Блуждая в тумане

На кухне засвистел чайник, и одновременно с ним зазвонил мобильный. На экране высветилось имя, которое вызывало лишь отрицательные эмоции – Конюхов Владимир Вениаминович, руководитель следственного отдела. Он лично год назад отчитал ее за то, что она указала на его ошибку перед подчиненными, а на утро после инцидента предложил сменить место работы, что она и сделала. И разговор с ним не мог быть приятным. Заранее готовясь выслушивать его вечно недовольный голос, она ответила на звонок.

– Селиверстова.

– Жалоба на тебя.

Последнее слово он будто выплюнул, и Александра машинально провела рукой по лицу, словно пытаясь смыть влажный след. Конюхов продолжал:

– Понимаешь ли ты речь о ком?!

Эти его речевые инверсии никогда Александру не забавляли, а в конкретной ситуации и вовсе вызывали лишь отвращение. Он обращался с ней не просто, как с женщиной, чье место на кухне. Он говорил с ней, как с очень недалекой женщиной.

– Фасулидзе не просто стажер – сама знаешь ее папа кто. И если она пожалуется ему, то жизнь веселая ожидает не только тебя, Селиверстова, но и меня.

– Кем бы ни были Фасулидзе, знания никто не отменял, – парировала детектив, – а этой девочке даже лень включить наблюдательность.

– Селиверстова, не шути. Задача твоя ей помочь.

– Я ей подсказывала. Дважды.

– Значит надо было трижды, – повысил голос Конюхов.

– Она не обратила внимание на самое элементарное, – выдохнула Александра.

– И на что же это?

– На мой знак.

– И ты указывала на что?

– Ни на что.

Повисла пауза. Она слышала, как собеседник закурил сигарету. Детектив знала, что это значит и улыбнулась.

– Селиверстова, меня не беси.

– И не пытаюсь, – Александра жалела, что Конюхов не видит ее улыбки. Такие мерзкие люди, как он, вызывали в ней приступы жалости и отвращения.

– Что к черту это значит?

Конюхов начинал терять терпение. Она это чувствовала по сбившемуся дыханию и даже представила как он тушит сигарету, не успев поднести ко рту.

– Селиверстова, что за цирк устроила ты?

– Выясняла степень ее внимательности, – спокойно ответила детектив, – а заодно и уверенности в собственных словах.

Он тяжело выдохнул:

– Не понимаю тебя я, Селиверстова.

– Во-первых, ее легко ввести в заблуждение, легко сбить столку. А во-вторых, главное не то, на что я указывала, а то, что она не обратила внимание на мое резкое изменение позы.

– Разница какая! – Конюхов уже кипел.

Александра вспомнила про чайник, подавила зачатки смеха и серьезно ответила:

– Разница в том, что на моем месте может оказаться ее коллега или, не дай Бог, жертва, и в момент опасности Фасулидзе просто не заметит подсказки, тем самым упуская, возможно, последний шанс на спасение. Или другой вариант: из-за своей невнимательности пропустит ключевую улику и, как следствие, не раскроет дело.

Пауза была дольше предыдущей. Александра успела выйти на кухню и насыпать листья зеленого чая с клубникой и чабрецом, достать свою любимую кружку с изображением космоса и поднять чайник с плиты, когда собеседник решил продолжить разговор.

– Ясно это, – произнес Конюхов уже тише. – А что там за проблема с мышью?

– С крысой, – поправила она, наливая кипяток.

– Так что?

– Я указала на ее ошибку.

– Это имело значение?

– Образованность всегда имеет значение.

Она открыла шкафчик и достала пачку печенья.

– Черт бы тебя побрал, Селиверстова! Забываешься ты.

– А вы не забывайте, кто попросил меня нянчиться с этой девчонкой! – парировала Александра.

– Я надеялся, что ты не будешь выкидывать штучки свои. Если бы мои сотрудники не были заняты делом, я не обратился бы к тебе. Это мера вынужденная. В следующий раз подумай о том, Фасулидзе кто такие.

Александра знала, почему Конюхов обратился к ней. Она была лучшая, но он этого, конечно, не признает.

– Надеюсь, поняла меня ты.

На этом разговор был окончен.

