Ричард Длинные Руки – виконт

Конечно, все может иметь совсем другое объяснение, но в любом случае мое лучше, чем то, что этот коридор ведет прямехонько в ад, откуда поднимается нечисть и постоянно обитает в этих комнатах.

Чтобы не заблудиться, я прошелся только по одному из коридоров вдоль стены, зашел еще раз наугад в номер, дверь которого сумел открыть, обошел комнату, притрагиваясь к вещам, проводя кончиками пальцев по резным завитушкам на деревянных панелях. На краю стола поблескивает медными боками колокольчик, я машинально взял, повертел в пальцах. Язычок тихонько звякнул о стенки, раздался негромкий мелодичный звон.

Вздрогнув, я поспешно опустил его обратно, но дверь уже открылась, в проеме появилась женская фигура. Сердце мое замерло, а женщина неслышно одолела разделяющее нас пространство и, остановившись в двух шагах, сказала почтительно:

– К вашим услугам, мардорг. Что изволите?

Я ошалело смотрел в ее нечеловечески прекрасное лицо с огромными миндалевидными глазами, желтыми, как растопленный мед, высокими скулами и длинными остроконечными ушами, такими нежными и розовыми, что просвечивают даже при таком неярком свете. Мочки ушей оттягивают массивные серьги, камешки переливаются всеми цветами, вырез платья достаточно целомудренен, однако низ… лучше не опускать взор, лучше не смотреть…

С трудом удерживая взгляд в замороженном состоянии, я проговорил медленно:

– Да я так, осматриваюсь… Что можете предложить?

В ее огромных янтарных глазах мелькнуло недоумение.

– Предложить?..

– Да, – подтвердил я, – с чего мне здесь начать?

– Не поняла вопроса, мардорг… Господин изволит почивать… или восхочет сперва поужинать?

– Восхочу, – ответил я. – А что, подают прямо в номера?

Она замедленно кивнула, не отрывая взгляда от моего лица. Мне показалось, что на ее лице проступает замешательство, как будто начинает понимать, что я не совсем прежний постоялец. А может быть, и вовсе незаконный. Остроконечные ушки шелохнулись, кончики заалели ярче, просвечивая так сильно, что я мог бы сквозь них прочесть газету.

– Да, – ответила она очень мелодично, – но если на то будет ваша воля…

– Будет, – согласился я.

– Тогда извольте…

– Изволю, – ответил я.

Она молча наклонила голову, прошла мимо, я после паузы двинулся за нею, стараясь не особенно пялиться на обнаженный зад. Между гобеленами с изображением битв и охоты, что-то убогая фантазия у художников, подчеркнуто скромно проступает прямоугольник двери. Я не увидел ручки, но при нашем приближении створки распахнулись, яркий свет на мгновение ослепил. Я вошел деревянными шагами в огромный, сверкающий начищенными подсвечниками, щитами и мечами на стенах, рыцарскими доспехами в полный рост в каждом углу, величественный зал, где посредине всего один стол, однако невероятной длины. И если на том конце сядет дама и попросит меня передать солонку, я прикажу сперва привести коня. Такие столы уже видел, а насчет коня если не говорил, то скажу, такие остроты надо держать наготове, чтобы выглядеть своим парнем в любом кругу.

Хотя что за бред, откуда здесь дамы. Я подошел к креслу у торца стола, тут же появился подтянутый, как французский гренадер, лакей, взялся за спинку и ловко отодвинул стул, а когда я встал у стола, придвинул. Мне осталось только опуститься, все точно, можно даже не двигать задом, устраиваясь.

Я привычно уже хотел было пробормотал начальные слова благодарственной молитвы, ну там где за хлеб за соль, но сдержался, вдруг здесь не принято, а Бог не обидится. Его наверняка смешат все эти наивные попытки угадывать его задумки и читать ему смешные плохо зарифмованные стишки, а то и вовсе белые.

