Санаторий имени Ленина

Марго мгновенно убрала товар в сумку на колесиках, затем ловко сложила пластмассовый столик, запихнула его в большой пакет с ручками и, не простившись с Линой, стремительно зашагала к воротам.

Непотопляемые

Лина стала перебирать в уме имена олигархов. Тех, кто умудрился сохранить к десятым годам нового столетия свои немалые состояния, пронести их через все дефолты и кризисы и даже преумножить, а, главное, остаться на плаву. Удалось вспомнить несколько имен, но никто не подходил под описание, которое дала Марго. Навряд ли тот тип, кого боится Маргарита, «официальный» миллиардер из списка «Форбс». Тем заоблачным «небожителям» уже давно наплевать на все и на всех, в том числе и на собственную репутацию. Видимо, в данном случае речь идет о птице помельче, однако о такой, которая и сегодня в полете. И все-таки… Почему этот человек так боится собственного прошлого? Вероятно, он до сих пор занимает общественно значимую должность, поэтому репутация имеет значение для его статуса. Кто же это, черт побери? «Скажите, как его зовут?».

Лина погрузилась в воспоминания. Как давно все это было! С эпохи девяностых прошла целая вечность, выросло уже два поколения молодых людей. Россияне с тех пор как будто пожили не в одной, а в нескольких странах, мало похожих друг на друга. Одна волна перемен следовала за другой, смывая прежние законы, правила жизни и даже моральные устои. Элиты сменяли друг друга. Не все прежние хозяева жизни сумели отринуть внезапно устаревшие законы «совка», по которым привыкли действовать в течение несколько десятилетий. Не все научились играть по новым правилам. В результате «наверху» образовались свободные кресла. Случалось, что в верхний слой общества прорывались никому дотоле не известные выскочки, но это было не так часто. Все же порой, как сто лет назад, случались сюрпризы: кто был никем, становился всем, и наоборот. Бывшие крупные руководители в одночасье теряли все: деньги, статус, профессию, ссорились с родственниками, переезжали – кто в другие страны на ПМЖ, а кто просто на дачу, чтобы сдать московскую квартиру и начать жизнь обычных пенсионеров. В желтой прессе в те годы нередко печатали фотографии бывших партийных функционеров, явившихся в собес за прибавкой к пенсии. Кто-то из прежних партийных бонз, кажется, это был первый секретарь московского горкома партии Гришин, умудрился даже умереть в очереди за пенсионными льготами. Прежние мастодонты были уже никому не нужны. Новые хозяева жизни ликовали и занимали освободившиеся места наверху пищевой цепочки. Под шумок делались стремительные карьеры и сколачивались большие состояния. Пресса писала о том, что наконец-то настала эпоха свободы, рынка и демократии, а народ освободился от партийной номенклатуры.

«Кто же удержался тогда на плаву? Кто сумел мимикрировать?» – размышляла Лина и не находила ответа. Внезапно ее осенило: человека, о котором говорила Марго, надо искать среди бывших комсомольских функционеров. Пожалуй, только те, закаленные в номенклатурных боях, ребята смогли переобуться в воздухе и с радостью принять новую эпоху, потому что были молоды, беспринципны и амбициозны.

Лина вспомнила нескольких известных персонажей, выбросивших Устав ВЛКСМ ради Устава ООО. Энергичные молодые люди быстренько задвинули куда подальше прежнюю «идеологическую шелуху», чтобы срочно монетизировать свои комсомольские наработки и связи. Они спешили делать деньги, потому что понимали: беспредельная вольница наступила ненадолго. В отличие от наивных интеллигентов и бескорыстных диссидентов, бившихся насмерть за свободу слова и митингов, недавние комсомольские лидеры прекрасно понимали: деньги любят тишину. Бывшие номенклатурные юноши в костюмах, пошитых по фигуре в закрытых ателье управления делами горкома партии, были полны энергии и амбициозных планов. Они вдруг становились банкирами, участвовали в залоговых аукционах и скупали по дешевке акции крупных предприятий, бесцеремонно отодвинув от новых «кормушек» старших ответственных товарищей. Холеные молодые люди уже знали, как формируются денежные потоки, что такое «обнал» и «черный нал», где в законе остаются лазейки для ухода от налогов… Тем временем героические романтики перестройки, интеллигенты-гуманитарии и инженеры из закрытых НИИ и КБ с трудом отличали платежное поручение от выставленного счета и бухгалтерский отчет от накладной. Их время стремительно уходило в прошлое вместе с воспоминаниями о баррикадах у Белого дома…

Массаж и кураж

Массажист Ким Ни Ли с утра пребывал в отвратительном настроении.

– Проходите, раздевайтесь, – буркнул он, не оборачиваясь. Лина молча разделась и села, дожидаясь, пока теплые руки целителя начнут энергично разминать ее затылок и плечи. Ким тоже работал молча. Вскоре по позвоночнику Лины побежали мурашки. В этот раз они оказались не страшными, как в былые времена, когда предвещали серьезные проблемы, а неожиданно приятными. Шея Лины, ее спина и лопатки быстро освобождались от застарелого зажима. Она почувствовала облегчение и в тот же миг поймала кураж, словно высокая волна подхватила ее и понесла вперед. Лина заговорила как можно беззаботнее, однако голос ее предательски дрогнул:

– Ой, Ким, я тут случайно такое узнала! – объявила она почти шепотом.

– И что же? – спросил Ким скорее из вежливости, чем из любопытства. Судя по раздраженным ноткам в голосе, он был не слишком расположен к болтовне с очередной пациенткой.

– Оказывается, в девяностые на территории вашего санатория работал настоящий «комсомольский бордель», – сообщила Лина, понизив голос. – Сауна под названием «Черная роза» принимала клиентов в лечебном корпусе.

– Глупости. – процедил массажист. – В девяностые уже никаких комсомольцев здесь не было, равно как и членов партии.

– Комсомольцев-то не было, зато память об их «шалостях» осталась, – пояснила Лина. – Говорят, доход от борделя получал бывший комсомольский функционер, ныне известный бизнесмен и общественный деятель. Все здесь в то время прекрасно знали, что это за птица и откуда взялась.

– И кто же, интересно, сообщил вам подобную «сенсацию»? – ядовито поинтересовался массажист.

– Старожилы санатория в курсе тех событий. Всего двадцать пять лет прошло, а такие вещи люди помнят долго.

– Да кого сейчас может интересовать этот нафталин? – отмахнулся Ким. – Кто только не чудил здесь в девяностые! Впрочем, в наше время никого уже не удивляют рассказы о богачах и об их содержанках. Об этом теперь и фильмы, и сериалы снимают – все, кому не лень. Столько, сколько существует мир, женщины продают себя, а мужчины их с удовольствием покупают. Может быть, мужчины только для этого и стремятся заработать деньги? Обладание эффектной женщиной для многих важнее прочих признаков успеха. Впрочем, к дорогим иномаркам и яхтам всегда прилагается бонус в виде красивых женщин, которые слетаются на блеск монет, как бабочки на огонь. Деньги – они ведь для женщин главный признак сексуальной привлекательности.

– Похоже, Ким, ваш местный, как вы говорите, «нафталин» заинтересовал весьма серьезных людей. Полагаю, столичная газета «Лидер инсайта» не зря прислала сюда лучшего корреспондента. Видимо, кто-то из врагов нашего мини-олигарха решил уточнить происхождение его капитала. С какой целью – это нам неведомо. Наверное, этот постаревший комсорг кому-то перешел дорогу или наконец споткнулся на чем-то серьезном… Ну, знаете, как это бывает? Вверх, вверх, а потом раз – и резко вниз… Короче, наш Мистер Икс неожиданно для себя нажил врагов, а те, возможно, решили отобрать его бизнес. Лучшее начало для успешной войны – уничтожить репутацию противника. Деньги – это ведь еще не все. Что-то пойдет не так, и они вмиг испарятся, словно их и не было. Согласитесь, сам факт работы «комсомольского борделя», пусть и в прошлом, – хороший козырь для врагов Мистера Икс. А еще, – Лина понизила голос, – по санаторию ходят страшилки о девочках, бесследно исчезавших здесь в девяностые. Типа были девочки, работали в той самой сауне, а потом неизвестно куда подевались.

– Чушь несусветная, – отрезал Ким. – Бабкины сплетни. Родственники девчонок давно бы подали в розыск, и вообще поставили бы здесь всех на уши. А у нас, как вы сами убедились – тишь да гладь. И вообще… Вам-то какое дело до всех этих разборок? – массажист всерьез разозлился и отбросил вежливый тон – Вы что, тоже хотите свою долю от «Черной розы» получить? Поздно спохватились, матушка! Салон «Черная роза» был закрыт в конце девяностых. Или в начале нулевых, точно уже не припомню. Короче говоря, лет двадцать пять назад. Молодежь ничего не знает о том, что здесь тогда творилось, их даже спрашивать об этом бесполезно.

– Ну, а вы-то наверняка работали в те годы в сауне? – бросила Лина пробный шар, не особенно надеясь на правдивый ответ массажиста.

– У меня и в санатории тогда работы хватало, – сказал Ким глухим голосом, – а в сауну мужчины отнюдь не за массажем приезжали.

– Ким, пожалуйста, не уходите от ответа. Мне очень жаль молодого журналиста. Согласитесь, в ваших краях его настигла глупая смерть… – Лина всхлипнула. – Такую карьеру мог бы сделать этот парень, он ведь и талантливым, и амбиционным, и куражистым был. Любимец женщин, авантюрист, золотое перо… Я его незадолго до смерти на Аллее писателей видела. Сидел на скамеечке в модном «прикиде» и в дорогих кроссовках рядом с гипсовым бюстом кого-то из классиков… Уверена, такой молодой и спортивный мужчина не мог сам утонуть в лесном озере…

– Ну, знаете, если это не несчастный случай… Тогда этот столичный журналист сам виноват, не надо было лезть в разборки больших людей, – тихо сказал Ким.

Массажист прекратил трудиться над спиной Лины, буркнул: «я закончил», затем резко встал, с грохотом отодвинул стул и отправился мыть руки. Когда он вернулся, Лина уже оделась, но продолжала молча стоять у двери. Она надеялась задать Киму еще пару вопросов, но массажист распахнул дверь и рявкнул в коридор:

– Следующий!

Комсорги большого бизнеса

Лина села на лавочку и призадумалась. Итак, что удалось узнать в последние дни? Негусто, если смотреть правде в глаза. В девяностые на территории санатория работала сауна, точнее – салон сексуальных услуг «Черная роза», который крышевали люди из Москвы. Несколько проституток, трудившихся в салоне, в том числе. некая Кристина, таинственно исчезли, но уголовные дела возбуждены не были. До сих пор вопросы про «Черную розу» повергают местных жителей в ужас. Интересно, кого они так боятся? Круговая порука налицо. Все знают, о ком идет речь, однако главное имя никто так и не назвал. Как будто его нельзя произносить вслух, словно имя сакрального божества. Будто это имя может разбудить «высшие силы», и тогда случится нечто страшное, сходное по разрушительным последствиям со стихийными бедствиями: камнепадом, сходом лавин, наводнением… Местные старожилы в разговорах намекали на какого-то прежде крупного комсомольского функционера, а ныне известного столичного бизнесмена с высокими связями и с большими деньгами. Перебрав в уме чуть ли не всю колоду комсомольской номенклатуры тех лет, Лина чуть не заорала вслух: «Петр Воронов»! Блин, как же это она раньше не додумалась! Вот кто процветает последние сорок лет, причем при всех режимах! Когда-то про крупного деятеля советской эпохи Анастаса Микояна говорили: «От Ильича до Ильича без инфаркта и паралича». Вот и Воронов также сумел сохранить свой статус и здоровье на извилистом пути от Брежнева до Путина. Таких, как Петр Воронов, в нашей стране остались единицы – тех, кто ухитрился выгодно «обналичить» комсомольские ресурсы и связи в другую эпоху и при другом общественном строе. Что ж, умение зарабатывать большие деньги, сохранять их и преумножать – такой же талант, как писать хлесткие статьи в газету или сочинять музыку. Однако дар превращать, как царь Мидас все, чего коснется, в золото, сулит его обладателю не только деньги, но и постоянные неприятности со стороны завистников, а также риски и стрессы. Даже мастерам искусства, испытывающим постоянные кризисы и пребывающим в состоянии жесткой конкуренции друг с другом, живется не в пример легче, чем отечественным предпринимателям. Опыт обращения с частным капиталом у жителей нашей страны относительно невелик – каких-нибудь двадцать пять лет. Да и зависть к чужому богатству в стране, где еще недавно гегемоном был пролетарий, никто не отменял. Однако непохоже, что всесильного хозяина «Черной розы» здесь оговаривают из зависти. Так что же, черт побери, он совершил?..

Кошмар Маргариты

После разговора с Линой Маргарита долго не могла уснуть. Та страшная ночь, казалось, давно и прочно забытая, вдруг вспомнилась во всех подробностях, словно все случилось не двадцать с лишком лет назад, а буквально вчера. Марго вспомнила высокий голос Кристинки, который, когда та скандалила, становился визгливым и резким, ее тонкие руки с голубыми прожилками, роскошные рыжие волосы и большие глаза необычного фиалкового цвета.

Кристинка в тот вечер здорово накидалась виски с очередным клиентом. Когда мужчина уехал, девушку словно прорвало.

– Уроды! М@даки! Достали! Нам платят копейки, а сами мешки «бабла» имеют! За рабынь нас держат! Куда Анжелку дели, когда она отравить вас пригрозила? Завтра же пойду к ментам, всех сдам с потрохами!

Марго вспомнила, как один из охранников вначале молча слушал Кристинкины вопли, но потом глаза его стали медленно наливаться кровью.

– Заткнись, сука! – тихо сказал он.

– Ты мне рот не заткнешь! – завопила девушка. – Иди-иди, лизни ж@пу своим хозяевам! Чем они меня здесь удержат? Копейками ихними, что ли? Да я в Москве с любым богатым папиком могу замутить так, что никому здесь и не снилось! Да хотя бы и с иностранцем! А вашу гребанную лавочку, это гнездо крысиное, давно пора разогнать к чертям! Хорошо было бы кое-кому в Москве ж@пу поджарить!

– Я кому сказал, заткнись, сука рыжая! – прошипел охранник.

– Тоже мне, напугал, придурок! Тебя с Коляном только и держат здесь, чтобы на нас наезжать и кулаками махать. Ты больше ни на что не способен, крысеныш! У тебя вообще на баб не стоит! Ты здесь как евнух в гареме!

Охранник подскочил к девушке и несколько раз ударил ее головой о стену.

Маргарита, оцепенев, увидела, как сползло по стенке на пол обмякшее тело Кристины и упала со звоном на пол ее маленькая золотая сережка.

– Ну, кто хочет следом за ней? – спросил охранник тихо. – Не она первая, не она последняя… Так будет с каждой, кто берега попутает. Все, спектакль окончен. Расходимся. Кто не будет держать рот на замке, последует за ней. Тебя, Марго, это в особенности касается…

Марго зябко поежилась под одеялом, встала и пошла на кухню выпить лекарство.

– Мам, ты чего? – сонно спросил Митяй.

– Спи, сынок, маме плохой сон приснился, – сказала она ему ласково, как в детстве. За окном висела полная луна, похожая на медный таз для варки варенья.

Скромное обаяние буржуазии

В доперестроечные времена ответственные комсомольские работники жили намного лучше рядовых советских людей, однако их достаток в сравнении с капиталом даже среднего европейского буржуа выглядел просто смешным. Комсомольские функционеры на исходе советского времени частенько ездили за границу руководителями молодежных делегаций. В «странах капиталистического лагеря» они постоянно испытывали «культурный шок» – и от комфортных бытовых условий, и от изобилия товаров в «обществе потребления», как у нас называли в те годы Запад. Это почти «людоедское», по прежним идеологическим установкам, общество, комсомольские комиссары громили с высоких трибун при всяком удобном случае и одновременно с удовольствием покупали за границей качественные и модные товары. Не удивительно, что комсомольская номенклатура в те годы поголовно исповедовала двойную мораль. В наши дни показным ура-патриотам проще: многие из них имеют двойное гражданство и недвижимость за рубежом и об этом не парятся. У поздней советской элиты никакой недвижимости на Западе, разумеется, не было. Однако, проповедуя с трибун работу на благо рабочих и крестьян, они втайне мечтали о несбыточном – когда-нибудь переселиться на уютные улочки старой Праги, в модные кварталы Лондона или на бульвары Парижа. Комсомольской номенклатуре, разумеется, было обидно, что, по западным меркам, они жили довольно скромно. С середины восьмидесятых вся эта уравниловка и бесполезная говорильня постепенно начали надоедать даже самым упертым партийным функционерам. Лине довелось в ранней молодости не раз бывать на летних дачах «ответственных работников» ЦК КПСС. Она не раз удивлялась, почему обычные деревянные домики с туалетами во дворе спрятаны за высоким забором. Может, потому, что на территории дачного закрытого поселка продавался продуктовый советский «дефицит» – сырки «Виола», сырокопченая колбаса и ананасовый компот в железных банках? Одним словом, все, что вскоре появилось в обычных российских продуктовых магазинах. Однако в то время эти вредные, по мнению нынешних диетологов, продукты были вожделенной мечтой обычных советских людей, потому что продуктовые магазины были пусты. Жильцов корпоративного дачного поселка огорчало лишь одно: если их вдруг лишат номенклатурной должности, даже эти жалкие домики и продуктовый ларек за забором отнимут. В советское время невозможно было передать партийную недвижимость ни детям, ни внукам, хоть ты сгори на работе. Скромные деревянные дачки принадлежали государству и выдавались ответственным работникам среднего уровня лишь на время работы в закрытых корпорациях – ЦК КПСС или ЦК ВЛКСМ. Подобная «коллективная собственность» к девяностым двадцатого партийных и комсомольских функционеров окончательно «достала». Хотелось большего, намного большего…

Ветер перемен

Внезапно все изменилось. У самых активных комсомольских функционеров словно открылись «рыночные чакры». Одним из наиболее способных комсомольских предпринимателей оказался Петр Воронов. В девяностые с ним, избранным первым секретарем Герценовского райкома комсомола, случились удивительные перемены. Словно сметливый Иванушка сиганул в кипящий котел и стал настоящим царевичем, получив в награду за риск и царицу, и капитал, и все бонусы, что к нему прилагались.

В сонную брежневскую эпоху Воронов олицетворял собой все то, что Лина и ее друзья, молодые творческие работники, презирали всей душой. С трибуны райкома ВЛКСМ он обращался к молодежи с казенными, насквозь фальшивыми лозунгами, в которые сам ни на секунду не верил. Даже летом первый секретарь комсомольского райкома одевался в темные костюмы с белыми рубашками и строгими галстуками. По большому счету Петр Воронов уже тогда заботился лишь о своей карьере и о собственных номенклатурных благах, однако в глазах рядовых комсомольцев хотел выглядеть прогрессивным и даже смелым. С высокой трибуны Воронов никогда не забывал подчеркнуть, что вверенный ему район разительно не похож на другие столичные регионы. В Герценовском «околотке» было много театров, творческих институтов, редакций газет и журналов, в которых трудилась талантливая молодежь, склонная к творческим экспериментам. Горячие молодые головы необходимо было не только поддерживать в их творческих поисках, но, главное, удерживать в строгих идеологических рамках. Такой человек, как Воронов, был в «центровом» райкоме ВЛКСМ просто необходим.

Лина неожиданно вспомнила, как Воронов громил с трибуны районной комсомольской конференции модный тогда ансамбль «АББА»:

– Вы только вслушайтесь, о чем они поют! – грохотал в зале Дома кино голос первого секретаря Герценовского райкома. – «Мани-мани» – это ведь деньги! Вот, что главное там у них «под солнцем, в мире богачей»! Нет, господа! У нас другие идеалы и совсем другие песни. «Любовь, комсомол и весна!» – вот то, о чем мы пели, поем и будем петь всегда!

Секретари «первичек», мечтавшие дослужиться до районного уровня, неистово аплодировали…

Лина вспомнила еще один эпизод, случившийся на районной комсомольской конференции, и невольно улыбнулась. От возбуждения и получасового самоподзавода главный оратор идеологического мероприятия Петр Воронов внезапно потерял голос. Чтобы поддержать шефа, к трибуне рванул инструктор райкома Вася Пёрышкин со стаканом чая. Этот парень из сектора учета всегда был невезучим. Он вечно опаздывал, терял документы, путал имена секретарей «первичек» и названия организаций. Выступление шефа не стало для Пёрышкина исключением. Неловко взмахнув рукой, инструктор опрокинул бюст Ленина, стоявший как раз за оратором. Бюст опасно накренился, а потом, к радости участников этого смертельно скучного мероприятия, с грохотом упал и покатился по сцене. Стакан выскользнул из рук Пёрышкина, вода пролилась под ноги, и, поскользнувшись в луже, инструктор райкома растянулся на щелястой сцене Дома кино. Лицо его выражало в этот миг неподдельный ужас.

– Вон! – прошипел Воронов в сторону лежащего ничком и полумертвого от страха Пёрышкина. Однако микрофон усилил призыв комсомольского лидера многократно, как если бы он обращался к залу. Требование первого секретаря райкома прозвучало зловеще. Лина тогда подумала, что это дурной знак. Бюсты вождя уже с грохотом падают с пьедесталов, а первый секретарь, сам не желая того, прогоняет секретарей «первичек» из зала. Похоже, надо ожидать скорых перемен в Отечестве…

«Вскоре всей этой ритуальной демагогии, а возможно, и всему этому морально устаревшему союзу так называемой ленинской коммунистической молодежи, придет конец», – внезапно подумала Лина и сама испугалась этой мысли, потому что в тот момент она показалась ей не только крамольной, но и фантастической.

Крах компартии и комсомола наступил даже раньше, чем Лина могла предположить в самых смелых мечтах.

Петр Воронов номенклатурным чутьем одним из первых уловил начало конца. Когда подули ранние ветры Перестройки, он своей железной задницей, натренированной многочасовыми сидениями в президиумах, почувствовал: вот оно, новое время! На пороге!

Воронов понимал: чтобы вписаться в незнакомую широким слоям населения рыночную реальность, необходимо стать другим человеком, практически ихтиандром капитализма, способным плавать в незнакомой стихии. В противном случае можно легко пойти ко дну вместе со стремительно уходящим под воды времени громадным лайнером, еще недавно именовавшимся грозно и торжественно – СССР.

Для начала бывший комсомольский вождь поменял имидж. Дорогие импортные галстуки Петр передарил отцу и старшему брату. Все до одного и сразу – чтобы не было соблазна затянуть на шее «узел застоя». Перед молодежью Воронов теперь появлялся в модных вельветовых брюках, пошитых на заказ в бывшем ателье горкома партии, в светлом пуловере и в полосатой или в клетчатой рубашке с расстегнутым воротом. Для очередного комсомольского мероприятия он заказал модному столичному попсовику песню «Ветер перемен», выучил пару цитат из Солженицына, которого прежде именовал не иначе как «литературным власовцем», и начал привечать в актовом зале неформальную молодежь, которую еще пару лет назад в свой «центровой» райком и на порог не пустил бы. Растерявшимся в новой реальности секретарям «первичек» Петр Воронов желал «быть смелее», требовал от них «активнее стирать родимые пятна застоя, не бояться говорить с молодежью на запретные прежде темы». Например, о засилье возрастных бюрократов в партии, о том, что «надо вливать в руководящие органы свежую кровь, чтобы оперативно отвечать на вызовы времени». Главное, призывал он комсомольцев, не бояться жизни и не прятаться от нее «в скорлупу старых стереотипов».

Петр Воронов все глубже погружался в экономические механизмы новых модных молодежных организаций, благо те появлялись в его районе десятками, как грибы после дождя. На память он никогда не жаловался, все цифры и названия легко помещались в его лобастой голове. Советы по научно-техническому творчеству молодежи, молодежные конструкторские бюро, молодежные кооперативы, хозрасчетные стройотряды, коммерческие организации досуга молодежи… Засиживаясь в своем кабинете до ночи, Воронов размышлял, как увеличить эффективность всех этих молодежных организаций и как самому не остаться с пустыми карманами в удивительные времена, когда деньги можно делать буквально из воздуха. Новое время нравилось ему все больше.

Королева Марго и дары природы

Перед ужином Лина почти бегом рванула к павильону с минералкой, обгоняя других отдыхающих, неспешно следовавших в том же направлении. Вечером Марго обычно перемещалась сюда, чтобы перехватить первых покупателей. Лина сгорала от нетерпения, ей хотелось задать Маргарите несколько вопросов, чтобы скорее убедиться в своих подозрениях. То, что Королева Марго не желала продолжать разговор о «Черной розе», было не столь важно. От нее требовалось сказать только одно слово – «да». Или же «нет».

Лина не сразу заметила Марго, стоявшую со всеми своими дарами природы в тени павильона. Завидев Лину, торговка явно растерялась, и растерянность эта обозначилась на ее лице, все еще привлекательном, хотя и не молодом, красными пятнами. Душевные метания продавщицы были очевидны. С одной стороны, Лина была постоянной покупательницей, и с ней следовало обходиться повежливее. А с другой – Марго явно не хотелось общаться с подозрительной дамочкой, которая лезет в душу с неприятными и даже опасными расспросами о том, что она почти всю жизнь пытается забыть. Вероятно, Марго в эту минуту думала примерно так: «Шугануть бы эту нахалку по-народному, послать бы, как говорится, лесом!».