Александра прошла в ванную комнату, прихватив с собой расческу. Казалось, шоколадные пряди возмущались вместе с ней. Они никак не желали собираться в хвост и это вызывало раздражение. Недолго думая, она открыла кран, намочила расческу и начала тщательно проводить по каждой прядке. Способ сработал. Ей удалось привести в порядок не только волосы, но и мысли. Негативные эмоции сошли на нет.

Впереди ее ждала горячая кружка ароматного чая и печенье, что вкупе составляло прекрасное продолжение дня.

Глава 3

Голоса больше походили на помехи старого телевизора. Мария улавливала лишь отдельные звуки, но и это вызывало беспокойство. Она несколько раз попыталась открыть глаза, но ощутила такое жжение в области верхнего века, что не решилась разлепить ресницы и бросила эту затею. Голова была тяжелой, словно к ней привязали пятикилограммовую гирю и тянули из стороны в сторону. Она предприняла попытку повернуть голову, но и эта идея не увенчалась успехом. Тяжесть сдавливала шейные позвонки и обжигающей волной стремилась к грудной клетке. И тогда Мария постаралась сосредоточиться на сердечном ритме, и чем дольше она слушала неровное биение, тем отчетливее становились очертания помех. Постепенно они перестали быть бесплотным шумом и приобрели человеческие интонации. Сложились в слова.

Мария узнала голоса. Тихий вкрадчивый спокойный принадлежал ее психологу Виктору Андреевичу. Тягучий и сладкий, почти медовый – женщине-администратору, что сидела на входе в частный центр. Кажется, ее звали Ольга.

Они говорили о ней. Не называли имен, но она это чувствовала, как чувствовала и то, что услышанное невероятно важно и поэтому, оставив все попытки открыть глаза, просто лежала в кресле и ловила каждое слово.

– Одни проблемы в этом деле, – недовольно сказал Виктор Андреевич. – Что ты ей вколола?

– Хотела снотворное, но не успела, – с раздражением ответила Ольга. – Она уже грохнулась в обморок. Она меня напрягает, и ваши сеансы становятся все продолжительнее. Пора кончать. Может, как обычно?

– Нельзя. Босс против.

Ольга, судя по всему, закурила. Мария почувствовала аромат табака, смешанного с ментолом.

– Не нравится мне все это. Босс не объясняет причину, но убрать ее не разрешает. Что их может связывать?

Мария услышала, как открывается окно прямо у нее над головой. Пока никто не заметил, что она в сознании, и Марию это устраивало.

– Босс не из влюбчивых. Вряд ли дело в симпатии, – Виктор Андреевич перелистывал блокнот. Мария услышала шелест и почему-то вспомнила о своей любви к книгам. Да, точно, в детстве она обожала читать. Особенно историческую литературу.

– Страсть? Потянуло на молоденьких? – тем временем продолжала Ольга.

– Возможно, но подвергать опасности дело всей своей жизни из-за какой-то бабы?

– На него это непохоже, – Ольга звучно выдохнула дым, и Мария легко представила облако, обволакивающее стройную фигуру администратора.

– По правде говоря, – произнес Виктор Андреевич, – мне осточертело играть роль психолога. Рано или поздно она все равно все вспомнит. Память уже возвращается. Пока она жива, мы в опасности.

Мария похолодела. Это галлюцинации или кошмарный сон. Сейчас она откроет глаза и окажется в своей уютной квартире на Гарькавого. Нальет кофе, сядет на диван и включит «Дискавери». Так и будет. Иначе и быть не может.

Но реальность пугающе звонко проникала в ее сознание: «Пока она жива, мы в опасности».

Ольга тем временем заговорила чуть тише, так, что Марии пришлось напрячь слух, чтобы расслышать.

– Слушай, я могу вколоть ей «веронал», и она хорошенько проспится…

Она сделала паузу и уже шепотом медленно добавила:

– А могу совершить ошибку и перепутать лекарства.

Наступила тишина. Мрачная и пугающая. Мария буквально увидела себя с аккуратным и неброским макияжем и навеки закрытыми глазами. Она судорожно начала вспоминать слова «Отче наш»: так ее учил отец действовать в критических ситуациях, но, как назло, память снова подводила. Она не помнила ничего дальше первых трех строчек.

