Криптия

Однако, родившись на исходе войны, Керавн и впрямь серьезно интересовался ее событиями – не в том виде, в каком они изложены в официальных хрониках. Что ж, он застал достаточно очевидцев. Они, разумеется, тоже врали, как им и подобает, но из этого вранья можно было извлечь нечто любопытное. Однажды он даже беседовал с солдатом из тех легионов, что Данкайро прогнал под ярмом, а потом отпустил. Он-то отпустил, а император Матанга велел казнить каждого десятого из них за трусость, а остальных отправил на каторгу.

Так вот, старый каторжник рассказывал, что страшнее всего в Данкайро Воителе был его тихий голос.

Керавн и от других слышал, что тот никогда голоса не повышал. Одни говорили – сорвал, с юных лет отдавая команды, другие – что у него были слабые легкие. Он вообще, мол, слаб здоровьем был, и если б не ходил старший брат Шагара в те поры под отцовским проклятием, не получил бы Данкайро бунчук военного вождя Степи.

Впрочем, умер Данкайро не от легочной болезни, а от ран, полученных при взятии Димна.

Если он умер.

Ладно, все это к делам нашим насущным отношения не имеет. Кажется.

А вот что имеет…

– Высокочтимый господин консул. Может, уже перестанем ходить вокруг да около? Я, конечно, понимаю, что наши беседы имеют большую познавательную ценность, но ведь они ставят себе целью подогреть мое любопытство, не так ли? На медленном огне, поэтически выражаясь. И подогрели ведь. И будь я годами помоложе, меня, наверное, сейчас в Димне бы уже не было. Рванул бы по следам, пусть и давно остывшим. Но в мои лета одного любопытства недостаточно. Да и вам тоже. Так что извольте, господин Монграна, изъяснить мне – что вам от меня нужно и что мы оба с этого будем иметь?

– Вы, помнится, уверяли меня, что, хотя всю жизнь тяготели к магии, из-за отсутствия необходимого дара вынуждены были остаться теоретиком. А если бы вы получили возможность… перейти к практике.

Если б Керавн заявил: «Так не бывает!» или, наоборот, сразу ответил согласием, консул счел бы, что даром тратил время. Но доктор сказал:

– Значит, вы тоже пришли к выводу, что магический дар можно передать.

– Не сам пришел… меня привели некоторые документы.

– Почему же вы сами не воспользовались этой возможностью?

– Потому что мыслю трезво. Вы подготовлены к тому, чтобы принять… это наследство, я – нет. Если я попытаюсь это сделать, магия меня просто убьет. А вы знаете, как от этого защититься. Если вы ответите согласием, я не вытащу дар из ящика стола и не вручу его вам. Придется еще долго искать и предпринимать различные действия. Я при своей должности такого позволить себе не могу. И главное – относительно выгоды. Свою выгоду, полагаю, вы понимаете сами. Но суметь распорядиться полученным даром, получить от него практическую пользу… навряд ли это в вашем характере. Мне нужно, чтоб пользу получил Димн. Чтобы росло его процветание, чтобы он мог обороняться от врагов. Пример Нимра показывает, что город, находящийся под защитой магии, вполне может этого достигнуть. Не скрою, и я сам намерен кое-что получить от процветания Димна. И политическую и материальную выгоду. Такой расклад: вы защищаете город, я защищаю вас. От всяких неприятностей. А вы работаете в свое удовольствие, используя новые возможности, но не забываете при этом и про Димн.

– Звучит заманчиво. Настолько заманчиво, что поневоле начинаешь думать, сколько ловушек скрывается за этой приманкой.

– Вас это пугает?

– Только дураки ничего не боятся. Я, смею думать, не дурак. Но кто не рискует, тот не выигрывает. А я привык рисковать. И вы тоже рискуете. Я ведь могу обмануть вас. Ответить согласием, уехать в бывшее пограничье и не вернуться.

– А с чего вы взяли, почтенный доктор, что вам придется туда ехать?

– Оскорбляете, господин консул. Иначе с чего была поведана увлекательная история про гибель Скерри в некоей пограничной гостинице. Несомненно, получение наследства как-то связано с этими событиями и, полагаю, с этой местностью. Опять же, в своей прочувствованной речи вы только что упомянули, что «придется долго искать». Ну не в Димне же вести эти долгие поиски, иначе бы вы все сами давно нашли.

