Промзона

– Фаттах, – сказал Черяга, – ты прекрасно понимаешь, что если бы Альбинос был на моем месте, он бы делал то же самое. Потому что у меня не было контрольного пакета. Я не мог это остановить.

Казах улыбнулся и сказал:

– Альбинос никогда не оказался бы на твоем месте. Потому что Альбинос – хозяин, а ты… – и тут временный управляющий помахал в воздухе коносаментами на отгруженный уголь, – а ты дерьмо.

Денис побледнел:

– Фаттах, вам не стоит с нами ссориться. Ты отнял у нас собственность. Ты отнял у комбината сорок тысяч тонн коксующегося угля в месяц. Из-за этого дела может выйти много изжоги. Я, между прочим, все-таки шеф службы безопасности АМК, а не Царандой, которого вы в СИЗО упрятали.

На это Фаттах ответил:

– Если шеф службы безопасности Извольского узнает о банкротстве собственной шахты из новостей, это свидетельствует об уровне службы безопасности. Исчерпывающим образом.

* * *

Спустя два часа после этого содержательного разговора Денис встретился в областном центре с обманутыми совладельцами шахты – представителями двух местных группировок и сорокалетним живчиком-бизнесменом по имени Гриша. Гриша, судя по рваному уху и некоторой легкости движений, деловую карьеру видимо тоже начинал в составе группировки, но потом остепенился, вырос над породившей его средой и ушел в бизнес. Гриша изо всех троих единственный отличался некоторой ясностью суждений, из чего Денис немедленно заключил, что именно Гриша-то и являлся организатором всех финансовых схем, ответственных за обнищание шахты, ибо схемы, хотя и были весьма примитивны, все же превосходили интеллектуальные возможности прочих акционеров.

Остальные же двое собеседников Дениса являли собой живое умственное убожество. Совершенно было непонятно, каким образом эти организмы умудрились дорасти до бригадиров и даже акционеров шахты: сам Денис им ничего сложнее поджога ларька никогда бы в жизни не поручил. Следовало надеяться, что третий акционер, местный авторитет по кличке Царандой, много выше их по интеллекту, – но Царандоя, как уже было выше сказано, по договоренности между Цоем и губернатором закрыли в СИЗО.

Оба придурка чрезвычайно быстро напились и начали громко орать, что сей же час поедут резать кишки гаду Фаттаху. При том и в самом деле рвались из-за стола на улицу, где их дожидался серебристый, как крышечка от пивной бутылки, «Лендкрузер». Гриша с Черягой насилу их остановили, бригадиры раздавили еще по поллитровке на брата и согласованно упали мордами в салат, как в дурном кино про новых русских. Официантки ресторана почему-то раскатывали по залу в роликовых коньках, но без лифчиков, где-то в углу уже били друг другу морду, и вся обстановка настолько не соответствовала статусу Дениса, что он сам себе был чрезвычайно омерзителен.

Потом у Гриши зазвонил телефон, тот выслушал сообщение, спрятал мобильник в карман и сказал:

– Царандоя завтра выпустят.

– Точно выпустят?

– Точно, – сказал Гриша, – его на допрос к следователю забрали, завели в кабинет – а там вместо следователя Бельский и Фаттах. Ну, и договорились они, что Царандой отдает им долги шахты, а эти его взамен на свободу опускают. Так что я поехал.

– Куда?

– Долги оформлять. Они ж на мои фирмы записаны, не на Царандоя.

– Я бы мог у тебя долги купить, – сказал Денис.

Гриша долго смотрел на Черягу.

– Извини, – сказал он, – но ты, Денис Федорович, в нашей области никто, и звать тебя никак. А Альбинос губернаторские выборы финансировал. Он меня порвет, как Тузик тряпку…

16 июня должен был состояться совет кредиторов, на котором официально должны были решить, что делать с шахтой, а 14 июня, в субботу, ему предшествовала встреча у губернатора, на которой тот же вопрос решался неофициально. На встрече должен был быть Извольский, но в последний момент у него случилась какая-то накладка, пришлось задержаться в Японии, а в Черловск поехал Черяга.

Несмотря на летнее время и недавний антициклон, в Черловске было неожиданно холодно, на дороге стояли глубокие лужи. Когда машина Черяги въезжала в город, с неба хлынул черный с градом дождь, на центральных улицах мгновенно образовались пробки; пятнадцатиэтажное, стройное, как свечка, здание областной администрации походило на рождественскую елку, воткнутую куда-то далеко за низкие облака.