На первое подали горячую уху, пахнет дивно. Я быстро работал серебряной ложкой… ага, вампиров и нечисти нет!.. обжигался, глотал, поглядывал на слуг. Безучастные, молчаливые, они подают блюда абсолютно безукоризненно. Но когда я наклонялся к тарелке и зачерпывал горячую уху, что-то как будто сдвигалось в восприятии. Наконец я ухитрился поглядывать самым краем глаза, ближайший ко мне слуга сразу же потерял четкие очертания.

Сдерживая дрожь, я начал есть уже медленнее. Остальные слуги тоже выглядят смутно, хотя, когда смотришь не в упор, все видится не в фокусе, но не настолько же. Однако опустевшую тарелку убрали вполне реальные руки, взамен поставили на изящной подставке огромную сковороду, где в кипящем масле потрескивает, зажариваясь, огромный ломоть ветчины в окружении дюжины яиц.

Я ткнул огромной двузубой вилкой, мясо зашипело. Придерживая вилкой, отрезал ломтик, пахнет одуряюще, осторожно попробовал, хотя нюх не обманывает: самое натуральное, без пестицидов и нитратов, модифицировано именно так, чтобы и все полезные вещества сохранить, и дать как можно больше наслаждения желудку.

– Великолепно, – сказал я. Отодвинуть тарелку не успел, ее тут же убрали, взамен подали вино в стеклянном кувшине. Может, и не в стеклянном, но сквозь прозрачные стенки я любовался насыщенным красным цветом. Подумал, что за стенами этой гостиницы стеклянных кувшинов не видел, как и вообще изделий из стекла. – Что за вино?

– Калантларское, – произнес над ухом исполненный почтительности голос, – урожай года три тысячи семьсот двенадцатого…

– Ого, – сказал я. – А это по какому летосчислению?

Недоуменное молчание было ответом, наконец прозвучало вопросительное:

– Простите…

Я торопливо отмахнулся.

– Неважно, не ломайте головы, а то контакты перегорят. Вино великолепное, это главное. И вообще хорошо у вас.

– Благодарим вас, мардорг.

– Да-да, – подтвердил я, – запишите в книгу предложений мое мардоржье благоволение. Я доволен прямо как два мардорга!

Я пил маленькими глотками, вообще-то я человек непьющий, это совсем не то, что трезвенник, то уже патология, а именно непьющий, что значит – не пью с получки и аванса, не пью при любой встрече, а на всяких торжествах предпочитаю легкие сладкие вина, чтобы не обжигало глотку, как коньяк или водка, да и сладкие употребляю самую малость, люблю, когда голова работает, а не балдеет.

– Что на десерт?

Я подумал, хрен знает, что здесь подают, меню не предложили, не ресторан, отмахнулся с небрежностью завсегдатая.

– Свое фирменное.

– Слушаюсь, мардорг…

Она вышла за дверь и тотчас же появилась с подносом на вытянутых руках, словно в коридоре уже ждали и вручили тут же. Я сделал вид, что меня ничего не удивляет, я же мардорг. Даже заставил себя не опускать взгляд ниже подноса, тупо и неподвижно смотрел, как передо мной на огромном блюде колышется розовый, как уши горничной, прозрачный шар из студня, слегка приплюснутый гравитацией и похожий на гигантскую каплю сиропа. Я взял нож и вилку, но вдруг брызнет, кто знает, как здесь есть… и внезапно поймал себя на том, что в самом деле держу в руках вилку. А ведь во всех королевствах за столом пользуются только ножом и ложкой, в основном же просто хватают руками все, мужчины и женщины. Ну, пусть не хватают, женщины берут изящно, но все-таки жир стекает по их изящным пальчикам, они облизывают их длинными розовыми языками вплоть до локтей…

Поверхность заколыхалась, когда я коснулся ложкой, прогнулась, однако металлический край погрузился, как ковш бульдозера, я подрезал умело, отделившаяся часть в ложке приняла каплеобразную форму, словно ртуть, а на большом ломте студня выемка мгновенно затянулась.