– Очевидно, данный пассаж следует рассматривать как согласие заключить сделку.

– В изустном виде – да. А в письменном – ума не приложу, как вы это собираетесь оформить. А вы ведь без письменного контракта не обойдетесь, насколько я вас знаю. Так и сформулируете: «Доктор Керавн, буде обретет магический дар, обязуется поставить его на помощь Димну, а городское самоуправление защищает его от имперских властей»?

– Все шутите, почтеннейший доктор. Запишем примерно так: я предоставляю финансовое обеспечение для экспедиции. Потому что в одиночку вы ведь не поедете, понадобится хоть небольшая, но охрана. Пусть сейчас и вышло замирение, но в тех краях следует путешествовать с осторожностью. Да и припасы вам понадобятся, вы же, со своей стороны, контракт можно будет представить не только городскому самоуправлению, но и столичным проверяющим, если таковые вдруг заявятся.

– Вас, стало быть, беспокоит моя безопасность?

– Разумеется. Ваша безопасность – это удачное вложение капитала …

В то время, как доктор Керавн вспоминал свою беседу со старым каторжником, у человека с внешностью каторжника молодого были свои заботы. Латрон несколько окреп в последнее время, но повязку доктор снимать еще не разрешал. Это, вкупе с ежиком слегка отросших белобрысых волос, красы ему не добавляло. Но на улице никто от него не шарахался. В припортовых кварталах он со своими свежими шрамами и впрямь сошел бы за красавца – не клеймёный, уши не резаны, глаза, руки и ноги есть. Да и заикаться он почти перестал, так что за словом бы в карман не полез. Шел он, правда, не по той улице, где таких клейменых и безухих толпами повстречать можно, а по вполне пристойной, пусть и близкой к гавани. Здесь располагались купеческие конторы и лавки, торгующие необходимым морским гостям товаром. У одной из лавок, где над дверью поскрипывала закрепленная на шесте доска с двумя намалеванными перекрещенными мечами, Латрон и остановился. Мечи обозначали не благородный герб владельца, а вывеску оружейника. И, глядя на вывеску, Латрон задумался – зайти или нет.

В прежние времена, когда денег у него не водилось, Латрон не посовестился бы подломить лавку, если б пришла нужда. Несмотря на то, что был знаком с хозяином. Но сейчас Латрон был при деньгах. Как известно, ополченцы за службу платы не получали. Но казначей ополчения выдал ему немалую сумму. Сказано было, что это награда за заслуги в войне и за почетное ранение. Вообще-то выплату можно было рассматривать и как выходное пособие – Латрон принял это к сведению. Кроме того, он предполагал, что распоряжение о выплате исходит от консула – на расходы перед предстоящей экспедицией. А раз так, почему бы не потратить деньги на то, на что они предназначены. Разумеется, степные предки Апеллы-Латрона не поняли бы, зачем покупать то, что можно добыть грабежом. Но предки сами по себе, а Латрон сам по себе. Что бы о нем ни говорили, деньги его не привлекали. Он достаточно прожил в городах, чтоб понять, что они значат. По правде, нынче это поняли и многие чистокровные кочевники, а не только полукровки вроде Латрона. Эти кусочки металла, что круглые, что квадратные, оставляли его равнодушным. Но вот то, что в них измерялось, – не всегда. Оружие, например.

Оружие у Латрона было. Но что-то подсказывало ему, что использовать все, добытое во время войны, в предстоящей поездке – неправильно. И вдобавок Латрон, как большинство молодых мужчин, просто не мог устоять перед возможностью полюбоваться новым оружием, даже без намерения приобрести. И он шагнул внутрь.

Здешнего хозяина звали Будзиг, Латрон знал его еще с довоенных времен. Будзиг свое дело по торговле оружием не унаследовал, как многие здешние купцы, а завел сам. Объездил все побережье, торгуя на ярмарках, не боялся дорог в пустошах и, уже будучи немолодым, открыл лавку в Димне. Клиентура у него была обширная и многообразная – это было видно и по различному оружию, выставленному на продажу. Самого хозяина рядом с товаром сейчас не было – только приказчик. Он вздрогнул, увидев Латрона, вскочил, не иначе, собираясь звать на помощь, затем узнал его и, успокоенно выдохнув, снова плюхнулся на табурет. Нахваливать товар и показывать новинки не стал. Понимал, что этот парень сам разберется, что к чему. А дохода большого от него все равно не дождешься – так стоит ли глотку рвать?

Латрон осмотрел выложенные на прилавке мечи – исключительно, чтобы полюбоваться, он не видел здесь ничего подходящего для себя. Наверняка у Будзига есть и получше, только такой товар он для всеобщего обозрения не выставит. А Латрон не станет за ним гоняться – он не вождь и не имперский высокородный, ему не драгоценность среди оружия надобна, а что поудобнее.

Затем он переместился к прилавку с луками и арбалетами. Арбалеты его не привлекали, а вот луки… В ополчении Латрон считался отличным стрелком. По меркам степняков – не ахти каким. Как говорили его родичи, это из-за того, что ранние годы он провел в усадьбе отца и упустил лучшее время для обучения. Но теперь, похоже, он не будет хорошим стрелком и по городскому счету – как он и признавался консулу. Когда он пристально смотрит вдаль, то в глазах все сливается и голова начинает кружиться. А ведь в Степи без этого пропадешь. Если он собирается сопровождать Керавна, то надо сызнова тренироваться. Может быть, лучше не с тяжелым луком, который был у него в ополчении, а таким, какими пользуются степняки – здесь они имеются…

Эти размышления прервал появившийся из задней комнаты хозяин лавки.

– Латронище! Вот ты-то мне и нужен! – радушно провозгласил он.

– И всем-то я нынче нужен… – пробормотал Латрон, поворачиваясь, чтоб оказаться с торговцем лицом к лицу. Лицо это, впрочем, больше напоминало морду большой благодушной собаки. С тупым носом, круглыми глазами, крупным ртом и опущенными брылами. Латрон этим благодушием нисколько не обманывался. У подобного пса улыбка, обнажающая зубы, мгновенно сменится оскалом, и челюсти перемолотят кости противника в пыль.

– Не всем, – ухмыльнулся Будзиг. – Говорят, тебя из ополчения ушли, герой ты наш…

– Что за городишко этот Димн, делать тут больше нечего, как обо мне сплетничать.

– Есть тут дела, и в Димне, и подальше. Пошли-ка, познакомлю тебя кое с кем.

Будзиг двинулся в комнату позади прилавка, где принимал доверенных клиентов, Латрон – за ним. Он предполагал, что хозяин хочет вовлечь его в какое-то противозаконное предприятие, которых не чурались оба. И если это не помешает планам Латрона, то почему бы и нет?

Увидев человека, коротавшего время за кувшином пива, Латрон несколько удивился. Но не сильно.

Он знал, что Будзиг ведет дела с Похитителями Людей. Связи эти завязались у торговца еще в молодости, когда он странствовал по пустошам, и продолжались много позже. Он помогал налетчикам сбывать в городе награбленное и рабов и поставлял им оружие. Латрону в голову не приходило донести об этом Грау. Такой это город – Димн, такие здесь обычаи. Но в последнее время прежним сделкам воспрепятствовала война, и у Будзига несколько сменилась клиентура. Тот, кто сидел за столом, был явным уроженцем Лунных островов. В порту Димна стояло три корабля оттуда, и этот молодчик, надо полагать, явился с одного из них.

Моряки с Лунных островов были известны как наемники, нанимавшиеся в охрану торговых караванов, но прежде всего – как пираты. В последние десятилетия они и сами принялись за торговлю и в Димн приходили не грабить, а торговать. Что вряд ли мешало им совмещать ремесла и грабить в других краях.

– Вот, Техом, тот парень, о котором я тебе говорил, – сказал Будзиг. – Вроде как родственник твой. И то – похожи вы…

Нынешнее население Лунных островов составляли потомки степных кланов, не смирившихся с правлением Шагары и покинувших Степь. В большинстве своем они принадлежали к народу Тогона, так что моряка, если не придираться строго, и впрямь можно было счесть родичем Латрона. Однако похожими они могли показаться лишь на взгляд горожанина. На самом деле различий было больше, чем сходства. И не в том дело, что Техом был лет на пятнадцать старше. Он был выше ростом и шире в кости. Островитяне по большей части крупнее своих степных сородичей, почему оно так получилось, демонам ведомо, может, потому, что пересели с коней на корабли. Волосы у него были почти белые, глаза голубые. На щеках и лбу у него были татуировки, изображавшие луну новую, полную и умирающую. Но степняки так лица себе не украшали. Причем новшество было порождением приверженности традициям. Если нынешние жители Степи порой принимали чуждые верования, исповедовали старую веру в Лунную Хозяйку. Только в Степи она была, помимо прочего, богиней рек и источников, а у жителей островов стала госпожой моря. И выходившие в море всячески стремились показать свою преданность ей.