В приемной губернатора, обернувшись спиной к Денису, стоял Константин Цой и орал на кого-то по мобильнику. Денис дождался, пока Цой закончит, подошел к нему и сказал:

– Константин Кимович, я должен извиниться за себя и за Славу. Ну, с этим случаем на комбинате. Произошла какая-то дикая накладка. Ребята потом вертолет в воздух подняли. Вас же никто не знает, как Цоя, все говорят – Альбинос…

– Я не вор, чтобы представляться погонялом, – ответил Цой.

Денис раскрыл было рот, но тут Цой повернулся прочь и пошел в кабинет, куда стекались все участники совещания. Участников было человек семь: директор шахты, Фаттах Олжымбаев, новый главный инженер, выписанный Цоем откуда-то из-под Белгорода, да свита Цоя. Ни Царандоя, ни иных колоритных бандюков на совещании не было: от прежних владельцев шахты присутствовали только Денис да Гриша.

С самого начала Денису стало ясно, что дело абсолютно тухлое. Группа «Сибирь» сидела на шахте второй месяц, а сделала там столько, сколько все прочие владельцы не сделали за полтора года. Временный управляющий даже не утруждал себя темой борьбы с акционерами – акционеров для него просто не существовало. Он механическим голосом отчитался о том, что рабочим выплачены долги по зарплате за восемь месяцев, для чего группа «Сибирь» взяла кредит в одноименном банке, что шахта стала рассчитываться с энергетиками по текущим платежам, и что в случае покупки шахты «Сибирью» первым мероприятием группы будет обновление вагонного парка шахты.

Потом слово взял Цой.

Цой говорил очень отчетливо и очень быстро, с предельно ясной артикуляцией, редко встречающейся даже у телеведущего. Он почти не делал пауз между фразами, стремясь впихнуть как можно больше единиц информации в как можно меньшее единиц времени, он вдавался в поразительное количество технических деталей, которые обычно вгоняют в сон чиновников и журналистов, – и все, во что он вдавался, немедленно становилось понятно, интересно и важно для собеседника. Интонацию как средство воздействия на собеседника Цой игнорировал принципиально: его голос звучал бесстрастно, как закадровый перевод боевика, – и так же завораживал слушателя.

Высочайший уровень инженерного мышления Константина Цоя изумил бы любого. Особенно он изумлял Черягу, который хорошо знал, что докторская диссертация Константина Цоя, защищенная им в двадцать три года в институте востоковедения РАН, была посвящена тайным китайским обществам эпохи Сун.

Денис уткнулся глазами в полированную поверхность стола и чувствовал себя совершенно погано. Где бы и что бы он ни делал, даже если то, что он делал, было не совсем по закону, – он привык иметь для себя стопроцентное душевное алиби: «зато от этого хорошо производству». Можно было обманывать губернаторов, разводить бандитов и даже воровать, и всегда у Дениса было пуленепробиваемое, как кевларовый жилет, оправдание – от этого всем лучше, кроме паразитов. Сейчас, впервые, это оправдание отсутствовало. Да – у АМК отобрали собственность – отобрали нагло, не заплатили ни копейки и вдобавок открыто и беззастенчиво издевались над ахтарскими акционерами. Но другой стороной правды было то, что Денис на этот раз оказался в одной упряжке вместе с мелкими бандюками, приблатненными коммерсантами и угробившими шахту паразитами, – а против него сидели люди, которые наставили синяков акционерам и выплатили зарплату рабочим. Цой умолк, сказав напоследок что-то насчет норм расхода шарочных долот, и губернатор спросил у временного управляющего:

– Фаттах Абишевич, а на Ахтарский металлургический вы уголь сейчас поставляете?

– Нет, – ответил за управляющего Денис, – второй месяц – ни тонны. В нарушение всех контрактов, которые предусматривают подобные поставки до 1 января 2005 года.

– Денис Федорович, – ответил Цой, – берите угля, сколько влезет. Мы вам хоть две вертушки будем в день грузить. Со стопроцентной предоплатой. По двадцать пять баксов тонна. Как этот уголь стоит. А без предоплаты и фирме, зарегистрированной по паспорту покойника – отпускать не будем.

