно вашего слова. Сдержи́те его, друзья, а я свое сдержу.

Глава 8

Алат. Сакаци

399 год К.С. 10-й –11-й день Летних Ветров

1

Клемент дрых без задних лап, а вот Роберу не спалось, хоть умри! Пить было глупо, идти некуда. Взять, что ли, пример с Альдо и завести подружку? Чего-чего, а сговорчивых красоток вокруг хватает. Решено, он завтра же подыщет кого-нибудь. Завтра… или послезавтра. Свеча почти догорела, и Эпинэ зажег еще три. Зачем – не знал и сам. Захотелось, и зажег.

Сквозь распахнутое окно ворвался пахнущий травами ветер, по стене запрыгали причудливые тени. Красота да и только, живи и радуйся! Робер набросил камзол и вышел на увитую виноградом террасу. Под открытым небом было лучше, чем в спальне, но все равно плохо. Талигоец зачем-то коснулся наливающейся кисти, этот виноград не едят – слишком мелкий и слишком кислый, он растет для красоты. В Сакаци все стены увиты или виноградом, или плющом, или мелкими розами без шипов.

Ветер вновь шевельнул резные листья, наискосок по звездному небу метнулась летучая мышь. Нетопырей в здешних краях тучи, только они какие-то мелкие, в Старой Эпинэ ночные летуны больше раза в два, но родового замка ему не видать как своих ушей. Дома не видать, Мэллит не получить, а то, что он может заиметь, ему без надобности. Как и подружка, но он ее все равно заведет. Чтоб поменьше думать и не считать ночами нетопырей.

Робер присел на балюстраду, рассеянно следя за скользящими в воздухе тенями. И чего это люди боятся летучих мышей? Зверушки как зверушки: смешные, маленькие, а что ночные, какая в том беда? Можно подумать, днем пакостей и подлостей не творится. Иноходец никогда не был суеверен, наоборот, в детстве ему не хватало сказок. Вернее, не сказок, а чудес, потом чудеса его догнали, но оказались на редкость мерзкими.

– Я скучала по тебе, – шелестящий голос раздался совсем близко. Робер вздрогнул от неожиданности и оглянулся: перед ним стояла Лауренсия. Светлое платье, серебристые волосы, бледное лицо… Во имя Астрапа, откуда?!!

– Лауренсия, это ты?

– Я, – розовые губы дрогнули в улыбке, – но если ты не рад, я уйду.

– Я рад. – Это было правдой: с Лауренсией было легко, от их встреч оставалось странное ощущенье снов наяву и ночных полетов. – Но мне кажется, я сплю.

– Возможно, – прохладная ладонь коснулась щеки, – ты спишь, я сплю, все спят, кроме летучих мышей. Я скучала по тебе. В Агарисе теперь так пусто… Ты не хочешь меня поцеловать?

Он хотел. Губы Лауренсии пахли травами, они всегда так пахли. Это был сон, но сон хороший.

– Я скучала, – повторила женщина, – и я нашла тебя.

На поцелуи Эпинэ всегда отвечал поцелуями. Женщины снятся от одиночества и горячей крови; если не хочешь в сорок лет заработать удар, нужно завести настоящую любовницу. Он заведет, когда проснется. Жаль, Лауренсия далеко, ей можно не врать.

– Для того чтобы думать, есть день. – Белые руки стащили с его плеч камзол, развязали и отбросили шейный платок. – Я тебе говорила, что я скучала?

– Да… Три раза.

– Ты не только думаешь, ты еще и считаешь. Это скверно.

В зеленых глазах плеснулся лунный свет, теплый ветер перепутал их волосы, женщина тихонько засмеялась. Славный сон, в котором нет места стыду, колебаниям, глупым мыслям. Он проснется, и вместе с ним проснутся сомнения и горечь, но сейчас он спит и не желает ничего знать!

– Что с тобой? – шепнула Лауренсия.

– Не хочу просыпаться. – Робер подхватил ночную гостью на руки, Лауренсия с готовностью обхватила талигойца за шею, по небу черкнула звезда, можно загадать желание.

– Ты рад мне?

– Да, я рад.

Хорошо, что в Сакаци не признают узких кроватей, хотя при чем тут Сакаци, это же сон!

– Теперь я вижу, что ты рад, – шепнула женщина, – ты рад, и ты помнишь… Я не причиню тебе зла. Никогда… Только не тебе.

Платья на ней уже не было, а он и не заметил, как она его сбросила, хотя это же сон, чему удивляться, что постель разобрана и они оба без одежды. Свечи сгорели едва ли на четверть, пляшущие на стенах тени живо напомнили о странных растениях, украшавших обиталище Лауренсии. Эпинэ сжал пальцы гостьи. Она стала смелей и настойчивей, или это он изголодался по женской ласке. Жаль, он не может забыть, что спит…

– Не думай, – выдохнула женщина, – просто живи…

Иноходец ее не услышал: он перестал соображать за мгновение до того, как Лауренсия об этом попросила. Ему хорошо, так не все ли равно, на каком он свете!

2

Ну и ночь – тепло, звезды, летучие мыши, а ночная фиалка так распахлась, словно завтра конец света. Для полного счастья только любовника не хватает, но о любовниках пора забыть, какие любовники в ее годы! Разве что за деньги, но до такого она не докатится. Выпить, что ли? Уж всяко не помешает. Матильда плеснула в кубок мансая, отпила пару глотков и выбралась на террасу. В детстве она обожала Сакаци и злилась, что отец отдал замок тетке, тем более что Шара не хотела сюда ехать. А потом привыкла и прожила чуть ли не сто лет. Матильда попыталась вспомнить, на кого походила жена дяди Зо́лтана, и не смогла. Она прекрасно помнила горы и стены, но не людей.

Кажется, Шара была маленькой и пухленькой, но Матильде с ее ростом другие женщины вечно казались мелкими, а в пятнадцать лет Матишка Мекчеи была худа как жердь и ни в чем не сомневалась. Что бы она тогдашняя сказала про себя теперешнюю? Лучше о таком не думать! Молодость беспощадна. Как и старость. В пятнадцать уверен, что тем, кто старше тебя на десять лет, пора на кладбище, в шестьдесят двадцатилетние кажутся дурачками. Старичье пытается водить молодость на веревочке, та срывается и хорошо, если шею себе при этом не ломает.

Принцессу Матильду выперли в Агарис, чтоб разлучить с Фереком Лагаши, который был ей почти братом. До Золотой Ночи… Альберт, зараза такая, подглядел, как они целовались, и донес. Как был дрянью, так и остался, только оплешивел! Теперь у Ферека прорва внуков и внучек, а сам он не спешит повидать былую подружку. Может, и правильно, зачем портить память морщинами? Матильда залпом допила мансай и вернулась в спальню. Тетка Шара скончалась в нижних комнатах, куда перебралась лет за пять до смерти, а раньше жила здесь. Играла на мандоле, смотрела на горы, вышивала, писала. Матильда читала ее записки, написанные мелким ровным почерком. Шара Алати не была глупа, о нет. Она не верила, что ее муж умер своей смертью, но вдовствующая герцогиня не была бойцом и не имела детей, вот и доживала свой век среди дикого винограда и голубых елок. Долгая, никому не нужная жизнь, хотя парку, который разбила Шара, позавидовал бы любой король. А теперь ей предлагают стать второй Шарой и заодно запереть в Сакаци Альдо с Робером.