Поезд идет на восток

– Так передайте часть нагрузки мне.

– Хорошо, я буду иметь в виду, – проворковала она в ответ. – А вы не могли бы оказать мне некоторую помощь, ведь вы же знаете китайский язык. Мне, правда, неудобно обременять вас, но может быть, вы не будете против.

Далее последовала просьба сходить с ней в отдел по работе с иностранцами, для того чтобы решить некоторые пикантные вопросы оплаты ее труда и кое-что другое.

После оказания помощи этой матроне, у нас с ней наладились некоторые деловые отношения. Поделился я и с ней своими проблемами в поисках работы. Через некоторое время она вдруг спросила:

– А вы не хотели бы сами поработать здесь в качестве специалиста, ведь у вас есть и ученая степень, и научное звание?

– Конечно, хотел бы, но вот никак не удается найти что-то подходящее.

– Нет, я имею ввиду на следующий год. Я здесь долго работать не собираюсь, и вы могли бы на следующий год занять мое место. Ведь вы знаете китайский язык, что будет значительно удобнее для учеников. Условия вас устраивают, и вам, как я вижу, нравится общение с китайцами.

За это время я уже знал, с какой неприязнью относится Нелли Абдуллаевна к жизни в Китае, как она ходит, никого не замечая, по территории университета, как вешает на лицо улыбку, если кто-либо из ее учеников заговорит с ней на улице, с каким трудом дается ей выдерживать дипломатическое выражение лица во время разговоров со своими коллегами, и как она плюется после встреч и с ними, и со своими магистрантами. Знал я и о том, что ее очень раздражает, когда во время частых совместных обедов с китайскими коллегами, ей приходится пользоваться палочками. Научиться есть палочками в принципе не так уж и трудно, поэтому она тоже быстро с этим освоилась. Раздражало эту обрусевшую татарку, которая благодаря своему русскому уже покойному мужу, бывшему старше ее на двадцать лет и фактически сделавшему ей и ученое звание, и положение в их университете, совсем другое: нужно было есть из общих блюд, как принято в Китае. Действительно, первое время европейцам бывает непривычно и даже неприятно чувствовать, что во время еды все лазают в общие блюда своими палочками, но потом я понял, что свои палочки, никто из китайцев во время еды в рот не берет, а просто забрасывают очередную порцию съестного, которую взяли палочками, в рот, как в топку паровоза. В этом отношении, как я потом узнал, китайцы бывают даже более брезгливы, чем некоторые европейцы. Но объяснять это нашей даме я не стал, потому что это было бесполезно. У нее уже сложились определенные предубеждения, которые она менять не собиралась. Поэтому я просто сказал:

– Да, у меня нет никаких сильных предубеждений по отношению к ним. Можно было бы и поработать, но согласятся ли на факультете.

– Хорошо. Я попробую что-нибудь придумать.

9. Рынок Ябаолу.

Но у меня не было времени ждать, когда она что-нибудь придумает. Работа была нужна мне сейчас и сразу, поэтому во время очередной встречи со своими киевскими ученицами, которые за год так обвыклись в Пекине, что даже успевали подработать между занятиями, пришлось поплакаться даже им. Те студенты, кто учился здесь уже несколько лет, как правило, уже на следующий год находили различные подработки: участие в киномассовках, участие в съемках рекламы, работа в качестве переводчиков на рынке, а чуть позже и в каких-то более серьезных офисах.

Наташа, одна из моих бывших студенток как-то робко, несколько стесняясь того, что она открывает свой секрет, спросила:

– Анатолий Степанович, а не хотите ли вы поработать переводчиком на рынке, хотя бы на тот период, пока не найдете преподавательскую работу.

Как выяснилось, она сама работала по выходным на рынке переводчицей, куда приезжали торгаши из всех без исключения бывших советских республик. Выхода не было. Как пел когда-то Высоцкий, «обложили меня, обложили, гонят весело на номера», поэтому мне пришлось принять предложение Наташи съездить на рынок Ябаолу, хотя бы познакомиться. В успех этого предприятия мне тогда слабо верилось. Ябаолу (Улица изящных драгоценностей), так называется в Пекине улица, где находится рынок, раньше имевший название «Польский», потому что находится рядом с посольством Польши, а поляки начали свой челночный бизнес немного раньше, чем русские. Теперь же этот рынок называют «Русским», потому что количество «челноков» из России и других бывших советских республик значительно превосходит польских. Договорились встретиться на следующий день утром у станции метро, чтобы к началу рабочего дня быть на месте.

