Похититель тел

Артём

– Ты уверена, что с этим стоит идти в церковь? – напоследок воззвал Тёма к рассудку Моры, тоскливо глядя на предстоящую гору, заросшую даже издали колючими кустами. Идея, разумеется, была изначально провальной, но для очистки совести стоило попытаться, учитывая нехилую вероятность сорваться со скалы даже в удобных кроссовках, не говоря уж о зашнурованных до середины щиколоток туфельках.

А ещё Мора вырядилась.

Нет, правда! Сиськи закрыты, подол ниже колена, платье чёрное, разве что носили такие в фильмах пятидесятых годов. Но крест явно католический, как у монахинь в ужастиках. И кольцо с черепом, судя по размерам, котёнка. Хотя батюшка этого не заметит, потому что он заметит колготки, ободранные Морой при помощи маникюрных ножниц (на самом деле две пары колготок, чёрные и фиолетовые, сеточкой). Но главный улёт – тряпичный веночек. С распущенными линяло-розовыми волосами и в не первой свежести розочках Тёма напоминал себе Барби «Офелию», неделю провалявшуюся в канаве. Он по-настоящему страдал, как не страдал даже в детстве, когда мама напяливала на него очередной «смотри какой миленький костюмчик, и совсем недорого». На фоне моральных мучений прыжки с камня на камень казались пустяком. Тёма горько улыбнулся, представив вытянувшуюся морду ясновидящего, наткнись тот сейчас на него с Морой: нигде кроме как в нашем лесу, крутые близняшки, психичка из ада и привидение в трусах! Этому, как его, отцу Иоанну хватит и психички. Отлепив с лица очередной шматок паутины, Тёма попробовал ещё раз:

– Послушай, в таком виде ни один священник с тобой, то есть с нами, говорить не станет…

– Уймись, – процедила Мора. – То не так, это не этак. Сам-то ты как выглядишь? Страшный, маленький? А лет тебе сколько?

– Сто.

– Нет уж, колись, ты меня всюду рассмотрел по самое не могу.

– Ну, двадцать семь.

– Живёшь при маме, и никто тебе не даёт? Бе-е-дненький. А ты толстый? Ну же, признайся, толстый?

– Нормальный. Ты со всеми так разговариваешь или только меня через слово с говном мешаешь? Что я тебе сделал?!

Мора русалкой раскачалась на ветке у него перед носом.

– Ты? Мне? Да ничего, тело захватил, пустяки какие. А ты меня не оскорбляешь своими наездами? Небось, целый год в одних джинсах таскаешься и майку меняешь, только когда мама заставляет, а туда же, стиль мой ему не по вкусу.

Тёма скрепя сердце признал, что кое в чём Мора права.

– Извини, ладно? Я в одежде не разбираюсь, просто для меня это чересчур, как-то не рассчитывал, что придётся такое носить. Не поверишь, до тебя я даже женского белья ни разу не мерил.

– Честно-честно? – Мора сделала круглые глаза. – Ну, ты даёшь! А я-то считала, что ты с утра до вечера скакал перед зеркалом в мамином бюстгальтере. Ладно, мир.

– Мир, – улыбнулся Тёма. – Ты уже придумала, что мне священнику говорить, чтоб за обычного психа, то есть психопатку, не принял?

– Можно подумать, ты какой-то необычный, – привычно съязвила Мора, но уже вполне добродушно добавила. – Расскажем, как есть, повторяй за мной, и порядок. Отец Иоанн классный, сам убедишься. Да он мне всю жизнь благодарен будет, когда я ему докажу существование души!

– Души?! Он же священник, чего ему доказывать? Подразумевается, что это он должен тебе…

– Священник, мой дорогой, никому ничего не должен. По-моему, в такие вещи, как душа, взаправду верят только те, кто поимел личные причины, иначе ну никак не выйдет, хоть духовную академию заканчивай. Вот ты верил, пока с тобой не случилось? И я не верила. Не вообще не верила, а как все: «что-то где-то, может быть, наверно есть». Или нет. А отец Иоанн ужасно верующий, представляешь, как он будет счастлив на самом деле поверить? Жалко, маме нельзя рассказать, она у меня тоже верующая, ходит к отцу Иоанну каждое воскресенье, раньше меня водила в воскресную школу, но у меня от этого сплошь антирелигиозные мысли, и мама сказала, что я лучше приду к вере сама. Кажется, я это, в общем пришла.

– Религия, гм… – Тёма запнулся. В его жизни влияние религии ограничивалось просмотром фильмов «Догма» и «Хеллбой: герой из пекла». А также попытками одолеть Библию, Коран и Бхагавадгиту, предпринятыми в старших классах в поисках смысла всего вообще. – Слушай, а ты не задумывалась, что если есть душа, то остальное тоже… существует?

Колючка пропорола правую руку от запястья до локтя, Тёма лизнул царапину. Перестав раскачиваться, Мора замерла вниз головой.

– Это ты в религиозном смысле? – спросила она.

– В нём, – кивнул Тёма, и лизнул царапину ещё раз. – Знаешь, загробная жизнь. Разная.

– Ну, существует, и? А ты прямо рассчитывал, что тебя съедят червяки, и теперь обломался? Кстати, в кого я не верю, так это в «тру» атеистов. Никогда не встречала, чтоб кто-то серьёзно настаивал на червяках.

Тёма промокнул царапину подолом.

– Я тоже, конечно, не настаиваю, но… с червяками было бы проще, тебе не кажется? Ты бы их даже не заметила, выключили бы тебя как комп, и нет проблем. Ты вот как, считаешь себя… – Тёма стыдливо хихикнул, – праведницей?

– Чего?

– А того. Если ты не праведник, то за гробом тебя ждут большие неприятности, забыла? Какую религию не возьми. И карма у нас с тобой паршивая, раз мы оба так попали. Даже если мы сейчас выпутаемся, то рискуем родиться…

– Земляным червяком! – противным голоском передразнила Мора. – Гадким, грязным земляным червяком, гы. Десять тысяч миллионов перерождений подряд. Только говори за себя, лично я планирую… э, стоп, ничего я не планирую, иначе можно опять родиться в местечке вроде этого, а может и похуже. И дело не в карме, а вот в этом планировании! Мечтаешь иметь супер-пупер Ламборджини как у соседа, и в следующей жизни работаешь сторожем на автосвалке, где твоя Ламборджини к тому времени валяется. Или мечтаешь о путешествиях, и рождаешься проводницей. Мы воображаем, что всё будет прекрасно, а получается жопа, в то время как куча приятных, но неизвестных нам возможностей проходит мимо – мы их профукиваем, гоняясь за левыми заморочками. Лучше уж не заморачиваться, а плыть на волнах космоса.

Мора победоносно завертелась на ветке, аж листья посыпались.

– Смотри, я – полтергейст! Космос не желает тебе зла, Тёмочка, ты сам себе злой Буратино. Скулишь, пердишь, себя запугиваешь …. Смотри, круто-то как кругом!

– Круто, ага. Дико круто. Интересно, камни специально затачивают? А неколючие растения тут вообще есть, как в нормальных лесах? Травка, тропинки… если твоя мама регулярно карабкается в эту вашу церковь, то лично она на рай давно заработала. Не представляю, как старушки лезут туда с колясками и младенцами на костылях?

Мора скорчила привычную гримаску, закатив глаза и поджав губы.

– Старушки ездят на автобусе, но от моего дома до остановки километра три, потому что уроды понастроили заборов. Мне-то сейчас пофиг и на заборы, и на автобус, я куда угодно за меньше секунды могу попасть, только я от тела никуда не могу. Так что топай-топай. Вот чего ты нудишься? Гуляй, наслаждайся. Люди целый год копят, чтоб сюда приехать!

– Сюда?! – брюзгливо переспросил Тёма. – Или всё же на пляж?

– Мясо, понятно, жарится на пляже, чебуреки с пивасиком лопает, а я про людей говорю. Это же туристическая тропа! Её первобытные люди протоптали и белыми камнями выложили, чтоб в темноте светились. А видишь две красные полосочки, и в центре – белая? Это знак туристической федерации, при совке они ухаживали за маршрутами и водили экскурсии разной степени сложности. В горах было полно турбаз и лагерей, но сейчас почти все заброшены, тропы заросли, а туристов можно водить только отморозков на выживание. Вот Вадимчик водит. Пока был жив Горный Дед, он каждое лето расчищал тропинки, чтоб козам пастись. Возьмёт книгу и сидит на камне, самокрутки забивает, и козы его вокруг. Думаю, шмали тоже порядочно добавлял, судя по запаху и телегам, которые он гнал. Умер прошлой весной Горный Дед, так что скоро накроется у нашего Вадимчика его экстремальный бизнес, потому что не станет Вадимчик колючки мачете рубить, не на такого напали. Пользуйся возможностью, когда ещё такую красоту увидишь!

Горы висели над Тёмой, недосягаемо-близкие, подёрнутые дымкой. Неподвижной точкой застыла в небе хищная птица. Обвитые плющом деревья сплетались ветками, образуя невероятные своды над камнями в подушечках мха, украшенных яркими цветочками. Внизу лежала долина, испещрённая едва различимыми домиками, выбеленная солнцем лента дороги петляла по ней среди оливковых рощ и виноградников.

Но Тёма был не в том настроении, чтобы сдаваться.

– Хотя бы джинсы нашла нормальные. А кеды почему не дала надеть?

– Ой, всё, достал! Ты по жизни хоть какой-то позитив видишь? По морде вижу, нет, сплошь унылое говно.

– Не вижу, – согласился Тёма. – Какой, в пень, позитив?! Пошлёт нас твой отец Иоанн, говорить не о чем, а даже если не пошлёт. Что он может? Экзорцизм мне устроить? Отлично, ты вернёшься в своё тело, а я… а я «пройду», самый подходящий для меня термин. И ладно бы просто «прошёл», хотя тоже обидно, так ведь как раз тогда самый гимор и начнётся! Какую религию ни возьми, на райские сады с гуриями я не тяну, и Билом Гейтсом не реинкарнируюсь. Даже миллиард лет в виде червяка это вряд ли изменит, а ты предлагаешь пейзажиками на позитиве любоваться. Ну а ты-то сама, свалишь ты даже в Москву или в Италию, но потом умрёшь, и…

– … и стану привидением, – крикнула Мора, взмывая в воздух. – Это же чистый восторг! Если б могла, тотчас бы свалила, занудствуй тут один… – Мора вихрем проделала круг победы над горами и морем и опустилась рядом с Тёмой, смерив его презрительным взглядом. – Руки и ноги мне напрочь изодрал, порвёшь юбку – пеняй на себя! Эх, если б не одежда, я бы крепко подумала, не подарить ли это тельце тебе. На хавке бы сколько сэкономила, на транспорте, ночевать тоже не надо, и на погоду покласть. Но ходить вечность в одних шортах я не готова, даже в любимых. А ещё мне не нравится, что я до сих пор не встретила других духов. Как ты думаешь, это потому, что я не совсем дух?

– Спроси отца Иоанна, – посоветовал Тёма. – Могу ему передать, скажу, что внезапно стала медиумом, и теперь меня атакуют духи прямо пачками.

– Не вздумай! – ощетинилась Мора. – Про маму забыл? Отец Иоанн не выдержит, ей расскажет, а мама такой шутки не перенесёт. Мало ей Машки чеканутой!

***

Подъём кончился почти ровной площадкой. В зарослях ежевики прятался двухэтажный домик, ухитрявшийся выглядеть мрачно даже солнечным утром на фоне дубов, мелиссы и бесстыдно-голубого неба, впадающего в ещё более бесстыдно-голубое море. Тут дому здорово помогали бетонные стены в потёках многолетних дождей и мха, затворённые почерневшие ставни, а ещё ограда из ржавых прутьев по периметру первого этажа на довольно высоком цоколе. На второй этаж вела лестница, уже внутри ограды запертая кладбищенского вида калиткой, для достоверности образа обмотанной колючей проволокой. Если б дело происходило ночью, следовало бы ожидать голубоватого свечения и завывающих звуков. Тёма машинально отметил дерево с выдающейся веткой, клад искать (копать надо там, куда тень от ветки падает в полночь). Однако в доме обитали не только привидения: на верёвке болталось бельё, бродили крупные породистые куры, петух с радужным хвостом оглядел Тёму неодобрительно. Кошка в полосатой шубе открыла глаз и закрыла. Другая кошка, чёрная, последовала примеру первой. Из леса слышалось блеяние коз и бряцанье их колокольчиков.

– Кто тут живёт? – спросил Тёма Мору. – Интересно, как часто они выбираются хотя бы в магазин?

– Здесь живёт тётя Катя, у неё машина есть, – ответила Мора, – это нечто, копейка, последняя в городе, ей от деда досталась. Оставляет машину у подножья горы, а сама в гору с рюкзаком чапает. Этот дом тёти-Катин дед построил, партизан, герой, девять ранений, и все в бошку, полный улёт! Родные хотели сдать его в дурдом, потому что он был немного буйный, но он удрал в места боевой славы. У нас его ужас как уважали: герой, с ружьём, да ещё со справкой, что ему ничего не будет, если чё. Я его не видела, а к Машке он в школу приходил выступать на День Победы, в орденах по самые помидоры.

Со склона спустилась рыжая собака в манишке и белых носках и уставилась на Тёму с настороженной серьёзностью. Следом показалась ещё собака, копия первой, но в одном носке, и тоже серьёзно посмотрела на Тёму, вспомнившего, что собаки вроде бы способны видеть привидения. Эти собаки Мору не видели – Тёма бы непременно разлаялся, заметь он в метре над землёй розоволосую девчонку. Третья собака так и поступила, её мохнатое, длинное, редкостно криволапое тело едва не разорвало от лая. Смотрел пёс, несомненно, в сторону Моры. Рыжие собаки визгливо присоединились, но лаяли на Тёму. Тёма сделал вывод, что собаки, как и люди, не все подряд медиумы.

– Цыц все, – приказал хрипловатый голос, сразу не разберёшь, женский или мужской.

Однако это оказалась женщина, видимо, та самая тётя Катя. Она будто с самого начала стояла в дверях дома, просто не сразу пожелала сделаться видимой. Собаки замолкли, предоставив хозяйке выяснять отношения с чужаками. У тётки был вполне подходящий вид для владелицы дома с привидением раненного партизана и собаки-медиума. Лет ей было от «слегка за тридцать» до «под пятьдесят». Высоченного роста, худющая, исчерна-загорелая. Могла бы быть ничего, если б не нервный тик и бельмо на левом глазу. Одета она была в шаровары под чёрным до пяток сарафаном с разрезами до подмышек и резиновые галоши на босу ногу – Морин стиль, только побрякушек больше. Седые дреды такой густоты Тёма видел только на фотографиях индийских любителей гигантских косяков. В дредах Катерины было гораздо больше бус, чем у йогов – это, и повязанный на голове шарф, делало её похожей на пирата Карибского моря. И взгляд был по-пиратски решительным. Немного мимо цели, как у перекурившего йога. В правой руке тётка держала здоровенные вилы.

– Добрый день, – пискнул Тёма, услышал собственный голос, вспомнил, что теперь он девочка, и съёжился ещё больше.

Тётка кивнула.

– А я в церковь, на службу, – выдавил из себя Тёма. «Иду к бабушке, несу ей пирожок и горшочек масла».

Катерина снова кивнула. Многозначительно, Тёма был в этом уверен. Рискнув всё же поднять глаза, он убедился в худшем: правый глаз тётки, голубой, не мигая, смотрел на него, а левый, с бельмом, на Мору.

– До свидания, – выпалил Тёма и, задрав юбку, ринулся в кусты.

На Тёмино счастье, он сразу выскочил на нужную тропинку, к тому же лезть в гору больше не потребовалось, вполне годная тропинка побежала вниз. Колючки сменились оливами, толстые птицы клевали фиолетовые ягоды с незнакомых Тёме кустов, пахло подвядшими на солнце травами, далеко внизу точки яхт казались приклеенными к иссиня-чёрному глянцу воды. Тёма получил возможность отдышаться, и с удивлением почувствовал, как в нём просыпается благодарность судьбе, родившаяся вчера ночью в городе у моря и несколько пришибленная семейными криками и утренним скалолазанием.

– Почти пришли, – сообщила Мора. – Видишь колокольню?

Тёма кивнул. Лес перешёл в кипарисовую аллею, в свою очередь перелившуюся в деревенскую улочку с совсем уже древними домиками и стенами, способными выдержать удар пушки. По совершенно невероятной причине в чаше из кипарисов и сосен над деревней плескалось море.

– А тебе не показалось, что твоя тётя Катя тебя заметила? – вкрадчиво осведомился Тёма. – Я имею в виду, именно тебя. Её белый глаз так тебя и буравил.

– Не парься, у тёти Кати дикое косоглазие, она одним глазом на тебя смотрела, а вторым в пространство, а там как раз я была. Её в глаз плюнул йог, она сама маме рассказывала, с тех пор она этим глазом не видит ни фига. Наши уроды зовут тётю Катю чокнутой, они реально всех, кто хоть капельку на них не похож, считают чокнутым, но тётя Катя чокнутая по-настоящему. Отсюда нормальные люди сбегают, роняя тапки, а тётя Катя, прикинь, гражданка США! Её ещё в детстве увезли, у неё всё было, всё, чего другие и понюхать не надеются, она фотомоделью крутой работала, по всему миру каталась, но ей в глаз плюнул йог, и наверно, у неё от этого поехала кукушка, хотя могла и вирус подхватить. Короче, притащилась тётя Катя к деду, который к тому времени помер, поселилась в его доме, жутко креативные феньки делает и туристам на пляже продаёт. Я прошлым летом так хотела серьги из окаменевших когтей ястреба, невероятное что-то, но, пока бабки копила, их купили, дико обидно! У меня есть её кольцо из лавы с кристаллом, дома покажу, хотя что ты в этом понимаешь! А ещё тётя Катя делает вкуснючий козий сыр, и творог. Мама меняет их на пирожки или варенье, у мамы пирожки есть чаще, чем деньги.

– …и одна из собак заметила, – настаивал Тёма, – которая длинная и кривоногая, она точно на тебя лаяла. В пространство собаки лают по-другому. Я в собаках разбираюсь, меня три раза кусали.

– Ну и пусть, – равнодушно дёрнула плечом Мора. – Переводчиков с собачьего к нам пока не понаехало, так что не растреплет. Лучше венок поправь и юбку одёрни перед тем как в церковь заходить, чучело.

Катерина

– А я привыкла думать, что они встречаются только в Индии, – сказала Катерина Чужому Псу и отщипнула ему кусок лепёшки с сыром.

Бабар и Карна нарисовались под столом, вертя сабельными хвостами, оба поджарые, похожие на диких австралийских рыжих собак. На мордах – живейшее сочувствие: «Да-да, развелось невесть кого, а потом тапки пропадают, да». Катерина и их угостила лепёшкой.

– Не примазывайтесь, ничего вы не видели, – проворчала она.

Чужой Пёс чопорно поджал брыли.

Он увязался за Катериной на набережной прошлой зимой, сам запрыгнул в машину, хотя впечатление домашней собаки никак не производил. Типичный местный «квазитакс»: коренастый, мохнатый, редкой мощности голос и вывернутые наружу лапы. Одно ухо рыжее, другое – чёрное. Оборотной стороной наследственного рахита является рост интеллекта, когда учёные это докажут, люди наплюют на эстетику и полетят в космос. Решительно все одаривали пса замечаниями типа: «Феноменально уродливая псина!». Катерина отмахивалась, что пёс чужой, а он взял и прижился, но кличка «Чужой Пёс» так за ним и осталась. Катерина посчитала двойное имя признанием выдающихся способностей Пса – как бы имя и фамилия, или отчество.

– В Индии их полно, – продолжила Катерина, как обычно, обращаясь к Чужому Псу (кошки жили на собственной волне, а юных собачьих лоботрясов тонкости географии и мифологии занимали мало). – В Европе не видела, не знаю, почему. Климат не тот?

Катерина отпила травяного чаю и заела горьковатый вкус лепёшкой (три куска собакам).

– Вот ведь поладили с Наташкой, как тебе это нравится?! Если их в самом деле в церковь понесло, то вот счастье отцу Иоанну привалило, жаль не по специальности. Бедняжка Света… Наташка ей и так скучать не давала, теперь это. Но я пас. Что я скажу? Нет, ну что?! «Светочка, не пугайся, но твоя дочь чуточку одержима веталой»?

Они не были подругами – Катерина с детства предпочитала мальчиков (постарше). Но Света пекла вкуснейшие пироги, а варенье получалось у неё просто шедевральное. Катерина сладкое так и не освоила, ей больше удавались сыры, соленья и маринады. Со Светой было приятно посидеть за чайком… или не чайком. Расстроенная, Катерина встала, споткнулась о трофейный дедов чемодан, заменявший чайный столик, и едва успела подхватить чашку, остатки лепёшки достались Бабару с Карной.

Чужой Пёс был выше дрязг из-за еды и сочувственно следил за расхаживающей по комнате хозяйкой. То, что её беспокоило, не понравилось и самому Псу. На кладбищах много чего водится, это известно последним тупицам вроде Карны и Бабара. Но чтоб рядом с Домом! Шерсть встопорщилась на холке у Пса.

– Ой, Светочка, ты не знаешь, что такое ветала? – Катерина вскинула руки в картинном изумлении, так что многочисленные серьги в её ушах звякнули друг об друга. – Ай, да это такая тварь, вроде неприкаянного духа, живёт на кладбище, болтается на дереве вверх тормашками, бывают с крыльями, бывают без, бывают ещё с хвостами, длинными такими, но, если ночью по кладбищам не таскаться, они не опасные. Не расстраивайся ты так! Говорят, веталы знают прошлое и будущее, так что Наташка поднимется не хуже Джамили. Ну да, а чё такого, станет гадалкой, ты же переживала, что она работать не хочет? Вот и заработает, всем хватит, одевается она уже подходяще, плюс мордочка свеженькая, останется Джамиля без клиентов. А у тебя будут и дочка, и, гм, сыночек, в одном флаконе. Ты всё жалела, что не успела родить сыночка? Имеешь теперь. Ну как, успокоительно? – повернулась Катерина к Псу.

Тот помотал мордой. Выражение у него было такое, точно помотал.

– Не стану ничего говорить, – заявила псу Катерина, точно он настаивал поскорей бежать и рассказать всем. – Единственное, чего я добьюсь, так это того, что ещё один человек будет считать меня чокнутой тёткой.

Артём

С церковного двора Тёма выскочил красный и вспотевший, погоняемый шипением Моры, как ему казалось, со всех сторон разом, точно Мора была не одна, а целый миллион.

– Придурок! Какого хрена ты начал заливать про «пишу роман», надо было, объяснять, настаивать, чтобы он…

«…вызвал скорую», – подумал Тёма угрюмо.

Во дворе дома, где Тёма с мамой жили раньше, была церковь. Однажды туда пришла тётка, обычная, в платочке, но, когда зазвонили колокола, она принялась лаять нечеловеческим голосом, выть и рыть землю. Сбежались батюшки и бабки, вскоре тётку забрала скорая. От бабок Тёма с приятелем узнали, что тётка была бесноватая. Тёме тогда показалось нечестным, что батюшки сдали тётку врачам, а не взялись за бесов сами, как в фильме «Экзорцист».

Отец Иоанн

Отец Иоанн щурился вслед фигурке в съехавшим набок розовым венке. Он знал Наташу с рождения, сам её крестил. Хорошая девочка, только непоседливая, на занятиях отвлекалась. Отец Иоанн погладил бороду. Наташина мама Светлана была одной из его любимых прихожанок – бес уныния, отчаянно смущавший паству, да и отцу Иоанну частенько досаждавший, не имел приступа к Светлане, и тут отец Иоанн ей завидовал, был грех. Надо же, какой вдруг талант у Наташи! С профессиональной точки зрения отец Иоанн не мог одобрить сюжет с переселением душ, но, попадись ему такая книга в бытность подростком – прочёл бы с удовольствием. Кстати, о грехах. Тоскливо морщась, батюшка направился к «автомобилю», как почтительно звала тёща красный опель с подвязанной вервием правой дверью. Заднее стекло, помимо трещины, украшала табличка: «Какая жизнь, такая и машина». На водительском сидении отец Иоанн вдохнул воздуха, сосредотачиваясь. «Помолимся», – начал он. Молитвы в среднем хватало на полчаса небыстрой езды, после чего процедуру приходилось повторять. Зато отцу Иоанну не грозило быть закиданным помидорами, как отцу Марку, которому подарили мерседес. К священнику на мерседесе паства отнеслась без сочувствия. А ещё «такую и машину» можно было оставлять где угодно незапертой: без молитвы она не заводилась, и на запчасти была непригодна по причине ветхости и древности рода своего.

Мора

Понятно, этот Тёма всё запортил, чего ещё ждать от убогого? Нёс отсебятину, приплёл зачем-то, что роман пишет, даже толком не смог изложить, о чём. Отец Иоанн, натурально, посмеялся и того, отпустил, сказал, что романы писать не грех. Хотя это он по доброте – пургу вроде той, что втирал ему Тёма, не то, что писать, думать грех. Не зря парень комплектует, с таким мировоззрением ему и на червяка рассчитывать нечего, точно родится этой, как её… в тапочках… диффузией…. Нет, инфузорией!

– Да при чём тут роман? Что бы я ни говорил, не мог он нам поверить, ну подумай, вот что ему тогда делать? Святой водой нас поливать? Экзорцизмы читать, чтоб я при этом выл под потолком и блевал жуками? В общем, я б на месте твоего отца Иоанна до последнего не верил, просто чтоб не оказаться в идиотском положении.

Этот неудачник ещё и оправдывался, вот наглость.

– Ты и так в идиотском положении, – напомнила Мора, у которой появилась идея – Тёма подкинул своими «экзорцизмами». С отцом Иоанном не вышло, значит, надо попробовать с другого конца. А с другого конца самой авторитетной в городе считалась Джамиля.

– Мы пойдём гадать на кофейной гуще! – радостно сообщила Тёме Мора.

– Куда-куда?!

Неловкие прыжки и медлительное передвижение собственного тела серьёзно расстраивали Мору. Разумеется, отчасти это из-за Тёмы, и всё же люди устроены ужасно неудобно, это замечаешь, только избавившись от тела. Неужели скоро опять придётся потеть, пыхтеть, поднимаясь в гору, натирать пятки, расчёсывать комариные укусы и всякое такое? Фу, печаль.

– К Джамиле мы идём, к Джамиле, – объяснила Мора. – Она гадалка, к ней даже с Киева едут. Я давно хотела посмотреть, как Джамиля это делает, только повода не было, и лишних ста евро тоже. Сделай лицо попроще! Да, у Джамили сеанс – сто евро, а тут народ конкретный и бедный, чтоб сто евро зараз брать, надо быть Гендальфом и Сауроном в одном флаконе, чтоб морду не набили, если не сбудется. У мужа Вадимчиковой сестры брат слабоумный, там вся семейка такая, они его обычно запирают, а он под Новый Год в лес сбежал. Им даже менты сказали, что искать не станут, и чтоб к Джамиле шли – кому зимой ночью по горам охота лазать? А у нас, хотя не Москва, но зимой не фиг делать замёрзнуть, тем более в горах. Ну и Джамиля сразу сказала, что он в заброшенном санатории, там и нашли.