Официанты не двигаются, я поднес ложку ко рту, пахнет изумительно, осторожно тронул губами. Огромная красная капля скользнула в рот, обожгла, поспешно провалилась в пищевод, прежде чем я успел задержать во рту. Я задохнулся от ощущения свежести, чистоты и необыкновенного вкуса. Перед глазами словно бы упала пелена, я стал видеть отчетливо все завитушки в темных углах, а мозг заработал так, что я смог бы назвать телефоны всех случайных знакомых, которые записывал только из вежливости и никогда не звонил.

– Восхитительно, – выдохнул я. – Передайте повару, я в восторге! Он просто гений.

Со всех сторон донеслись тихие голоса, исполненные почтительности:

– Благодарим вас, мардорг…

– Спасибо, мардорг…

– Он будет счастлив, мардорг…

Сообразив, что это уже десерт, я поднялся, широко улыбнулся.

– Вообще все было очень вкусно. Замечательно. Вы хорошо поработали, ребята. Все свободны!.. Нет-нет, а ты, лапочка, подожди. У меня пара вопросов.

Глава 9

Я двинулся обратно, проводя пальцем по стене и подсчитывая двери. Начиная с десятой начал дергать двери, некоторые закрыты, как и ожидал, в некоторые смог заглянуть, вот и пятнадцатая… Сердце екнуло и, сорвавшись с мышцы, рухнуло в бездну. Ноги стали ватными. Вот в этом самом месте я оставил царапину, помесь косого креста со знаком Зорро, но сейчас кончики пальцев скользят по абсолютно гладкой поверхности.

– Не верю, – проговорил я дрожащим голосом. – Проход есть… должен быть! Петухи еще не кричали. Да и вообще, при чем здесь пернатые…

Сосредоточившись, я ломился в стену, делал шажок в сторону и снова ломился. Уже решил, что останусь в этом мире навсегда, как вдруг пальцы погрузились, как в мокрую глину. Радость нахлынула такая ликующая, что я шагнул сквозь стену, как будто через затемненный участок пространства, куда не достигает свет, и тут же оказался в нашей комнате. В глубине – ложе со скомканным покрывалом, а на другом сладко похрапывает сэр Смит. Усы распушились и угрожающе шевелятся. Мне показалось, что на кончиках скачут мелкие электрические разряды.

Я оглянулся, на стене медленно гаснет светящийся прямоугольник. У Смита на лице счастье до ушей, словно уже выиграл турнир и назначает захваченным в плен баснословные выкупы. Я прикинул по огарку свечи, что скоро утро, во всяком случае, рассвет, хотя для меня рассвет вовсе не утро, а, напротив, дикая глубокая ночь, когда настоящие орлы возвращаются домой.

Вообще-то, вторгаясь через зачарованную дверь, я ожидал что-то вроде троллей, гоблинов, эльфов, фей, гномов, горгулий, горгон, оборотней, летучих мышей размером с кабанов, даже единорогов и драконов. Это как-то присуще этому миру, да и на щитах у съехавшихся на турнир такие чудища, что поневоле начнешь оглядываться, но то, что увидел… да, это круче. Экскаваторы и асфальтовые катки всегда круче, чем огры, а СУ-27 – чем огнедышащие драконы.

Свеча догорала, за окном бледный рассвет окрасился алым, затем растекся по небу пурпуром. Я осмотрел себя в зеркале, всем хорош, даже бледность от бессонной ночи придает лицу значительную интеллигентность. Жаль, не оценят, гады. Здесь чем морда шире и краснокирпичее, тем ее владелец больше тянет на академика. В местном эквиваленте уважения, понятно.