Я приехал чуть раньше. Наташи еще не было, и я стал на самом видном перекрестке, чтобы не пропустить ее, и чтобы она могла сразу же меня увидеть среди мельтешащих вокруг китайцев. Несмотря на выходной день, мимо протекали толпы людей, спешащих в метро.

Но вот среди общего медленно-спокойного потока китайских велосипедистов я вдруг заметил некоторое взвихрение. Его трудно было не заметить, поэтому не только я, но и многие другие обратили внимание на раскрасневшуюся русскую девушку с развевающейся гривой светло-рыжих волос, лихо лавирующую между китайскими велосипедистами. Наши ребята, как я успел заметить, не могут выдержать тот равномерно-монотонный ритм движения, с которым ездят неторопливые китайцы. Поэтому они постоянно вынуждены кого-то обгонять, объезжать, выезжать на проезжую часть улицы, чтобы хоть как-то ускорить свое движение вперед к назначенной цели и сократить время пути.

Наташа еще издали заметила меня, приветливо заулыбалась и помахала рукой. Затем, резко тормознув, соскочила с велосипеда рядом со мной:

– Извините, я немного проспала, но ничего, мы успеваем.

Она поставила велосипед среди многих, стоявших у обочины, замкнула колеса двумя замками и энергично указала мне рукой на станцию метро:

– Вперед!

Метро в то время было относительно дорогим и еще не успело овладеть большими массами китайских трудящихся. Поэтому уже через полчаса мы были на противоположной стороне центра Пекина и вскоре дошли до рынка. Он представлял собой в то время не совсем среднеазиатский базар: верблюдов и ослов там уже не было, во всяком случае, четвероногих, но зато пестрел и шумел он разнообразием людей и голосов по полной программе настоящего азиатского рынка. Вдоль единственной, не очень широкой улицы по обе стороны располагались торговые ряды, составленные в свою очередь из поперечных рядов с отдельными ячейками для каждого торгующего.

Перед тем, как отправиться в лавку, где она сама работала, Наташа подвела меня к молодому китайцу, выглядевшему совсем мальчишкой, хотя и напускавшего на себя кучу серьезности. Понятно, для солидности. Признаться честно, вся эта затея мне лично казалась несерьезной. Наташа предупредила, что хозяин – гуандунец, то есть южанин, поэтому говорить будет трудно. Но ничего, парень старался говорить медленно и четко, потому что и для него пекинский диалект тоже был почти иностранным языком. Представив меня, Наташа побежала к себе, а мы остались договариваться о некоторых условиях предстоящей работы. Ведь я не мог приходить на работу каждый день, поскольку был все-таки занят в университете, но китаец и не настаивал.

– Приходите в любое удобное для вас время, хоть на день, хоть на полдня.

В его лавке работали еще три молодых парня, один главный и двое рабочих, которые продавали женские кофты из «ангорской» шерсти, как они называли. Но ангорская шерсть должна быть козьей, а на их фабрике использовали более дешевый кроличий пух. Тем не менее, их товар в зимнее время уходил очень хорошо. Преимуществом было то обстоятельство, что товар им поставляли напрямую с одной из фабрик, где руководителями были их же родственники, то есть можно было продавать по более низкой цене, чем такой же товар могли продавать перекупщики. Хозяева непременно хотели иметь русского переводчика, не без основания подозревая, что доверия к русскому со стороны наших «челноков» будет больше. Но потом я понял, что была и другая причина: они не хотели, чтобы переводчики-китайцы, знающие русский язык, приезжающие преимущественно с северо-востока, узнали секреты их успеха. Так я впервые столкнулся с действием конкуренции не на бумаге, а в реальной жизни. Но мне еще предстояло узнать много нового в сфере рыночного бизнеса.