А потом ее словно оглушило. Казалось мир вокруг взорвался. Мария не помнила в какой именно момент открыла глаза. Может, когда прозвучал этот грохот или когда вспоминала молитву, но сейчас она в панике оглядывалась по сторонам. Попыталась приподняться, а сил хватило только на то, чтобы скатиться на пол. Мария больно ударилась локтем, и нервные окончания моментально взвыли. Она приподнялась на колени и поползла вперед. Мир молчал. Она даже не слышала биения собственного сердца. Возникла нелепая мысль: «Может я умерла?» Но телу не нравилась подобная версия, и оно упорно продолжало ползти, пока руки не наткнулись на блокнот. Взгляд пробежался по кислотно-зеленой обложке и замер на узловатых пальцах, безжизненно лежащих на полу. Как в замедленной съемке к Марии постепенно приходило осознание того, что эти пальцы больше не сожмут шариковую ручку, не сделают ни единой записи в толстом блокноте и больше никогда не поправят съехавшие очки в золотистой оправе.

И вместе с тем пришло осознание, что нужно бежать.

…

Она не помнила, как переступила через бездыханное тело Ольги, как вышла из кабинета, как бродила по улице под проливным дождем. Не слышала, как огромные капли стучали по асфальту, и сигналили водители на дороге. Не чувствовала холода, хотя и дрожала всем телом, и не видела мужчину, идущего следом за ней от медицинского центра до самого дома. В голове была пустота словно после тщательной работы пылесоса. Исчезли абсолютно все мысли, все чувства.

Она на автомате добрела до дома, зашла в подъезд и вызвала лифт. Пока, скрипя всем своим нутром, лифт поднимался на третий этаж, Мария рылась в сумочке, которую каким-то чудом догадалась забрать из кабинета. Ее пальцы что-то судорожно искали. Разум не смог бы ответить что именно – действовала мышечная память. Наконец упаковка с пустырником оказалась в руках. Мария разжевала таблетку так же на автомате и вышла из лифта.

Только оказавшись в квартире, она начала приходить в себя и первое чувство, ожившее внутри, оказалось страхом. Нужно бежать, но куда? Мысли в голове путались, и все вокруг казалось нереальным, будто это и не она вовсе только что стала невольной свидетельницей убийства. Перед глазами всплывали образы Виктора Андреевича и Ольги. Неужели кто-то безжалостно прервал их жизни? Но кто и почему? И почему она сама все еще жива, и что если убийца уже ожидает за дверью? Она медленно на цыпочках добралась до прихожей и мельком, дрожа всем телом, взглянула в глазок – никого. Может Бог даровал ей жизнь? От этой мысли стало чуть спокойнее, но ненамного и вместо того, чтобы бежать, куда глаза глядят, Мария подобно промокшему напуганному зверьку забилась в угол дивана и сидела так до тех пор, пока не затекли ноги. Жуткий страх все еще сковывал и тело, и душу, а в голове было так много вопросов. Что все-таки произошло в кабинете? Что творится с ее памятью? Что вообще творится с ее жизнью? Вопросы, вопросы и ни единого ответа. Если бы хоть одна живая душа могла ей помочь, но обратиться было не к кому. Друзья, окружавшие ее после аварии, казались ненастоящими, и она их совершенно не помнила, а поэтому старалась любезно отказываться от любых предложений о встрече и редко отвечала на их звонки. Ни к кому из них она точно обратиться не могла. Мать умерла, когда Мария была подростком. Отец скончался больше двух лет назад. Он умер от какой-то болезни. Она попыталась вспомнить название и в голове промелькнуло какое-то имя или фамилия, что-то немецкое. У нее возникли ассоциации с коровами. Не понимая причину, она ухватилась за эту внезапную мысль, надеясь, что в ней кроется подсказка.

Мария измеряла шагами свою небольшую гостиную, стараясь не думать о произошедшем и вопреки здравому смыслу не думала больше о побеге. Сейчас ей казалось, что нет ничего важнее ее потерянных воспоминаний, будто бы в них и крылись ответы на все вопросы, и, нервно вздохнув, она попыталась сосредоточиться на болезни.

Коровы. При чем здесь коровы? Возможно, животный вирус. Отец умер от заражения каким-то вирусом. Нет. Не то. Что-то другое. Что-то связанное с Великобританией. Ну же, не думай о произошедшем. Вспоминай. Вспоминай! Как твой отец мог быть связан с Великобританией? Ездил отдыхать, работать? У вас там родственники. Нет. Не то.