– Очень правильная точка зрения, – сказал губернатор. – А то получается, что вы крадете этот уголь. Как вы считаете, Денис Федорович?

– Мы не считаем, что мы крали уголь, – ответил Денис, – мы считаем, что у нас украли акции. Наша позиция простая – заплатите нам за акции и банкротьте шахту сколько влезет. Иначе я вам обещаю с этим банкротством очень большие проблемы.

– Вы пять раз отбили деньги за акции, – ответил Цой, – когда не платили за уголь.

– Денис Федорович, – сказал губернатор, – я вполне удовлетворен тем, что я услышал от Константина Кимовича. Я полагаю, что имущество шахты будет продано за долги, так, как это предлагает Константин Кимович, и я надеюсь, что с вашей стороны не будет никаких проблем. Иначе я не думаю, что вы сможете продолжать сотрудничать с нашей областью.

– А нам что делать с нашими тридцатью процентами? – не выдержал Денис.

– Запишитесь в общество обманутых вкладчиков, – принципиально игнорируя интонацию, сказал Альбинос.

Через три часа после совещания Денис с Сергеем Ахрозовым встретились в аэропорту с Анастасом Анастасовым. Узнав, что губернаторский фаворит летит в Москву, Денис очень любезно предложил ему поменять рейсовый салон первого класса на личный самолет Извольского. Анастас принял предложение и в пути столь же любезно попросил два миллиона долларов за решение проблемы.

– Это не для меня деньги, это для папы, – сказал Анастас, – а то как так: вы в области сидите, а папу не уважаете.

– А если не получится? – спросил Денис.

– А если не получится, мы вам дадим областной пакет «Белогурскугля». Это даже лучше шахты!

* * *

Денис как можно подробнее пересказал все эпизоды совещания у губернатора. Он понимал, что Извольский будет взбешен, и что Цой на это и надеялся, бросив фразу насчет «обманутых вкладчиков», но утаивать эту информацию он тоже не имел права: Цой явно нарывался на войну, и было бы неправильно, если б Извольский не был об этом оповещен заранее.

– Самое паршивое, – сказал Денис, – что они завели на нас уголовное дело. Там была такая схема, что мы регистрировали фирмы по тухлым паспортам, а потом эти мартышки[3] выпускали векселя и этими векселями наша фирма «Новомет» расплачивался за уголь. Так они завели уголовное дело на эти мартышки и на «Новомет» тоже. Просто затем, чтобы мы не рыпались.

– А кто регистрировал фирмы? – спросил Извольский.

– Гриша Епишкин, коммерсант местный. Он по одной схеме и свои лепил, и наши, нам было удобно, мы не возражали. Ну, его теперь тоже плавят.

– Он плавится?

– Нет, он себя прилично ведет. Тут что плохо – там ведь гендиректор был наш, Галкин, так они Галкина купили по сходной цене, и он всех сдал. Как будто он от этого на шахте останется…

Извольский придвинул к себе бутылку и хлебнул прямо из горлышка.

– А может, и останется, – сказал он.

– Вряд ли, – сказал Денис, – Галкин слишком большая шваль, а Цой – слишком хороший менеджер.

Глаза Извольского сощурились. Он медленно перегнулся через стол, лицо его оказалось почти у самого лица Дениса, и на Черягу терпко пахнуло дорогим одеколоном и паршивой водкой. Тяжелая рука Извольского, с пухлыми пальцами и коротко подстриженными ногтями, уцепилась за галстук Черяги.

– Запомни, Денис, – сказал Извольский, – если человек умеет заводить уголовные дела на акционеров, это еще не значит, что он хороший менеджер.

Денис промолчал. Он до сих пор находился под впечатлением вчерашней встречи с Цоем. И в глубине души он отдавал себе отчет, что ни один из людей, с которыми он встречался когда бы то ни было, не годился болезненно белокожему корейцу даже в подметки. За исключением, разумеется, самого Извольского. И Денису даже тошно было бы себе представить, что случится, если два этих самосвала налетят друг на друга.

А Извольский выпустил его галстук, откинулся в кресло и сказал:

– В одной Цой прав. Шахту ты довел до ручки.

– А что я мог сделать?

– Обанкротить предприятие вместо Цоя. Ты скажи, что проделал он из того, что не мог бы сделать ты?