– Я штурман с «Виверны», – сказал Техом. По-димнийски он говорил лучше, чем другие островитяне, которых прежде приходилось встречать Латрону. – А ты кто таков?

– Можешь звать Апеллой, можешь – Латроном, а о прочем тебе наверняка хозяин наплел…

– Ну, так выпьем же за знакомство!

Никто не возражал, и Будзиг разлил пиво по кружкам. Принципов у него было мало, но среди немногих имевшихся был такой – за деловыми разговорами ни вина, ни медовухи, чтоб не отвлекаться. Только пиво.

Техом осушил кружку и внезапно перешел на степное наречие.

– А ведь ты, парень, гохарай.

Если этим он рассчитывал ошарашить Латрона, то ошибался.

– А ты, видать, из шаманов, раз сразу приметил.

– Нет. Просто если степняк может жить в городе и не худо ему от этого, он либо сволочь редкая, либо гохарай. Ты вроде не сволочь. А что гохарай, так даже и лучше.

Он снова налил себе пива и умолк, предоставляя говорить Будзигу.

– Тут, видишь, какое дело, – начал торговец. – По пути сюда у друзей наших на «Виверне» вышла встреча с гернийской флотилией. Ну, родичи твои, конечно, победили и даже корабль в гавань привели в целости, но команды у них теперь недостает. Вот Техом людей и набирает. Мне свою заботу поведал. А гернийцы – исконные враги наши, и я как есть патриот Димна, решил посодействовать. Ты мне и припомнился. Говорю, есть, Техом, тут у нас один парень, не совсем из ваших, но близко… А ты вроде как не при делах сейчас.

Латрон ответил не сразу. Сколько он слышал, островитяне на корабли постоянные команды брали только из своих. Если набирают чужаков, значит, гернийцы основательно их потрепали, иначе не доползут они обратно. И только на лижайший рейс. А что потом – неясно. Может, и продадут. Работорговлей никто не брезгует.

Но не это останавливало Латрона.

– Уж не знаю, что тебе хозяин здешний про меня врал, – он обращался не к Будзигу, а прямо к штурману, – а только носило меня много где, но только пешком или на коне. На кораблях никогда я не ходил. И пользы там от меня никакой не будет.

– Наши предки тоже не ходили. А то что моряк из тебя никакой, так от тебя того и не требуется. На корабле сейчас стрелки нужны, их-то, по большей части, гернийцы в бою и положили, – сказал Техом, глядя прямо в глаза собеседнику.

Вот оно что. Самая опасная эта должность, потому на нее и чужак сгодится. И Техом этого не скрывает. Потому что опасность – это вроде приманки для некоторых людей. И раньше бы Латрон на нее повелся. И этот разговор… он как-то напомнил, зачем Латрон сюда пришел. Он же лук выбирал, когда Будзиг позвал его. Как угадал, право.

Внезапно он разозлился. На слабо, значит, берут? За щенка сопливого держат? Сказали мальчику «Там опасно», и он побежал. А вот хрен вам! Латрон с трудом сдержался, чтоб не высказать это вслух. Но сдержался. Если б высказал, и впрямь показал бы себя сопляком.

– Заманчиво, конечно, – сказал он. – Посмотрел бы я на эти острова… Только не так уж я сейчас не при делах, старина Будзиг. Может статься, в других краях я понадоблюсь.

Если кто-то из них скажет, что струсил, мол, – дам по роже, и будь что будет, подумал он. Со злобой подумал, потому что ощутил в этот миг – предложение и впрямь заманчивое, и ему хочется увидеть далекие южные острова.

Заеду в челюсть, и плевать, что их двое, и еще приказчик за дверью, а этот Техом всяко покрепче меня…

Но Техом не стал ни убеждать, ни насмехаться. Только покачал головой.

– Как знаешь, парень. «Виверна» не завтра уходит, если передумаешь, скажи Будзигу.