Начал я работать в воскресенье и, надо сказать, довольно успешно: было продано около трех тысяч кофт. Ребята-китайцы вели себя очень скромно и сдержанно, оживляясь только при конкретной работе, очень боялись конкуренции: по одной вещи продавали очень редко, чаще всего только по моей личной просьбе; пустые коробки, в которых был упакован их товар, обязательно надрывали, чтобы другие не смогли воспользоваться торговой маркой их фабрики. Мне это показалось смешным, поскольку эти пустые коробки можно было подобрать в любом месте, на любом складе, куда увозили товар покупатели, потому что они обязательно вытаскивали кофты из коробок, чтобы упаковать в свои мешки, избегая лишнего веса. При продаже своего товара китайцам, которые просили продать им кофты, хозяева назначали более высокую цену. Это тоже своеобразная сторона торговой жизни как китайцев, так и наших.

Наш товар брали по-разному: от 1-2 коробок, проверяя чуть ли ни каждую кофту, и до 1,5 – 2 тыс. оптом, порой, не заглядывая в коробки. Вскоре стало понятно: кто-то берет товар у моих мальчишек уже не в первый раз, а кто-то уже имеет опыт быть обманутым, но сюда пришел впервые, поэтому осторожничает. Мои китайцы работали довольно честно. Брака, действительно было мало, а если уж и попадался, не без этого, то без всяких разговоров заменяли на новую – дорожили авторитетом фирмы. Это радовало.

Работа на рынке Ябаолу

Фото из личного архива автора

В тот день я получил 100 юаней, и это меня пока вполне устраивало. Не устраивало другое – ущемленная гордость, через которую, сжав зубы, приходилось перешагивать. Очень стыдно было представителю великого Советского Союза, офицеру, интеллигенту, преподавателю высшей школы, показывать себя таким бедным, что приходилось соглашаться на поденную работу у полуграмотных китайцев. В душе я себя успокаивал тем, что уже нет моего Советского Союза; что мой университет даже не смог оплатить мне дорогу в эту командировку, да и зарплата там оставляет желать лучшего; что кругом давно пышным цветом колосится какая-то «рыночная экономика» и каждый торгует тем, чем может. Кто-то тряпками, кто-то совестью. У меня же кроме знаний ничего не было, поэтому и приходилось торговать знаниями. Говорят, от сумы да от тюрьмы не зарекайся, в моем же случае я не разворовывал и не разбазаривал государственные богатства, не грабил своих же граждан и никого не обманывал, а зарабатывал свои деньги честным трудом, пускай даже и не очень престижным внешне. В конце концов, пусть и моему государству будет стыдно за то, что ему оказались не нужны ни мои знания, ни мой опыт. Главное при этом, как я понял, не потерять своего достоинства, не опуститься, чтобы всегда иметь возможность вернуться на круги своя. Ведь когда-то русским офицерам даже с дворянскими корнями приходилось работать таксистами в Париже… Но то в Париже, а здесь-то был Китай.

В первые дни мы со своими южанами активно общались по обычным в таких случаях вопросам общего знакомства. Конечно, их очень интересовал этот пожилой иностранец, да еще и знающий китайский язык. Особенно непонятны были причины, побудившие русского профессора, звание которого по китайским нормам котируется очень высоко, пойти работать простым переводчиком. Что я мог им ответить? Делать хорошую мину при явно плохой игре было совсем несуразно, поэтому говорил так, как есть на самом деле. Говорил о ситуации в стране, о сумасшедшем решении кучки негодяев разорвать страну в клочья, о тяжелом экономическом кризисе, в который бросили страну эти горе-правители, о трудностях жизни, с которыми вдруг встретились жители некогда могучей процветающей державы, привыкшие совсем к другой жизни и поэтому совсем не понимающие, кто и зачем творит эти преступления. Я был твердо уверен, что вскоре народ, наконец, поймет, что его здорово надурили с так называемой «демократией» и продолжают обманывать в настоящее время, а значит, на следующих выборах амбициозный авантюрист и алкоголик Ельцин полетит с треском. Время показало, что я ошибался: захватившим власть подлецам удалось обмануть народ еще раз или, что, скорее всего, фальсифицировать итоги выборов.