Денис взглянул внимательно на директора и вдруг неудержимо покраснел. Он вдруг сообразил, отчего Извольский отдал ему такой странный кусок – тридцатипроцентный пакет, ни рыбу, ни мясо. Денис должен был сам догадаться, как выкинуть других акционеров с шахты. Не обязательно банкротством – действительно, можно было в тюрьму их посадить, или акции арестовать… А вместо этого Денис перечитал закон «Об акционерных обществах», тяжело вздохнул и успокоился.

– Это закон бизнеса, Дениска, – сказал Извольский. – Если кусок плохо лежит, его сожрут. А шахта очень плохо лежала. Цою даже не надо было давать взятку губернатору. Потому что губернатор понимал, что через два года шахту растащат, а голодные шахтеры придут к нему и разобьют палаточный городок перед областной администрацией. А палаточные городки – это, знаешь ли, скверно для рейтинга и для имиджа. И когда Цой сказал, что возьмет шахту, губернатор запрыгал от радости.

– Но ведь я бы отнял у людей их собственность… – возразил Денис, – я понимаю, что они бандиты, но они же акционеры…

– Ну и что, что они акционеры, если они недоумки? – ответил Извольский.

– Тогда почему ты мне не приказал это сделать?

– Потому что тебе пора самому ставить задачи. А не решать те, которые поставил я, – ответил Извольский. Откинулся на спинку кресла, закрыл глаза и добавил: – Ты знаешь, я бы подсказал. Просто из головы вылетело, когда с Ларой началось…

В кабинете повисло тяжелое молчание. Извольский некоторое время сидел неподвижно, так неподвижно, что Денис даже перестал глядеть на шефа и вместо этого уперся глазами в полированную поверхность стола.

Потом палец Извольского ткнул в кнопку селектора:

– Ахрозов где? – рявкнул Извольский.

– В приемной, – послышался испуганный голос секретарши.

– Так какого… он там ошивается. Пусть заходит!

* * *

Ахрозов вошел в кабинет почти немедленно, кивнул Денису и сел в кресло наискосок от Извольского. Он был в белом свитере и вельветовых брюках, и взгляд его больше не напоминал взгляд пьяного медведя. Теперь это был прежний, хорошо знакомый Денису Ахрозов, – собранный, невозмутимый производственник, знающий себе цену высокопоставленный вассал стального короля.

Сережа Ахрозов был, безусловно, одним из самых ценных приобретений Извольского за последний год.

Образования у Ахрозова было два – геологическое и инженерное. Геологическое было, можно сказать, получено по наследству – его отец, Изольд Ахрозов, был одним из знаменитых советских геологов и первооткрывателем богатых медно-никелевых месторождений в Таджикистане. Там, на востоке, Ахрозов родился и вырос. Его отец сделал отличную научную и партийную карьеру, семья их была уважаемой и известной: в двадцать пять лет Сережа Ахрозов стал главным инженером Саркайского горно-обогатительного комбината, выстроенного на месторождении, открытом его отцом.

Когда Сергею было тридцать пять, Советский Союз распался.

Первой от Сергея ушла жена. Она уехала в Питер к какому-то кинорежиссеру. Кинорежиссер обещал сделать ее кинозвездой, а сделал наркоманкой. Потом остановился комбинат, который производил черновую медь из сырья ГОКа. Потом остановился сам ГОК.

Рабочие потихоньку разбрелись кто куда и занялись перевозками анаши. Канатная дорога, по которой везли сырье с горы на равнину, была уничтожена. Ее опоры спилили и сдали во вторсырье. Ахрозов пытался бороться с этим. В одной из ночных вылазок он со своими телохранителями беспощадно расстрелял троих рабочих, подпиливавших опору. Двоюродный брат одного из рабочих оказался крупным наркобароном. За сумасшедшим русским директором (к этому времени Ахрозов стал директором ГОКа, прежний давно сбежал на Украину) – началась охота. Неизвестно, чем бы она кончилась, но в декабре 1992 года сошедший с гор селевой поток затопил карьеры.