Она как заезженную пластинку повторяла одно и то же слово: «Великобритания, Великобритания», – и когда от частого повторения это слово перестало быть понятным, в памяти всплыл медицинский термин «Прион».

Мария замерла. Это слово она очень хорошо знала и понимала, что оно относится к медицине. Но откуда она это могла знать? Ее жизнь до аварии была как-то связана с медициной? Но она этого не помнила. Она ничего не помнила до того страшного дня. А в голове все звучало «Великобритания, прион, коровы». И от этих знакомых, и в то же время чужих слов хотелось взвыть. Она силилась вспомнить еще хоть что-нибудь, хоть какую-то деталь, но тщетно. Сознание словно нарочно путало мысли – дорожки, ведущие в прошлое и в настоящее. Мария чувствовала растерянность, но это было лучше, чем страх. Намного лучше.

Она медленно дошла до ванной комнаты, сняла мокрую от дождя одежду и встала под душ. Ей хотелось смыть все воспоминания о сегодняшнем происшествии.

Ледяная вода обжигала плечи, грудь, бедра, заставляла каждую клеточку тела ежиться от низкой температуры. Вода отрезвляла. Мария чувствовала себя спокойнее, увереннее и снова попыталась вернуть воспоминания.

Прион. На что похоже это слово? На нейтрон, протон? Какое-то химическое соединение? Близко, но нет. Возможно, следует подойти с другой стороны: «прион» в переводе с английского белок, да, кажется белок. Значит все-таки это как-то связано с коровами или с мясом. Да. Инфекция.

Головная боль не заставила себя долго ждать, и Мария ощутила, как первые маленькие палочки ударили по барабану, но боль ее не остановила. Мария понимала, что движется в верном направлении.

Итак, инфекция. Инфекция, связанная с мясом. Возможно отравление, нет. От этого существуют лекарства, а отец был неизлечим.

Она вспомнила его вытянутое худое, почти прозрачное лицо. Вспомнила выцветшие глаза. Глядя в них, казалось, будто кто-то взял тряпку и разом смыл все краски, а ведь глаза у него были красивые голубые, как летнее небо.

Мария почувствовала, как начинают неметь кончики пальцев и повернула кран с горячей водой. Мимолетная вспышка: душевая кабина, где она обнимает мужчину, он гладит ее смоляные волосы, а капли стекают по обнаженным телам и сливаются в единое целое. Мария почувствовала, как учащенно забилось сердце. Неужели это воспоминание реально? Или это все игры разума? Ведь подобное ей снилось. А затем перед глазами снова возникло лицо отца. Его испуганное выражение, невнятное бормотание, нервное перебирание пальцами кончика одеяла. Женщина подумала о нервах, о центральной системе, о белках и о старости. Все это было как-то взаимосвязано, но пока она не могла нащупать эту связь.

Нервное заболевание? Но при чем здесь белки? Старческое слабоумие? Но оно не приводит к смерти, только если это слабоумие не является следствием заражения каким-то вирусом. Нет, не вирусом, инфекцией. Следствием развития какой-то аномалии. Прионы, коровы, белки, аномалия, старость. Вот оно! У отца была прионная болезнь!

Мария почувствовала, как учащенно заколотилось сердце, как усилилась барабанная дробь. Еще чуть-чуть и, казалось, голова разорвется на части. Ей пришлось сжать виски, чтобы хоть немного облегчить боль.

Прионная болезнь или болезнь Крейтцфельдта-Якоба. Конечно! Крайне редкое заболевание, полностью разрушающее мозг. Как я могла забыть? И как я смогла вспомнить?

Ее радость сменилась болезненным чувством утраты. Мария вновь увидела смятые простыни и беспомощного отца. Вспомнила, как стремительно развивался этот кошмар.

За два месяца до смерти у него начало двоиться в глазах. Он видел соседа и каждый раз спрашивал, как поживает его брат-близнец и тот же вопрос задавал Марии: «Где моя вторая дочь? Почему ты мне о ней не рассказывала?»