Разговаривал я и с окружавшими нашу палатку другими китайскими торговцами. Их, помимо всего прочего, интересовала зарплата, которую я получал в своей стране, сколько я получаю здесь в университете в качестве стажера высшей категории, и сколько платит мне хозяин этой лавки. Приходилось отшучиваться, потому что с самого начала заметил некоторое напряжение между моими гуандунцами и другими китайцами, особенно пекинцами, которые явно завидовали их успехам в торговле. Я же в свою очередь интересовался их жизнью, но мой хозяин был недоволен, если я долго разговаривал с другими. Видимо, опасался, что кто-то меня может переманить к себе.

Фото из личного архива автора

Рядом торговала молодая девушка, почти девочка по имени Сяо Дин, которую отправили из деревни на заработки в Пекин к своему дяде. Дома остались еще два брата и сестра. Сяо Дин не закончила даже начальную школу, во всяком случае я убедился в том, что иероглифов она не знает, писать не умеет. Положение у нее было абсолютно безвыходное. Ее дядька покупал у частников плюшевые юбки, а она сидела на холоде и продавала. Как она живет, представить было трудно, но судя по тому, что у нее постоянно болела голова, был очень бледный вид, было понятно, что у нее низкое давление. Явно от недоедания. Однажды она пришла с выбитыми зубами, объяснив это тем, что потеряла сознание, упала, разбила подбородок, но что самое страшное выбила несколько зубов. Зная простые нравы в китайских семьях, можно было в этом усомниться, но не будешь же расспрашивать девочку. Я посоветовал ей сходить в поликлинику и сделать зубы. Через несколько дней она прибежала очень довольная и стала показывать мне, что она теперь снова красивая.

Да и у двоих моих ребят, которые являются наемными рабочими, тоже перспектива не сладкая. Хотя они здесь работают по знакомству и зарплатой довольны. А-лун, высокий, красивый и хорошо воспитанный парень был сыном педагогов, но учиться после средней школы дальше не стал. Его сестра удачно вышла замуж, поэтому зять пристроил парня для работы в Пекине. Но дальше у него не было никаких перспектив: для того чтобы начать свой бизнес, надо чтобы кто-то помогал, как молодым хозяевам нашей лавки.

Мои же личные финансовые дела резко пошли в гору, и я наконец-то перестал ощущать дискомфорт, связанный с хроническим безденежьем.

Наши «челноки» вели себя на рынке по-разному, но большей частью очень некрасиво, иногда, можно сказать, по-хамски вызывающе. Чаще всего выказывали недоверчивость, поскольку из-за незнания языка и неумения объясниться не могли понять продавцов. Часто раздражались и вовсю матерились, хотя и знали, что их никто не понимает, но поскольку это делается очень эмоционально и в определенной ситуации, то китайцы догадывались, и вскоре многие, особенно рабочие на складах, уже стали активно повторять и применять соответствующие бранные выражения на русском языке.

«Челноки» бывали несколько удивлены присутствием белого человека в китайской лавке. Иногда принимали меня за одного из себе подобных, что поначалу приводило к недоразумениям. Не скажу, что и мне такое общение доставляло массу удовольствия, но среди них были и вполне порядочные люди, часто с высшим образованием, которых «недостройка» тоже толкнула в рынок. Эти люди бывали рады, что хоть кто-то может как-то свести их с китайцами, что хоть кому-то можно объяснить, что им надо, иногда даже рассыпались в благодарностях, спрашивали, не нужно ли чего привести из России в следующий свой приезд. Но что можно привезти? Разве что буханку черного хлеба или хохляцкий наркотик – шматок копченого сала, поэтому в то время чаще всего просил российские конверты, а потом просил отправить письма – получалось намного быстрее и надежнее, ведь посланные из Китая официальным путем письма шли по месяцу, а иногда вообще не доходили.

Правда, и при такой отправке бывали срывы. Осуществив несколько раз такую удачную отправку писем, решил испытать судьбу, посылая домой даже небольшие посылочки с мелкими подарками. Но однажды отправил такую бандерольку, а… она ушла куда-то не туда, и шустрая дамочка, которая взялась выполнить эту передачу, после этого у нашей лавки не появлялась. Что поделать – рынок, а соответственно, и люди рыночные. Бывали случаи, когда кто-то оговаривал при покупке одну сумму, забирал товар, но, не дождавшись окончательного расчета, бросал деньги продавцам и убегал, а потом выяснялось, что денег недостаточно. Мелочи, конечно, но очень уж дикие. «Челноки» иногда даже воровали товар друг у друга во время упаковки: присваивали уже упакованные и подготовленные к отправке мешки. Просто ставили в суматохе на чужой баул свой индекс и… поминай, как звали.