С ложа донесся мощный всхрап. У Смита усы и во сне драчливо торчат в стороны, настолько наглые, что как будто каждого встречного называют придурком…

Я поправил перевязь с мечом, провел пальцами по рукояти молота, все на месте, после путешествия по зачарованной гостинице, вовсе не сытного ужина, переходящего в завтрак, не так уж и тяжел, постучал носком сапога по ножке кровати.

– Сэр Смит, сэр Смит!.. Трубы ржут, кони поют, рыцари стучат копытами!.. Пора в бой.

Он вскочил, вслепую пошарил руками и прокричал:

– Коня!.. Уже иду, не закрывайте ворота!

Открыл один глаз, всмотрелся, на лице отразилось недоумение, я мало похож на коня, хотя вообще-то еще тот конь, огляделся, наконец все понял, всплеснул руками.

– Сэр Ричард, ну что вы в самом деле! Мне такое снилось, такое…

Выглядел он… утомленным, нет, свеж, как огурчик, но все же заметно, что в своем ярком и насыщенном сне погулял, погулял. Даже развлекся, оттянулся, до сих пор с лица не сходит ошалелое выражение.

– Одевайтесь, – посоветовал я. – Здесь не сообразишь, который час. В окно чего только не померещится. Вдруг уже полдень?

Он торопливо хватал одежду, застегивал ремни, руки тряслись, и вообще выглядел так, будто выпил три чашки крепчайшего кофе.

– Сэр Ричард, – проговорил он, запинаясь, – неужели таков у неверных рай?..

– Что, – поинтересовался я, – гурии одолели?.. Все нормально, сэр Смит, здесь чуть продвинутее технологии. В моих землях приходилось одной рукой…

Он переспросил:

– Одной? Почему?

– Вторая занята мышкой, – ответил я, он смотрел непонимающе, я отмахнулся: – Забудьте, сэр Смит. Ничего здесь противного церкви нет. Это так… третья сила. Церковь – одно, нечистая сила – другое, а технологии – третья. Мы с вами остаемся слугами святой церкви. Мне вообще-то не нравится само слово «слуги», но ведь охотно называем себя слугами и даже рабами чести, долга, слова?.. Так и здесь мы слуги не попов, а великой идеи, для реализации которой и создана такая громоздкая и порой раздражающая структура, как церковь.

Солнце едва-едва высунуло краешек над дальним лесом, все еще черным, как горная цепь из угля, но во дворе уже суматоха. Слуги носят от колодца воду, из поленницы – березовые кругляши, вкусно пахнет из лачуги хлебопека, постукивают молоты в кузнице, как будто жизнь и не прерывалась на ночь. А может, и не прерывалась, после турнира отоспятся.

Когда мы вошли в главный зал, хозяин вздрогнул, отшатнулся, даже чуточку сбледнул лицом. Я кивнул высокомерно, как должен вести себя с простолюдином феодал, а я феодал, надо не забывать, и в то же время взглянул дружески, как человек, который хорошо выспался, всем доволен.

– Хорошо содержишь, – сказал я громко. – Мы изволим быть довольны!.. Вот тебе пока еще пару золотых.

Он наконец сумел разомкнуть застывшие синие губы.

– Р-р-рад… что вашей милости понравилось…

– Не то слово, – заверил я. – Мой друг, доблестный сэр Смит, в восторге!

Он быстро взглянул в лицо мне, признавая главным все-таки меня.

– А вам… сэр?

– Мне тоже, – ответил я серьезно. – Правда, я не развлекался, как сэр Смит, зато было время пообщаться с другими обитателями нумеров, поговорить. С одним даже сыграл в кости… Или во что-то другое, не помню. Помню, что выиграл, это главное. И колодой по шнобелю, по шнобелю…

Его лицо вытянулось, глаза метнулись из стороны в сторону, никто не услышал ли, почти прошептал умоляюще:

– Ваша милость, у меня там никто не живет!