У отца началось помутнение рассудка, а врачи разводили руками. Мария не знала, что делать. Все чаще ему стали мерещиться незнакомцы: он даже гонялся за ними по дому, пока однажды не упал и не вывихнул ногу. Слышал голоса и звуки, доносившиеся со всех сторон. Отец жаловался, что его кто-то пытается свести с ума, а потом и вовсе перестал узнавать свой дом, забыл имя дочери. За неделю до смерти его покинули силы. Он не мог передвигаться даже с посторонней помощью и целыми днями лежал на кровати. А потом стало еще хуже: отец перестал говорить, отказывался от еды. Его взгляд становился все более безумным. Он просыпался в поту и с настороженностью смотрел на теперь уже незнакомую дочь. Врачи диагностировали прионную болезнь уже после смерти. Сказали, что она была неизлечима.

Мария вышла из душа и еще долго стояла перед зеркалом, обмотанная полотенцем. Ее губы дрожали, а лицо было мокрым, но не от воды. Это были слезы.

Глава 4

Александра Селиверстова предпочитала особо часто не соваться в дела бывших коллег, но этот случай ее заинтересовал. Двое убитых, мгновенная смерть и подозреваемая женщина.

В три часа она пожертвовала своим редким выходным днем, отложила очередную книгу в мягкой обложке, на этот раз это был триллер, и принялась разрабатывать возможные версии.

Молодой оперативник Федоров сразу предложил две идеи. Первая – убийцей была недовольная клиентка. Вторым вариантом рассматривалась ревнивая жена. Следователь Тарасевич пошел дальше и подумал о психопатке, убивающей всех, кто как-то связан с психологией. Александра не поддерживала ни одну из версий.

Первые две были слишком очевидны: за время службы в полиции, а это ни много ни мало почти пять лет и за год работы частным детективом, она усвоила важную истину –очевидное не всегда значит верное. Ревнивая жена, недовольная клиентка – слишком просто, слишком предсказуемо. Убийца как на ладони. Профессионал так не поступит, а, судя по убийствам, работал профи.

Версия Тарасевича тоже была поверхностной. Психопаты не часто убивают из особенного оружия, а, исходя из того, что на телах были огромные рваные выходные отверстия, пули были нестандартными. Не дожидаясь криминалистической экспертизы, Александра могла бы сказать, что убийца использовал экспансивные пули. Их еще называли «цветы смерти». Поэтично? Да. На самом деле с цветами они не имели ничего общего и название свое получили только по способу действия: они раскрывались при попадании в мягкие ткани, нанося колоссальный урон жертве по сравнению с обычными. Почему раскрывающуюся пулю назвали именно цветком, она не знала, склонялась к мысли, что автор сего оружия был натурой романтичной.

Александра ни разу не сталкивалась с подобным, но слышала не раз. Не нужно далеко ходить: Джон Леннон был убит таким способом. В него выпустили, кажется, пять пуль. Здесь по одной на каждого. Александра знала и еще одно: эти патроны были запрещены, но запрет можно было обойти, если ты полицейский или охотник. И если женщину полицейского представить было легко, то второй вариант в данном преступлении казался малоправдоподобным.

Большая стрелка на часах лениво перевалила за шестерку, и Александра уставилась на телефон: друг-криминалист обещал позвонить в половине пятого, если что-то обнаружится. Время пришло.

Иван Резников позвонил с небольшим опозданием, но голос его звучал, как всегда бодро и освежающе. Александра дала ему прозвище «Бриз», он ей «Пуля».

– Привет, Пуля. Как тебе новое дело? Интерес вызывает или слишком простое?

Александра улыбнулась прежде, чем ответить. Она всегда улыбалась, когда слышала его голос.

– Это ты мне ответь: простое оно или нет?

– Федоров считает, что надо искать жену убитого. Он видит здесь убийственную ревность.

– Убийственную ревность? У этих двоих были отношения?

– Этого никто не знает, мы даже личности еще не установили, – вздохнул Иван.

– У вас там что, перерыв на тортик?

– Хорошая шутка, но нет, работаем. Хотя от тортика я и не отказался бы. И от выходного. Как, кстати, твой?

– Читала, – ответила Александра, бросая взгляд на книгу. Триллер снова был на книжной полке. Он так и манил ее окунуться в выдуманную историю, но теперь она не могла себе позволить такой роскоши. Сначала дело.

– Какой? – поинтересовался Иван, легко представляя домашнюю библиотеку подруги. Она была известным книголюбом, он – в меньшей степени.

– Хайсмит. «Незнакомцы в поезде».

– И как?