В 1993 году Сергей Изольдович Ахрозов, тридцати шести лет от роду, оказался в Оренбургской области. Его позвал сам губернатор. У губернатора была идея. Так уж сложилось, что большинство медных заводов – как для получения черновой, так и для получения чистовой меди – в России находились на Урале. Сырья же не хватало, почти все известные месторождения были выработаны, и медный концентрат везли в Россию из Монголии. В то же время в Оренбурге было разведано несколько богатейших месторождений меди, и согласно пятилетнему плану развития народного хозяйства, одно из них, Карачено-Озерское, должно было быть освоено в 1988 году. Оно и было освоено – на бумаге. Тогдашний генеральный директор радостно отрапортовал о пуске предприятия. По шикарной асфальтовой дороге к будущему котловану приехало областное начальство, весело ухнула аммонитовая взрывчатка, и гигантский шагающий экскаватор на глазах партийных и советских работников соскреб с подпоротой взрывом земли первые кубометры вскрыши.

Директор получил Героя соцтруда и звание депутата Верховного совета, партийное начальство уехало, – и так никогда никто не признал вслух, что шикарная асфальтовая дорога вела в никуда. Руда была, экскаваторы были, корпуса были – а в корпусах ничего не было.

К 1992 году месторождение было одним большим пустырем: рабочие жили в бараках, расползаясь кто куда, иностранное оборудование стояло в ящиках на таможне, и на богатейшем месторождении висел призрачный, но гигантский долг перед Внешэкономбанком.

Губернатор Оренбургской области предложил Сергею Ахрозову стать директором несуществующего Карачено-Озерского ГОКа.

Ахрозов согласился. Едва ли не в одиночку, с бригадой из десяти человек, он ходил по заброшенной стройке. То оборудование, что застряло на таможне, он попросту украл, оставив в опечатанном складе пустые ящики. То, что мокло под дождем – вычистил и восстановил. Он лгал, грозил, изворачивался. Он не платил за электроэнергию, не платил налогов и старался не платить зарплаты.

Он спал по три часа в сутки, заработал в ледяной грязи воспаление простаты и туберкулез, который у него не было времени лечить. Легенда гласила, что однажды в 1994 году в домодедовском аэропорту охрана поймала небритого человека в стоптанных башмаках и линялых джинсах. В руках у человека был чемоданчик, а в чемодане – два миллиарда рублей наличными. Человек назвался директором Карачено-Озерского ГОКа Сергеем Ахрозовым, а про деньги сказал, что это зарплата рабочим. Охрана свела человека в ментовку, и там оказалось, что небритый человек говорит правду.

Сергей Ахрозов совершил невозможное: в разоренной, нищей России, кишевшей бандитами, ментами и чиновниками, в стране, где никто не платил за руду, из краденого, заржавевшего и нерастаможенного оборудования – он выстроил и пустил Карачено-Озерский ГОК. Без воровства это было сделать невозможно, и Ахрозов не раз и не два переступал порог прямой уголовщины.

Медная руда содержит значительные примеси драгметаллов. Медный концентрат Карачено-Озерского ГОКа был богат платиной и золотом. В сертификатах, выдаваемых областным комитетом природопользования, содержание золота занижалось втрое. Разница пилилась между заводом, производящим черновую медь, Ахрозовым и чиновниками. Доля Ахрозова почти без остатка ушла на реконструкцию ГОКа и на покупку акций ГОКа, которую от имени и на деньги Ахрозова вел один мелкий оренбургский коммерсант, бывший институтский приятель Сергея.

К 1997 году ГОК работал и давал стабильную прибыль. Ахрозов нашел возможным повысить зарплату рабочим, с двадцати долларов до тридцати пяти. Он даже немного заплатил газовикам: уж больно те злобствовали.

В октябре 1997 года Ахрозова вызвал к себе губернатор. Губернатор тепло поздравил Сергея Изольдовича с выдающимся достижением. Затем он сообщил, как само собой разумеющееся, что ГОК должен войти в некий холдинг, создававшийся губернскими властями. Возглавлял холдинг губернаторский племянник.

Ахрозов отказался. Губернатор отечески пожурил его, мягко поставив на вид, что человек, который второй год не платит налоги и за электроэнергию, вряд ли имеет право в чем-то перечить губернатору. Два года гражданской войны в Таджикистане и три года строительства ГОКа в условиях абсолютного беспредела обучили Ахрозова некоторой резкости манер: сорокалетний директор встал и, хлопнув кулаком по столу, заявил, что он не для того делал из дерьма конфетку, чтобы всякая губернаторская сволочь ее хавала.

– Грубый вы человек, Сергей Изольдович, – вздохнул губернатор, – грубый и невоспитанный.

