Рай социопата. Сборник рассказов

После похорон родственников как ветром сдуло. На девять дней приехал дядя Миша с парой теток и двумя своими сыновьями. Они оба были старше меня, я их видел второй или третий раз в жизни. Съездили на кладбище, потом посидели дома. Дядя Миша спрашивал, не собираюсь ли я разменивать квартиру и, вообще, как собираюсь жить. Намекал на то, что ему надо троих детей устраивать, – младшая пока учится, а вот старшим сыновьям неплохо бы в город переехать. Говорил, что родственникам нужно помогать. Я молча кивал, но ничего конкретного не ответил. Гости выпили, поговорили и разъехались. На сорок дней после похорон вообще никто не приезжал, по телефону только сказали, что из деревни уехать никак не могут, помянут сами, а мне дали инструкции, какие молитвы на могиле прочитать, как правильно в церковь сходить и каким святым сколько свечек поставить.

Мамины слова не выходили из моей головы. Я не выполнил ее последней воли. Поддался влиянию большинства, которое мою мать толком знать не знало. Приехали и уехали. На могилу потом кроме меня даже никто не ездил. А я ездил и просил без конца прощения за свою слабость, за то, что в очередной раз не решился. Ведь я, как ближайший родственник, выбирал между кремацией и захоронением. И выбрал я то, что сказали. Как же я себя ненавидел!

Со временем, я смирился, надеясь, что маме уже все равно. Думаю, она больше из-за денег переживала, а деньги – это наживное, как-нибудь накопятся. Да и не по себе мне было от одной мысли, связанной с кремацией. Какого это – стоять возле печей и ждать, пока вынесут прах твоей сожженной матери? Действительно, ритуалы все эти ужасны и противны.

Спустя некоторое время я уволился с завода и стал пробовать себя в других профессиях. Несколько раз по объявлениям я приезжал на собеседования, где оказывалась пара десятков таких же, как я. Мы по очереди заходили в кабинет, рассказывали о своей жизни все, как на исповеди, после чего каждому обещали перезвонить и отпускали. Мне не перезванивали.

Однажды я приехал на странное собеседование, где оказалось около ста человек. Трое зализанных парнишек, одетых в идиотские пиджаки и белые рубашки с галстуками, собрали нас в небольшом арендованном актовом зале и прочитали лекцию об их сказочно богатой компании, которая занимается как бы всем и вроде бы ничем. По крайней мере, я так и не понял, чем они занимаются – каким-то консалтингом или дистрибьютингом. Они трясли позолоченными часами, ключами с логотипами «БМВ» и рассказывали, как сотрудники их фирмы красиво живут, общаясь с элитой и летая в командировки на морские побережья. Проболтав об этом около часа, молодые люди сообщили, что для трудоустройства к ним нужно пройти курс обучения, за который необходимо заплатить. Сумма была весомая, но не такая уж и большая, для меня равная корзинке магазинных продуктов на неделю. Я представил себя успешным топ-менеджером крупной компании, разъезжающим по дорогим отелям на пляжах Карибского залива, и мне это понравилось, поэтому я смело заплатил.

Через неделю я посетил первый семинар. В течение сорока минут один из той троицы рассказывал мне и еще паре десятков будущих бизнесменов о том, как нужно верить в себя и не сдаваться на пути к своей цели. После лекции он заявил, что с каждым из нас свяжется специалист из отдела кадров их успешной организации, а также предложил посетить вторую часть курса, заплатив за нее в два раза больше. Молодой человек заверил, что чем больше соискатель будет обучаться, тем больше вероятность того, что ему предложат более высокооплачиваемую должность в компании, и что все деньги, которые мы платим за обучение, – это не траты, а инвестиции в наше будущее.

Денег у меня на тот момент не было, и я не стал ходить на последующие курсы. Ждал звонка из отдела кадров. Звонка так и не последовало. Видимо, нашли более достойных. Зато у меня на руках остался сертификат об успешном прослушивании какого-то там курса, распечатанный на цветном принтере.

С этим сертификатом я пробовал работать продавцом в салоне сотовой связи, подсобным рабочим в фастфуде, курьером, распространителем рекламы, но нигде не получал ни достойной зарплаты, ни удовольствия от своей деятельности. Люди вокруг вели себя отвратно, дружного коллектива нигде не было: каждый сам по себе, каждый самоутверждался за счет принижения других. Я тоже отвратный, сам себе стал противен.