Было много случаев жульничества и среди китайцев: принимали заказ, брали залог, иногда довольно приличную сумму, а когда человек приходил за товаром, лавка оказывалась закрытой, и никто из соседей ничего не знал. Психологический расчет у такого рода мошенников был очень верный: «челноки» приезжают на короткий срок, китайцы для них на одно лицо, поэтому в следующий раз они даже признать виновного не смогут. После этого обиженные прибегали ко мне за помощью. Мы шли к дежурному, который был на каждом участке-кооперативе, но и тот, как правило, мало чем мог помочь. Бывали случаи, когда рикша, погрузив товар какого-либо незадачливого русского торговца, быстро увозил его в неизвестном направлении, естественно, безвозвратно.

На рынке активно работали мелкие воришки-карманники, иногда разрезали женские сумки, а иногда просто выхватывали сумки из рук ошарашенных людей и быстро скрывались. Нечестные рабочие-грузчики ловили момент у зазевавшихся во время упаковки.

В качестве чистильщиков обуви в этой толпе сновали грязные мальчишки лет по восемь-десять, выглядевшие беспризорниками, которые, как мне сказали, были неучтенными детьми, то есть родившиеся сверх допустимой нормы, а значит не зарегистрированные, не имеющие никаких документов и отправленные родителями на самовыживание. Дальнейшая перспектива этих изгоев общества была понятна: воровство – тюрьма – наркота – смерть.

Были случаи вооруженных ограблений в узких хутунах (переулках) или даже в женских туалетах. Народ постепенно становился осторожнее, с собой стали брать меньше денег, чтобы сначала заказать товар, а затем расплатиться уже на складе, куда продавец доставлял товар. Официальные власти знали о творящихся безобразиях, но до поры до времени никак не реагировали, резонно считая это личным делом каждого. Один китайский профессор-русист, вышедший на пенсию, который, как и многие подобные ему, тоже подрабатывал здесь переводами, переживая за авторитет своего государства, как-то чистосердечно признался мне, что здесь много беспорядка:

– Вы знаете, я уже написал докладную записку своему начальству обо всем, что здесь происходит, чтобы были приняты меры.

У меня чуть челюсть не отвисла от такого чистосердечного признания. Просто пошел и настучал. Но, как оказалось, я напрасно удивлялся, это здесь в порядке вещей повсеместно.

10. Неделя в «(Х)алтурсе».

Где-то через месяц моей работы на рынке, Наташа вдруг предложила мне совсем другой, более выгодный вариант работы в одной российской компании, имеющей название «Алтурс», занимающейся перевозкой и растаможиванием грузов, которые отправляли «челноки». В 90-е годы сплошного беспредела такие компании расцвели пышным цветом. Наташа дала мне телефон, я созвонился с их руководителем и договорился встретиться в полдень следующего дня.

Володя (так он отрекомендовался при разговоре по телефону), мужчина неопределенного возраста, открыл дверь, имея вид заспанного, измученного тяжелым похмельем человека. Но поскольку встреча была заранее назначена, жестом пригласил пройти в номер. Входить было тяжело, потому что топор можно было вешать не столько от чуть рассеявшегося дыма, сколько от стойкого запаха перегара и прочих миазмов, оставшихся от прошедшей ночи. Двухместный номер также представлял собой весьма неопрятное зрелище в виде не застланных постелей, беспорядочной кучи каких-то бумаг на столе, обилия бутылок разных мастей и достоинств по всей комнате, полных пепельниц окурков.

Извиняться за беспорядок хозяин не стал, то ли потому что это было обычным явлением, к которому мне предстояло привыкнуть, то ли не счел нужным извиняться перед человеком, которого он нанимает в работники, не обращая внимания на возраст и образование. Приглядевшись, я увидел высокого мужчину лет тридцати пяти с начинающей лысеть головой, с глазами, запавшими от явных излишеств. Немного придя в себя, Володя, сразу же перейдя на «ты», предложил:

– Будешь кофе, чай?