Понять стоящая книга или лишняя в ее громадном собрании Александра могла, прочитав первые семь страниц. В данном случае прочитано было уже семьдесят, поэтому она не стала задумываться над ответом и произнесла:

– Обязательно куплю и другие ее книги, но сначала хотелось бы дочитать до конца эту.

– Слушай, у нас тут тоже та еще история: во-первых, женщина-подозреваемая вызывает у меня только вопросы, и я сомневаюсь, что она может быть убийцей. Во-вторых, я лично просмотрел блокнот, найденный на месте преступления, и, знаешь, там довольно странные записи.

Он замолк. Александра напряглась. Она чувствовала, как сердце начинает ускорять свой ритм и с нетерпением ожидала продолжения.

– Подожди минуту. Я зачитаю.

Она услышала перелистывание бумаг и с легкостью представила стол Бриза, заваленный документацией. Посмотрела на свой диван: бежевая обивка пряталась под листами, исписанными разноцветными чернилами.

– Ты еще тут?

– Да, Бриз, слушаю.

– Первая запись сделана четырнадцатого августа. Изначально сеансы проводились по воскресеньям. Последние три на этой неделе.

Она вытащила из длинного пенала красную ручку и на одном из листов сделала пометку.

– Зачитываю, – Иван откашлялся и добавил. – Меня эта запись заинтриговала.

– Читай.

– Сегодня я делаю вид, что мы не знакомы. Она ничего не подозревает и, похоже, верит. Ее беспокоит сон: разбитые стекла, шприцы, кадры из фильма о семейной паре. Пока все в порядке. У нее периодически возникают головные боли и провалы в памяти. Так и должно быть. Окружение работает как надо.

Иван снова закашлял. Александра переваривала полученную информацию. Дело становилось все интереснее.

– Ну как тебе, Пуля? Что скажешь?

– Действительно интригует. Читай дальше.

– Двадцать первое августа. Новый сон. Она видит больничную койку. Маленькую девочку с шариками, стойку с консервными банками, униформу кассирши. Все в порядке. Окружение работает.

Кашель.

– Продолжать?

– Да, но, Бриз, ты там не заболел?

– Успел простудиться. Сама знаешь какая сейчас погода. С утра было только пасмурно, а теперь ледяной ветер и уже мировой потоп.

Она улыбнулась:

– Тебе необходимо выпить витамин С и прогреть легкие.

– Да ладно, разберусь, но спасибо за заботу. Я продолжу?

– Тебе и самому становится интересно, не правда ли? – в голосе Александры проскочили нотки крайнего удовольствия.

Вместо ответа он продолжил читать:

– Двадцать восьмое августа. Ее тревожат ночные кошмары. Снится большой дом, детские крики, перевернутая машина, кровь на лобовом стекле, худой темноволосый мужчина. Надо сообщить боссу. Окружение работает.

Пауза. Иван ждал, пока подруга сделает свои пометки. Он слышал, как она перебирает ручки, и как шелестят листы.

– Босс. Интригует, – в ее голосе чувствовался азарт игрока, предчувствовавшего интересную партию. – Продолжай, Бриз.

– А дальше, Пуля, становится совсем интересно. Четвертое сентября. Пришла с головной болью. Попросила какую-нибудь таблетку. Мучают кошмары: шприцы, перевернутая машина, кровь на лобовом стекле, детские крики. Снова снился мужчина. Разглядела родинку на его плече. Память возвращается. Заплакала. Сказала, что во сне испытывала боль утраты. Не помнит коллег по работе. Окружение по-прежнему работает, но она перестала соглашаться на встречи.

Иван ощущал напряжение, витающее в воздухе. Дело становилось все запутаннее. Неожиданно ему показалось, что в отделе за ним наблюдают. Он отложил блокнот и осмотрелся по сторонам. Показалось.

– Ты здесь? – на другом конце провода проскочили нотки беспокойства.

– Да, продолжаю. Пятое сентября. Приснилась детская кроватка. Снова видит кадры из фильма о семейной паре. Испытывает необъяснимый страх. Головные боли усилились.

Иван сделал паузу и снова огляделся по сторонам. Чувство, что кто-то наблюдает не покидало.

– Пуля, я тут подумал. Может остальную информацию я сообщу тебе вечером? Сядем, поедим тортик?

Александра немного удивилась, но отказать другу не могла и ответила:

– С тебя тортик.