Латрон успокоился так же быстро, как и разозлился. Но решил, что оружие сейчас выбирать не станет.

– Ладно, на том и разойдемся. Спасибо за пиво и компанию хорошую. Эй, Будзиг, я к тебе еще зайду.

Он поднялся и вышел. Торговец, явно недовольный тем, как завершился разговор, хотел было его окликнуть, но Техом остановил его.

Может, они еще увидятся, а может, и нет. Пусть идет своей дорогой.

Все степняки – и некоторые потомки степняков – знают: человек рождается вновь и вновь и наследует душу своего прежнего воплощения. Но иногда бывает, что душа между рождениями затеряется где-то между мирами. И тот, кто ее не получил, обречен странствовать, ибо пустота внутри гонит его в путь сильнее, чем голод – охотника на ловлю. Нельзя его останавливать. Великое преступление – мешать гохараю искать свою душу.

То, что здесь сказано, противоречит тому, что известно о магах, обучавшихся на Горе. Монграна об этом не знает, но Керавн до некоторой степени (не будем утверждать, что достаточно)подкован в теории. Которая утверждала, что чародеем можно стать, только обладая врожденным даром. Да, для его развития надо пройти испытания, тяжкие, порой смертоубийственные, но дар в основе всего. Может быть, поэтому эти маги не уделяли никакого внимания формулам и заклинаниям – к чему они, если все и так при тебе? И как раз потому, что не нужно было заклинаний, а ритуалы сведены были к самым простым, стоило Горе закрыться и исчезнуть самим чародеям – и наследие их пошло прахом.

Но кто сказал, что их учение – единственно верное? Эдак рассуждать – будешь как михальцы со своей верой в Семерых, которую они несут сирым и непросвещенным. Может, потому и покинули чародеи Гору, и закрылась она от мира… Но стран на свете много, и везде своя вера. Что в богов, что в магию. Что не значит, что сведения о других магических практиках более доступны. Иногда даже менее.

Люди, составившие отчет, копию с которого получил консул, умели добывать сведения лучше, чем Керавн. Он предпочитал думать о «людях», а не о человеке, потому что там, несомненно, было замешано два разных ведомства. Поэтому кто-то из них и пришел к выводу о том, что останки убитого мага должны быть уничтожены. Иначе его опасный дар может заполучить кто-то другой.

Но сделать это, когда составлялся отчет, не представлялось возможным – началось вторжение Бото, и затем большая война, и территория, где прежде находилась гостиница и где были захоронены останки, оказалась под властью кочевников. А последующие события и вовсе заставили позабыть о происшествии на границе. Как же Монграна об этом узнал, любопытно бы знать? Но это неважно, а Монграна, пожалуй, думал, что Керавн, прочитав документы, сам сообразит, что к чему.

Сообразит. Но не сразу. Нужно только собрать воедино все сведения, какие могут иметь сюда касательство. Речь идет об «останках мага». Звучит не слишком красиво, но ведь существует такая область магии, как некромантия, самая закрытая, надобно заметить, область. И не без причин. Потому что некромантов преследуют во многих краях, даже там, где к магии в целом относятся терпимо. Поэтому некроманты скрывают свою деятельность и скрываются сами. Либо в некоторых странах примыкали к жреческому сословию. Ибо, надобно признаться, в иных религиях поклоняются смерти и мертвым, храни нас Семеро от эдаких безобразий. Либо именуют свою деятельность не некромантией, а как-то иначе. Впрочем, все это может прекрасно сочетаться.

Собирая сведения о Скерри, Керавн нигде не встречал упоминаний, что тот был некромантом. Но это не значит, что Скерри им не был. Правда, автор отчета – или один из авторов – также убиенного Скерри некромантом не называет. Но не зря ж он выражает беспокойство по поводу того, что могила мага может быть потревожена. Хотя, принадлежа к жреческому сословию империи, он должен быть однозначно настроен к любым видам магии. А то, что он к нему принадлежал, сомнению не подлежит. Допросом выжившего занимался представитель храмовой службы, а не службы спокойствия, которая первой прибыла на место происшествия.

Жрец, который борется с чародейством, знает о чародействе больше, чем кто-либо. И зачастую обладает таким же даром. Не зря же кое-где уравнивают и чародеев, и священнослужителей. У тех же степняков, например. (Надо будет разузнать об этом подробнее.)