– Спасибо, можно, конечно, выпить что-нибудь.

– Может что-нибудь покрепче?

– Немного можно, но насколько я понимаю, нам предстоит сегодня работать, – сказал я, понимая, что у моего собеседника «колосники горят» со вчерашнего дня.

– Тогда давай поговорим о работе. Работа у тебя будет не сложная, помочь принять и отправить наших туристов, а также разбираться с их проблемами во время проживания в гостинице.

Володя сполоснул белые стандартные гостиничные кружки, поставил небольшую баночку хорошего импортного кофе, на столе стояла уже начатая коробка с пакетиками хорошего одноразового чая и коробка с русскими конфетами.

Плеснул в такие же стандартные гостиничные стаканы по пятьдесят граммов коньяка.

– Ну, за успешную работу!

– За успех!

Мы выпили.

– Вообще-то у нас есть хорошие переводчики: один китаец, выросший в России, и Саша из Москвы, но они заняты другими делами с туристами: с оформлением груза на складе карго. А тебе, если можно, лучше жить здесь в гостинице, чтобы в любое время помочь туристам в разных проблемах, постоянно возникающих в гостинице с администрацией или еще с кем-либо. А днем, когда здесь никого нет, надо будет помочь Сашке на складе. Пока условимся 100 долларов в неделю. Устраивает?

– Устраивает.

Выбора у меня фактически не было, да и трудностей больших в этой работе я поначалу не увидел, а уж когда перебрался из своей камеры Шаоюаня в номер четырехзвездочной гостиницы, который показался мне раем, то растаял совсем. Наличие нормальной кровати, чистой постели, телефона, телевизора, холодильника, ванной комнаты с комплектом необходимых принадлежностей, сменяемых ежедневно, повергло меня в некоторый трепет. Трудно было после двух месяцев аскетичной жизни поверить в возможность такого рая.

Только потом я задумался над вопросом, а какой же работой придется расплачиваться за все это великолепие.

Вечером в номере появился мой сосед и, как я понял, коллега. Молодой человек весьма приятной наружности, русоволосый поклонник индийской и китайской культуры, приехал сюда из Москвы, где в свое время окончил Бауманское училище, но больше заинтересовался именно этими делами. В общем-то неудивительно, в последнее время общего сумасшествия многие молодые люди бросились искать выход в чем угодно, а тем более в таких интересных вещах, каким является буддизм. Саша, как оказалось, на этом деле окончательно не «съехал», но, тем не менее, самостоятельно и в общем-то прилично изучил китайский язык. С иероглифами, правда, был знаком плохо, но разговаривал довольно бегло. Секрет этого вскоре стал понятен. Как всегда, правы французы с извечным «шерше ля фам».

За несколько вечеров, которые мы провели вместе, Саша рассказал, что все началось с его матери, которая еще в далекие 50-е годы во время Московского фестиваля молодежи и студентов совершенно случайно в обстановке общей эйфории имела неосторожность познакомиться с молодым человеком из Китая. Парень был не совсем простой, учился музыке и, по всему было видно, обладал определенным талантом. Во всяком случае, отличался от других людей и понравился молодой москвичке. Когда фестиваль закончился и молодой человек вернулся в Китай, они некоторое время продолжали переписываться. Тем временем обстановка в мире менялась, не обращая внимания ни на личные отношения, ни на судьбы людей. Граница закрылась, в Китае началась «культурная революция», отношения между нашими странами испортились, всякие переписки прекратились, молодые люди потеряли друг друга. Но память женщины сохранила лучшие чувства о своем любимом, более того перенесла эти чувства на далекую, не очень понятную, а от того еще более таинственную и привлекательную страну.

Неудивительно, что как только после долгих лет в Москве вновь появились первые китайские студенты, давно уже ставшая матерью женщина встретила молодую девушку, приехавшую из Китая учиться, и разрешила ей поселиться у себя в квартире. С ее ли легкой руки или само по себе, но очень скоро ее сын, на генном уровне унаследовавший привязанность матери к Китаю и китайскому языку, и молодая китайская студентка-квартирантка нашли общий язык и взаимопонимание, тем более что и Сяо Лю пыталась выучить русский язык.