– Ты просто забыл, – сказал я. – Или, может, еще твой отец поселил? Судя по всему, живут там давненько. Если не платят, это не дело. Напомни!

Он отшатнулся, выставил перед собой ладони.

– Ни за что!.. Как я могу себе такое позволить?

– Согласен, – одобрил я, – со знатными господами нужно быть учтивым, понимать свое место. Но и знатные, в свою очередь, должны, да… должны! На этом зиждется принцип, верно? Да, принцип. Ладно, мы пошли осматривать город, а ты пока пошли прибрать комнаты…

Его затрясло, а сэр Смит сказал укоризненно:

– Сэр Ричард, чего там убирать? Мы не буянили, мебель не ломали, ничего не сожгли. Местных не портили.

Я подумал, кивнул хозяину ободряюще:

– Впрочем, можешь никого не посылать перестилать нам простыни. Сэру Смиту и так перестилают каждые полчаса, а я всю ночь играл в карты, постель… ну, чуть-чуть примята.

Он вздохнул с великим облегчением, это ж какая служанка рискнет в зачарованную комнату, да и вообще про них кто знает, а слухи и есть слухи. Вот болтают же, что у графа Этерлиха три головы, а это явные враки. Никогда у него трех голов не было, всего две, да и то не слишком уж и прожорливые или говорливые.

Глава 10

Позавтракали наскоро, я словно невзначай завел разговор за соседним столом о самой гостинице, заговорили охотно, что значит, поговорить есть о чем. Судя по обрывочным упоминаниям, кои я старательно сводил воедино, этот постоялый двор всегда был им, называясь то гостиницей, то приютом, то караван-сараем, а то и убежищем. История его тянулась до Последней Войны, а оттуда еще дальше. Это место упоминаемо в период между Пятой Войной Магов и Шестой, а значит, тогда это место могли использовать как-то иначе. Или полнее, если это и тогда уже была гостиница с неограниченным запасом номеров.

В конюшне Зайчик мирно хрустит отборным зерном, полные ясли, на коней в соседних стойлах ноль внимания. Конюшня чистая, вода свежая, хозяева блюдут высокую марку, растерять богатых клиентов куда легче, чем приобрести.

Сэр Смит ждал во дворе, бодрый, задиристый, с воинственно торчащими усами.

– Идем подавать заявки?

– Да, – ответил я, – куда вы с копытом, туда и я с клешней.

– Кони пусть отдохнут, – предложил он.

– Знамо дело, – согласился я. – Они всегда устают больше, чем мы. Значит, нам Господь уготовил ношу побольше, чем каким-то коням, слонам или даже левиафанам.

По городу проехали герольды, под звуки труб возвестили, что сегодня в полдень состоится свадебная церемония: благородный король Фердинанд Барбаросса берет в жены Алевтину, дочь короля Джона Большие Сапоги, властелина богатой и цветущей земли королевства Фоссано, благодаря чему наступит вечный мир и благоденствие, ибо никто и никогда не посмеет напасть на объединенные силы двух могучих королей. На всех перекрестках прокричали, что действо произойдет в храме Каталаунской Девы. В городе праздничная суета, горожане вырядились в лучшие платья, всюду радостные вопли, а то и песни, что значит, кто-то уже начал праздновать свадьбу короля, который последние десять лет вообще не показывался в столицу, расширяя мечом и укрепляя пределы.

Со всех сторон радостный гомон, все лавки открыты, торговцы охрипли, зазывая покупателей, но торговля идет бойко, несмотря на поднебесные цены, мы протолкались через толпу и вывалились за городские ворота. Навстречу прут тяжело груженные телеги, колеса трещат под тяжестью забитых оленей, кабанов, выловленной рыбы. Воздух дрожит от рева скота, этих гонят на городскую бойню, приезжих надо кормить, это хороший доход всем, кто вовремя сообразил о прибыльности турнира.