На следующий день энергетики пересмотрели тарифы на ГОКе – увеличив их втрое. Пришла налоговая инспекция с проверкой и насчитала ГОКу два миллиона долларов штрафов. Экологический комитет области внезапно обнаружил в карачено-озерской руде повышенное содержание мышьяка и запретил ее переработку. Региональное отделение комиссии по ценным бумагам и биржам предписало закрыть ГОК в связи с нарушением комбинатом законодательства по ценным бумагам.

Ахрозов бросился по инстанциям – все напрасно. За время работы на ГОКе он так и не оброс нужными связями. Он не давал денег никому, кроме губернатора и его замов. Он не поддерживал политических партий, он не посещал модных тусовок, он не знал важных людей не то что в Москве – в Оренбурге. Он просто тупо, по восемнадцать часов в сутки, ползал в дерьме и грязи, отстраивая производство. Губернатор всегда брал на себя решение всех его проблем: теперь оказалось, что все контакты Ахрозова шли через губернатора, а губернатор хотел его придушить.

Ахрозова сдали все, и первым среди сдавших был его давний прихлебатель и лучший друг, тот самый Андрюша Незванов, который выступал номинальным держателем контрольного пакета акций ГОКа. Да и кто, в конце концов, такой был Андрюша, чтобы спорить с губернатором? Местный коммерсант, торговец никелем, медью и подержанными машинами. Одного наезда налоговой полиции хватило бы, чтобы в корне порушить его бизнес. И Андрюша покорно отдал бывшие у него акции ГОКа в траст новорожденной губернаторской корпорации.

По правде говоря, в акциях Ахрозов разбирался настолько же плохо, насколько хорошо разбирался в производстве. У Сергея хватило ума в свое время понять, что акции ГОКа должны принадлежать ему самому, и что если российское законодательство запрещает покупать эти акции на средства самого ГОКа, значит, надо это законодательство обойти. Но Сергею никогда не приходило в голову придумывать сложных механизмов обхода. Здесь что – Таджикистан? Нет, здесь Россия, Южный Урал, а он, Сергей Ахрозов – директор градообразующего предприятия, лучший друг губернатора и самый образцовый хозяин области, сделавший из несуществующего комбината процветающее хозяйство…

Услышав о том, что акции переданы в траст губернаторской корпорации, Ахрозов взял охранников и поехал из Озерска в Оренбург выяснять отношения. Незванова на месте не оказалось: Ахрозов просидел в его офисе три часа и поехал обратно.

Его остановили на выезде из города, выкинули из машины, обыскали и отвезли в тюрьму. Оказалось, что после отъезда Ахрозова в офисе Незванова нашли гранату. Охранники офиса показали, что гранату мог подкинуть Ахрозов, и что он кричал, что разберется с Незвановым.

Три дня директор градообразующего предприятия сидел среди уголовников. На третий день к нему пожаловал замгубернатора. Замгубернатора показал Сергею Ахрозову два уголовных дела. Первое было то самое, по которому Ахрозов был арестован – дело по факту подготовки покушения на коммерсанта Незванова.

Другое дело было еще серьезнее: оно касалось фактов предумышленного занижения содержания золота в медном концентрате, незаконного вывоза этого золота за рубеж (в составе черновой меди), и использования доходов с нелегальной продажи золота для покупки акций Карачено-Озерского ГОКа. К делу была подшита его собственная, Ахрозова, жалоба о том, что акции ГОКа были куплены на его, Ахрозова, деньги, и что Андрюша Незванов никак не мог ими распоряжаться.

– Вот видите, как нехорошо получается, Сергей Изольдович, – сказал замгубернатора, – мы-то все думали, что вы о рабочих радеете. А вы, оказывается, обкрадывали ГОК и на уворованное скупали акции. И крал ты, заметь, Сережа, не просто деньги. А золото. А золотой оборот у нас регулируется государством.

Ахрозов слушал зама губернатора не очень внимательно. В первый же день содержания под стражей он объявил голодовку: сейчас у него кружилась голова, и он непрерывно кашлял.

– У тебя, Сережа, есть выбор, – сказал зам губернатора. – Или ты забираешь свою жалобу, и получается, что Незванов передал нам акции совершенно законно. Или мы будем судить тебя за то, что ты завладел акциями мошенническим путем и при этом обманул государство. Светит тебе, Сережа, лет пятнадцать с конфискацией имущества. Но с твоим туберкулезом на зоне ты и этого не проживешь…