Новая двухкомнатная квартира, в которой я остался один, меня уже не так радовала, как раньше. Там и тараканы быстро завелись – жильцы их привезли вместе с вещами из старых хрущевок. И все же, жить там было лучше, чем в том страшном, обросшем плесенью, трехэтажном вонючем домишке. В новой квартире я любил проводить время на балконе, – в старой у нас и лоджии-то не было, да и со второго этажа смотреть было не на что. Теперь я жил на девятом. С балкона хорошо были видны окрестности, а по вечерам – звездное небо, сливавшееся с разноцветными огнями города.

На балконе я часто курил: так и не смог бросить. Теперь сосед, который раньше меня мотивировал вести здоровый образ жизни, жил черт знает где. Все соседи по подъезду, окружавшие меня раньше, оказались далеко. Иногда я вспоминал некогда пугавшего меня Валиного мужа. Как он там – живой или нет? Такие обычно долго живут. Курят, пьют, бездельничают, питаются всякой дрянью и переживают хороших людей, таких, как моя мама, например. Я не сразу понял, почему так происходит. Такие, как Валин муж, с рождения крепкие и выносливые, им организм позволяет так жить, пока другие, менее устойчивые, вынуждены себя ограничивать. Ни черта не справедливо!

Правильно питаться и вести здоровый образ жизни в крупных городах довольно проблематично. Хочешь питаться полезной едой – готовься переплачивать. У нас в городе в то время открылась сеть продуктовых магазинов «Алфавит вкусного Билла». Там были качественные, но безумно дорогие продукты, и люди там закупались, соответственно, состоятельные. Я в эти магазины заходил за сигаретами, потому что табачная продукция была везде в одну цену. В «Алфавите вкусного Билла» я чувствовал себя богатым и успешным. Там была атмосфера, располагающая к ощущению комфорта и собственного превосходства: просторные залы, все чисто, аккуратно, никаких запахов, персонал улыбается тебе, чуть ли не в ноги кланяется, когда мимо проходишь. И покупатели там интересные – одеты опрятно, ведут себя спокойно, никто не галдит и не суетится. Валин муж вряд ли бы заявился в такое место за очередной бутылкой водки.

В один из пятничных вечеров я зашел в «Алфавит вкусного Билла», располагавшийся недалеко от дома и, как обычно, прогуливался вдоль рядов, делая вид, что ищу какой-то особый товар. В тот день я встретил Марка. Он шел мне навстречу с тележкой для продуктов. Мой бывший одноклассник сильно изменился: я едва узнал его и даже не решился поначалу поздороваться, ведь это мог оказаться просто похожий человек.

– Марк, – тихо сказал я, чтобы проверить его реакцию.

Человек сразу же повернулся ко мне лицом. Это точно был он – возмужавший, подросший, с иголочки одетый красавчик Марк.

– Привет, одноклассник! Вспомнил? – залебезил я.

– Привет, – улыбнулся он.

– Это я, Леха. Помнишь?

– Да помню, узнал. Как дела?

– Нормально! Живу здесь рядом. Ты тоже?

– Не, мы на дачу едем, заскочили за продуктами по пути.

– Ну, ты как вообще? Где работаешь?

– В IT-сфере. Приложения пишем для мобильных устройств.

– Ясно.

Я думал, что еще сказать, но ничего не приходило в голову. Марк всем своим видом показывал, что спешит. Неудобно было его задерживать. Я обменялся с ним номерами телефонов и пошел за сигаретами, но решил, что произведу таким образом на Марка гнусное впечатление. Он приобретает продукты в таком дорогущем магазине, а я брожу здесь, изображая из себя успешного богатея, чтобы потом купить на кассе дешевые папиросы. Я схватил пустую корзину и пошел по рядам, собирая случайные упаковки с продуктами, которые попадались на глаза. Марк же, попрощавшись со мной, ушел на кассу, по пути закинув в тележку пару пакетов молока, пачку сосисок и багет. Я дождался, пока он выйдет на улицу. Там Марк подошел с пакетами к черному новенькому внедорожнику, возле которого его ждала молодая симпатичная девушка и мальчик лет трех, – видимо, его семья. Когда они уехали, я поставил корзину со случайно собранными продуктами на пол и пошел к кассам за проклятыми сигаретами.