По дороге я взбежал на ближайший холм, ахнул. Народ продолжал прибывать и ночью, вон там, где вчера цвело яркими красками не больше двух десятков шатров, сейчас их почти сотня, а еще масса народа расположилась у костров. Большинство, понятно, дрова рубит в Темной Роще, горожане могут только втайне ликовать: пораспугают лесную нечисть, а часть и попросту перебьют.

Турнирами грезят не только juvenes, но даже короли, не говоря уже о принцах, герцогах и прочих аристократах высшего общества. Говорят, молодой король из соседнего крохотного королевства Вендовер привел с собой пятьдесят рыцарей, но и его перещеголял герцог Утерлих, в свите которого сто рыцарей и две тысячи пеших солдат. Впрочем, насколько я помню, король Генри приводил с собой тоже по сотне рыцарей, из них только графов бывало по трети.

Сзади ударила тугая волна сжатого воздуха. Я мгновенно развернулся, мелькнуло огромное черное тело, летящее прямо мне в грудь. Я напрягся и подался вперед, столкнулись, горячий язык облизал мне нос, подбородок, щеки, а снизу восторженно кричал Смит:

– Сэр Ричард, вы развернулись как молния! Я такого еще не видел!

По дороге спешила тощая фигура в монашеском одеянии, Смит даже не оглянулся, когда Кадфаэль вырос за его спиной, замахал руками.

– Брат паладин… Брат паладин!

На этот раз Смит нахмурился, грозно повел усами, как рассерженный таракан.

– Эй, ты, чучело!.. Как ты смеешь так обращаться к благородному господину?

– Все в порядке, сэр Смит. Я ведь рыцарь духовного звания… ну, почти. А это брат Кадфаэль, мы с ним немало чертей погоняли…

Смит кисло посмотрел на монаха.

– А что это он вас, сэр Ричард, так…

– Оскорбляет?

Он чуть смутился.

– Я не то хотел сказать.

– Неважно. Я и есть паладин. А что другие будут знать… в чем-то это и хорошо. Это как будто смотрят на человека со связанными руками. А на самом деле у него руки вовсе не связаны!

Он не понял.

Я торопливо сбежал с холма, Пес несся рядом и подпрыгивал, стараясь если не лизнуть в ухо, то хотя бы пихнуть меня, вдруг да упаду, тогда можно будет напрыгивать и делать вид, что терзает меня, как пойманную утку. Брат Кадфаэль с чувством обнял меня, глаза светятся, под глазом изрядный кровоподтек, лицо бледное, нижняя челюсть полиловела и распухла. Сэр Смит нахмурился еще сильнее, даже оглянулся в неловкости: не видят ли, что оборванный монах обнимается с рыцарем, и не сделать ли вид, что он не с нами, а так, мимо проходил. Я постарался не допустить из себя утечки целительной силы паладина – раньше исходила непроизвольно, теперь умею обуздывать, – и фингал под глазом Кадфаэля остался таким же вызывающе лиловым, как переспелая слива.

– Брат паладин, – сказал Кадфаэль с жаром, – надо успеть поклониться святой Деве Каталаунской, а то начнется венчание, туда уже не попасть и познатнее особам, чем мы!

Сэр Смит буркнул с неприязнью:

– Лучше уж святому Клименту. Он покровительствует воинам, а Каталаунская Дева… если не ошибаюсь, младенцам да скорбящим матерям?

– Верно, – подтвердил Кадфаэль, – потому надо идти к Деве…

Я логику монаха не понял, перед турниром логичнее подсуетиться перед покровителем бряцающих железом, но сказал с уверенностью стратега:

– Сперва – к Деве!.. На обратном пути заглянем к Клименту. Самое важное надо оставлять на конец.

К счастью, остальной народ в сторону храма Каталаунской Девы пока только поглядывал. Еще раннее утро, мы, пожалуй, первые, кто направился в ее сторону. Сэр Смит внезапно ругнулся, брат Кадфаэль осенил себя крестным знамением, а Пес насторожился, зарычал. Короткая шерсть встала дыбом, мышцы вздулись и окаменели, глаза налились красным и запылали, как раскаленные угли.