Но не только они. Что-то такое приходилось слышать о ритуалах крови и смерти чуть ли не в самой империи. Как религиозного обряда, для привлечения могущественных сил. Только это все не некромантией называлось, а как-то по-другому… не помню, как… надо проверить… это ведь не истории про шаманов, о которых можно спросить у Латрона, это где-то у меня, возможно, записано…

Надо идти. Все равно придется возвращаться, Монграна предупредил, что документы забрать домой не позволит. Ну и демон с ним, надо проверить, появилась у меня настоящая зацепка или нет.

– Раи! Раи, паршивец недоделанный! Ты там что, уснул? Продери глаза, пора идти домой. У нас много дел! И… что-то я проголодался.

Монграна вот тоже хорош гусь. Сулит великую власть и златые горы, а сам перекусить не предложил. Ну да ладно, Кандакия наверняка что-нибудь приготовила. И надо будет найти Латрона…

Когда госпожа Сафран через лакея сообщила, что хочет повидать сына, доктор, против ожидания Раи, не возразил, не возмутился – мол, мальчишка совсем распустился, и вместо учебы и работы повадился к маменьке бегать. Только рукой махнул – ступай, и все.

В последнее время доктор был слишком занят, настолько, что даже ругать нерадивого ученика забывал. В Серой башне бывал чаще, чем за весь год, что Раи ему служил. Водил приватные беседы с господином консулом. Рылся в книгах, часами сидел, погрузившись в свои записи. А то вдруг все бросал и уходил в город. В бедняцкие кварталы, в гавань. Брал с собой, по счастью, не Раи, а Латрона. Поневоле порадуешься, что этот недобиток все еще в доме. Нашел себе, понимаешь, и кров даровой, и стол. Так что надежды Раи на то, что Латрон уберется, как только окрепнет после ранения, не оправдались. То ли не выздоровел еще, то ли никуда больше пристроиться не может.

Еще недавно Раи расстроился бы, а теперь – нет. Не потому, что стал лучше относиться к Латрону. Наоборот, он стал его бояться. Ведь бандит же. Пока он полудохлый валялся, еще не так страшно было, а как на ноги поднялся, ясно – пришибет и не заметит. Но если Латрон при докторе, то у Раи нет причин оставаться в этом доме. И когда за ним прислали, он решил, что и матушка наконец это поняла.

У Раи не было великих амбиций. Он, конечно, себя уважал, но его вполне устраивала доля младшего сына в патрицианской семье. Найти себе в жены дочь-наследницу какого-нибудь состоятельного дома или принять жреческий обет и служить достойному божеству – чем плоха такая судьба? Это даже лучше, чем самому быть наследником. Раи видел, как постоянно занят его старший брат Кайто: проверка ткацких мастерских, принадлежавших дому Сафран, торговые сделки, переговоры с нынешними и предполагаемыми партнерами отнимали все его время, и он не успевал получить никакого удовольствия от денег, что приносили эти сделки. Так что матушка напрасно упрекала Раи, что он завидует брату. Он не завидовал. Почти. Разве что совсем немного. Кайто и жениться-то не успел, хотя был на десять лет старше Раи. Это никого не удивляло – в Димне наследники чаще всего женились в зрелом возрасте. А вот Раи пошел девятнадцатый год, самое время взять себе жену. Искать он ее сам не искал. Об этом должна была позаботиться матушка. И он не сомневался, что ради разговора о сватовстве она его и вызвала.

Напрасно не сомневался. То есть совершенно.

Одного взгляда на суровое лицо госпожи Сафран хватило бы, чтоб это понять.

Она стояла посередь гостиной как памятник величию патрицианского рода. Почтенная дама была среднего роста, но казалась высокой из-за осанки и величественного сложения. На ней была одежда свободного покроя, приличествующая особе ее возраста и положения, ниспадающая живописными складками. Голову окутывало вдовье покрывало, не только скрывающее плотно собранные в пучок волосы, но строго обрамляющее двойной подбородок и обрюзглые щеки. Когда-то юную Элиссу Сафран называли красивейшей женщиной Димна. Сейчас об этом напоминали только большие черные глаза, единственное, что не изменилось с годами в ее обличии. Но выражение у этих глаз было такое, что Раи предпочел бы оказаться перед доктором Керавном, когда тот в самом дурном расположении духа.