В тот вечер я вернулся домой в дурном настроении. Сбросив с себя пропахшую потом и куревом футболку, я рухнул на кровать и уставился в белый потолок. На нем я заметил небольшую трещину в углу у окна. С момента постройки дома едва прошел один год, а он уже трещал по швам.

Я размышлял о том, что неплохо было бы дружить с Марком, – все-таки он человек, судя по всему, довольно успешный и самодостаточный во всех направлениях, у него было чему поучиться. Жаль, что наши пути с ним разошлись. Все не с теми, с кем надо, я дружил. Теперь и друзей-то нет. Все разбежались кто куда. Я бы хотел дружить с такими, как Марк. Проблема была в том, что таким, как Марк, не интересны такие, как я, – у нас им учиться нечему. Я Марку так и не звонил потом и не писал. И он мне тоже.

***

Солнце скрылось за горизонтом, продолжая освещать засыпающий город лишь своим отражением от Луны. Небо затянуло облаками, скрывшими от меня свет далеких звезд. Опершись локтями на карниз балкона, я долго смотрел вниз на опустевшие улицы, погрузившиеся в темноту. Мне хотелось выйти из дома. Неведомая сила тянула меня спуститься вниз, немедленно покинув бетонную коробку, в которой я, скорее всего, проведу всю свою последующую жизнь, беспорядочно меняя женщин и никчемную работу. Эта квартира некогда была моей заветной мечтой, а теперь я в ней состарюсь и максимум, чего добьюсь, – оставлю ее своим детям. Она станет им такой же тюрьмой, как для меня в свое время трехэтажный барак с орущим алкашом на верхнем этаже. Мама всю жизнь пыталась стать частью этого города, а я бегу из него. Мне тесно здесь.

Вернувшись в комнату, я накинул на себя футболку и вышел из квартиры. На моем этаже мерцала лампа. Лифты не работали, хоть и были новые. Мне никогда не нравились эти новые лифты, пусть внешне они и выглядели современно. В старых домах были куда надежнее, двери там закрывались сразу после нажатия на кнопку и открывались тут же по приезду на этаж, а эти – пиликают без конца и открывают двери очень долго. Датчика веса в них нет, да еще и застревают постоянно. Вроде технологии идут вперед, а качество становится все хуже и хуже. Люди меняются в том же направлении: за прошедший год стены моего подъезда уже были исписаны маркерами, а полы обляпаны жвачками. Скоро он уже ничем не будет отличаться от тысяч других подъездов в старых домах.

Решил спуститься пешком. Я открыл скрипучую шпоновую дверь, ведущую на лестницу, откуда мне в нос ударил резкий тошнотворный запах. На полу лестничного проема лежали двое бездомных. Они спали на кусках картонных коробок, перекрыв своим лежбищем проход. Лица их и руки были опухшие. Один мерзко храпел, второй пускал слюну. Рядом стояла пустая бутылка из-под дешевой водки, и лежал целлофановый пакет с неизвестным мне содержимым, скорее всего – с пожитками бомжей или их едой. Сначала я хотел пнуть бродяг ногой и прогнать, но решил, что если они начнут подниматься, неприятного запаха только прибавиться. Мне они не мешают, на лестницу я курить не хожу, так что ни к чему было связываться. Чуть дыша, я перешагнул одной ногой спящих бездомных, стараясь не разбудить их. Когда я оказался над ними в позе с широко расставленными ногами, один из них, поморщившись, открыл глаза. Его пустой взгляд проходил сквозь меня, куда-то в потолок. Он даже не понял, что происходит, поэтому снова закрыл глаза и продолжил храпеть. Я перекинул через бродяг вторую ногу и тихонько спустился по ступенькам на лестничный пролет ниже. Там было очень темно. Единственная небольшая лампа с треском мерцала тусклым синеватым цветом. После сдачи дома в эксплуатацию новоявленная управляющая компания заменила все люминесцентные лампы маленькими дешевыми плафончиками, излучавшими неоновый мрак, словно в туалете какого-нибудь наркоманского развлекательного клуба или как в фильмах ужасов. Спускаясь сквозь трескучие вспышки, я смотрел под ноги, чтобы не наступить на что-нибудь малоприятное, например, на шприцы, но пока на моем пути наблюдались лишь окурки и следы от плевков.

На восьмом этаже никого не было, лампа там горела ярче и совсем не мерцала. Сквозь тишину, наполнявшую этаж, я слышал лишь эхо своих легких неторопливых шагов. На площадке было довольно чисто и уютно, лишь похабная надпись, небрежно нанесенная на стене баллончиком краски, портила всю картину.

На седьмом этаже стояли двое мужчин лет тридцати – сорока: в наше время сложно определить возраст людей. Они дымили сигаретами в открытое окно и болтали. Заметив их, я вспомнил, что забыл пачку с куревом дома, но возвращаться не стал. Курить, на удивление, не хотелось. Еще не хотелось выглядеть глупо перед этими двумя, как будто я, увидев их, испугался и пошел назад. Не хотелось привлекать к себе внимание. Столько лет прожил, а все переживаю за чужое мнение о себе. Впрочем, зря я волновался, – мужчинам до меня никакого дела не было. Они даже не прервали разговор и не посмотрели в мою сторону. Один из них увлеченно рассказывал какую-то историю про их общего знакомого, а второй, смахивая пепел в пустую консервную банку с этикеткой «Свинина», одобрительно улыбался, периодически кивая головой.

Я обошел курильщиков и проследовал через пролеты седьмого и шестого этажей, где ловко перепрыгнул сначала через кучку дерьма, а затем – через высохшую лужу рвоты. Здесь же, в лужах разлитого вонючего пива, были разбросаны осколки разбитой бутылки.

Когда я оказался на пятом этаже, стало намного светлее: из окна на лестницу пробивался утренний солнечный свет. Это было довольно странно, так как я вышел из дома поздно вечером. Но я ничуть не удивился, подобные скачки времени меня уже не настораживали. Порой я проживал несколько недель и не помнил, чем занимался все эти дни: где был, с кем разговаривал, когда ложился спать. Иногда я забывал, выключил ли свет, закрыл ли дверь, – возвращался и не помнил, для чего вернулся. Жизнь на автопилоте.

Внизу на лестнице было шумно. Мужские и женские голоса задорно смеялись и галдели. Я спустился на четвертый и обнаружил источник шума, – здесь совершался свадебный ритуал выкупа невесты. Молодой жених в отутюженном костюме вместе со свидетелем, обернутым в красную ленту поверх белоснежной рубашки с мокрыми подмышками, исполняли какой-то нелепый танец под дружный гогот аплодирующих им людей. Стены были обвешаны разноцветными лентами, воздушными шарами и всевозможными плакатами, используемыми для конкурсов. Каждое из испытаний заканчивалось, как правило, одним и тем же, – свидетель жениха платил свидетельнице и ее расфуфыренным подружкам деньги. Давать старался поменьше, а когда они начинали стыдить его, добавлял. Протиснувшись сквозь толпу людей, занявших два пролета лестницы, я продолжил свой путь вниз.

Вот навстречу мне попалась пожилая женщина. Тяжело вздыхая, она тащила в руках два объемных пакета. Остановившись в пролете между этажами, женщина поставила пакеты на пол и уставилась в стену, восстанавливая дыхание.

– Вам помочь? – спросил я.

– А? – вздрогнула женщина, обернувшись.

Ничего не ответив, она набрала воздуха в легкие, ловко подхватила пакеты и на выдохе подняла их, продолжив шагать наверх.

На ступеньках второго этажа, прижимаясь друг к другу плечами, сидели парень и девушка лет четырнадцати. Они уткнулись лицами в мобильные телефоны. Девушка строчила двумя большими пальцами текст, а парень играл в какую-то игру. Подростки не обращали внимания ни на меня, ни друг на друга. Я обреченно выдохнул и протиснулся между ними, случайно задев ботинком локоть парня, но он даже не поднял голову: не желал связываться, либо был слишком увлечен своей игрой.

Вот и первый этаж. Здесь я встретил уборщицу. На ней был синий халат, голова обмотана платком. Окунув тряпку в ведро с водой, она накинула ее на швабру и вошла в грузовой лифт. Тяжело дыша, пожилая уборщица принялась размахивать шваброй по полу лифта, ударяя ее краями по металлическим стенкам. Двери лифта настойчиво пытались закрыться, и уборщица, ворча себе что-то под нос, останавливала их, подставляя свою ногу. Какая неблагодарная работа – каждый раз убирать плевки, дерьмо и мусор за людьми, которые привыкли превращать свой собственный дом в помойку.

– Лифты уже работают? – спросил я уборщицу, когда проходил мимо.

В ответ она сердито что-то буркнула, даже не посмотрев в мою сторону, после чего вышла из лифта и, сбросив тряпку со швабры, склонилась над ведром, принявшись полоскать ее в почерневшей от грязи воде.

На первом этаже было очень темно, окон здесь не было: освещался он только от трех небольших ламп, одна из которых давно уже была разбита вместе с плафоном. Я сделал несколько неуверенных шагов по ступенькам, ведущим к выходу, и оказался возле широкой металлической двери, отделявшей меня от улицы. Палец на кнопку – запиликал магнитный замок. Я оттолкнул дверь ладонью. В глаза мне ударил утренний свет. Такие добрые, ласковые лучи и приятная прохлада бывают лишь на заре. Мне понравилось это безмятежное, ласковое ранее утро. Солнечный свет окутал меня с ног до головы, так, что я стал ощущать себя полноценной частицей этого мира, его закатов и рассветов, океанов и материков, животных и птиц, а также звезд и галактик.

Я остановился на несколько секунд и взглянул в оставшийся позади сумрак подъезда. В нем едва уже был различим силуэт уборщицы, продолжавшей намывать полы. Какой-то мужчина в брюках, помятой рубашке и с портфелем в руке выскочил вдруг из темноты подъезда и пробежал мимо меня: видимо, спешил на работу. Дверь со скрипом стала закрываться. Я повернулся обратно к солнечному свету и продолжил шагать вперед. Лучи становились все ярче и ярче, а заботы и волнения растворялись в небытие. Веди меня, Солнце, я иду за тобой.

Оскорбление чувств идиотов

У поэтов осень всегда связана с порой одиночества, тоски и непреодолимой грусти. Идеальное время года для размышления о вечном, ковыряния в себе и поиска смысла жизни. Вселенская грусть, разлука, ностальгия о бесследно ушедших годах и снова третье сентября… Музыканты и писатели веками прикладывали немало усилий, чтобы представить время листопада в умах людей как невыносимую депрессуху. Начитаешься их стихов про осень и ночь да романов про осенние ночи и хочется сразу сесть под березкой, выпить рюмашечку и, глядя на улетающие вдаль стаи птиц, размышлять о вечном.

Величественная красота опавших листьев предвещает наступление холодов, ранних закатов и выпадение первого снега. Действительно, в ней кроется малая нотка вселенской печали, но пока время зимы еще далеко, разве нельзя радостно побродить по ярким коврам, заботливо созданным природой и забавно шуршащим под ногами? А погрустить и летом можно. Так считал Карл. Он любил посещать городской парк в свободное от работы время. Парк находился недалеко от его дома, и в летнее время, когда солнце садилось поздно, Карл, возвращаясь с работы, частенько прогуливался по его аллеям, а после располагался на одной из скамеек, если таковые были свободны, чтобы почитать книгу.

Карл был одиноким мужчиной в годах, слегка упитанным, интеллигентным и в меру воспитанным. Старый кот, проживавший с ним, любил зиму. Зимой хозяин возвращался домой раньше, предпочитая читать книги за чашечкой горячего чая в его компании.

Осенью в парке по вечерам было уже довольно прохладно и темно, что совсем не располагало к чтению. В такое время года Карл предпочитал приходить сюда лишь по выходным или в будние дни, во время отпуска. Последнее было для него, пожалуй, самым предпочтительным, так как в дневное будничное время в парке было малолюдно, что создавало благоприятную атмосферу для уединения на свежем воздухе, позволяющую полностью погрузиться в литературный мир художественных или исторических произведений.

В один из воскресных дней, выдавшихся весьма солнечным и теплым, Карл пристроился на одной из своих любимых скамеек и открыл только что купленный в книжном магазине твердый переплет. Перед тем, как начать читать, он прислонил открытую книгу к лицу и вдохнул полной грудью приятный для любого искушенного читателя запах свежей типографской краски. Страницы переплета заманчиво хрустели в руках и были готовы разделить с их владельцем все вложенные в них автором знания и мысли. Однако насладиться чтением в тот вечер Карлу помешал раздавшийся вдруг поблизости голос незнакомца:

– Слышали последнюю новость? Земля на самом деле не круглая, она плоская!

– Вы ко мне обращаетесь? – спросил в недоумении Карл, оторвавшись от книги и подозрительно взглянув на незнакомого молодого человека, который несколько минут назад подсел к нему на скамейку.

– Подумать только, столько веков нас дурачили, – продолжил внезапный собеседник, проигнорировав заданный ему вопрос.

Карл с недоверием осмотрел незнакомца. На нем был бежевый осенний плащ, коричневые брюки, старые потертые ботинки, а голову покрывала кепка восьмиклинка. Незнакомец был очень худой, и по голосу, а также вытянутому гладко выбритому лицу, местами заполненному морщинками, сложно было определить его возраст. Ему могло оказаться как двадцать, так вполне и сорок лет. Карл решил, что это один из городских сумасшедших, страдающих осенним обострением и гуляющих по паркам с целью восполнения дефицита общения, поэтому он демонстративно отвернулся от нарушившего его покой странного гражданина и вернулся к чтению.

– Вот вы думаете, что она круглая? – не унимался незнакомец.

– Послушайте, уважаемый, – серьезным голосом произнес Карл. – Мне абсолютно не интересны ваши доводы. Я не знаком с вами и не желаю знакомиться. Прошу не мешать мне и оставить в покое.

– То есть вы не верите, что она плоская?

Карл тяжело выдохнул и собирался уже было подняться, чтобы перейти на другую скамейку, но в разговор внезапно вступила женщина, проходившая мимо:

– Кто плоская? Вы о Земле говорите? – спросила она, почему-то адресуя свой вопрос Карлу.

– Мы ни о чем не говорим, я ухожу, – ответил он.

– А ведь знаете, в этом что-то есть, – добавила женщина. – Я тоже читала про этот обман. Земля вполне может быть плоской, ведь раньше так всегда и считали!

«Что она несет?» – недоумевал Карл. Он подметил, что женщина была хороша собой, вполне прилично одета, выглядела весьма опрятно и совсем не была похожа на сумасшедшую. Миловидная незнакомка была младше Карла лет на десять, а ему шел уже пятый десяток. Он уже имел неосторожность обжечься в личной жизни, результатом чего стал развод после двадцати лет брака. Успев познать в полной мере страсть, любовь, ненависть и равнодушие, Карл, как и его бывшая жена, давно уже смирился с одиночеством и не питал иллюзий на счет шаблона счастливой семейной жизни «до гроба». Разведенные супруги оставляли надежду лишь на благополучие двух своих уже повзрослевших детей, с которыми Карл продолжал поддерживать отношения. К женщинам он теперь относился холодно и с опаской, но эта внезапно возникнувшая мадам показалась Карлу весьма милой и притягательной. Давно он не испытывал таких чувств к противоположному полу. Одно его очень сильно смутило, – почему она сомневается в том, что Земля круглая?

– Все правильно, – обрадовался незнакомец, привстав со скамейки и жестами рук предлагая женщине присесть. – Раньше люди были умнее, они все правильно понимали и руководствовались мудростью своих предков, которая сохранялась веками от самых первых людей.

Женщина, увлеченно слушая незнакомца и не отрывая от него удивленного взгляда, присела на скамейку рядом с Карлом.

– О чем вы говорите? – вступил в диалог Карл, не понимающий, как такая симпатичная, на его взгляд, и не глупая с виду особа может верить в подобную чушь.

Дама весьма приглянулась Карлу, и его охватила внезапно нахлынувшая ревность и негодование от проявленного ей интереса к незнакомому сумасшедшему. Женщина, затаив дыхание, следила за их диалогом. Карл продолжил:

– Учеными давно доказано, что Земля имеет округлую форму шара. Это знают все люди в мире уже как несколько веков!

– Прям таки округлую? Вот как шарик?

Незнакомец надменно улыбнулся и широко расставил руки в стороны, изображая, таким образом, невидимый шар.

– Не совсем как шарик, скорее овальную, но ближе к округлой.

– Вот видите, вы сами точно не знаете!

Карл осмотрелся по сторонам. На секунду к нему закралась мысль, что все происходящее – чей-то глупый розыгрыш, и сейчас его снимают на скрытую камеру. Мимо скамейки, вокруг которой разгорелся нешуточный спор, торопливо проходила мама с ребенком, навстречу ей шагала влюбленная пара, а метрах в пятидесяти, блуждая меж деревьев, пожилой мужчина выгуливал собаку. В парке было малолюдно. Никто не обращал на Карла и его собеседников никакого внимания, разве что ворона, сидевшая на фонарном столбе, возвышавшемся над скамейкой.