– Тихо, – велел я, оглядываясь и не видя опасности, – тихо!

По дороге в город все еще едут рыцари, жаждущие схваток, кто в одиночку, кто группами, но сэр Смит неотрывно смотрел на одного всадника, что пустил коня рядом с дорогой. Тот с такой легкостью несет по бездорожью, что в его сторону оглядываются с ревнивой завистью.

– Плащ! – произнес сэр Смит.

Конь идет под всадником легко и красиво, но если у всех ветерок треплет плащи, конские гривы и хвосты, то этот двигается в странном безветрии. Даже черный капюшон, надвинутый глубоко на лицо, не шелохнется. И конь скачет слишком ровно, будто плывет, длинная грива ниспадает, как приклеенная…

Брат Кадфаэль перекрестился и громко произнес длинную фразу по-латыни. Пес продолжал рычать, но теперь рык клокотал глубоко в горле. Всадник уже удалялся, но я видел, как вместе с конем замедлил бег, оба начали бледнеть, а затем расплылись в утреннем воздухе, словно клочья тумана.

Сэр Смит с уважением взглянул на Кадфаэля.

– А монашек, оказывается, что-то может.

Кадфаэль бледно улыбнулся.

– Да и собачка кое-что чует…

Он пробормотал еще что-то, осенил крестным знамением дорогу. Лицо оставалось очень серьезным, брови сдвинулись, над переносицей возникла глубокая вертикальная складка, что, как известно, признак врожденного порока печени.

Храм приближался, дорога утоптанная, хотя не настолько, как я ожидал, что и понятно: Каталаунская Дева защищает эти земли так давно, что народ эту защиту принимает как само собой разумеющееся, за что не нужно даже говорить спасибо. Правда, возле входа трепещут по ветру штандарты святой церкви, я не силен в распознавании знаков отличий, это сэр Смит, опередив брата Кадфаэля, сообщил, что храм почтит сам архиепископ.

– Он вчера был, – поправил брат Кадфаэль. – А штандарты оставил в знак того, что еще придет поклониться перед отъездом. Дело в том, что архиепископ Кентерберийский хочет воспользоваться турниром, чтобы укрепить влияние святой церкви! Мы не должны смиряться с тем, что в одном городе и церковь, и языческие капища! А то и вовсе храмы.

Я смолчал, ибо если судить по речам брата Кадфаэля, то Юг по каким-то причинам блюдет установившееся равновесие, это церковь начинает раздувать пламя нового крестового похода. С другой стороны, может, там замечено оружие массового поражения в руках нестабильных режимов, или же там угнетаются христиане? Или, что важнее того, обнаружены несметные запасы нефти?

На обширной площади перед храмом Каталаунской Девы собирается толпа, пока еще редкая, из отдельно стоящих кучек зевак. До полудня далеко, потом здесь будет толчея, ребра затрещат.

На ступенях храма глубокая тень, сердце мое тревожно дернулось, тень намного объемнее и глубже, чем должна быть. Сэр Смит первым взбежал ко входу, очень живой и реальный, оглянулся, оптимистический, как кот в сапогах, подмигнул и толкнул двери.

Открылся просторный зал, абсолютно пустой, и только из противоположной стены наполовину выступает женская фигура в старинном одеянии, что умело скрывает фигуру и в то же время неуловимо выдает женственность, девичью свежесть целомудренного тела. В те времена, похоже, распущенные волосы считались распутством, потому платок закрывает лоб по самые брови, как хиджаб у мусульманок, что лишь подчеркивает овал лица с его изумительно правильными пропорциями. Правильными в том значении, что я смотрел на эту женщину, не сказать, что красивую, но – прекрасную, и мои губы сами прошептали: